заживет,  надо
будет потренироваться с Фесезлом.
   Странный народ эти ящеры. Длинноногие,  длинношеие  и  длиннохвостые,
они кажутся огромными, хотя на самом деле вес взрослого  мужчины  у  них
редко  превышает  восемьдесят  килограммов,  а   женщины   еще   меньше.
Деметрианские ящеры по ровной сухой поверхности  развивают  скорость  до
сорока километров в час на коротких дистанциях, а вдвое медленнее  могут
бежать два-три часа без перерыва. По  заболоченным  пространствам  ящеры
перемещаются подобно земным цаплям, они погружают ногу по  щиколотку,  а
затем  растопыривают  пальцы,  и  широкая  длиннопалая   ступня   жестко
фиксируется в толще болотной грязи. Скорость перемещения невелика,  зато
для ящеров почти  нет  непроходимых  территорий.  Они  отлично  плавают,
одинаково уверенно чувствуют себя в густых джунглях и  посреди  болотной
грязи. Единственную опасность для  них  представляют  зыбучие  топи,  но
здесь им приходит на помощь инстинкт болотных жителей,  сформировавшийся
задолго до того, как их далекие предки обрели разум.
   Средняя продолжительность жизни ящеров около сорока лет, при этом они
практически не стареют. Фесезл говорил, что некоторые вызуэ доживают  до
ста пятидесяти лет и более. Ящеры умирают от разных причин, но на первом
месте с большим отрывом стоят несчастные случаи.  Упавшее  дерево,  укус
ядовитого скорпиона двеблай, внезапная схватка с фейрэзл, незезен или  с
земным крокодилом, которые за последнее время расплодились в этих  краях
в огромном количестве. Ящеры ведут первобытный образ жизни,  а  в  таких
условиях даже самое совершенное тело не в силах обеспечить  безопасность
на протяжении долгого времени.
   Впрочем, образ жизни ящеров нельзя назвать совсем уж первобытным. Они
умеют обрабатывать  металлы,  до  знакомства  с  людьми  ковали  ножи  и
наконечники копий из низкокачественного  железа,  некоторые  ловоэ  даже
научились варить сталь. А потом пришли люди, и оказалось, что  все,  что
умели вызуэ, больше не нужно, потому  что  люди  умеют  все  это  делать
гораздо лучше. Единственное,  чего  люди  не  умели  -  это  изготовлять
амброзию из кустарника ейрасесвев, но они научились этому очень  быстро,
за считанные месяцы.
   Вначале ящеры приняли людей с радостью, ящеры  думали,  что  приходит
новая эра всеобщего счастья, что скоро люди научат их всему,  что  умеют
сами, и тогда на всей планете  наступит  эпоха  сытости  и  процветания.
Ящеры ошибались.
   Людей не интересовали ящеры, им было наплевать на существ, которые не
умеют ни делать хорошее оружие, ни производить  что-то  такое,  чего  не
умели бы производить люди. В первые годы контакта люди покупали у ящеров
дурманящие снадобья, они меняли их на золото. В результате всего за  два
года казна дувчав Осув увеличилась вдесятеро, и цены на все товары  тоже
увеличились в десять раз. Но потом люди сами стали делать свои  снадобья
и окончательно перестали замечать вызусе.
   Нельзя сказать,  что  между  людьми  и  ящерами  прекратилось  всякое
общение.  Охесешэ,  которых  люди  называли  ксенологами,  приходили   в
езузерл, расспрашивали стариков о прошлом и о  всевш,  слушали  легенды,
сказки  и  песни,   разглядывали   и   фотографировали   статуи   всесе,
расплачивались золотом за гостеприимство, но потом они уходили, и ничего
не менялось, все оставалось таким же, как было.
   Ящеры живут на обочине великой дороги,  по  которой  более  удачливая
раса людей мчится в светлое  будущее,  к  великому  успеху  и  всеобщему
счастью. Люди ведут себя мирно, они не сгоняют ящеров с насиженных мест,
люди строят свои города только в самых гиблых  болотах,  куда  ящеры  не
рискуют заходить. Ящерам не в чем упрекнуть людей, люди строго соблюдают
все Ухуфлайз законы, да и не только Ухуфлайз, но  и  вообще  все  законы
всех вызусе, люди ведут себя мирно, они не вмешиваются в  простую  жизнь
ящеров, но когда совсем  рядом  с  езузеранл  растут  сверкающие  города
народа мажел, народ вызусе чувствует беспокойство и растерянность.
   Вчера, когда Анатолий сидел на этом же месте, к нему подсел Фесезл, и
они долго беседовали о разных вещах. О вечном, как прокомментировал  это
Фесезл. В его голосе звучала  горечь,  когда  он  говорил  о  вечном,  и
Анатолий понимал его. Ящеры не виноваты, что они проиграли  эволюционную
гонку, что более молодая раса людей  достигла  заоблачных  высот  за  то
время, которое ящеры угробили на борьбу за выживание. Но люди тем  более
в этом не виноваты. Такова судьба, слабому всегда  плохо,  и  никого  не
волнуют причины, по которым сильный стал сильным, а слабый - слабым.
   Главной слабостью ящеров стала их сила. Тело ящера представляет собой
настоящее чудо эволюции, оно  превосходит  человеческое  практически  по
всем параметрам. Ящеры могут питаться как растительной, так  и  животной
пищей, их мощные ноги, сильный хвост и ловкие  руки,  способные  держать
копье, меч или лук, делают их сильнейшими  и  опаснейшими  хищниками  на
всей Деметре. Биосфера  Деметры  такова,  что  даже  амазонские  джунгли
кажутся пустыней по сравнению  с  лесом,  который  начинается  сразу  за
околицей езузерл Вхужлолк. Ящерам незачем  заниматься  земледелием  или,
тем более, скотоводством. Мужчины охотятся, женщины  собирают  съедобные
растения, и этого хватает, чтобы не только прокормить все езузера, но  и
сохранить достаточно времени для отдыха и развлечений.  Конечно,  бывают
чрезвычайные обстоятельства - наводнение  в  сезон  дождей  или  слишком
сильная засуха, на протяжении жизни вызух в среднем приходится  пережить
три-четыре голодных периода. Еще бывают  нашествия  есолсе,  которые  не
только сжирают всю мелкую живность на многие  лалосозусэ  вокруг,  но  и
нападают на молодых ящеров. Но любая напасть быстро  проходит,  и  когда
она проходит, все возвращается на круги своя.
   Ящеры двуполы, но у них не бывает семей. Ящеры яйцекладущие, взрослая
самка каждый год  откладывает  от  трех  до  двенадцати  яиц.  Эти  яйца
складываются в особое есо,  называемое  лолхававусусо,  в  котором  яйца
зреют в течение трех месяцев, а потом за  одиннадцать  дней  до  первого
дождя наступает  день  рождения,  и  из  яиц  вылупляются  новые  жители
езузерл.
   Ящеры не образуют постоянных пар. Обычно в взузере есть  только  один
сэшвуэ,  и  только  он  имеет  право  оплодотворять  женщин.  Все  дети,
родившиеся в одной деревне, имеют одного отца. Анатолий сильно удивился,
узнав об этом.
   - Все эти молодые вызуэ - твои дети? - спросил он, указав  на  стайку
резвящихся детей.
   - Да, - подтвердил Фесезл, - это мои дети. А что тебя удивляет?
   - Ты давно здесь живешь?
   - Четыре года.
   - Значит, твои дети еще не успели вырасти.
   - Да.
   -  Если  бы  твои  дочери  успели  вырасти,  тебе  пришлось   бы   их
оплодотворять?
   - Да. А что?
   - Если мужчина и женщина находятся в родственной связи, их дети часто
бывают слабыми.
   - Да, ты прав, большинство детей, вылупляющихся  от  отца  и  дочери,
слабы и долго не живут. Но почти все великие десрай вылуплялись от союза
отца и дочери. А для того чтобы  вылупился  десрал,  можно  пожертвовать
сотней обычных детей.
   Странная философия у этих ящеров.  Но,  если  вдуматься,  чего  можно
ожидать от расы, не знающей любви? Ящеры абсолютно не представляют себе,
что такое любовь, они понимают, что такое дружба, верность или долг,  но
им не понять,  чем  оплодотворение  отличается  от  других  естественных
функций организма, таких, как прием пищи  или  отправление  естественных
надобностей.
   - Это ксе сосуй, - говорил Фесезл, - ты  видишь,  что  хвост  женщины
начал дрожать, и ты подходишь к ней сзади. Или, если  ты  не  сэшвуэ,  а
фохев, ты все бросаешь и бежишь за ближайшим сэшвузо,  потому  что  тебя
влечет долг.
   - Неужели долг может быть важнее, чем зов плоти? - удивился Анатолий.
   - Плоть слаба, - ответил Фесезл, - а  дух  силен.  Если  дух  вызусав
слабее, чем его плоть, этот вызус не должен жить.
   Вот так Анатолий узнал, что у  ящеров  широко  практикуется  смертная
казнь. Причем правосудие очень странное, у них предусмотрены только  два
наказания - предупреждение и смерть. Если вдуматься, то в обществе,  где
почти нет собственности и свобода ничем не отличается от рабства, других
наказаний быть и не может.  Но  все  равно,  такая  модель  общественных
отношений для человека выглядит очень странно.
   Все ящеры начинают жизнь как фохей.  Только  самые  сильные  и  умные
становятся сэшвувой, и происходит это очень редко. Только  один  из  ста
фохе получает право на имя и потомство. У каждого сэшвув есть  преемник,
и когда несчастный случай  обрывает  жизнь  старого  сэшвув,  его  место
занимает новый, обычно из числа его  детей  или  внуков.  Иногда,  очень
редко, когда молодой фохев явно сильнее и  умнее  своего  дрижа,  старый
сэшвуэ добровольно передает свои полномочия, не  дожидаясь  того,  когда
его жизнь оборвется. В исключительных случаях недооцененный фохев  может
забрать имя у сэшву, победив его в честном бою, но  такого  не  было  не
только на памяти Фесезла, но  и  на  памяти  Возлувожаса,  который,  как
выяснилось, является прадедом Фесезла.
   Вот такое странное общество.
   Анатолий так углубился в  воспоминания  и  размышления,  что  заметил
приближающегося Якадзуно только тогда, когда  до  него  осталось  метров
восемь.  Это  нехорошо,   подумал   Анатолий,   болезнь   болезнью,   но
бдительность терять не следует.
   - Привет,  -  сказал  Якадзуно,  садясь  в  соседнее  кресло.  -  Как
самочувствие?
   - Нормально. Послезавтра можно будет начать тренировки.
   - Ты все-таки решил драться с этим Вожузлом?
   - А что мне остается? Я же обещал.
   - Думаешь, получится? Эти ящеры очень ловкие.
   - Я заметил. Должно получиться, деваться  все  равно  некуда.  Фесезл
тебе не говорил, в какой стороне отсюда Олимп?
   - Нет.
   - И мне не говорил. Он не дурак, этот Фесезл.
   - Разве у тебя нет встроенного компаса?
   - Есть. Ну и что? Все равно я не  умею  обращаться  с  их  лодкой,  а
другого транспорта здесь нет.
   - Думаешь, управлять лодкой труднее, чем "Капибарой"?
   - Нет, не думаю. Слушай, Якадзуно, ты  готов  уходить  отсюда  силой?
Пристрелить Фесезла, разогнать фохе, отобрать у них лодку и  прорываться
к Олимпу? Ты готов устроить здесь кровавую баню?
   Якадзуно неуверенно помотал головой.
   - Вот и я не готов, - вздохнул Анатолий.  -  Лучше  я  замочу  одного
вавуса, который, судя по всему, не самый хороший человек, то есть  ящер,
чем начну расстреливать ни в чем не повинных созданий, которые к тому же
спасли нас от неминуемой  гибели.  Лучше  расслабься  и  потерпи,  через
неделю мы отсюда выберемся. А после этого начнется самое интересное.
   - Да уж... - вздохнул Якадзуно.
   - Вот и не дергайся  пока,  -  резюмировал  Анатолий,  -  наслаждайся
отдыхом.

2

   Автомобиль качнулся и плавно опустился на посадочную  площадку  перед
центральным входом в университет.
   - Ни пуха ни пера тебе,  -  сказала  Полина  и  поцеловала  Рамиреса,
перегнувшись через вспомогательный блок управления.
   - К черту, - отозвался Рамирес и открыл пассажирскую дверь.
   Сегодня дождь не лил,  а  едва  моросил,  поэтому,  открывая  зонтик,
Рамирес почти не промок.
   На проходной наблюдалось настоящее столпотворение. Рамирес  не  сразу
понял, что  здесь  собрались  журналисты  всех  телеканалов  и  печатных
изданий Олимпа, включая самые желтые. Они уже успели оправиться от ужаса
первого дня, поняли, что большого террора  не  будет,  и  теперь  спешно
зарабатывали деньги на новой сенсации.
   Появление Рамиреса на проходной не вызвало никаких эмоций,  очевидно,
журналисты приняли его за одного из них. Лишь когда  Рамирес  подошел  к
проходной, за его спиной начались вялые перешептывания.
   - Кто вы такой?  -  строго  спросил  Рамиреса  огромный  бритоголовый
охранник европейской наружности.
   Его лицо казалось  не  отягощенным  интеллектом,  но,  приглядевшись,
Рамирес убедился, что это только первое впечатление.  Человек  показался
Рамиресу осветленной копией его самого, точно такой же амбал с  крупными
чертами лица, свирепым взглядом, чутким и  ранимым  сердцем,  только,  в
отличие от Рамиреса, этот человек не может раскрыться  и  показать  всем
свою истинную сущность, потому что такова его работа.
   - Я Джон Рамирес, - представился Рамирес, - доктор физики.  Прибыл  с
Гефеста последним поездом.
   - Вам повезло,  -  сказал  охранник,  моментально  отбросив  свирепую
маску, - мятежники  взорвали  все  межзвездные  терминалы.  Если  бы  вы
поехали следующим поездом... - он  сделал  красноречивый  жест  рукой  и
непроизвольно поежился. - Давайте ваши документы, профессор.
   - Я не профессор, - поправил его Рамирес, протягивая документы.  -  Я
всего лишь доктор, причем только по американской системе.
   - Это ничего, - обнадежил его охранник. - Главное,  что  вы  один  из
нас. Проходите. Кстати, у вас есть где жить?
   - Скорее нет, чем да. Эти дни я провел у...  скажем  так,  у  друзей,
но...
   - Понятно, - прервал Рамиреса охранник.  -  Вам  нужно  обратиться  к
господину Токанава, проректору  по  хозяйственной  части.  Он  сейчас  в
конференц-зале, проводит заседание. Вам надо идти прямо до упора,  потом
по лестнице на один этаж вниз, подземным переходом в соседний  корпус  и
на три этажа вверх. Заодно  и  выступите,  думаю,  вас  будет  интересно
послушать, вы ведь с другой планеты, ваш взгляд  на  наши  события,  так
сказать, незамутнен...
   - Спасибо, - сказал Рамирес и направился к конференц-залу.
   Рамирес ожидал увидеть гигантскую толпу народа, занявшую все  сидячие
места и теснящуюся в проходах, выкрикивающую контрреволюционные  лозунги
и готовую в любой момент взорваться бессмысленной и беспощадной яростью.
Но толпы не было.
   В коридорах толпа была. Все коридоры, по  которым  проходил  Рамирес,
были запружены возбужденной молодежью, молодые люди тусовались  кучками,
что-то обсуждали, многие были пьяны  или  под  воздействием  наркотиков.
Если не знать, что именно вызвало этот сумбур,  можно  подумать,  что  в
университете отмечают какой-то большой праздник.
   А вот конференц-зал был заполнен едва ли  наполовину,  и  большинство
сидящих  скорее  пришли   сюда   переждать   похмелье,   чем   послушать
политические  речи.  На   трибуне   бесновалась   тучная   женщина   лет
шестидесяти, она возбужденно говорила визгливым голосом, почти  кричала,
что братство извратило идеи Леннона,  что  раньше  тоже  симпатизировала
великому пророку, но теперь она больше  никогда  не  будет  слушать  его
песни, потому что это жуткое кощунство и  надругательство  -  устраивать
такую жуткую резню, прикрываясь такими хорошими словами...
   Рамирес передернулся. Тоже мне, жуткая резня. По последним данным,  в
результате  взрывов   пострадало   около   восьмисот   человек,   причем
подавляющее  большинство  из  них  -  военные  свиньи,  продажные  слуги
свиноголовых политиков. Нашли кого жалеть. Лучше бы  вспомнили,  сколько
людей каждый день погибает от  землетрясений  в  подземных  муравейниках
Гефеста.
   Профессор Токанава обнаружился не в президиуме, как ожидал Рамирес, а
в первом ряду. Похоже, он  вчера  перебрал  амброзии  и  сегодня  сильно
страдал. А если судить по суженным зрачкам профессора,  одной  амброзией
он не ограничился.
   - Здравствуйте, - сказал Рамирес, присаживаясь  на  соседнее  кресло,
почему-то незанятое. - Меня зовут Джон Рамирес, я только  что  прибыл  с
Гефеста.
   - Очень приятно, - отозвался проректор, с трудом сфокусировав  взгляд
на лице Рамиреса. - С Гефеста, значит... погодите, погодите... так  что,
они взорвали не все терминалы?
   - Нет, они взорвали все терминалы, - пояснил Рамирес. - Я уже три дня
на Деметре, просто я только-только добрался до  университета...  ну,  вы
понимаете.
   - Понимаю, - кивнул  профессор  Токанава.  -  Выступить  не  желаете?
Свежий взгляд с другой планеты, так сказать...
   Он поднес к губам радиомикрофон, который до того бесцельно  крутил  в
руках, и произнес в него, стараясь говорить разборчиво:
   -  Госпожа  Равалпинди,  у  нас  еще  один  докладчик.  Если  вас  не
затруднит...
   - Мне осталось совсем чуть-чуть, - отозвалась  госпожа  Равалпинди  и
продолжила свою бессвязную речь. Она  закончила  говорить  только  через
десять минут.
   Профессор Токанава, запинаясь,  предоставил  слово  "нашему  другу  с
Гефеста". Рамирес взгромоздился на трибуну и начал свою речь.
   - Я не буду говорить о том, что произошло у вас в  последние  дни,  -
сказал Рамирес. - Думаю, вы уже услышали все, что могли услышать.  Я  не
слепой, я вижу, сколько людей сидит в этом зале, и я вижу, что  вам  уже
надоело слушать одно и то же по много раз. Лучше я расскажу вам  о  том,
что происходит там, откуда я прибыл. Я расскажу вам про Гефест.
   Рамирес говорил долго. Он  рассказал  всю  свою  историю,  начиная  с
момента, как, прельстившись быстрой карьерой, завербовался на Гефест,  и
вплоть  до  того,  как   Абубакар   Сингх   помог   ему   выбраться   из
университетского рабства и устроиться в "Уйгурский палладий". Рамирес не
упомянул, что Сингх является членом братства,  но  в  остальном  история
была правдива.
   Рамирес рассказал  о  том,  как  люди,  получившие  предохранительную
прививку, неделями балансируют между жизнью  и  смертью,  как  люди,  на
которых прививка почему-то не  подействовала,  месяцами  выблевывают  по
кусочку собственные  легкие.  О  том,  как  рабочие  начинают  обеденный
перерыв с марихуаны, а рабочий день заканчивают ударной дозой кокаина. О
том, как стандартный контракт уже через полгода после прибытия на Гефест
приводит стриптизершу к инвалидности от  кожных  болезней.  О  том,  как
десятки тысяч людей день и ночь мечтают уехать с  этой  планеты,  но  не
могут, потому что контракт, на бумаге пятилетний, на деле  оборачивается
пожизненным рабством. О том, как хорошие добрые  люди  от  безысходности
садятся на иглу  или  превращаются  в  маньяков-убийц.  Рамирес  говорил
долго, и когда сделал паузу и поднял глаза, то  увидел,  что  зал  почти
полон и что все новые и новые люди входят через распахнутые двери.
   - Все это очень интересно, - проворчал в микрофон профессор Токанава,
- но какое отношение это имеет к тому поводу, из-за  которого  мы  здесь
собрались?
   - Самое прямое, - резко ответил Рамирес,  -  потому  что  иначе  люди
уходили бы отсюда, а не  приходили.  Оглянитесь  и  посмотрите,  сколько
людей здесь уже набралось. Разве им неинтересно то, что я говорю?
   Разноголосый ропот, поднявшийся в зале при этих словах,  дал  понять,
что речь Рамиреса народу интересна. Рамирес приободрился.
   - Я говорил о Гефесте, - сказал он, - но разве у вас происходит не то
же самое? Да, климат Деметры гораздо мягче, к здешнему зловонию  человек
привыкает  сам,  без  помощи   генной   инженерии.   Здесь   не   бывает
землетрясений, зато бывают ураганы и дождевые заряды.  Здесь  пахнет  не
серой, а навозом, но разве это важно? Или вы мне  скажете,  что  в  этих
стенах нет своих профессоров Гарневичей? Если это действительно  так,  я
немедленно извинюсь  и  уберусь  с  трибуны.  Так  кто-нибудь  осмелится
заявить, что у вас все в порядке?
   Гул в зале усилился, но явно враждебных выкриков Рамирес не  услышал.
И он продолжил наступление.
   - Вы говорите, что братья и сестры творят зло, - сказал он. - Да, это
так, они творят зло. Но почему  вы  забываете  о  том  зле,  что  творят
корпорации? А они творят гораздо большее  зло,  не  всегда  собственными
руками, чаще через  подкупленных  чиновников  и  профессоров,  но  какая
разница, как именно творится зло? Не надо  делать  вид,  что  корпорации
здесь ни при чем, они очень даже при чем. Вы хотите провести всю жизнь в
грязном удушливом болоте? Вы хотите, чтобы ваши дети  воняли  навозом  и
тухлыми яйцами? Если так, продолжайте, давайте,  беритесь  за  ор