цать метров в сторону ворот,  старуха
обернулась и посмотрела на серые стены западного крыла. Мелькнула мысль -  а
чего, собственно,  пугаться?  Да,  путешествие  ее  необычно,  но  ведь  она
действует по просьбе самой леди Гертруды, кто имеет право  помешать  ей?  Но
все-таки очень не хотелось встретить  на  пути  кого-то  из  знакомых.  Все,
хватит глупостей. Нянька повернулась и  заторопилась  дальше  -  дело  нужно
завершить как можно скорее. Предстояло подыскать младенцу хорошую кормилицу.
Госпожа Слэгг натянула теплые шерстяные перчатки - сейчас было тепло,  но  в
перчатках старуха почему-то чувствовала себя увереннее.
   Кусты акации казались вырезанными из черной  бумаги  силуэтами  сказочных
существ. Сердце старухи начинало биться всякий раз,  как  только  каблук  ее
туфли  неожиданно  громко  стучал  по  отшлифованному  многими   поколениями
пешеходов и колесами сотен телег камню. Глупости, повторяла  снова  и  снова
нянюшка, нужно только идти вперед и не  забивать  голову  ничем,  кроме  как
рассуждениями - как отыскать будущему герцогу самую достойную кормилицу.
   Обсаженная акациями дорога оказалась довольно длинной  -  нянюшка  всегда
думала, что она гораздо короче. А потом нянька и сама не заметила, как стена
Горменгаста оказалась позади нее.
   Конечно, время поиска кормилицы для Титуса тоже было выбрано не случайно.
Но прикидкам госпожи Слэгг, именно в это время бедные  обитатели  предместий
замка - сплошные оборванцы -  должны  были  вкушать  ужин.  Тут  же  нянюшка
вспомнила, как когда-то точно в такое же время отправилась искать  кормилицу
для новорожденной Фуксии. Только тогда, возможно, она вышла на  час  раньше.
Тогда ей пришлось трудно - ведь не скажешь же прямо  этой  черни,  для  чего
именно она пришла. А тонких намеков те напрочь не понимали, и когда  нянюшка
упомянула, что пришла пора "ставить на  ноги  наследницу",  те  по  простоте
душевной даже подумали, что его сиятельство скончались.
   И еще три  раза  после  поиска  кормилицы  для  Фуксии  пришлось  нянюшке
выходить этой дорогой в предместье. Однажды ей даже пришлось взять  с  собой
девочку, чтобы та не хныкала и убедилась  -  за  стенами  замка  не  так  уж
хорошо, как это кажется из окна. "Хорошо там, где нас нет, убедись еще раз",
- наставляла нянюшка воспитанницу, пользуясь случаем. Фуксия не  нашла,  что
возразить - как известно, наглядный пример - еще и самый убедительный.
   Госпожа Слэгг с болью подумала, что ее ноги уже  отходили  свое  -  время
ушло, и силы уже не те... Тем не менее нахлынувшие  воспоминания  не  мешали
старухе то и дело настороженно озираться по сторонам - в таких местах  нужно
держать ухо востро.  И  сейчас,  шагая  мимо  нестройных  рядов  глинобитных
домиков с черепичными и соломенными крышами, старая нянька  радовалась,  что
так удачно выбрала момент.  В  это  время  как  раз  принято  ужинать,  а  с
незапамятных времен повелось так, что летом большие бедняцкие семьи  ужинали
прямо на открытом воздухе,  вынеся  серые  столы  со  скудной  провизией  на
небольшой пятачок свободной земли перед домом.  Предместья  славились  своим
неудобством для нормальной жизни -  зимой  и  осенью  тут  была  непролазная
грязь, поздней весной и летом - удушающая пыль, от которой не  спасали  даже
самые плотные занавески и покрывала. Возможно, потому-то здесь почти не было
зелени.
   Нянюшка спустилась по откосу вала,  на  котором  стояли  стены  замка,  и
посмотрела на нестройную гряду деревьев, что росли у подножья  стены  -  для
предохранения вала от оплывания - все, кажется, тихо...
   Сколько помнила себя нянюшка, деревья всегда росли здесь. Конечно, в  дни
ее детства кое-какие были только тонкими прутиками, но были уже и большие  -
начальник охраны всегда следил за растущими по  периметру  стены  деревьями.
Как  только  одно  засыхало  от  старости,  его  тут  же   спиливали,   пень
выкорчевывали и на это место высаживали молодое деревце. Нянька прикинула  -
кажется, пятнадцать лет назад она точно так  же  останавливалась  у  подошвы
вала и смотрела на эти деревья. И они были точно такими же, как и теперь.
   Постояв, старуха пошла дальше. Через пять минут она уже шагала  по  улице
предместья. На перекрестке двух дорог ужинало сразу несколько  семей.  Столы
стояли кучно, но не все вместе. Так, отдельно  сидели  старики,  отдельно  -
женщины с маленькими детьми и девушки, отдельно мужчины и юноши.  Улица  шла
тут наклонно, так что под столы  и  скамейки  были  подставлены  специальные
деревянные  чурбаки,  чтобы  ужинающие  не  испытывали   лишних   неудобств.
Наметанным глазом госпожа Слэгг посмотрела на столы - негусто, отметила она,
но зато о выпивке они не забыли. Впрочем, что это она остановилась? Конечно,
люди эти - большие мастера, режут  по  дереву,  но  между  ней  и  ими  есть
непреодолимая граница. Причем граница  эта  отлично  видима  глазу  -  стены
Горменгаста и есть граница. Сжав губы, нянюшка направилась дальше.
   Обитатели предместья, раскрыв рты, смотрели за гостьей "с  той  стороны".
Некоторые, поднеся ко рту ложки с едой, так и держали их, впившись глазами в
пришелицу. Для них было в высшей степени необычно, что кто-то из  обитателей
замка пришел сюда в столь неурочный час. Но если старуха пришла,  рассуждали
они, значит - ей что-то срочно нужно. А поскольку ничего хорошего  от  людей
"оттуда" ждать не приходилось, кроме как  в  день  трех  самых  замысловатых
скульптур, то люди напряженно ждали, боясь проронить лишнее слово.
   Госпожа Слэгг остановилась. Лунный свет поигрывал блестящими  стекляшками
на ее шляпке.
   Наконец один из стариков - самый почтенный с виду - встал из-за  стола  и
приблизился к гостье. После чего к нему присоединилась  и  одна  из  местных
старух. Тут же несколько матерей, узревших  даже  в  темноте  посетительницу
"из-за стены", прислали своих  малышей.  Дети,  встав  рядом  со  стариками,
просительно сложили ладошки и наклонили головы, вымаливая подаяние.
   Наконец старик раскрыл едва различимый за пышными седыми усами и  бородой
рот и сказал хрипло:
   - Горменгаст!
   Голос его был подобен рокоту катящихся валунов, но в то  же  время  полон
глубочайшего почтения. Нянюшка не удивилась такому приветствию -  она  давно
знала, что именно так обитатели предместий здороваются со  всеми  пришедшими
"из-за стены". Поймав на себе выжидательные взгляды бедняков, госпожа  Слэгг
спохватилась:
   - Блистательные резчики.
   Ну что же, смекнула старая нянька,  для  начала  очень  неплохо.  Местные
должны оценить ее манеру держаться - они  терпеть  не  могли  многословия  и
слишком утонченных фраз. К тому же, как  говорили  в  замке,  они  мгновенно
улавливали даже малейшую фальшь в интонации.  Нянюшка  была  уверена  -  она
ведет себя как надо. Пусть тешатся мнимой независимостью - хотя  каждый  год
приходят, как последние просители, со своими скульптурами к балкону герцога.
Приходят,  чтобы  выполнить  введенную  еще  семнадцатым  герцогом   Гроуном
процедуру выбора трех лучших работ из дерева.
   Пока местные продолжали молча разглядывать ее, нянюшка тоже  не  отказала
себе в удовольствии констатировать, что образ жизни этих людей не  изменился
со времени ее детства - те же домотканые кафтаны серо-табачного цвета, те же
пояски из пеньковых веревок, одеты все  одинаково  -  и  взрослые,  и  дети.
Правда, между старшим и младшим поколением все-таки было одно  отличие  -  в
глазах детей и подростков горели огоньки, которые нянюшка называла про  себя
волей к жизни. Она как-то подметила, что глаза молодых  людей  светятся  так
примерно до девятнадцати лет, кое у кого даже до двадцати, но потом до самой
смерти глаза становятся однообразно грустными, как у побитых собак.
   Женщины все казались на одно лицо - только те, у кого дети на руках  были
совсем крошечные, сумели сохранить  на  лицах  отпечатки  красоты.  Но,  как
безошибочно знала нянюшка, ненадолго.
   Тем не менее,  несмотря  на  неприглядный  внешний  вид,  жили  эти  люди
довольно долго - во всяком случае, никак не меньше тех, кто в замке. В среде
резчиков по дереву бывало и много долгожителей. Некоторые объясняли это тем,
что жизнь их, хоть  бедная  и  однообразная,  была  тем  не  менее  довольно
спокойной - все-таки  кварталы  лачуг  находились  под  защитой  герцогского
замка, и потому желающих покуситься на них просто не находилось.
   Вдруг госпожа  Слэгг  подумала  -  а  куда  пропадает  к  двадцати  годам
жизнерадостность детей? В  природе,  как  известно,  просто  так  ничего  не
исчезает. Мелькнула догадка - потом жизнерадостность просто перерождается  в
усердие. Усердие резчиков по дереву. Впрочем, пора бы перейти к делу...
   Нянька  подняла  вверх  сухую  руку,  решив  на  всякий  случай  еще  раз
приветствовать жителей  предместья.  Те  медленно  ответили  поднятием  рук.
Старуха смекнула - кажется, она снова не прогадала. Тем лучше... А дети  все
смотрят и смотрят на нее просительно.  Они  что,  неужели  думают,  что  она
пришла сюда раздавать им деньги? Эх, многому же  в  жизни  им  еще  придется
учиться.
   - Я пришла сюда, - заговорила нянюшка, внимательно глядя в  лицо  каждого
из стоявших перед нею, - пришла, хоть и поздно, чтобы сообщить вам  приятную
новость.
   Тут госпожа Слэгг замолчала, наблюдая, какое впечатление на  собеседников
произведут ее слова. Чтобы скрыть свое намерение, она  стала  демонстративно
поправлять шляпку.
   Между тем старик развернулся к столам и сказал соседям:
   - Она пришла сообщить нам добрую весть.
   Стоявшая рядом с ним старуха сочла нужным подчеркнуть:
   - Добрую.
   - Верно, верно, я действительно принесла  благую  честь,  -  заторопилась
нянюшка, чтобы не дать пройти воодушевлению хозяев. - Я даже уверена, что вы
испытываете прилив гордости.
   В подтверждение своих слов старуха  скрестила  руки  на  груди  и  слегка
наклонила голову. Теперь ответ был за местными...
   - Мы уже чувствуем гордость. Все одновременно. Да будет славен  замок!  -
почтительно отозвался старик.
   - Вот и хорошо. Коли мы счастливы, счастье должно охватывать и вас.  Ведь
известно же, что вы зависите от замка во всем.  -  Вообще-то  госпожа  Слэгг
никогда не отличалась особой  тактичностью,  и  теперешний  момент  не  стал
исключением:
   - Ведь каждое утро вам сбрасывают со стены кое-какую провизию,  насколько
мне известно? Так ведь?
   Один из сидевших за столом - высокий черноволосый мужчина  -  поднялся  и
смачно сплюнул на землю. Однако нянюшка не придала значения подобному жесту:
   - Видите, хозяева  замка  заботятся  о  вас.  Именно  поэтому  вы  должны
торжествовать, услышав от меня грандиозную новость.
   Госпожа Слэгг упивалась бы  своим  красноречием  и  дальше,  если  бы  не
заметила на лицах собеседников выражения,  которое  даже  при  большой  доле
фантазии нельзя было назвать счастливым. И старуха тут же  осеклась.  Только
один мальчик улыбался ей. Нянюшка  присмотрелась  к  нему  повнимательнее  -
длинные, до плеч, волосы, белые ровные зубы - несомненно,  признак  хорошего
здоровья...
   Старая нянька вновь обвела взглядом присутствующих и  трижды  хлопнула  в
ладоши, словно призывая их к тишине, хотя на самом деле  шума  тут  не  было
вовсе. И вдруг  ей  страстно  захотелось  уйти  поскорее  обратно  в  замок,
забраться в  свою  комнату  и  никогда  уже  не  выходить  за  пределы  стен
Горменгаста - как-то неприютно тут... Однако, коли уж пришла, нужно доделать
работу, а потом отдыхать. И нянюшка заговорила:
   - В семье его сиятельства, герцога Гроуна,  появился  на  свет  младенец.
Разумеется, его тут же отдали на мое попечение, и  я,  действуя  всецело  от
имени его сиятельства, хотела бы прямо сейчас подобрать  мальчику  достойную
кормилицу. Кормилица должна сейчас же идти со мной в замок. Вот это  и  есть
моя новость.
   Две старухи, стоявшие чуть  поодаль,  отвернулись  и  зашептались.  После
чего, отлучившись на какое-то время в дом, они вынесли на деревянном подносе
два пирожка и простой глиняный кувшин с ягодным вином.  И  тут  же  мужчины,
выстроившись в круг, повторили слово "Горменгаст" семьдесят семь раз. А дети
затеяли радостную беготню. Однако, подумала госпожа Слэгг, пора бы и к делу.
Дело не заставило себя ждать - к няньке подошла молодая женщина и  сообщила,
что несколько дней назад у нее родился ребенок, но он умер спустя  несколько
часов, так что... Но она сильная, и хорошо себя чувствует, так что если  она
подходит  сударыне,  то  готова  идти  в  замок  прямо   сейчас...   Нянюшка
внимательно посмотрела на претендентку в кормилицы  -  на  вид  чуть  больше
двадцати, хорошо сложена, красота  уже  начала  увядать,  но  в  глазах  еще
сохранились остатки девичьего задора. В руках  женщина  держала  корзинку  -
по-видимому, она была уверена, что ее  предложение  будет  принято.  Нянюшка
собралась было задать  несколько  имеющих  отношение  к  делу  вопросов,  но
старухи, подавшие хлеб и ягодное вино, которые она тоже опустила в корзинку,
не дали ей этого сделать. Нянюшка и сама не заметила, как направилась вместе
с выбранной кормилицей обратно. Однако, пройдя  с  десяток  шагов,  тревожно
оглянулась назад и остановилась: а правильно ли она поступила, не  посмотрев
всех кандидаток? Тем более что она даже не смогла и выбрать...

КИДА

   Жители предместья снова уселись за столы - продолжать прерванную приходом
гостьи "оттуда" трапезу.  Теперь  госпожа  Слэгг  не  представляла  для  них
интереса. Нянюшка искоса посматривала на свою спутницу - молчит  все  время,
но это похвально. И идет ровно, не волочит ноги -  вдвойне  хорошо,  значит,
здорова. Женщина была закутана в обычное  для  жителей  бедняцких  кварталов
длинное  серое  платье,  подпоясана  куском  веревки.   Нянюшка   разительно
отличалась от нее своим черным сатиновым платьем, черными ботами, чулками  и
перчатками. Едва только обе женщины приблизились  к  темному  проему  ворот,
где-то поблизости раздался странный сдавленный звук - будто кого-то  душили.
Госпожа Слэгг испуганно вздрогнула и инстинктивно схватила девушку за  руку.
Старуха посмотрела назад - столы с ужинающими остались далеко позади. Но тут
же ей показалось, что метрах в десяти стоит человек. Стоит и не  шелохнется,
точно готовится прыгнуть. Неужели нечисть какая?
   Однако странный  звук,  как  оказалось,  нисколько  не  испугал  спутницу
госпожи Слэгг. Бросив на старуху удивленный взгляд, она  слегка  подтолкнула
ее в сторону ворот - дескать, нечего здесь стоять.
   Когда они уже ступили на обсаженную акациями дорогу, нянюшка все-таки  не
удержалась и спросила:
   - Что там такое было?
   - Ничего, ничего особенного, - последовал тихий ответ.
   Вскоре обе женщины уже оказались у дверей жилого крыла замка, из  которых
госпожа Слэгг вышла где-то час назад. И вдруг нянюшка  вспомнила  -  она  же
ничего не знает об избраннице.
   - Как тебя зовут, красавица? - поинтересовалась нянька.
   - Кида, - ответила та.
   - Ну вот, Кида, иди за мной, не обращай ни на что внимания, и  я  проведу
тебя к малышу. Я сама покажу тебе его. Он лежит у окна  в  моей  комнате.  -
После чего старуха перешла на доверительный шепот. -  Ты  знаешь,  дочка,  у
меня такая маленькая комната. Конечно,  я  могу  позволить  себе  комнату  и
побольше - ее сиятельство не откажут мне, но мне не  хочется  переезжать  на
новое место.  Знаете,  в  таком  возрасте  привыкать  к  новой  комнате  уже
непросто... И потом, мне тут ближе до молодой барышни, до Фуксии...
   - Может, мне стоит увидеть ее? - поинтересовалась молодая женщина.
   Нянюшка даже остановилась на лестнице:
   - Не знаю, милая, не знаю... Понимаешь, она такая...  э-э-э...  странная.
Вот я, почитай, с самого рождения вожусь с ней, а все равно не знаю, что она
выкинет через минуту.
   - Как это? - не поняла Кида. - Матушка, о чем вы?
   - Да я насчет маленького Титуса, - опустила глаза старуха.  -  Просто  не
знаю, как Фуксия отнесется к брату. Когда я сказала ей, что  у  нее  родился
маленький братик, она пришла в такой ужас. Вообще она - гроза на весь замок.
   - Ну а вы-то чего боитесь? - допытывалась молодая женщина.
   - Мне кажется, что она возненавидела младенца. Понимаешь, она хочет  быть
одной, единственной в своем роде. Она любит представлять себя  королевой,  а
окружающих мертвыми - чтобы никто не мог бы понукать ее в чем-то или  просто
представлять для нее опасность. Она даже на меня иногда ужас  наводит,  хотя
считает вроде как самым близким человеком... Знаешь, что она выдала на днях?
Говорит, стану хозяйкой Горменгаста и сожгу его  дотла.  Чтобы  ей,  видишь,
жить не мешали. Говорит, достаточно ей хижины,  кролика  жареного  на  целый
день, и все. Чтобы только не мешали ей. Людей она ненавидит, дочка, имей это
в виду.
   Наконец лестница осталась позади, и женщины оказались  на  втором  этаже.
Еще десяток шагов - и они у  двери  комнаты.  Госпожа  Слэгг  заговорщически
приложила палец к губам и улыбнулась.  Кида  просто  поразилась  -  она  еще
никогда не видела столь искренней и  счастливой  улыбки.  Выходит,  подумала
она, не такой уж и сухарь эта бабуля, с нею тоже можно ладить.
   Тем временем нянька тихо, стараясь не скрипеть и  не  звенеть,  повернула
ключ в замке и вошла в комнату, на ходу снимая шляпу. Кида вошла в  комнату,
даже не делая попытки идти тихо - она была босая и потому при  всем  желании
не могла производить на ходу  много  шума.  Продолжая  держать  указательный
палец у губ, старуха подошла к колыбельке и осторожно наклонилась  -  все  в
порядке: младенец безмятежно посапывал. И вдруг, словно почувствовав на себе
взгляд няньки, Титус разом открыл глаза. Глаза его - фиолетовые,  как  сразу
подметил доктор Прунскваллер - смотрели на мир с удивительной  мудростью.  У
этого маленького человека все еще было впереди -  слезы,  радости,  горести,
любовь, ненависть...
   - Ах ты, мой сахарный, - заворковала госпожа Слэгг. - Ну что ты? Что ты?
   После чего старуха, повернувшись к Киде, спросила тревожно:
   - Как ты думаешь, когда я уходила - должна была оставлять его тут?
   Девушка внимательно посмотрела на  малыша,  и  на  ее  глаза  навернулись
слезы.  Потом  она  отвернулась  к  окну.  Все,  она  сама  выбрала  судьбу.
Высоченные стены замка навсегда отрезали ее от семьи, от бедных лачуг, где в
каменистой  земле  несколько  дней  назад  зарыли  тельце  ее   собственного
ребенка...
   Вообще-то для любого из обитателей предместья вход в пределы  Горменгаста
был событием из сказки - потому что ассоциировался  с  началом  лета,  когда
трое  счастливцев  получали  свободу  в  обмен  на  плоды  своей   фантазии,
воплотившиеся в сухом дереве. Но сейчас замок больше не казался Киде  чем-то
сказочным. Она даже  не  задавала  няньке  никаких  вопросов  о  предстоящем
житье-бытье, хотя таких вопросов следовало задать много. Госпожа  же  Слэгг,
украдкой посматривая на молодую женщину, отлично понимала ее  -  еще  должно
пройти время, когда Кида  окончательно  освоится  с  жизнью  в  Горменгасте,
пообвыкнет, тогда и нужно вводить ее в тонкости жизни при дворе  герцога.  А
пока пусть прощается с прошлой  жизнью,  к  которой  ей  больше  не  суждено
вернуться...
   Однако долго  размышлять  женщинам  не  пришлось  -  словно  почувствовав
присутствие сразу двух нянек, младенец Титус подал голос. Он тут же  показал
крутой нрав - не успокоился даже тогда, когда госпожа Слэгг принялась трясти
перед его лицом ниткой ярко раскрашенных  бус,  даже  колыбельная  песня  из
полузабытого  репертуара  старой  няньки   не   произвела   впечатление   на
новорожденного Гроуна. Кида же, словно заснувшая, неожиданно  встрепенулась.
Властно приняв младенца из рук сразу оробевшей старухи, она свободной  рукой
расстегнула пуговицу серого платья  и  обнажила  тяжелую  от  молока  грудь.
Младенец тут же прекратил кричать. Кида повернулась к окну, но теперь уже не
чувствовала растерянности и ностальгии по прошлой  жиз