для  верности
накинула крючок. Конечно, дверь в ее комнату  и  так  заперта,  но  с  двумя
запорами оно все-таки будет надежнее...
   Взобраться на чердак было делом двух минут. Подняв свечу на уровень  лба,
девочка настороженно оглядела свои владения - все как будто по-старому.
   Сердце дочери хозяев Горменгаста учащенно забилось  -  она  теперь  могла
вздохнуть спокойно, попав в родную стихию. Наверное,  те  же  самые  чувства
испытывает ныряльщик, погрузившись, наконец, в  глубины  моря,  видя  вокруг
себя рыб и кораллы. Ныряльщик знает - он здесь как дома, ничто  и  никто  не
может потревожить его, как на суше.
   Похожие эмоции одолевают и художника, творящего в одиночестве  и  тишине.
Он глядит на распростертое перед ним  полотно  и  представляет  себя  частью
картины. Сейчас он тоже где-то там, в  своем  мире,  куда  нет  ходу  никому
другому. И пусть на улице плохая погода, пусть на окне  лежит  толстый  слой
пыли - художник ничего не видит, потому что он как бы рождается  заново,  он
вкладывает частицу себя в новую картину, он любит, в конце концов...
   Как все эти люди чувствуют себя в своей стихии по-настоящему дома, так  и
Фуксия отдыхала душой только на чердаке. Он стал для девочки всем.
   Под крышей замка царила темнота, без свечей никак нельзя  было  обойтись,
хотя тут и там тьму прорезали тонкие лучики света, проникавшие через старую,
кое-где потрескавшуюся черепицу. Пламя свечи слабо разгоняло темноту, но все
же было хоть каким-то подспорьем. В пыльном  воздухе  стремительно  носились
серебристые моли.
   Фуксия шла вперед, и лучи света то  падали  ей  на  лоб,  то  выхватывали
кусочек красной материи на рукаве  или  подоле  платья.  Девочка  посмотрела
направо - где-то  тут  должен  стоять  у  стены  старый  музыкальный  орган.
Конечно, теперь на нем не  сыграешь  -  не  хватает  части  клавишей,  да  и
звуковые трубы давным-давно лопнули. Кстати, неподалеку находилась  реликвия
почище органа - неимоверно густая  паутина,  плод  трудов  многих  поколений
пауков.  Фуксия  затруднялась  сказать  даже   приблизительно,   как   долго
создавалось это творение природы, более густое, чем ее  шаль.  Дочь  герцога
поторопилась дальше - делать тут ей было нечего, темно  и  полно  пыли.  Она
поднялась по скрипучей лестнице на антресоль.  Здесь  было  светло  -  свечу
можно было задуть - и было  несколько  окошек  с  потемневшими  от  непогоды
ставнями.  Если  раскрыть  эти  ставни,  то  можно   видеть   далеко   внизу
бесчисленные приземистые домики, сады и огороды, людей, снующих  туда  сюда,
как  муравьи.  Кварталы  лачуг,  разделенные  широкими  мощеными  булыжником
дорогами, казались кусками неровно нарезанного пирога. Здесь, на  антресоли,
и любила проводить время девочка. Ей нравилось все -  стремительные  стрижи,
со свистом рассекающие воздух в нескольких метрах от окна, и разное барахло,
сваленное  у  стен,  и  покрытые  пылью  корзины.  Вот,  к  примеру,  голова
игрушечного льва. Конечно, когда-то этим львом играл кто-то  из  ее  далеких
предков.
   Антресоль была длинной и узкой. Если  идти  направо,  то  через  какое-то
расстояние,  знала  Фуксия,  наткнешься  на  совершенно  пустой  угол.  Там,
конечно, делать особенно нечего. То ли дело у окон. Высотища-то  какая.  Она
вновь посмотрела в сторону выстроившихся у стены корзин -  содержимое  части
из них она уже успела просмотреть. Там и в самом  деле  хранились  несметные
богатства - помятые (конечно, в битвах) шлемы,  бамбуковые  палочки,  гнутые
резные ножки столов,  шкатулки,  игрушки,  пуговицы,  не  догоревшие  свечи,
игральные кости, обрывки пергаментов и  тупые  ножи.  Тут  же  к  стене  был
прислонен огромный рассохшийся барабан с наброшенной на него пыльной  шкурой
медведя. Пусть она пыльная, думала девочка, но зато зубы  в  пасти  зверя  и
сейчас выглядят устрашающе. Да, здесь в  самом  деле  можно  отдыхать.  Кто,
скажите, посмеет помешать ей с разбегу прыгнуть  на  старинный  продавленный
диван с облупившейся позолотой? Она может лежать на нем, сколько угодно.  Да
еще придвинув корзину, перебирая ее содержимое...
   Но сегодня  Фуксия  не  собиралась  задерживаться  здесь  слишком  долго.
Взглянув последний раз в  окно,  она  направилась  влево.  Как  и  следовало
ожидать, через двенадцать шагов  показались  ступеньки,  ведущие  во  вторую
галерею чердака. Жаль только, что отсюда нельзя было увидеть нижний  уровень
- перила на этой лестнице, тоже винтовой, были слишком высоки. Фуксия  стала
медленно спускаться по ступенькам, с сожалением в последний раз  оглянувшись
на окно с видимым в него кусочком неба.
   Здесь, во мраке,  все  происходящее  в  Горменгасте  казалось  жизнью  из
другого мира. А у нее был собственный мир,  вполне  умещавшийся  в  пределах
чердака. Фуксия представляла,  как  в  темноте  вокруг  нее  движутся  давно
придуманные ею люди, как они  танцуют,  шутят,  смеются,  рассказывают  друг
другу различные занимательные истории.
   Девочка постояла немного, а  потом  направилась  дальше,  к  цели  своего
путешествия - на громадный балкон, куда вели двадцать ступенек. Ступени были
крутые и расшатанные, по ним нужно было идти осторожно. Кроме  того,  Фуксия
несла с собой провизию и свечу, нужно было не уронить эти столь  необходимые
в уединении на чердаке вещи.
   Наконец последнее препятствие осталось позади, Фуксия вцепилась  пальцами
в полированные перила. Внизу, как всегда случалось  в  такие  минуты,  в  ее
воображении ее ожидали пять персонажей. Первым был, конечно,  Манстер  -  он
большой пересмешник, но ведет себя, тем не менее,  очень  тактично.  Вот  он
пробирается по покрытому слоем  пыли  полу  и,  подойдя  к  балкону,  учтиво
наклоняет голову в знак приветствия. А потом Манстер примется,  как  обычно,
отыскивать свой набитый  золотом  бочонок.  Вторым  пойдет  Дождевик  -  как
всегда, с низко опущенной головой и сложенными  за  спиной  руками.  За  ним
семенит на привязанной к ошейнику цепочке тигренок...
   Однако теперь Фуксии было не до этих персонажей -  и  потому  она  прошла
мимо высокого кресла,  в  котором  обычно  сиживала,  мысленно  размышляя  о
придуманных друзьях. Потянув на  себя  болтавшуюся  на  одной  петле  дверь,
девочка оказалась в третьей галерее чердака.
   Положив узелок с провизией на столик  в  углу,  Фуксия  легким  движением
распахнула  решетчатые  ставни  окна.  Потом  девочка   наклонилась,   чтобы
подтянуть сползший чулок. Эта комната тоже была особенная - тут  она  любила
размышлять о собственном житье-бытье. И порассуждать вслух, даже поспорить с
собой - все равно тут никто ее не услышит. Вот и теперь, выглянув в  окно  и
осмотрев  крыши  соседних  зданий,   Фуксия   медленно   протянула,   словно
наслаждаясь звуками собственного голоса: "Я одна!" И тут же,  положив  локти
на подоконник, добавила: "Одна! Мне хо-ро-шо! Никто мне не помешает. Не  то,
что в комнате. Никто не станет поучать, как я должна вести себя, потому  что
я леди. Нет! Тут я могу делать все, что захочу. Тут хорошо. Никто не  знает,
где я. И Флей не знает. Папа тоже не знает.  И  мама  не  подозревает  даже.
Никто, никто не знает, даже нянюшка. Только я - я сама знаю, куда мне идти и
как вести себя. Я всегда здесь. Не сосчитать дней, в которые я уже приходила
на чердак. И впереди еще много дней, когда я буду приходить сюда и  вот  так
вот облокачиваться о подоконник. Как хорошо быть одной! А теперь...".
   Тут девочка подошла к столу и стала развязывать узелок с едой: "Наверное,
пора нам завтракать...". Но тут взгляд ее  случайно  упал  на  окно,  и  она
увидела далеко внизу двух слуг - по-видимому с кухни. Вообще-то  она  любила
смотреть за мирской суетой с высоты  своего  положения,  люди  в  это  время
сновали туда и сюда  постоянно,  но  что-то  насторожило  Фуксию,  заставило
прекратить терзать неподатливый  узел  и  подойти  к  окну  поближе.  Что-то
определенно тревожило  ее  душу,  и  девочка  неприятно  поежилась  -  самым
противным было то, что она не могла понять причины беспокойства. Ведь  глупо
же было просто предположить, что ее встревожил вид слуг. А уж когда к слугам
подошло еще несколько человек, и они стали отчаянно жестикулировать,  Фуксия
окончательно утвердилась во мнении, что произошло нечто  необычное.  Девочку
тревожило еще и то, что к стоявшим  внизу  присоединялись  все  новые  люди.
Этого  было  достаточно,  чтобы  Фуксия  окончательно  потеряла  благодушное
настроение и ощутила тревогу.
   - Что-то случилось, -  забормотала  наследница  рода  Гроунов,  -  да-да,
что-то определенно произошло.  Что-то  такое,  о  чем  мне  не  сказали.  Не
захотели сказать. Ах, как я не  люблю  их.  Собрались,  как  муравьи,  чешут
языками. Уж лучше бы работали - за  что  их  только  кормят?  Ах,  будь  оно
неладно.
   Разом осознав,  что  теперь  на  целый  день  не  удастся  отделаться  от
неприятного предчувствия, Фуксия повернулась к  столу,  вытащила  из  узелка
грушу и механически вонзила зубы в сочную мякоть плода. Чем бы заняться? Ну,
посидит она в кресле, помечтает,  если  будет  настроение  -  даже  мысленно
разыграет какую-нибудь сценку...  Потом  -  как  заведено,  спустится  вниз,
попросит у нянюшки чаю и сытный полдник. А пока... И все-таки виденное внизу
не давало девочке покоя. Там определенно что-то случилось...
   Фуксия  рассеянно  обвела  взглядом  комнату.  Стены  тут  были   увешаны
картинами - она сама  рылась  в  пропыленных  корзинах,  отбирала  найденные
пейзажи и натюрморты, батальные сцены  и  пасторали.  На  перегородке  висит
большая картина, которую  можно  рассматривать  каждый  день,  и  все  равно
найдешь для себя что-то новое, что упустил  прежде.  Вот  и  сейчас  девочка
залюбовалась  картиной,  изображавшей  горный  пейзаж,  в  центре   которого
располагалась широкая дорога. На переднем плане картины  изображено  войско.
Солдаты  одеты  в  малиновые  кафтаны.  Чуть  поодаль  безвестный   художник
изобразил второй  отряд,  в  желто-золотистых  кафтанах  -  те,  безусловно,
оборонялись от наступавших. Фуксию всегда поражало мастерство  живописца  из
прошлого - на картине было много деталей, но он тщательно  вывел  не  только
мелкие, едва заметные глазу кинжалы или, положим, рисунки гербов  на  спинах
воинов, но  и  постарался  придать  лицу  каждого  участника  сражения  свое
выражение. Картины, развешенные на других стенах и перегородках, были уже не
столь впечатляющи,  но  все  равно  притягательны:  голова  ягуара,  портрет
двадцать второго  герцога  Гроуна  с  ровно  расчесанными  седыми  волосами,
групповой портрет - дети забавляются с  кошкой.  Вообще-то  в  комнате,  где
стояло больше всего корзин и ларей с рухлядью, было много и малых картин, но
они были до однообразия скучные - потому что изображали  в  основном  живших
когда-то в Горменгасте знатных и не очень знатных людей  с  почти  одинаково
постными  лицами.  Ну  скажите,  какое  настроение  могут  навевать  ребенку
подобные люди? То-то, именно потому Фуксия и оставила те  картины  там,  где
они были. Картины  же,  что  подходили  взыскательному  вкусу  дочери  лорда
Гроуна, были водворены на стены вовсе не из  склонности  хозяйки  чердака  к
старинной живописи, а потому, что она любила удобно расположиться за столом,
представляя, как изображенные на картинах люди и вещи начинают  рассказывать
ей различные истории. Причем один и тот же, к примеру, человек, мог излагать
совершенно разные рассказы. С помощью этих картин Фуксия переносилась далеко
за пределы Горменгаста, переживала бури и кораблекрушения, нападения  врагов
и страшные эпидемии. У девочки был свой мир, в который никто другой не  имел
доступа.
   Постояв у картин, Фуксия опустилась на продавленный кем-то из ее  далеких
предков диван. Он был еще вполне пригоден для отдыха, а уж если не  замечать
облупившейся и  отслоившейся  позолоты,  то  тонкая  резьба  с  инкрустацией
чешуйками перламутра делала сей предмет мебели величественным  произведением
искусства. Растянувшись на диване, девочка перевела взгляд на стоявший  чуть
поодаль от стола невесть как оказавшийся  на  чердаке  причудливо  изогнутый
корень неведомого дерева.  Корень  был  отшлифован  до  блеска.  Можно  было
предположить, что его вырыли из земли в Дремучем лесу, но вот  о  назначении
этого предмета можно было только бесконечно строить догадки и  вволю  давать
простор фантазии. На полу у дивана располагался  небольшой  пестрый  коврик,
изукрашенный причудливыми цветами и грифонами. Подобные рисунки  Фуксия  уже
видела в книжках о жизни в далеких восточный странах, где, как говорят, даже
не бывает зимы. Однако сегодня ни ковер (хоть такого нет ни у кого в замке),
ни загадочный корень, ни диван уже не могли по-настоящему порадовать Фуксию.
Нахмурившись, она  медленно  повторила,  вслушиваясь  в  звуки  собственного
голоса:
   - Определенно что-то произошло... И все кажется каким-то  не  таким,  как
всегда... Что будем делать?
   Зябко поежившись, девочка решительно  соскочила  с  дивана  и  вприпрыжку
подбежала к окну. Так и  есть  -  люди  внизу  продолжали  стоять  и  что-то
оживленно обсуждать. Только теперь толпа стала еще больше. С чердака  хорошо
просматривались  все  кварталы  предместья,  так  что  Фуксия  могла  видеть
собравшихся кучками людей не только во дворе замка. Девочке даже показалось,
что она слышит их резкие возбужденные голоса. Вообще-то  толпы  всегда  мало
интересовали девочку - у них свои дела, у  нее  свои  -  но  теперь,  ранним
утром, безделье этих людей было явно вызвано чем-то  очень  необычным,  что,
без сомнения, имело отношение и к ней.
   Еще с прошлого раза Фуксия оставила  на  столе  большую  книгу  стихов  с
замечательными рисунками. Книга словно сама просила открыть ее и  углубиться
в чтение. В самом деле, подумала девочка, в очередной раз вспомнив о  книге,
какое ей дело до происходящего внизу? Рано или поздно все равно она узнает о
случившемся. Почему бы пока не почитать? Наконец Фуксия решилась -  усевшись
за стол, она раскрыла книгу. Читать-то она читала, даже старалась делать это
с выражением,  однако  мысли  по-прежнему  блуждали  где-то...  явно  не  на
чердаке.

ВЕСЕЛОЕ ПИРОЖНОЕ

   Веселое пирожное по озеру плывет,
   А может, и по морю?
   Плывет и плывет по волнам себе вдаль,
   Без беды и горя.
   Плывет пирожное по морю,
   И завывают ветры так,
   Что выпрыгивает рыба
   В фиолетовые небеса.

   Вся рыба играет, блестя чешуей -
   Творение хитрой природы,
   А синее небо ветрами свистит -
   Творением ненастной погоды.

   Резвится пирожное с рыбами вместе,
   На волю к безумству - хвала вам и честь!
   Несемся на гребне волны мы к свободе,
   Наперекор ненастной погоде!
   Несется пирожное, пена летит,
   И нож, что в пирожном, от ветра дрожит,
   Весельем напоен воздух морской,
   Навстречу свободе, преграды - долой!

   По берегам Островов Блаженства,
   Где рыбы-кошки сидят,
   Играют кораллами, и возбужденно
   Глаза их зеленым горят.
   О, синее небо, силы природы,
   Не нам страшиться бурной погоды!
   Но синим глазом неба смотрит она -
   Строго, как будущая жена!

   Пирожное вольно скользит по волнам,
   И ветер свистит, и ревет океан,
   Но только стихия напрасно грозится:
   Пирожное - рыба, воды не боится!
   О, сказочный остров, о, чудо природы!
   Для нас ты прекрасен в любую погоду!
   Пирожное-рыба воды не боится!
   С ножом на спине оно в волнах резвится!

   Фуксия дочитала последнюю строчку стихотворения и, убедившись, что  смысл
уловить не сумела, резко отодвинула книгу в сторону.  Еще  не  понимая,  что
делает, девочка направилась  к  двери,  оставив  узелок  с  едой  на  столе.
Спустившись по лестнице и пройдя несколько шагов, она оказалась в той  самой
комнате, что была заставлена корзинами с вышедшими из  употребления  вещами.
Ноги сами несли ее вниз по  винтовой  лестнице,  в  мозгу  билась  пойманной
птицей одна и  та  же  тревожная  мысль:  "Что  же  случилось?  Что?".  Едва
оказавшись в своей комнате, Фуксия принялась дергать за шнурок  колокольчика
с такой силой, будто  намеревалась  вообще  вырвать  язык  изделия  местного
златокузнеца.
   Тут же прибежала нянюшка Слэгг - видимо, колокольчик в ее комнате  звонил
столь бешено, что она  успела  подумать  Бог  знает  что.  Фуксия  опередила
старуху:
   - Что там? Что случилось? Нянюшка, скажи, скажи мне!
   - Тихо, деточка, тихо, успокойся, - забормотала нянька. - Ах, как ты меня
напугала. Тебе нельзя так волноваться.
   - Нянюшка, ты должна мне все рассказать. Скажи, а то я ударю тебя,  -  не
помня себя, закричала Фуксия.
   Выходит, в замке что-то действительно произошло.  Девочка  ощутила  самый
настоящий страх. Кажется, нянька восприняла ее угрозу  всерьез,  потому  что
схватила ее правую руку и крепко сжала.
   - Деточка, деточка, - бормотала нянюшка, - у тебя родился братик. Он тоже
появился на свет... Как и ты... Но только он... Он такой необычный...
   - Нет! - закричала Фуксия, чувствуя, как краска приливает к  ее  лицу.  -
Нет, не нужно мне брата! Зачем? Нет, он мне вовсе не нужен!
   В следующий момент девочка с плачем бросилась  на  кровать  и  зашлась  в
рыданиях...

ГОСПОЖА СЛЭГГ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ

   Все эти люди - лорд Сепулкрейв и его супруга Гертруда, дочь хозяев  замка
Фуксия, доктор Прунскваллер, смотритель деревянных скульптур Ротткодд, Флей,
Свелтер, нянюшка Слэгг, Стирпайк и Саурдаст -  все  они  были  взбудоражены,
поведение их в точности отражало атмосферу, в которой  и  появился  на  свет
младенец, нареченный Титусом.
   Почти сразу же было решено отдать ребенка  на  попечение  нянюшки  Слэгг.
Впрочем, старая женщина не только не тяготилась подобным поручением, но даже
приняла его с безумным восторгом, поскольку  могла  теперь  найти  достойное
применение своим силам - во всяком случае, на  ближайшие  несколько  лет  уж
точно. За короткое время после рождения  малыша  произошли  два  грандиозных
события, имеющие большое значение для  последующей  жизни  Титуса.  Впрочем,
ребенок не осознавал ни важности крещения, состоявшегося на двенадцатый день
его жизни,  ни  искренности  пожеланий  гостей,  собравшихся  на  устроенный
родителями  званый  пир  по  случаю  появления  на  свет  будущего   хозяина
Горменгаста. Больше всех радовалась госпожа Слэгг  -  она  теперь  была  при
деле, и все остальное происходящее ее как бы не касалось.
   В тот памятный вечер старая нянька шла по вымощенной  булыжником  дороге,
обсаженной по обеим сторонам пышно разросшимися кустами акации. Дорога  вела
к воротам в стене замка, от которых,  в  свою  очередь,  начиналась  дорога,
разрезавшая надвое предместье Горменгаста. Солнце уже садилось за гору,  что
мрачной громадой возвышалась над Дремучим лесом. Вообще-то выход за  пределы
замка был для нянюшки большим событием - обычно она не покидала  не  то  что
замок, но даже западное крыло, в котором обитала  с  некоторых  пор.  Именно
потому  старуха  с  большой  тщательностью  готовилась  к  выходу   -   она,
основательно порывшись в сундуке с нарядами,  придирчиво  выбрала  платье  и
шляпку. Одежда была темных тонов, только на шляпке была приколота  брошь  из
поблескивающих стекляшек  в  виде  виноградной  грозди.  Правда,  штук  пять
стекляшек давно выпали из гнезд и  потерялись,  но  кто  будет  смотреть  на
брошку, да еще вечером?
   Перед тем, как покинуть комнату, нянька  долго  стояла,  приложив  ухо  к
двери - ей очень не хотелось столкнуться с кем-нибудь в  коридоре.  Хотя  бы
даже и со слугами - сплетен потом не оберешься. Наконец, когда госпожа Слэгг
окончательно удостоверилась, что в коридоре никого  нет,  она,  надвинув  на
всякий случай шляпку почти на самые глаза, тихо прикрыла дверь и выскочила в
коридор, стараясь как можно скорее миновать самый  опасный  участок  пути  и
выбраться на улицу. Это ей удалось.  Стремясь  не  терять  времени,  нянюшка
бросилась вперед. Преодолев первые двад