ами сказали, что интерьер
нуждается в переделке. Поскольку второй подобной комнате не найдешь во  всем
Горменгасте, начать нужно с нее. А потом...
   Стирпайк  замолчал,  обнаруживая  к  своему   удивлению,   что   близнецы
совершенно не слушают его. Взяв друг друга за  руки,  герцогини  смотрели  в
глаза  друг  другу.  Наступила  зловещая   тишина.   Леди   Кора   отчетливо
проговорила:
   - Он заставил нас сделать это...
   - Заставил, -  эхом  откликнулась  Кларисса,  -  заставил  спалить  книги
дорогого Сепулкрейва. Заставил!

ПОЛУСВЕТ

   В этот самый момент лорд Сепулкрейв и Фуксия сидели на двести футов  ниже
и примерно на милю дальше от  Стирпайка  и  герцогинь.  Хозяин  Горменгаста,
бессмысленно улыбаясь, смотрел на дочь. Фуксия, привалившись спиной к стволу
сосны, задумчиво ворошила носком войлочного  башмака  порыжевшую  хвою,  что
устилала землю.
   Сегодня была оттепель, и влага  слезами  струилась  по  веткам  деревьев.
Сильный ветер гнал по небу рваные облака, но  среди  деревьев  было  тихо  и
холода  почти  не  ощущалось.  Ветер  дул  с  востока,  где,  между  прочим,
находилась и выгоревшая коробка книгохранилища.
   - Сколько полок ты сделала для отца? - интересовался герцог, причем вялая
улыбка так и не сходила с его лица.
   - Семь, папа, - ответила Фуксия, - их пока семь.
   - Дочка, нужно бы еще три добавить. Тогда можно будет начать  расставлять
книги.
   - Хорошо, папа.
   Фуксия подобрала сухую ветку и начертила на покрытой сухими иглами  земле
еще три параллельных линии - теперь их было ровно десять.
   - Ну вот и  отлично,  -  проговорил  лорд  Сепулкрейв,  -  теперь  у  нас
достаточно места. Книги уже приготовлены, да?
   Девочка резко вскинула голову и подозрительно глянула на отца  -  он  еще
никогда не говорил таким странным голосом. Фуксия  давно  поняла,  что  отец
потихоньку сходит с ума, но тогда же обнаружила в  себе  неизведанное  ранее
чувство сострадания. Теперь же к состраданию добавилась любовь  -  любовь  к
существу, давшему ей жизнь, а теперь кажущемуся таким беспомощным  в  зимнем
лесу.
   - Да, папа, - ответила юная герцогиня, - книги уже готовы. Расставить  их
по полкам прямо сейчас?
   Фуксия присела на корточки и стала ворошить  сваленные  в  кучу  сосновые
шишки, изображавшие книги.
   - Все готово, - девочка выпрямилась и посмотрела отцу в  глаза,  -  да...
только все нужно делать постепенно. Сегодня мы успеем заполнить  только  три
полки. Они ведь такие длинные. Нужно время и терпение.
   - Три, дочка?
   - Три, папа.
   Сосны зашумели на ветру, словно желая участвовать в разговоре.
   - Фуксия!
   - Да?
   - Ты ведь моя дочь?
   - Ну конечно.
   - И Титус мой сын. Ему суждено стать герцогом Горменгастским. Правильно?
   - Правильно.
   - Но он им станет после моей смерти. А  пока...  Фуксия,  я  тебя  хорошо
знаю?
   - Не знаю даже, что сказать тебе, - замялась девочка.  -  Думаю,  что  мы
знаем друг друга не слишком хорошо.
   Девочка снова испытала прилив нежности к отцу. Случайно она взглянула  на
него - герцог по-прежнему безумно улыбался. Вдруг юная  герцогиня  подумала,
что впервые в жизни чувствует себя действительно дочерью Сепулкрейва Гроуна,
герцога Горменгаста. У нее в самом деле есть отец... Какая разница, безумный
он или в здравом уме? Главное - он ее отец...
   - Мои книги... - начал герцог.
   - Папа, они здесь. Может, мне  прямо  сейчас  начать  расставлять  их  по
полкам?
   - И поэмы тоже?
   - Как скажешь...
   Фуксия нагнулась и, подняв с земли первую шишку, поместила ее вертикально
между проведенными на земле  линиями.  Герцог  тяжелым  взглядом  следил  за
манипуляциями дочери, а потом забормотал:
   - Сюда поставь Андрему - лирик, у него очень интересный стиль.  Он  любит
синий цвет и все  его  оттенки,  так  что  в  его  стихах  все  васильковое,
фиолетовое да голубое. Фуксия, тебе стоит почитать Андрему...
   Между тем девочка закончила первый ряд, и герцог, глядя на  творение  рук
дочери, захохотал - сначала негромко, а потом все громче и громче - смех его
сатанинскими раскатами звучал в притихшем бору.
   Фуксия испуганно сжалась. Ей хотелось что-нибудь сказать, успокоить отца,
но слова, как нарочно, застряли у нее в горле. Тем не менее  девочка  сумела
взять себя в  руки  -  взяв  еще  одну  шишку,  она  поместила  ее  рядом  с
воображаемым "Андремой". А затем бесстрашно глянула на герцога и спросила:
   - Что, двигаемся дальше?
   Но лорд Гроун больше не слышал слов дочери. Глаза его стали пустыми -  он
смотрел не на Фуксию, а словно сквозь нее. Юная герцогиня выронила  шишку  и
бросилась к отцу.
   - Что такое?! Что случилось?! Папа, ответь же мне!
   - Я тебе никакой не папа, - сказал лорд Гроун  меланхолично.  -  Ты  что,
забыла, кто я такой? Я же филин,  всю  жизнь  провел  под  крышей  Кремневой
башни. Для чего ты притащила меня сюда?

КАМЫШОВАЯ КРЫША

   Кида медленно брела по устланной побитой  морозом  травой  дороге.  Слева
высилась махина горы Горменгаст. Молодая женщина вдруг  подумала,  что  гора
при любой погоде выглядит не  слишком  приятно.  Было  в  Горменгасте  нечто
ужасное, но что - этого Кида понять не могла.
   Между дорогой и горой раскинулись обширные болота.  Солнце,  периодически
проглядывавшее из-за туч, играло и  переливалось  на  дымящейся  поверхности
болотной жижи. Кое-где в мутной воде плавали опавшие с  деревьев  листья,  а
там, где вода была хотя бы частично свободна  от  бурной  растительности,  в
болотах отражалась гора.
   Однако здесь-то болота и кончались, поскольку поверхность земли неуклонно
поднималась вверх. Топкая почва  стала  постепенно  твердеть,  пошли  редкие
кривые  деревца,  по  мере  продвижения  Киды  вперед  они  становились  все
многочисленнее.
   Сегодня выдался довольно ясный день, но тепла совсем  не  было.  Впрочем,
женщина не чувствовала холода.
   За последние два дня Кида привыкла к  кривым  деревьям  и  едва  заметным
извилистым тропам. Казалось, что она идет всю жизнь -  идет,  сама  не  зная
куда.
   Странным образом  усталость  не  ощущалась.  Несомненно,  здесь  водились
хищные звери - по ночам  в  лесу  слышался  их  рык  -  но  Кида  оставалась
безучастной и к перспективе стать жертвой изголодавшегося волка. После того,
что ей пришлось вынести, подобная опасность почти ничего не значила.
   Изредка налетали порывы ветра, и тогда с неба начинала  сыпаться  ледяная
крупа.  Но  Кида  продолжала  шагать  дальше,  хотя  не  могла  похвастаться
по-настоящему теплой и удобной одеждой.
   Руки молодой женщины периодически хлопали по притороченному к спине мешку
- еды в нем не осталось, но зато лежала куча более необычной поклажи.
   В  ту  памятную  ночь,  когда  Брейгон  и  Рантель  убили  друг  друга  в
смертельном  поединке,  Кида  собралась  навсегда  покинуть  предместье.   В
заплечный мешок она положила всю оставшуюся в  доме  провизию,  после  чего,
отправившись в мастерскую  Рантеля,  прихватила  там  небольшую  скульптуру.
Похожую фигурку она выбрала  потом  и  в  мастерской  Брейгона.  Теперь  обе
скульптуры покоились на дне  заплечного  мешка.  Кида  брела  вперед,  давно
потеряв счет времени. Она не заметила, как остался далеко позади Горменгаст.
На пути встречались хутора и селения, где женщина получала  тарелку  постной
похлебки и, если везло, кусок жилистого  мяса,  выполняя  за  это  указанную
хозяевами работу. В одном месте ей пришлось  стеречь  огромную  отару  овец,
поскольку пастух слег в горячке и умер на руках Киды. Потом она  добрела  до
рыбацкого селения на берегу  огромного  озера,  где  помогала  вдове-рыбачке
ставить сплетенные из прутьев ловушки на рыбу в густых  камышовых  зарослях.
Вдова сама плела эти ловушки из гибких прутьев орешника.
   Человеческие силы не беспредельны, в какой-то момент  Кида  почувствовала
страшную усталость. Но все равно продолжала  идти  вперед.  Изредка  женщина
позволяла себе  присесть,  развязать  горловину  мешка  и  извлечь  на  свет
скульптуры возлюбленных: белого орла и желтого оленя.
   Рано или поздно человек становится ко всему безразличен. Неожиданно  Кида
испытала  ностальгию  по  покинутому  предместью  и  жгучее  желание   снова
вернуться туда.
   Преодолевая гребень очередного холма, Кида поскользнулась и  полетела  на
землю. Поднимаясь  и  отряхивая  с  себя  грязь,  молодая  женщина  случайно
посмотрела на небо и удивилась - как она не заметила,  что  наступил  вечер?
Закат уже догорал.
   Зимний день короток, да и сил уже не было. Кида понимала -  нужно  делать
привал, искать подходящее для ночлега место. Зима в этом  году  выдалась  не
слишком холодной, так что можно было надеяться, что она не замерзнет во сне,
благо, что несколько ночей спала под открытым небом, и ничего.
   Вдруг раздался незнакомый голос - Кида даже не поняла, почудилось  ли  ей
или голос звучал наяву: "Не останавливайся, впереди  тебя  ждет  ночлег  под
камышовой крышей. Иди вперед!"
   Подумав, Кида решила, что все-таки слышала внутренний голос.  Она  совсем
не испугалась,  даже  напротив  -  в  предместье  сверхъестественное  всегда
почиталось за особое расположение высших сил,  которым  только  нужно  уметь
пользоваться.
   Кида послушно шла вперед, то и дело напрягая глаза и  пытаясь  угадать  в
темноте обещанную камышовую крышу. Она еле передвигала ноги, но шла.  И  все
же переживания и муки последних  дней  взяли  свое  -  прямо  на  ходу  Кида
лишилась чувств.
   ... Очнулась молодая женщина от расслабляющего тепла. Тело  ее  покоилось
на подстилке из  хвои;  повернув  голову,  она  заметила  бревенчатую  стену
хижины, по которой бегали багряно-оранжевые блики - рядом жарко пылал  очаг.
В мозгу внезапно сверкнула догадка, Кида подняла взгляд к потолку  -  так  и
есть: сквозь мрак смутно  вырисовывались  пучки  сухих  стеблей  камыша,  из
которых была сложена крыша домика.
   В стене открылась дверь, в комнату вошел человек. Поначалу Кида не  могла
угадать, кто это - мужчина или женщина. Мужчина,  наконец  определила  Кида,
только  какой-то  поникший,  побитый  жизнью  и  почему-то  одетый  во   все
коричневое...
   Хозяин медленно направился к Киде, босые ступни  его  неслышно  приминали
хвою, устилавшую пол.
   Стиснув зубы, молодая женщина  попыталась  приподняться  на  локте  левой
руки.
   Заметив, что гостья пришла в себя, человек подошел к  стене  и  распахнул
грубо сколоченные ставни - мутный сероватый свет хлынул в хижину.  Ни  слова
не говоря, хозяин  вышел  и  закрыл  за  собой  дверь.  Кида  откинулась  на
подстилку из хвои и попыталась сосредоточиться. Тело ломило от жуткой  боли.
Кида попробовала пошевелить  руками,  только  тут  заметив,  что  заботливый
хозяин укрыл ее одеялом из грубого рядна. Только голова покоилась на  чем-то
твердом. Протянув ноющую руку, женщина извлекла белого  орла.  "Брейгон",  -
вырвалось  из  ее  уст.  Собственный  голос  показался  Киде  чужим  и  даже
враждебным. Пошарив рукой в изголовье, она отыскала и желтого  оленя.  Держа
обе фигурки на  весу,  женщина  попыталась  восстановить  в  голове  картину
последних дней, но рассудок почему-то сопротивлялся  этому.  Неожиданно  для
себя Кида запела - громко, без единой  фальшивой  ноты.  Силы  оставили  ее,
только пока голос не изменил хозяйке...

ЛИХОРАДКА

   Через окно был виден кусочек неба. Кида поразилась - ни  облачка!  И  воя
ветра не слышно. Должно быть, на улице совсем тепло. Единственное, о чем она
не имела понятия  -  так  это  о  времени.  Что  сейчас  -  утро,  день?  Но
определенно не вечер и не ночь. Отворилась дверь, вошел хозяин и поставил  у
изголовья постели Киды глиняный горшок,  из  которого  доносился  аппетитный
запах варева. Молодая женщина украдкой разглядывала хозяина - пожилой,  даже
старик. Нужно бы поговорить с ним - хоть приличия ради. Впрочем,  поговорить
всегда можно, но коли хозяин молчит, значит, он не хочет начинать разговора.
   Кида уже не помнила, как долго лежала, укрытая  домотканым  одеялом.  Она
по-прежнему  крепко  сжимала  скульптурки  -  единственное   напоминание   о
возлюбленных.   Постепенно   усталость   стала   проходить.   Вскоре    Кида
почувствовала себя настолько окрепшей, что рискнула приподняться и, погрузив
ложку в принесенный хозяином суп, попробовать его. Заполнив желудок, женщина
вновь откинулась на постели - ей  казалось,  что  она  чувствует,  как  силы
возвращаются в ее измученное тело.
   Все, хватит лежать, мысленно сказала себе Кида.  Откинув  одеяло,  она  с
удивлением обнаружила, что с тела ее смыта грязь последних скитаний.  Только
ссадины и царапины на ногах напоминали  о  неровной  дороге  и  бесчисленных
кочках.
   Кида попыталась встать на ноги, но со стоном повалилась на  пол.  Женщина
повторила попытку - на сей раз она не упала, а только покачивалась.  Кое-как
доковыляв до окна, Кида выглянула на улицу. Под окном  стеной  стояла  сухая
трава, чуть поодаль высилось раскидистое дерево. В стороне угадывался темный
сруб колодца. Еще дальше - каменная коробка здания, замшелая  и  без  крыши,
потом вязы... Приглядевшись, Кида сумела  рассмотреть  на  ветках  некоторых
деревьев  скворечники.  А  совсем  вдалеке  -  усыпанная  камнями   равнина,
доходящая до темнеющего на горизонте леса.
   Под  окном  раздался  подозрительный  шорох.  Испуганно  вздрогнув,  Кида
уставилась  вниз  -  прямо  ей  в  глаза  смотрела  коза.  Женщину   удивила
снежно-белая шкура животного - как ей  удается  сохранять  столь  непорочную
белизну при всей серости убогого пейзажа? Сейчас ведь не лето, кругом  полно
грязи. А может, это тоже сон?
   Еще раз обведя глазами пейзаж за окном, Кида решила, что это все-таки  не
сон.
   Она с горечью подумала, что становится старухой - обычно старики начинают
сомневаться в виденном, все им кажется  сном,  все  они  забывают.  Впрочем,
здесь нет ничего удивительного - в предместье народ стареет как раз  в  этом
возрасте. К тому же судьба столько раз терзала ее. Смерть мужа, сына, смерть
любимых - горше уже ничего быть не может...
   Кида отошла от окна и, завернувшись в одеяло, осторожно  отворила  дверь.
Переступив порог, она оказалась в другой комнате, примерно того же  размера,
что и предыдущая. Центральное место здесь занимал  огромный  стол,  стоявший
точно посреди комнаты. Он был покрыт темно-красной скатертью, ниспадавшей до
самого пола. Кида дошла до стола и увидела, что чуть дальше  начинаются  три
земляные ступеньки, после которых пол идет  примерно  на  полметра  ниже.  В
нижней части комнаты лежали  в  беспорядке  садовые  инструменты,  цветочные
горшки, куски дерева и прочий хлам. В комнате тоже никого не  было,  и  Кида
решительно шагнула к выходу.
   Выйдя на улицу, молодая женщина зажмурилась от яркого света. Тут  же  она
поймала на себе настороженный взгляд козы.  Несколько  мгновений  человек  и
животное испытующе смотрели друг  на  друга.  Первой  не  выдержала  коза  -
убедившись, по-видимому, что незнакомка не собирается  причинять  ей  вреда,
коза слегка наклонила рогатую голову и сделала два шага вперед.  Не  обращая
внимания на козу, Кида направилась  в  сторону  и  вдруг  уловила  негромкое
журчание воды.  Остановившись,  женщина  посмотрела  на  небо:  солнце  было
примерно на полпути к  зениту.  Впрочем,  с  таким  же  успехом  можно  было
утверждать, что светило находится на полпути к горизонту. Кида  затруднялась
определить, было ли сейчас утро или уже день.
   Постояв, Кида направилась в сторону, откуда доносилось журчание воды. Она
миновала каменную коробку строения, виденного из окна, причем в тени бывшего
дома было невероятно холодно.
   Сразу за зданием начинались  заросли  папоротника,  в  которых  и  журчал
ручеек.  Тут  же  спутались  в  клубок  множество  сухих  колючих  плетей  -
ежевичные, как  определила  Кида.  Ручеек  впадал  в  небольшое  углубление,
тщательно выложенное камнями, откуда в  сторону  дома  начиналась  тропинка.
Кида обратила внимание, насколько утоптанной была дорожка - должно быть, тут
ходило не одно поколение. Рядом, где излишняя вода  вытекала  из  выемки,  в
русло ручья были уложены камни - по ним  переходили  на  ту  сторону.  Камни
лежали и на том берегу - по-видимому, почва там была болотистая.
   Сзади послышался шорох. Кида испуганно обернулась, но  тревога  оказалась
ложной - серая кобылица, скосив на  женщину  фиолетовым  глазом,  подошла  к
выложенному камнем водосборнику и принялась пить,  широко  раздувая  ноздри.
Чуть в стороне, где ручей круто поворачивал вправо, виднелись еще две лошади
- каурая и вороная. Кида обратила внимание, что кони ухожены, гривы и хвосты
их тщательно расчесаны - видимо,  им  повезло  с  хозяином.  Вороная  лошадь
нагнулась к ручью и тоже стала  пить  воду;  ее  пышная  грива  нависла  над
глазами. Кида невзначай подумала, что если  она  пойдет  дальше  по  течению
ручья, то наверняка увидит куда больше лошадей. Скорее всего, ручей  впадает
в реку, которую она видела последние трое суток. И  лошадей  там,  наверное,
больше. Разумеется, рядом с селениями...
   Кида резко оборвала мысль -  лезет  же  всякая  чушь  в  голову!  Женщина
поеживалась - холодно! Лошади, как по команде, уставились на нее. Неожиданно
для самой себя Кида заговорила:
   - Ну что, что теперь? Жизнь прошла. Возлюбленные  мертвы.  Муж  и  сын  в
могиле. Ты тоже, можно сказать умерла. Одной ногой точно стоишь в могиле. Но
что-то еще пытаешься насвистывать... О чем хоть песенка-то? О том,  что  все
так быстро кончилось? Красота рано или поздно блекнет, потом вообще умирает.
Что делать? Если бы родился ребенок - все могло б измениться...
   Подойдя  к  воде,  Кида  опустила  голову  и  стала  рассматривать   свое
отражение. На нее глядело чужое лицо. Больше всего Киду  удивило  отсутствие
на лице печали и усталости от жизни - это характерное выражение, по которому
сразу узнаешь обитателя предместья. И глаза были  не  такие,  как  обычно  -
слишком живые и блестящие. И это несмотря на последние злоключения!  Молодая
женщина медленно приложила руку к сердцу и закричала во весь голос:
   - Все, все прошло! Единственная надежда  -  ребенок.  Все  остальное  уже
никогда не придет! Никогда!
   Кида посмотрела вверх - в небе плавно парила хищная птица.  Сердце  гулко
колотилось в груди, из глаз текли слезы, а душа продолжала  повторять:  "Все
прошло, все прошло..."
   Сбоку послышался шорох. Кида резко повернулась и увидела хозяина  хижины.
Не говоря ни слова, старик взял ее за руку и повел в дом.
   В душе Киды творилось что-то невообразимое: то и дело мелькали сценки  из
прожитой жизни, причем в них не было строгой последовательности: часто более
поздние моменты сменялись полузабытыми отрывками из детства. Мелькали  лица,
знакомые и незнакомые: соседей по предместью сменяли  Флей,  госпожа  Слэгг,
потом вспомнились Брейгон и  почему-то  Фуксия,  после  юной  герцогини  она
видела потрясающе выразительное  лицо  Рантеля,  рядом  с  которым  дружески
скалил сахарно-белые зубы Альфред Прунскваллер. Все смешалось в этом мире.
   Неожиданно губы ощутили нечто холодное. Кида поняла, что это края  чашки.
Ей предлагают выпить. Что там? А, да какая разница!
   - Отец! - вскричала Кида.
   Хозяин хижины осторожно подтолкнул ее в сторону кровати.
   - Во мне плачет птица, - пожаловалась женщина.
   - Отчего она плачет?
   - По-моему, от радости. Птица счастлива за меня,  потому  что  скоро  все
должно закончиться. Я снова почувствую себя легко. Я все отдам за то,  чтобы
почувствовать себя налегке...
   - А что ты собираешься делать?
   Кида легла на кровать и задумчиво  посмотрела  на  камышовый  потолок,  а
потом пробормотала: "Чему быть, того не миновать... Веревкой? Или в воду?  А
может, просто ножом? Да, ножом сподручнее..."

ПРОЩАНИЕ

   Кида приходила в себя долго, но все когда-нибудь заканчивается, так и она
почувствовала, как силы вновь наполнили ее тело. В один из тихих ясных  дней
хозя