- с разрешения Барквентина юноша получил
в свое распоряжение несколько комнат, окна которых выходили  в  сад.  Отсюда
было рукой подать до рабочего кабинета архивариуса. Не  говоря  о  том,  что
новое жилище Стирпайка было куда комфортнее предыдущего.
   Пройдя несколько галерей и свернув в коридор, где находился  вход  в  его
покои, юноша неожиданно заметил в дальнем конце коридора Фуксию  и  доктора,
которые оживленно спорили о чем-то.
   Впрочем, он примерно знал, о чем могли говорить эскулап и хозяйская  дочь
- конечно, о  пропаже  лорда  Сепулкрейва  и  Свелтера.  Конечно,  это  была
интересная тема, но в данный момент Стирпайка  больше  занимало  собственное
благоустройство - нужно было перенести в полученные от  Барквентина  комнаты
вещи из старого жилища и переставить кое-что из мебели.
   Он  достал  из  кармана  ключ,  отпер  дверь  и  прошел  в  комнату.  Уже
смеркалось, так что окно казалось темно-синим с  черными  линиями.  Поначалу
юноша даже не понял, что это были за линии; лишь потом до  него  дошло,  что
это были ветви деревьев. Скинув  башмаки,  паренек  бросился  с  разбега  на
широченную кровать, застланную малиновым атласным покрывалом.  Перекатившись
несколько раз, Стирпайк уставился в потолок,  размышляя  над  превратностями
судьбы. Все выходило как нельзя лучше. В  семнадцать  лет  достигнуть  столь
высокого положения - это под силу далеко не каждому. К тому же он начинал  с
нуля. Был едва ли не последним подмастерьем на  кухне,  чистил  закопченные,
перепачканные жиром котлы, а теперь...
   Вспомнив все, через что ему пришлось пройти  за  последнее  время,  юноша
бешено захохотал. Слезы текли из его глаз, а он все смеялся. Наконец,  когда
в боку начало покалывать, он прекратил смех. Впереди еще было много  работы,
предстояло хитрить и изворачиваться с новой  силой.  Нужно  быть  готовым  к
любым  неожиданностям.  Это  была  последняя  мысль  бывшего  поваренка.   В
следующий момент он уже спал глубоким сном праведника...

***

   За час  до  появления  Стирпайка  в  покоях  близнецов  Фуксия  и  доктор
встретились на условленном месте - в Прохладной комнате. Стирпайк был прав -
поначалу они и в самом деле говорили об исчезновении лорда  Сепулкрейва.  Но
не только. Интересовала их и  пропажа  Свелтера,  Флея,  странное  поведение
близнецов, неожиданный интерес к жизни Горменгаста со стороны леди  Гертруды
и многое другое. Фуксия и Альфред Прунскваллер говорили разными словами,  но
суть их выводов была одной - жизнь стала иной, чем  прежде.  Но  что  именно
изменило жизнь - для них оставалось загадкой; между  тем  оба  очень  желали
узнать, что именно повлекло за собой цепочку последних трагических  событий.
После чего разговор сам собой перескочил на новоявленного архивариуса  -  на
Барквентина  -  и,  как  следствие,  на  его   свежеиспеченного   помощника,
Стирпайка.
   - Фуксия, будь с ним осторожнее, - предостерегал Прунскваллер, - а то кто
его знает. Парень себе на уме.
   -  Я  сама  это  заметила,  -  призналась  девочка.  -   Так   что   ваше
предупреждение только подтверждает мои выводы.
   Медик ничего не ответил и уставился в  окно,  за  которым  уже  сгущались
сумерки.
   Фуксия отвернулась  и  приложила  ладонь  к  груди  -  со  стороны  могло
показаться, что девушка что-то прячет под одеждой.
   - Да,  доктор,  я  буду  держать  ухо  востро,  -  нарушила  тишину  юная
герцогиня, - не беспокойтесь. Ваши предупреждения я отлично  помню.  Сегодня
вечером я надела эту штуку в силу необходимости. Потому что... так надо.
   - Что надо? - удивился эскулап. - О чем ты,  лапочка?  Извини,  я  что-то
задумался, прослушал. Повтори, что ты сказала?
   - Посмотрите сюда! -  воскликнула  Фуксия,  отворачивая  кружевной  ворот
платья. - Вот!
   Прунскваллер посмотрел на девушку и обмер -  на  ее  груди  покоился  тот
самый рубин, который он подарил ей в день, когда впервые увидел Стирпайка.
   Поймав на себе необычный  взгляд  доктора,  Фуксия  покраснела  и,  резко
повернувшись, бросилась по лестнице. Секунда -  и  только  гулко  хлопнувшая
дверь напомнила о том, что там только  что  была  наследница  древнего  рода
Гроунов.

ПОСВЯЩЕНИЕ В ГЕРЦОГИ

   День, избранный для посвящения  малолетнего  Титуса  в  герцоги,  выдался
дождливый. Низкое небо заволокло свинцово-серой пеленой, в которой  не  было
ни единого просвета. Дождь был не то чтобы проливной, но достаточно сильный.
   Именно из-за дождя народ не спешил выходить на  улицу.  Сотни  обитателей
Горменгаста скопились у выходящих на юг окон, откуда  озеро  просматривалось
великолепно. Если бы только не этот дождь... Но на все, как  известно,  воля
Бога. Кое-кто нашептывал - дескать, не к добру это, плохая примета.  Но  все
равно - посвящение в герцоги было уже само по себе грандиозным событием.
   Еще задолго до рассвета, когда поварята отскребали грязь и жир  в  кухне,
когда плотники в последний раз проверяли прочность  креплений  плота,  когда
младшие конюхи запрягали  лошадей,  стало  ясно,  что  в  жизни  Горменгаста
произошел важный поворот. До этого дождей не было чуть ли не полтора месяца,
а сегодня он пошел - тоже своего рода признак перемены в жизни. После  дождя
все живое, измученное палящим  солнцем,  должно  приободриться,  так  что  с
пророчившими несчастье еще можно  было  поспорить.  Каждый  обитатель  замка
чувствовал, как на его глазах вершится история. Пожалуй, только Титус,  ради
которого все затевалось, совершенно ничего не понимал.
   Стирпайк  по  указанию   Барквентина   занимался   раздачей   специальных
церемониальных одеяний, хранившихся на такой  случай  в  бездонных  кладовых
Горменгаста. Важно было соблюсти букву традиции,  чтобы  предназначенная,  к
примеру,  для  старшего  конюха  одежда  не  попала  ненароком  к   среднему
садовнику. Поручение было ответственным, но Стирпайк  загодя  все  продумал,
вызывая сначала  старших,  потом  средних  и,  наконец,  младших  слуг  всех
вспомогательных служб, так что никакой путаницы не возникло. Барквентин  был
очень обрадован такой организацией и посулил от имени госпожи Гертруды,  что
после успешного окончания церемонии Стирпайк получит щедрую награду.
   Бывший поваренок наслаждался  жизнью.  Став  помощником  архивариуса,  он
неожиданно понял, что попал на то самое место, которое  уготовило  ему  само
провидение. Здесь требовались как раз те самые качества, которые нужны  были
будущему секретарю владельца замка - организованность, внимание к деталям  и
высокая работоспособность. Все это у него  было,  так  что  юноша  с  чистой
совестью полагал, что не зря ест свой  хлеб.  Отмечая  в  специальной  книге
выдачу очередного одеяния и заставляя слугу  расписаться  в  его  получении,
чтобы  потом  не  возникало  никаких  недоразумений,  Стирпайк  то  и   дело
поглядывал в окно. У него было отличное настроение, и даже  скверная  погода
не могла его испортить.
   Госпожа Слэгг поднялась ни свет, ни заря. То и дело она, приложив к  себе
платье, подходила к зеркалу и внимательно всматривалась придирчивым взглядом
в собственное  изображение.  Ей  все  время  казалось,  что  она  пропускает
какой-то изъян. Как назло, изъян упорно не желал обнаруживаться,  и  старуха
беспокойно поглядывала на часы. Нянька размышляла:  как  жаль,  что  она  не
сможет надеть на церемонию сиреневую велюровую шляпку, которая так шла к  ее
седым волосам. Впрочем, на обряде посвящения в  герцоги  головные  уборы  не
допускаются, да и кто станет смотреть на нее? Конечно, присутствующие  будут
во все глаза разглядывать Титуса. Так что шляпку она наденет в  другой  раз,
когда будет больше шансов, что ее заметят окружающие. Рядом,  на  отделанном
малахитом столике,  стоял  серебряный  поднос,  на  котором  были  разложены
необходимые для обряда предметы: небольшой  камешек,  который  Титус  должен
держать в левой руке, веточка плюща, для которой предназначалась правая рука
юного герцога, нанизанные на суровую нитку  раковины  улиток.  Сам  виновник
торжества спокойно спал в своей кроватке, не подозревая,  что  стал  главным
действующим лицом очередного представления. Нянька сама,  не  доверяя  такое
деликатное дело горничным, выгладила тонкую белую рубашку мальчика,  которая
вместе с алыми  бархатными  штанишками  покоилась  на  стуле  возле  кровати
ребенка.
   - Ну вот, - бормотала нянька, поправляя оборки  на  платье,  -  вот  так.
Сегодня наш мальчик станет полноправным герцогом. Сегодня... Боже, просто не
верится! Конечно, не слишком хорошо  проводить  церемонию  у  воды  в  такой
ненастный день - чего доброго, ребенок простудится. В самом деле,  для  чего
такая  спешка?  Если  уж  Барквентину  нечего  делать,  так  можно  провести
процедуру в более погожий день. Возможно, завтра снова будет солнце. Ан  нет
- обязательно сегодня. Да, в самом деле - нелегко быть герцогом...
   Старуха до того расчувствовалась, что у нее на  глазах  выступили  слезы.
Небрежно смахнув их, нянька забормотала:
   - Скоро наш красавчик будет герцогом.  Как  я  рада!  Но  пока  я  должна
гладить его одежду, купать его и кормить. Неужели он когда-нибудь вырастет и
покинет меня? О, я не выдержу этого! Как же я буду жить одна? Одной  грустно
и страшно, а в старости - особенно...
   - Не бойся, я всегда буду с тобой, - послышался от двери знакомый звонкий
голос, - не бойся! И Титус никуда не денется - он всегда будет рядом.
   Нянька  вздрогнула  от  неожиданности,  но  тут   же,   не   удержавшись,
расплакалась:
   - Как? Как - не заберут? А твоя мама сказала, что заберут...
   - Глупости все это! - Фуксия заключила няньку в объятия. - Меня  ведь  не
забрали, верно?
   - Но это потому, что ты девочка! - вырвалось у  старой  женщины.  -  А  с
Титусом все будет иначе.
   - Неважно, - отмахнулась юная  герцогиня,  -  неважно,  говорят  тебе.  И
вообще, няня, отчего ты все время создаешь себе проблемы? Будь проще!
   Докончив фразу, Фуксия подошла к  окну.  Так  и  есть:  по-прежнему  идет
дождь.
   - Не знаю, не знаю, как я стану жить без него,  -  причитала  по-прежнему
госпожа Слэгг, - не знаю... Отберут  мою  крошечку.  Чем  я  виновата  перед
Богом? Всю жизнь работала, нянчила детей, а потом их отнимали у меня... Нет,
я не смогу так жить...
   Фуксии надоели причитания старухи. Конечно, она очень любила  няньку,  но
терпеть не могла нытья. К тому же слезливый тон  госпожи  Слэгг  навевал  на
девушку плохое настроение, да еще и плохая  погода  сделала  свое.  Внезапно
юной аристократке захотелось отвести душу  -  например,  разбить  что-нибудь
бьющееся. Фуксия огляделась - хоть бы какая ваза оказалась под  рукой,  или,
положим, бокал... Но, посмотрев на заплаканное лицо няньки, девушка  махнула
рукой и опрометью вылетела из комнаты.

***

   Все обитатели  замка  отметили,  что  поданный  в  то  утро  завтрак  был
необычайно вкусен. Повара и в самом деле постарались на славу  -  Барквентин
распорядился не скупиться,  чтобы  самый  последний  скотник  запомнил  этот
знаменательный день. Ключник, скрепя сердце,  звенел  надетыми  на  стальной
обруч ключами, и слуги  извлекали  на  свет  божий  вяленую  рыбу,  окорока,
хмельные напитки и даже заморские разносолы.
   - Именно так! - то и дело восклицал Барквентин. Он  справедливо  полагал,
что расчищает место в кладовых для новых запасов, которые очень скоро станут
поступать в Горменгаст для молодого герцога.
   После завтрака слуги носились по  лестницам  и  переходам  замка,  словно
угорелые. Почти каждому было поручено какое-нибудь дело, которое обязательно
нужно было выполнить до двенадцати часов пополудни. В двенадцать должна была
начаться долгожданная процедура посвящения Титуса в герцоги. В  замке  давно
не случалось подобного столпотворения. Никому не хотелось  ударить  лицом  в
грязь и вызвать на себя  гнев  Барквентина  или  госпожи  Гертруды,  которая
проявила несвойственную ей  обычно  заинтересованность  в  приготовлениях  к
обряду.
   Особенно сильная суматоха царила в кухне. Всем заправлял новый шеф-повар,
бывший первый помощник Свелтера. Новый начальник кухни  являл  собою  полную
противоположность старому - он был поджар, кривоног и имел длинное лошадиное
лицо.  Впрочем,  несмотря  на  столь  разительные  внешние  отличия,   новый
шеф-повар справлялся со своими обязанностями ничуть не хуже Свелтера.
   Даже не верилось, что все хлопоты происходят ради одного только человека,
который, кстати, даже не  подозревал  об  этом.  Огонь  пылал  в  нескольких
десятках  плит  одновременно,  на  них  стояли  бесчисленные  ряды  горшков,
кастрюль, сковородок, сотейников, котлов и Бог еще  знает  какой  посуды,  в
которой варились,  жарились,  парились,  томились  и  тушились  всевозможные
кушания, что сегодня  должны  были  быть  съедены  прожорливыми  обитателями
Горменгаста во имя нового хозяина.
   Целые ватаги поваров и поварят шустро бегали из зала в зал, таща  подносы
и блюда со специями и  полуфабрикатами.  Со  стороны  подобная  суета  могла
показаться полнейшим беспорядком. Но только шеф-повар и его  помощник  знали
скрытый смысл беготни. Здесь не было  ни  единого  лишнего  движения,  самый
последний поваренок двигался строго  отведенным  ему  маршрутом  и  выполнял
строго определенную функцию.
   Разумеется, что приготовления к ритуалу полным  ходом  шли  и  на  берегу
озера. Стирпайк задумал соорудить нечто вроде пристани, с которой  без  пяти
минут лорд Гроун должен был сойти на плот. Юноша предусмотрел  все  -  из-за
прошедшего дождя земля раскисла, так что идти по ней было трудно. Что уж там
говорить про берег озера. Не хватало только, чтобы юный Титус  поскользнулся
и полетел в воду в самый  ответственный  момент.  Мысль  соорудить  пристань
пришла  ему  в  голову,  когда   Стирпайк   совершал   одну   из   последних
рекогносцировок берега.  Барквентин  немедленно  согласился  с  предложением
помощника - это  было  не  только  разумно,  но  и  не  противоречило  букве
традиции.
   Стирпайку снова повезло  -  ключник  вспомнил,  что  в  одном  из  винных
погребов уже двадцать второй  год  хранится  большая  деревянная  платформа,
служившая  в  свое  время  пристанью.  Ключник  поведал,  что   отец   лорда
Сепулкрейва был большим любителем водных прогулок  и  распорядился  когда-то
соорудить пристань для лодок. Но пристани не суждено было  служить  долго  -
вскоре хозяином замка стал лорд Сепулкрейв, который был абсолютно равнодушен
к катанию на лодке. Пристань разобрали на большие блоки и сложили на  всякий
случай в подвале.
   Теперь же пристань оказалась как нельзя  кстати.  Обрадованный,  Стирпайк
помчался в подвал, как на крыльях. Деревянные блоки, состоявшие  из  обшитых
досками сбитых железными скобами бревен, оказались почти в  порядке.  Только
отдельные бревна и доски требовали замены: все-таки двадцать  два  года  для
дерева  -  срок  немалый.  Стирпайк  распорядился   выкрасить   подновленную
платформу быстросохнущей белой краской и, если она все-таки  станет  сохнуть
слишком медленно, развести рядом несколько костров.
   Потом Стирпайка проинспектировал сам плот.  Все  было  сделано  в  лучшем
виде, придраться было не к  чему.  Юноша,  усевшись  на  корточки,  принялся
заинтересованно изучать годовые кольца на спилах бревен. Кедры, пошедшие  на
строительство плота, были доставлены из густых чащоб Дремучего  леса.  Юноше
было интересно смотреть на изгибы годовых колец  -  они  показывали  историю
жизни дерева, демонстрировали, какой  год  благоприятствовал  его  росту,  а
какой, наоборот, выдался засушливым или слишком дождливым.
   Хлопот еще было много. Вооружившись большим зонтиком, Стирпайк отправился
на озеро. Там все уже было готово. Поскольку все та  же  традиция  отчего-то
требовала  от  близких   будущего   герцога   сидеть   на   деревьях,   были
заблаговременно сооружены и закреплены на ветках прибрежных  ясеней  большие
настилы с  сиденьями,  над  которыми  предусмотрительно  устроены  крыши.  К
сиденьям вели удобные пологие лестницы с  перилами  -  страдания  обитателей
Горменгаста должны были быть по возможности сглажены.
   Убедившись, что с помостами все в порядке (и даже что чья-то злая рука не
подпилила крепежные бревна помостов и лестниц), Стирпайк решил  пройтись  по
берегу. Он предусмотрительно обул высокие кожаные сапоги, так что  промочить
ноги не боялся. Его внимание  вскоре  привлекла  раскидистая  плакучая  ива,
склонившаяся над водой. Один сук был отломан и  теперь  плавал  у  берега  в
воде.  Дождевая  вода  скопилась  в  розовато-желтом  разломе.  Как   слезы,
невзначай подумал Стирпайк, и сам удивился собственной сентиментальности.  И
вдруг в голову пришла странная мысль - он  сам  похож  на  сук,  прибитый  к
берегу волной жизни. И Горменгаст - тот самый берег...
   Стирпайк с надеждой посмотрел в небо, но надежде не суждено было  сбыться
- небо было по-прежнему хмурым. Дождь обещал продлиться весь  день.  Ну  что
же, пусть идет...
   Между  тем  начали  собираться  зрители.  Стирпайк,  вспомнив  про   свои
обязанности, тут же забегал, указывая, кто и где должен рассесться. Так,  на
большом раскидистом дубе были закреплены широкие лавки  для  поваров,  ясень
приютил садовников. Пентекост  уже  занял  отведенное  для  него  сиденье  и
теперь, привстав, рассаживал подчиненных.
   Слуги  один  за  другим  поднимались  по  лестницам  и   усаживались   на
предназначенные им места.  Ступеньки  успели  порядком  намокнуть,  так  что
кто-то из неосторожных уже  успел  расквасить  себе  нос.  Стирпайк  вопреки
своему обычаю даже не стал смеяться над неудачником  -  у  него  было  полно
других забот. Зато его молчание было сполна компенсировано  улюлюканьем  тех
слуг, что были более удачливы по сравнению с товарищем.
   Рядом с пристанью, на берегу, было  расчищено  и  посыпано  мелким  белым
песком специальное место для особо важных  персон,  кому  полагалось  стоять
ближе  к  без  пяти  минут  его  сиятельству.  Затея  с  белым  песком  тоже
принадлежала Стирпайку  -  помимо  декоративной  цели,  толстый  слой  песка
выполнял чисто практическую функцию -  впитывал  дождевую  воду  и  избавлял
стоящих от участи промочить ноги. Чуть подальше, где не было никакого песка,
молча  стояла  серо-черная  толпа.  Стирпайк  не   удостоил   представителей
предместья  ни  единым  взглядом  -  дескать,  что  с  них  возьмешь,   голь
перекатная...
   Рядом с представителями резчиков по дереву, но чуть  в  стороне  от  них,
стояла женщина неопределенного  возраста  с  ребенком  на  руках.  Глядя  на
женщину, невозможно было понять, сколько же ей на самом деле лет и  к  какой
возрастной группе ее  следует  отнести  -  на  ее  лице  виднелись  глубокие
морщины, но кожа при этом оставалась достаточно молодой. Даже ребенок не мог
служить в  этом  случае  определяющим  признаком  -  женщина  могла  быть  с
одинаковым успехом как матерью, так и его бабушкой. На  ребенка  было  жалко
смотреть - он был закутан  в  какие-то  тряпки,  только  осунувшееся  личико
виднелось снаружи.
   Дождь лил с прежней силой - он не был моросящим, но  и  ливнем  его  тоже
нельзя было назвать. Стирпайк стряхнул с зонта скопившуюся  в  швах  воду  и
подумал: хорошо хоть, что дождь теплый, не осенний.
   Усевшиеся на  деревьях  слуги  оживленно  переговаривались  между  собой.
Стирпайк достал из кармана часы и  сверился  со  временем  -  вот  сейчас...
Всмотревшись в противоположный берег,  он  разглядел  цепочку  всадников  на
лошадях, отделившихся от воротной башни Горменгаста.
   - Эй, там, - закричал он, - нельзя потише? Неужели не видите - едут!
   "Едут, едут", - пробежало  по  рядам  собравшихся.  Смех  и  шутки  сразу
прекратились, все принялись всматриваться вдаль.
   Главные действующие лица не заставили  себя  ждать.  На  головной  лошади
восседала госпожа Гертруда - поскольку верховая  езда  требует  от  всадника
предельного внимания, герцогине пришлось пожертвовать одним