вовремя. А может, он и раньше бил моих животных? Не исключено. Они ведь даже
пожаловаться не могут, детки мои... А он и  пользовался  этим,  истязал  их.
Ничего, теперь и Флея настигло возмездие. Изгоню Флея ко всем чертям, что бы
там Сепулкрейв не говорил в его защиту. Впрочем, Сепулкрейв уже не  в  себе.
Такое ощущение, что он уже не жилец на  белом  свете.  Конечно,  коли  крыша
поехала. Впрочем, беспокоиться не о чем - ведь есть  Титус.  Так  что  линия
Гроунов не прервется. Мое дело - дать мальчику  соответствующее  воспитание,
чтобы несся по жизни, как орел по небу...".

***

   Размышления госпожи Слэгг: "...Что-то затянулся завтрак, ох, затянулся. В
самом деле, народ злоупотребляет временем. Ели бы себе да  пировали  сколько
влезет... Но для чего ребенка тягать на пиры? Спал бы, пока  спится.  И  еще
присобачили к одеяльцу этот ужасный меч -  к  чему  он  ребенку  в  таком-то
возрасте? Нашли, где посадить меня - рядом с  герцогиней.  Почему-то  всегда
робею в ее присутствии. А она даже не смотрит в  мою  сторону,  словно  меня
нет. И на ребенка ноль внимания - что за мамаша?  Ничего,  Бог  еще  все  ей
припомнит. А я... кому я нужна, старуха? Чуть что начнешь делать - и  спина,
и ноги, все как горит. Ох, годы, годы... Никто  меня  не  любит,  никому  не
нужна. Только Фуксия, ягодка моя, хорошо  относится  к  старухе,  но  иногда
дерзит и не слушается. Молодо-зелено -  хорошее  дело...  Интересно,  о  чем
думает леди Гертруда? Может, пытается угадать мои  мысли?  Впрочем,  что  за
глупости - зачем я ей нужна? Наверняка томится по своим  птичкам  и  кискам.
Хороша мама. Скорее бы уйти. Эх, была бы возможность - вообще не выходила из
своей комнаты. Там тихо, уютно. Фуксию и Титуса с собой забрать -  и  ничего
не надо. Хорошо еще, что я есть - а то чему научатся  детки  у  бессердечной
мамаши? Нужно внушить Фуксии, что она должна ухаживать за  братом,  что  она
должна как следует заботиться о нем. Впрочем, пока у девочки ветер в  голове
гуляет. Оно и понятно - возраст. Было бы даже странно,  коли  Фуксия  сидела
день напролет в комнате. Пусть бегает, пока бегается. Успеет еще наохаться и
насидеться в четырех стенах. Только бы закончилась эта ужасная церемония,  и
тогда мы...".

***

   Размышления лорда  Сепулкрейв,  семьдесят  шестого  герцога  Горменгаста:
"...И резко погаснут все огни, и наступит полная  тишина.  Только  и  слышно
будет, что шелест моих перьев. Ночь - вот моя стихия. Ночь, царица ночь! Мы,
совы, птицы ночные. Совой быть приятно - врагов у нее  мало.  Сиди  себе  на
крыше Кремневой башни и смотри вдаль,  благо,  что  глаза  видят  в  темноте
отменно. Кажется, даже чувствую, как царапают черепицу мои острые  когти.  А
как приятно вонзить когти в теплое трепещущее  тело  мыши.  Рывок  -  и  все
кончено. Когти покрыты быстро густеющей кровью жертвы. Стоп, я ведь человек?
Сейчас проходит торжественная церемония - завтрак в честь  моего  наследника
Титуса, юного герцога Горменгаста, да не прервется наш род  во  веки  веков.
Пусть вечно стоят стены и башни, вечно сидят в трапезной  зале  люди,  пусть
жизнь длится вечно. Кстати, Фуксия обещала принести  мне  красивые  камешки.
Интересно, откуда: из леса или с поля?..".

ТУДА-СЮДА

   Свелтер думал только об одном - о поверженном наконец противнике. Да,  он
нанес-таки  Флею  смертельный  удар.  Наверное,  теперь  вообще  стоит   его
прирезать, коли сама леди  Гертруда  объявила  его  вне  закона.  Наконец-то
восторжествовала справедливость.
   Однако шеф-повар не  только  размышлял  о  мести,  но  и  активно  к  ней
готовился. Был выбран устрашающего  вида  нож.  Свелтер  так  усердно  точил
оружие на кухне, что вспотел. Но усилия не пропали даром - нож  рассекал  на
лету бумагу. Теперь-то Флей за все заплатит,  думал  повар  с  ожесточением.
Возможно, это случится уже сегодня ночью. А может  завтра?  Кто  знает,  как
сложатся обстоятельства. Да, лучше завтра...
   Флей искоса посмотрел на недруга. Видя  горящие  злобой  глаза  Свелтера,
опальный камердинер смекнул, что тот наверняка что-то задумал. Теперь  нужно
держать ухо востро.
   Конечно, рано или  поздно  им  пришлось  бы  сцепиться  с  шеф-поваром  в
решающей схватке. Флей украдкой посмотрел на расставленные перед ним кушанья
- как знать, вдруг Свелтер  отравил  их?  Впрочем,  Флей  тоже  мог  кое-чем
похвастаться - неделю назад он выбрал в оружейной комнате обоюдоострый меч с
утяжеленным концом. Таким ударишь  -  голова  Свелтера  сразу  покатится.  А
может, стоит напасть первым? Все равно ведь известно,  что  шеф-повар  решил
напасть на него. Он только обороняется, не  больше.  Ну  так  что?  Хотя  бы
сегодня ночью. Или завтра...
   Флей думал - когда он ложится спать у двери в  спальню  его  сиятельства,
Свелтер может увидеть его, лишь поднявшись по  лестнице  и  остановившись  у
начала перил. Никак  не  раньше.  Камердинер  полагал  также,  что  обладает
неоспоримым преимуществом - поскольку сумел прочесть  намерения  Свелтера  в
его глазах. А предупрежден - значит, вооружен. С другой  стороны,  опасаться
шеф-повара осталось недолго - ведь по  прихоти  герцогини  его  изгоняют  из
Горменгаста. Конечно, Гертруда постарается не допустить его сегодня  вечером
к спальне  его  сиятельства,  а  Свелтер  наверняка  станет  искать  его  на
привычном месте, и ошибется.  Таким  образом,  на  его  стороне  неоспоримое
тактическое преимущество - ночью можно затаиться где-нибудь под лестницей  и
самому поквитаться с поваром.
   Впрочем,  реальная  жизнь  постоянно  опрокидывает  самые   блистательные
расчеты. Кто знает, что на уме у Свелтера? Не  говоря  уже  о  том,  что  за
оставшееся время может произойти что угодно,  нельзя  исключать  даже  самое
невероятное. Сам Флей предпочел бы нанести смертельный удар врагу не у двери
в спальню герцога, а где-нибудь подальше. Например, в саду. Или в колоннаде.
Или...
   Услышав неприлично громкий звук, камердинер  разом  оборвал  размышления.
Фуксия, делая  страшное  лицо,  привалилась  грудью  к  краю  стола.  Доктор
потянулся за стаканом с водой. Юному же Титусу похоже надоело  спать,  и  он
принялся отчаянно кричать и барахтаться в  своих  пеленках.  В  самом  деле,
церемония что-то затягивалась...

***

   Размышления  о  житье-бытье  не  отвлекали  Стирпайка  от  контроля   над
происходящим. Слух действовал независимо от памяти, любой шум анализировался
и доходил до рассудка юноши с тем или  иным  пояснением,  так  что  Стирпайк
отлично представлял себе, что происходит за столом. Присутствующие то и дело
ерзали на своих местах, что явно указывало на их усталость.  Только  госпожа
Гертруда сидела смирно. Впрочем, она была не в счет - юноша давно понял, что
эта женщина - не от мира сего. Тем более  что  вялость  герцогини  с  лихвой
компенсировалась активностью дочери - Фуксии явно не сиделось на месте.  Она
подгибала одну ногу под себя и качала другой,  свисавшей.  Стирпайк  отлично
понимал девочку - сидеть за одном столом с такими скучными людьми -  занятие
не из приятных. Лорд Сепулкрейв  сидел  в  общем  спокойно,  только  изредка
начинал беспокойно сучить ногами - возможно, считал,  что  царапает  когтями
черепицу Кремневой башни. Кора и Кларисса тоже иногда болтали ногами  -  те,
скорее всего, мечтали  об  обещанных  золотых  тронах  и  всем,  что  к  ним
прилагается. Альфред Прунскваллер постукивал носками лакированных штиблет об
пол, словно отсчитывал секунды.  Доктору  явно  не  терпелось  вырваться  из
нудной трапезной комнаты в  свое  уютное  жилище.  Зато  его  сестра  сидела
терпеливо. Все пытается играть роль леди, подумал Стирпайк равнодушно.
   Чуть в стороне неслышно ступают по полу чьи-то  суетливые  шаги.  Вначале
Стирпайк не мог понять, что это за  человек.  И  только  после  характерного
стука  посуды  и  бесконечных  восклицаний  типа  "прошу"  и  "оцените   мое
искусство" он понял, что это Свелтер. И  этот  здесь.  Как  собака  вертится
возле хозяев...
   Вдали виднеются длинные ступни в  стоптанных  башмаках.  Ага,  Флей,  тут
ошибка исключена. Ишь, ноги подрагивают. Боится, и поделом ему.
   ...Барквентин-то разоряется, стрекочет и  стрекочет.  Хоть  бы  подавился
куском мяса или голос у него сел... Стирпайк с облегчением вздохнул, услышав
плач Титуса. Этот их ритуал - совсем мерзкое  дело,  коли  даже  несмышленыш
Титус разревелся. К тому же хоть на несколько  минут  будет  заглушен  голос
Барквентина.
   Впрочем, архивариус и сам устал держать в  руках  толстенные  инкунабулы,
где до малейших деталей были расписаны все обряды дома Гроунов на целый год.
Воспользовавшись плачем виновника  торжества,  старик  украдкой  перелистнул
оставшиеся страницы - к его радости, их было всего  две.  Как  только  Титус
успокоился,  новый  секретарь  лорда  Сепулкрейва  скороговоркой   пробубнил
оставшиеся пожелания и отложил фолиант в сторону. Облегченно  плюхнувшись  в
кресло, старик плеснул себе вина - от долгого  чтения  у  него  пересохло  в
горле.
   Всему рано или поздно приходит конец -  официальная  часть  ритуала  была
закончена, а уж сидеть далее за столом или отправляться по своим делам - это
личное дело каждого  из  гостей.  Фуксия  тут  же  заявила  нарочито  слабым
голосом, что от духоты у нее  ужасно  кружится  голова,  и  что  она  должна
подышать немного свежим воздухом. Доктор тут же изъявил желание сопровождать
юную герцогиню на улицу - на случай, если  она  лишится  чувств  по  дороге.
Перед уходом Прунскваллер не забыл наказать Флею отвести лорда Сепулкрейва в
спальню  -  "как  только  все  закончится".  Даже   леди   Гертруда   решила
воспользоваться необычным поводом - приняв из рук удивленной няньки ребенка,
она принялась  расхаживать  с  ним  взад-вперед,  тем  не  менее  постепенно
приближаясь к выходу, и приговаривать:
   - Будь здоров, расти большой, все прошло,  все...  Не  плачь,  не  плачь,
вырастишь большой, покажу тебе птичек...
   Похоже, ребенок так и не внял утешениям матери, потому что начал  плакать
даже сильнее. Впрочем, герцогиню это не слишком волновало - приблизившись  к
двери, она обернулась к няньке и прошептала:
   - Быстрее забери мальчишку.
   Разумеется, старая нянька ожидала от нее подобного маневра,  потому  даже
не выразила удивления и бережно приняла в объятия младенца. Гертруда тут  же
вышла. Флей, бросив на Свелтера уничтожающий взгляд,  взял  под  руку  лорда
Сепулкрейва и бережно повел его к выходу. Свелтер тут же  смекнул,  что  его
миссия исчерпана - господа ушли, блюда поданы в должном порядке. Гости почти
ничего не съели, и теперь за столом жадно насыщался Барквентин - сегодняшнее
красноречие разожгло в нем поистине волчий аппетит. Свелтер ничего  не  имел
против Барквентина, к тому же секретарь  то  и  дело  благодарно  смотрел  в
сторону шеф-повара.  Конечно,  благодарил  его  за  вкусные  яства,  подумал
Свелтер гордо. Дружелюбно подмигнув  Барквентину  и  пожелав  ему  приятного
аппетита, шеф-повар отправился восвояси.
   Барквентин был голоден, к тому же  в  отсутствие  господ  можно  было  не
обременять себя хорошими манерами, что старик  и  делал.  Обглоданные  кости
летели прямо на богато расшитую скатерть, Барквентин звучно чавкал и чмокал,
наливая себе всевозможные напитки. Он совершенно не замечал Кору и Клариссу,
которые по-прежнему сидели на своих местах. Аристократки не мигая  наблюдали
за гастрономическим вандализмом Барквентина.
   День начал склоняться к вечеру, и трапезная зала, без  того  мрачноватая,
стала вообще сумеречной. Свечи догорали, а иные и вовсе погасли.  Пламя  еще
горевших свечей играло на тяжелых столовых  приборах  с  фальшивыми  гербами
Гроунов...
   Наконец насытился и Барквентин. Кряхтя, он с сожалением посмотрел на  так
и не попробованные блюда, стоявшие в  середине  и  на  другом  конце  стола.
Впрочем, что-то нужно было оставить и поварятам.
   Стирпайк тоже  не  терял  времени  даром  -  когда  приглашенные  гурьбой
устремились  к  выходу,  он  воспользовался  минутной  суетой  и   умудрился
проскользнуть в коридор в общей массе. Теперь же, выждав некоторое время, он
потянул ручку двери на себя и с невинным видом вошел в  трапезную,  вопрошая
при этом, что здесь происходит.
   И тут произошло неожиданное - погасли еще две свечи,  где-то  в  середине
стола раздался странный скрип,  звон  разбивающейся  посуды  и  ругательства
Барквентина.
   - В чем дело? - спросил Стирпайк твердо, поскольку теперь у него были все
основания интересоваться  странными  звуками.  Словно  в  аккомпанемент  его
вопросу послышался визг близнецов.
   - Свет, свет зажги, скотина, - закричал Барквентин. - Ты слышал, что тебе
говорят, остолоп? Принеси свечей! Вон там в углу стоит ящик.
   Однако грубый тон и оскорбления Барквентина ничуть  не  смутили  юношу  -
после нескольких часов скуки под столом он готов был заниматься чем  угодно,
потому-то моментально откликнулся:
   - Сию минуту, сударь. Сейчас я все устрою. Секунду.
   Отыскать свечи и зажечь их было действительно секундным делом. Оказалось,
что Барквентин переусердствовал с крепкими напитками, к тому же в темноте он
налетел на стул. Но старику еще повезло - разбился  только  один  стеклянный
кувшин, остальная упавшая посуда была, по  счастью,  серебряная.  Сообразив,
что он выставляет себя с самого начала  не  в  самом  выгодном  свете  перед
окружающими, новый  секретарь  герцога  пробормотал  неуклюжие  извинения  и
опрометью вылетел в коридор, проклиная свое легкомыслие.  Впрочем,  Стирпайк
почти сразу забыл о нем и устремился к  близнецам,  только  сейчас  медленно
поднимавшихся со своих мест.
   - Ах, ах, кого я вижу, - затараторил он, беря аристократок под локти, - в
самом деле, приятная неожиданность. А я уж начал было волноваться -  смотрю,
народ валом валит с завтрака, хотя  завтрак  длился  чуть  не  весь  день...
Слыханное ли дело, так утомлять утонченные натуры. Думаю, вам не помешало бы
выпить по чашечке крепкого кофе, а? Идемте, идемте из этой мрачной  комнаты.
Какая же это комната - тюрьма прямо...
   Обе герцогини с благодарностью посмотрели на Стирпайка - он, как  всегда,
подоспел в самый раз. Церемония на самом деле оказалась скучной,  коли  даже
Кора и Кларисса устали на ней присутствовать...

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

   Остаток дня прошел без особых волнений - погода наконец смилостивилась  и
разогнала тучи, так что яркое солнце радовало людей  около  часа.  Обитатели
Горменгаста сполна воспользовались  капризом  природы  и  вволю  нагулялись.
Пентекост то и  дело  покрикивал  на  подчиненных  ему  младших  садовников,
возившихся на клумбах. По случаю дня рождения  наследника  -  год  как-никак
немалый  срок  -  было  срезано  известное  количество  цветов,  из  которых
Пентекост составил два десятка букетов. Букеты действительно были  прекрасны
- в этом были единодушны все. Пентекост отдал  букеты  старшей  горничной  с
наказом расставить их в самых видных местах, что было ему искренне обещано.
   ...Барквентин лежал на грязном матрасе в своей комнате с низким потолком.
Вдруг послышалось шипение, после чего старые  часы  натужно  пробили  восемь
раз.  Барквентин  принялся  загибать  пальцы,  оценивая   свое   сегодняшнее
поведение. По всему  выходило,  что  он  отлично  справился  с  возложенными
обязанностями. Так старался, что смертельно устал.  Жаль  только,  что  лорд
Сепулкрейв был не в состоянии оценить его труды. Впрочем, это  простительно.
Подумав, Барквентин  оценил  свою  деятельность  на  одиннадцать  баллов  по
десятибалльной  шкале.  Все  хорошо...  На  потолке,   прямо   над   головой
новоиспеченного  архивариуса,  хлопотал  паук,   поправляя   свою   паутину.
Барквентин терпеть не  мог  насекомых,  но  пауков  старался  не  обижать  -
животина полезная, опять же мух ловит, да и  не  докучает,  висит  себе  под
потолком... И пусть висит...
   Фуксия, конечно, сразу пришла в себя,  едва  выйдя  за  порог  трапезной.
Впрочем, как ни уверяла она няньку, что  с  нею  абсолютно  все  в  порядке,
нянька  заставила-таки  воспитанницу  выпить  кружку   горячего   молока   с
успокоительным. Нянька по-прежнему ни на шаг не отходила от  Титуса.  Доктор
Прунскваллер подолгу находился теперь  в  комнате  лорда  Сепулкрейва  -  он
боялся, что успокоительные, которые он в изобилии впрыскивал герцогу,  могут
дать какие-нибудь осложнения.  Ведь  известно  -  человек  самая  хитроумная
машина, за которой нужен самый изощренный уход.
   Казалось, что  весь  Горменгаст  затаился  в  ожидании  чего-то.  Вопреки
здравому смыслу, когда всеобщее напряжение  после  проведения  дня  рождения
наследника должно было бы неуклонно спадать, оно,  наоборот,  возрастало.  У
обитателей замка складывалось ощущение,  что  начинается  нечто  такое,  что
оставит неизгладимый след в  жизни  всех  без  исключения.  Особенно  тяжело
переносили напряжение Свелтер и Флей - оба были буквально  на  грани  срыва.
Фуксия боялась за отца - каждую ночь она просыпалась и глядела в  страхе  на
потолок. Ей казалось, что отец вот-вот  должен  окончательно  свихнуться,  а
тогда... Девочке было  просто  страшно  представить  себе,  что  за  "тогда"
ожидает ее. Отец был для нее олицетворением прежнего образа  жизни,  который
она по молодости лет ненавидела, но теперь стала ценить все  больше.  Фуксия
пока не  понимала,  что  взрослеет.  Госпожа  Гертруда  без  конца  докучала
доктору, задавая каждый час один и тот же вопрос:
   - Ну как?
   Что  мог  ответить  доктор?  Медицина  никогда  еще  не  претендовала  на
всемогущество,  но  разве  объяснишь  это  взбалмошным  бабам?  Прунскваллер
расточал улыбки и заверял герцогиню, что делает все, что только в его силах,
а в душе ругал  настырную  даму  самыми  последними  словами.  Больше  всего
эскулапа раздражала ее манера поведения - она задавала  вопросы  о  здоровье
мужа откровенно безразличным тоном. Уж молчала бы, тут  лицемерное  приличие
ни к  чему,  думал  доктор  с  ожесточением,  приготовляя  очередную  порцию
успокоительного для пациента. Иногда Прунскваллера одолевала шальная мысль -
почему, собственно судьбе было угодно поразить лорда Гроуна? Тот вел  вполне
благопристойный образ жизни, к  людям  относился  хорошо  и  никогда  их  не
унижал. В отличие, кстати, от его супруги. Уж  лучше  бы  она...  И  тут  же
Альфред Прунскваллер отгонял ужасную мысль - как известно, не желай  другому
того, чего не желаешь себе. И все-таки -  как  бывает  иногда  несправедлива
судьба.
   Даже Кора и Кларисса, не проявлявшие интереса к жизни Горменгаста,  и  те
почувствовали  неуловимую  тревогу,  которая  словно   витала   в   воздухе.
Разумеется, близнецы восприняли это как чьи-то попытки сжить их со  света  и
вообще замкнулись  в  четырех  стенах.  Ирма  Прунскваллер,  растянувшись  в
горячей ванне, делала  бесконечные  мрачные  предположения.  Что  случилось?
Несомненно, Горменгасту грозит беда, и все это  чувствуют.  Только  вот  что
было предвестником этой беды, что было источником мрачных ожиданий, что?
   Словом, каждый воспринимал тревогу по-своему, но в одном обитатели  замка
были едины - жизнь вдруг резко  изменилась,  и  изменилась  к  худшему.  При
встрече люди сдержанно приветствовали друг друга и тут же опускали  глаза  в
пол - никто не хотел начинать разговоров на  отвлеченные  темы,  потому  что
понимал - других тревожит то же, что не дает покоя и ему. А  обсуждать  свои
страхи - только усиливать их.
   Так, в страхах и напряженном ожидании, кончился день  рождения  Титуса  и
наступил вечер. Горменгаст превратился в  мрачную  громаду,  позади  которой
высилась другая громада - гора.
   Кто-то  из  обитателей  Горменгаста  задумался  -  испытывают  ли  жители
предместья эту же необъяснимую тревогу? Проверить это было почти невозможно,
поскольку любой придворный, даже самый что ни на есть последний, считал ниже
своего достоинства якшаться с "грязными дровосеками". Во  всяком  случае,  с
высоты з