ме  того,
бывший поваренок решил читать все, что было в библиотеке доктора - если  что
непонятно, он всегда  может  спросить  нового  хозяина,  благо,  что  тот  с
готовностью и подробно отвечает на все его вопросы.
   Стирпайк решил, что сейчас он будет впитывать всю полезную информацию, от
кого бы она ни исходила. Чтобы в будущем исподволь внушать людям такой стиль
поведения, который будет выгоден в первую очередь ему. Юноша был  терпеливым
человеком -  не  далее  как  вчера  он  привел  в  восторг  брата  и  сестру
Прунскваллер, когда наконец  отскоблил  от  ржавчины  найденный  на  чердаке
старый меч, неизвестно как там оказавшийся. Казалось, оружие ни на что более
непригодно и годится разве что только для уроков истории  господским  детям.
Но Стирпайк не сдавался и  по  чешуйкам  отскребал  коросту  с  произведения
неизвестного кузнеца, чьи кости десять раз уже успели бы сгнить в  земле.  И
вот результат - меч сиял и играл на солнце, как новенький.  Сейчас  Стирпайк
трудился над изготовлением рукоятки для оружия. Паренек решил выточить ее из
куска ореховой древесины. Он уже придал деревяшке нужную форму и как следует
отполировал ее. Теперь предстояло выжечь в  заготовке  дыру  и  вырезать  на
внешней стороне какой-нибудь узор.
   Теперь он - вольный  человек,  может  делать  все,  что  хочет.  Впрочем,
Стирпайк чувствовал сильную усталость. Наверное, лучше отложить все дела  до
завтрашнего утра,  а  сейчас  вернуться  домой,  выпить  рюмочку  коньяка  и
отправляться в постель.
   Юноша сам не заметил, как дошел до восточной оконечности  главного  крыла
Горменгаста. Слева высились мрачные стены западного крыла, густо  оплетенные
плющом. Острые зубцы как-то  зловеще  выделялись  на  фоне  звездного  неба.
Впереди указательным пальцем смотрела в небо Кремневая башня.
   И вдруг Стирпайк подумал - почему же ему до сих пор не приходило в голову
обследовать здания, отстоявшие от дома доктора дальше всего?  Наверняка  там
можно обнаружить много интересного. Впрочем, сейчас все равно не  время  для
подобных прогулок. Паренек только собрался было развернуться и уйти,  как  в
последний момент углядел странный огонек - тот как будто мерцал  и  двигался
ему навстречу. Стирпайк вздрогнул - ему показалось, что это всего лишь обман
зрения. Но, приглядевшись, он понял, что огонек и в самом  деле  двигался  в
его сторону. Недолго думая, юноша отскочил в сторону и притаился  в  кустах.
Так и есть - кто-то идет с фонарем в руке.  Сориентировавшись,  он  понял  -
человек направляется в сторону Кремневой башни. Странно, что  делать  там  в
такую холодную ночь? Не говоря уже о том, что время позднее? Юноша мгновенно
забыл о возвращении домой - напрягая глаза, он всматривался в темноту.
   Стирпайк видел только фонарь, и еще - хоть и слабо - кисть руки,  несущей
этот фонарь. Остальная же часть тела любителя ночных  прогулок  сливалась  с
густой чернильной тьмой. Но кроме зрения, у  юноши  еще  был  один  отличный
помощник - память. Он сразу вспомнил эти длинные, чуть шаркающие шаги.
   - Флей, - прошептал он еле слышно сам себе. Но юноше было отчего-то не по
себе. Неожиданно Стирпайк понял, что его смущало -  в  своеобразную  мелодию
скрежета подковок башмаков камердинера о каменные плиты и скрип  кольца,  на
которое был подвешен  фонарь,  вкрадывался  еще  какой-то  непонятный  звук.
Сколько бывший подчиненный Свелтера не ломал себе голову, он так и  не  смог
определить, отчего может исходить подобный звук.
   Однако загадка разрешилась сама собой - как  оказалось,  незнакомый  звук
был  отзвуками  поступи  маленьких  ног,  часто-часто  семенивших.  И  когда
Стирпайк увидел рядом с фигурой камердинера силуэт  госпожи  Слэгг,  у  него
разом отлегло от сердца.
   Между тем, Флей и  его  спутница  почти  поравнялись  с  убежищем  нового
ученика доктора Прунскваллера - они были примерно  на  расстоянии  вытянутой
руки. Стирпайк слышал, как гулко колотиться его сердце. Однако  в  следующий
момент юноша чуть было совсем не лишился чувств - от жуткого  вопля  у  него
буквально зашевелились волосы на голове. Звук напоминал голос чайки,  только
намного более громкий. Но откуда в Горменгасте, удаленном от полноводных рек
и тем более морей, чайки? Да еще в столь поздний час? Странным образом  крик
никак не подействовал на уверенность, с которой вышагивали  Флей  и  нянька.
Госпожа Слэгг отчетливо пробормотала:
   - Ну что ты,  ягодка  моя,  волнуешься?  Не  кручинься,  солнышко  -  это
недолго. Боже, ну почему он решил смотреть на него на ночь глядя?
   - Это уже  становится  интереснее,  -  пробормотал  Стирпайк.  -  Намного
интереснее. Ягодка какая-то, и нянька, и Флей - все собрались идти в сторону
Кремневой башни. С чего бы?
   Дождавшись, когда  придворные  уйдут  вперед  на  безопасное  расстояние,
Стирпайк поднялся на ноги, прошелся  немного,  разминая  затекшие  члены,  и
осторожно направился следом за ними. Кремневая башня теперь тянула его,  как
магнит.
   Госпожа Слэгг выбилась из сил,  когда  они  в  конце  концов  добрели  до
библиотеки герцога.  Однако  она,  несмотря  на  настойчивые  уговоры  Флея,
все-таки  не  позволила  ему  понести  ребенка.  Не  хватало  только,  чтобы
камердинер растянулся на земле. Объясняй потом его сиятельству, как оно  все
было! К тому же, в душе  няньки  в  очередной  раз  пробудилось  материнское
чувство, так что она была уверена, что лучше нее никто не доставит  младенца
Титуса в нужное место.
   От холода, или от  незнакомого  покачивания,  но  будущий  лорд  все-таки
проснулся. Он то и дело покряхтывал, чмокал губами и  сопел.  Госпожа  Слэгг
решила, что ночная прогулка совсем не по душе ее подопечному. А  когда  Флей
осторожно постучал  в  дверь  библиотеки,  ребенок  и  вовсе  заворочался  и
принялся хныкать.
   Флей ввел няньку в библиотеку и  направился  туда,  где  ожидал  их  лорд
Сепулкрейв.
   - Готово, я привел их, -  доложил  бесстрастно  камердинер.  Впрочем,  он
намеренно не произнес на сей раз "ваше сиятельство",  давая  понять  няньке,
что он может позволить себе даже такую фамильярность в беседе с герцогом.
   - Ага, вижу, - отозвался лорд Сепулкрейв, поднимаясь  с  кресла,  -  ага,
ага. Простите, няня,  что  пришлось  потревожить  вас!  На  улице  наверняка
холодно? Но я пригласил вас сюда  не  просто  так.  Пройдемте!  -  и  герцог
поманил няньку к столу, возле которого были рассыпаны на ковре  раскрывшиеся
еловые шишки.
   Нянька недоумевающе посмотрела на герцога:
   -  Простите,  ваше  сиятельство,  это  шишки  для...   для...   для   его
сиятельства? О, смею вас заверить, что он будет просто в восторге  от  этого
дара! Правда, ягодка?
   - Усадите, усадите мальчика! Я  хочу  побеседовать  с  вами.  Пожалуйста,
присаживайтесь, не стойте!
   Старуха растерялась - повернувшись, она не увидела вокруг ни  кресла,  ни
стула. Между тем, лорд Сепулкрейв устало показывал пальцем на  пол.  Неужели
он велит усесться прямо на ковер? Однако воле господ наперекор не пойдешь, и
нянька послушно опустила ребенка на пол. Он тут же схватил  пухлой  ручонкой
одну из шишек и мгновенно засунул ее в рот, пуская слюни.
   Видя беспокойство пожилой женщины, лорд Сепулкрейв поспешил успокоить ее:
   - Ничего, ничего,  шишки  чистые  -  я  собственноручно  ополоснул  их  в
дождевой воде. Няня, не стойте, в ногах правды нет. Присаживайтесь! Да прямо
на пол, надоели эти условности!
   Герцог тут же продемонстрировал, что условности надоели прежде всего  ему
- он проворно уселся на краешек стола.
   - Во-первых, - начал хозяин Горменгаста, - я принял решение: через неделю
на  этом  самом  месте  собрать  семейный  совет.  И  потому   поручаю   вам
проинформировать всех, кого это касается. Разумеется, они будут  удивляться.
Но это неважно - главное,  что  они  все  равно  придут.  Возьмите  на  себя
трудность, уведомите герцогиню о моем решении. И Фуксию. Кстати, не забудьте
моих благословенных сестриц - леди Кору и леди Клариссу.
   Стирпайк, который крался за Флеем и нянькой всю дорогу,  в  конце  концов
набрался храбрости и вошел в библиотеку. В вестибюле было холодно, потому он
неожиданно  для  самого  себя  направился  вверх   по   лестнице.   Впрочем,
осторожность и в этот раз не изменила пареньку - сначала он тихо прикрыл  за
собой входную дверь, а когда начал  подниматься  по  лестнице,  то  старался
ступать по самым краешкам ступенек, чтобы рассохшееся  дерево  не  скрипело.
Наконец лестница кончилась где-то  наверху  -  юноша  даже  не  представлял,
высоко ли он поднялся. Он стоял в длинном коридоре. С одной стороны тянулись
высоченные, до потолка,  полки  с  книгами.  С  другой  же...  Юноша  сделал
несколько шагов  вперед  и  вдруг  услышал  голоса  где-то  внизу.  Стирпайк
лихорадочно соображал - здесь темно, в случае чего его все  равно  никто  не
заметит.
   Паренька интересовало - куда пропал Флей. Деться ему все  равно  было  бы
некуда, кроме как пройти через главный ход. Но там, кажется, дверь  заперта.
Куда же тогда пропал камердинер? Не мог ведь он  провалиться  сквозь  землю?
Стирпайк  даже  не  представлял  себе,  куда  попал.  Но  тут  голоса  внизу
заговорили с новой силой, так что волей-неволей пришлось к ним прислушаться.
   -  Да-да,  ровно  в  восемь  вечера.  Скажите  им,  что  разговор   будет
действительно важный. Хотя бы потому, что я вынесу на обсуждение  вопрос  об
организации праздничного завтрака в честь своего наследника.
   Слушая распоряжение  герцога,  госпожа  Слэгг  волновалась  все  сильнее.
Кажется, ее волнение передалось и младенцу, потому что  он  в  конце  концов
бросил шишку и начал плакать.
   -  Вы  нарядите  парня  в  крестильное  облачение  и   захватите   корону
наследника, -  продолжал  наставлять  няньку  герцог  Гроун,  -  все  должны
осознать, что после моей смерти у Горменгаста не будет будущего без  Титуса.
Вы - его нянька, потому я по-человечески прошу вас, приказывать такие вещи я
просто не могу... Прошу вас регулярно внушать  Титусу  любовь  к  замку,  он
должен в будущем осознать свою ответственность за преемственность  поколений
Гроунов. Ответственность за все, что создали его предки. Разумеется,  я  сам
буду говорить, и говорить  много.  Хотя  мое  настроение  не  располагает  к
проникновенным беседам с большой аудиторией. Так вот, на семейном совете  мы
обсудим детали предстоящего завтрака, на котором моему сыну воздадут  первые
подобающие ему почести. Думаю, что подобное мероприятие было бы лучше  всего
организовать... скажем, в трапезной зале...
   - Но он еще совсем крошка,  всего-то  два  месяца,  -  жалобно  возразила
нянька. - Как он перенесет такое потрясение?
   - Ничего, времени терять нельзя, - сказал равнодушно лорд  Сепулкрейв,  -
но, няня, отчего вы-то плачете? Конечно, осень на дворе - листья падают, что
слезы. И ветер воет. Но с какой стати вы должны подражать деревьям?
   Госпожа Слэгг подняла заплаканные глаза на герцога:
   - Ах, как я устала!
   - В таком случае, прилягте, - предложил лорд Гроун живо, - я понимаю, вам
пришлось проделать немалый путь. И холод такой... Нет, прилягте же!
   Разумеется, нянька нисколько не утешилась  столь  странным  предложением.
Тем не менее старуха подумала, что прилечь  на  ковер  будет  в  самом  деле
неплохо. Положив ребенка рядом,  женщина  легла  на  спину  и  уставилась  в
потолок. Слезы продолжали катиться  по  ее  щекам.  Случайно  она  потрогала
ребенка и ужаснулась - Титус трясся крупной дрожью, по-видимому, замерзнув.
   - Постойте, дайте мне взглянуть на парня, -  неожиданно  потребовал  лорд
Сепулкрейв, - дайте! Правда ли говорят, что он отвратителен?
   Нянька быстро поднялась на ноги и подхватила ребенка в объятия.
   - Он не отвратителен, ваше сиятельство, - сказала старуха твердо, - вы же
сами это прекрасно видите.
   - А вот давайте взглянем! Поднимите-ка его чуть повыше! Ага,  вот  так...
Да  он  и  в  самом  деле  изменился  к  лучшему,  -  сказал  удовлетворенно
аристократ. - Кстати, сколько ему?
   - Скоро будет три месяца, - гордо сообщила нянька, - он  такой  красивый,
правда?
   - Верно, верно. Вы добрая женщина, как я погляжу! Ну все, я получил,  что
хотел... Хотел взглянуть на сына и попросить вас уведомить наших домашних  о
семейном совете. Да, пусть и Прунскваллеры придут. Саурдаста я  сам  позову.
Вам все понятно?
   - Да, да, - быстро заговорила нянька, устремляясь к выходу, - разумеется,
я все передам им. Боже, как я устала!
   - Флей, - окликнул герцог слугу, - отведи няню обратно! Назад  можешь  не
возвращаться. Все равно я уйду к себе часа через  четыре.  Только  приготовь
мою постель и проверь масло в лампе на столике у кровати. Все, можешь идти.
   Флей, выступивший неожиданно откуда-то  из  темноты,  согласно  кивнул  и
направился  вслед  за  нянькой  к  выходу.  На  сей  раз  нянька   позволила
камердинеру нести Титуса - видимо, она совсем выбилась из сил.
   Стирпайк, слышавший весь разговор, последовал за Флеем, даже не затрудняя
себя мерами предосторожности.
   Между тем, герцог, взяв подсвечник, направился на антресоль  -  он  давно
собирался добраться до одной из  полок,  куда  не  заглядывал  очень  давно.
Выбрав приглянувшийся том и сдувая с него  на  ходу  пыль,  лорд  Сепулкрейв
направился вниз по лестнице, даже не глядя себе под ноги.
   Устроившись в своем любимом кресле, аристократ уронил голову на грудь. Он
все еще держал книгу в руке, но понял, что читать внимательно  вряд  ли  уже
сможет. Взглянув в сторону, лорд Гроун  неожиданно  заметил  забытые  еловые
шишки.
   И тут его охватил гнев - в самом деле,  вел  себя,  словно  расшалившийся
ребенок! Что скажет нянька, что подумал Флей?  Не  говоря  уже  о  том,  что
ребенок на шишки почти не обратил внимания.
   Герцог задумался -  как  странно,  что  иногда  даже  во  взрослых  людях
просыпается частичка ребячества.  Видимо,  детство  не  проходит  бесследно.
Лорда Сепулкрейва обозлили не столько шишки, сколько факт, что мысль собрать
их вообще могла прийти ему в голову. Он сердито швырнул ни в чем не повинную
книжку на стол, но через секунду, опомнившись, бережно подобрал ее. В  конце
концов, ничего трагичного не случилось. Во-первых, у него родился сын. Сын -
наследник, будущая надежда и опора. Он произнесет положенную речь, напомнит,
кто есть кто в Горменгасте. И потом, думал Гроун, никто же не заставляет его
отказаться от уединенного образа жизни. И вообще, он сделал даже больше, чем
ожидал от  себя.  Теперь  нужно  только  устроить  завтрак,  по  возможности
наиболее торжественный, со всеми там атрибутами... Пить за будущее - пить за
Титуса, и наоборот. Вот так.
   Лорд Сепулкрейв раскрыл книгу, но в следующий момент с треском  захлопнул
ее. Какое тут чтение, когда на носу торжество!..

КИДА И РАНТЕЛЬ

   Кида вернулась в свой квартал в хмурый, дождливый  день.  Чахлые  деревца
ежились под дождем, с узловатых веток в набухшую от влаги  пыль  летели  все
новые капли. Ветер дул с запада, наполняя воздух  запахами  Дремучего  леса.
Ветер сумасшедше гонял по  небу  рваные  серые  тучи.  Где-то  далеко  робко
пряталось солнце, и Кида молча  смотрела  на  небо  -  выглянет  ли  светило
сегодня или нет?
   Уныние предместья было привычно молодой женщине. Ей показалось,  что  она
вообще не жила в Горменгасте, словно она никогда не была кормилицей  Титуса,
а ей это приснилось. Странно, что  черно-серые  тона  квартала  резчиков  по
дереву были  ей  ближе  и  роднее,  чем  многоцветие  убранства  замка.  Это
многоцветие даже порой угнетало ее, хотя в этом  Кида  стыдилась  признаться
себе самой.
   - Я свободна, - пробормотала молодая женщина, протягивая руки вперед, - и
я  снова  дома.  До-ма.  Сно-ва,  -  несколько  раз  повторила  она,   чтобы
почувствовать, что она действительно дома. Но куда  теперь?  Где  ее  друзья
детства? Во всем квартале не было человека, к которому можно было бы  сейчас
пойти и кто не стал бы задавать ей лишних вопросов.
   И вдруг Кида ужаснулась - она же забыла о тех двоих мужчинах,  хотя  ради
одного из них она, собственно, и вернулась.
   Неожиданно  для  самой  себя  молодая  женщина   испытала   два   чувства
одновременно: жуткий страх и безумную радость. Страх от того, что она  вновь
вернулась в это по сути проклятое место, где люди  умирали,  как  мухи,  где
смерть не пощадила не только ее мужа, но и младенца-сына. С другой  стороны,
Кида поняла, что назад дороги нет, что она  больше  не  пойдет  в  замок,  в
котором все было чужое, где многие  придворные  с  нескрываемым  подозрением
смотрели на нее. В Горменгасте мог свободно жить лишь человек,  привыкший  к
тому стилю жизни, прикипевший к нему душой.
   Женщина пошевелилась и тут же опомнилась:  что  это  она  встала  посреди
дороги? Нужно хоть до улицы дойти. И Кида направилась вперед, обходя  пустые
столы для трапезы и стоящие как попало скамьи с блестевшими на них  лужицами
дождевой воды.
   Удивительно, но на улицах предместья не было  ни  одной  живой  души.  От
глинобитных стен мазанок веяло унынием и пессимизмом,  редкие  подслеповатые
оконца были тщательно завешены изнутри. Кида еще  раз  порадовалась  давнему
обычаю, установившему в общине резчиков по дереву с незапамятных времен -  с
заходом солнца зажигать подвешенные у каждого входа масляные лампы. Если  бы
не эти лампы, можно вообще было бы сломать ногу, а то  и  шею,  в  одной  из
глубоких колдобин, в изобилие усеявших улицы и переулки.
   Молодой  женщине  пришлось  миновать  несколько  улиц,  прежде  чем   она
повстречала первую  живую  душу.  Крохотная  собачонка  на  коротких  кривых
лапках, из породы, называемой в народе "шавками", побежала  следом  за  ней,
Животное явно не знало, как себя вести. С одной  стороны,  собаке  вроде  бы
полагалось залаять на непрошеную гостью, но с  другой  -  домашним  животным
всегда неприятно оставаться в одиночестве. Кида улыбнулась, глядя на песика.
В детстве она, как и ее сверстники, терпеть не могла вездесущих дворняжек  -
недостаток роста компенсировался в них  чрезмерной  злобностью,  от  которой
дети и страдали. Вместе с друзьями Кида порой закидывала шавок  камнями  или
свернутыми из лопухов кульками, наполненными обыкновенной дорожной пылью. Но
сейчас ей стало жалко собаку - в конце концов, дворняжка тоже чувствует себя
одинокой. Ее тоже оставили одну среди различных жизненных невзгод.  Внезапно
собака остановилась и, присев, почесала задней лапой ухо. На ее  морде  была
написана почти что  человеческая  растерянность,  Киде  даже  стало  смешно.
Странно,  что  она  никогда  не  обращала  внимания  на  собачьи   морды   -
оказывается, на них тоже отражаются эмоции. Как необычно,  подумала  молодая
женщина, как необычно  смешалось  все  в  этом  мире  -  красота,  уродство,
богатство,  бедность,  жизнь  и  смерть.  И  эта  вот  косолапая   дворняжка
грязно-желтого цвета...
   Кида сама не знала куда идет, хотя расположение переулков было ей отлично
знакомо с детства. В это время на улицах не  должно  быть  народу  -  именно
потому Кида и ушла из замка на исходе дня. Резчики по дереву и их  домочадцы
сидят сейчас в своих домишках  возле  пылающих  очагов  и  обсуждают  разные
мелочи, что произошли сегодня днем на этих улицах. А происшествия  случались
тут едва ли не ежедневно - соседи не ладили  между  собой  прежде  всего  по
причине соперничества, что постоянно тлело между мастерами. Неприязнь  главы
семейства к соседу, могущему обскакать  его  на  церемонии  выбора  герцогом
лучшей скульптуры, передавалась волей-неволей членам его  семьи.  Процветала
атмосфера мелкого пакостничества, перебранок и мелочных взаимных претензий.
   Кида старалась обходить освещенные места, насколько  это  было  возможно.
Молодой женщине очень не хотелось повстречать  кого-то  из  соседей  и  быть
узнанной. Потом слухов не оберешься... Сейчас главное -  благополучно  дойти
до дома. Да, теперь, после смерти мужа и сына, у  нее  был