зве это не так?
     -  О, ты считаешь это роскошью? Очевидно,  ты  не  привыкла  к роскоши.
Многие девушки  считают  это наказанием. Она резко высвободилась и  отошла в
сторону:
     -  Иди домой,  Периан.  Найди  себе другую.  Уверена,  тебе  это  легко
сделать. Мне надо еще несколько часов поработать.
     - Я только хотел оказать тебе услугу. Думаю, малоприятно делить ложе на
полу с матерью и  со своим калекой-дядей, хотя они и милые люди. Я не говорю
уже  о  детях.  Но  я  хочу просить  тебя  об  услуге,  возможно,  тогда  ты
почувствуешь себя лучше.
     С этими  словами я приблизился к  ней опять, думая о том, что проникшая
под юбку рука может оказаться более действенной, чем слова.
     - Что ты хочешь?
     - Летиция,  я наблюдал  за  ловкостью  твоих  пальцев.  Изготовь и  мне
великолепную  рубашку  для  моего  генерала  Геральда, такую  же,  как  и  у
Бонихатча, только побольше.
     Она оттолкнула мою руку.
     - Бони сказал тебе о стоимости этих рубашек. Если ты нам  заплатишь, мы
с радостью пошьем тебе такую.
     - Заплатить?! О боже, Летиция, разве я не  друг тебе? Разве я просил  у
тебя плату за  ночлег? Ты  не можешь дать мне эту  рубашку  как другу? Ты же
знаешь, что я так же беден, как и ты. Неужели ты так корыстна?
     - ...Это невозможно...
     - У тебя все невозможно. Ладно, побережем твой огарок. Я ухожу.
     И со  смятенными чувствами я заставил  ее отпереть  дверь и выскочил на
темную улицу.  Возможно,  из-за турецкой угрозы  на улице людей было  больше
обычного. По  пути  я  встретил  несколько отрядов  пехоты  и  кавалерийский
эскадрон,  но ни  с  кем  не заговаривал,  и вскоре  уже  поднимался в  свою
одинокую квартиру на улице Резчиков-По-Дереву.
     Еженедельно  по  пятницам я должен  посещать Симли Молескина, семейного
астролога. Не  успел  я привести себя и  свой  амулет в порядок,  как  турки
начали обстрел города.
     Я услышал, как где-то недалеко  разорвалось пушечное ядро. Позже, когда
я шел по улицам, мне говорили, что разрушения незначительны. Вскоре  обстрел
прекратился.
     Возможно,  турки хотели  поразить недавно  прибывший на помощь Малайсии
корабль  с  отрядом тяжелой  кавалерии.  Этот  благородный жест  исходил  от
герцога Тускади, союзника епископа Гондейла IX. Я пошел в Сатсуму посмотреть
на выгрузку и на кавалеристов, которые разговаривали со своими лошадьми, как
со старыми друзьями.
     Вчерашний вечер трудно было  назвать  удачным. С  Армидой я  едва успел
поговорить. Де Ламбант и Бедалар куда-то исчезли,
     Летиция  неожиданно  оказала  упорное  сопротивление, не могу,  правда,
сказать, что меня  это сильно обеспокоило. Словом, у меня были все основания
полагать, что Симли Молескин тоже заготовил для меня какой-нибудь сюрприз.
     Старик, как обычно, сидел в  своем высоком  кресле на  средней площадке
Мальтезийской лестницы. Мальчик-слуга суетился меж разложенных рядом шкур  и
бронзовых  шаров.  Я  вежливо  поприветствовал  астролога, отметив  про себя
мертвенно-пепельный цвет  его лица - как будто старик провел столетие-другое
в подземном склепе.
     Вобрав  длинную, как  у животного,  верхнюю губу, астролог кивнул мне в
ответ, при этом его сова тоже кивнула, но глаз не открыла.
     -  Принесет  ли мне  эта  неделя  радостные вести,  сэр?  -  спросил я,
одновременно опуская несколько монет в его денежный сундучок.
     -  Сочетание  знаков и созвездий неблагоприятно. Против  тепла  Сатурна
действуют ледяные поля равнодушия.  Даже тот,  кто  стремительно бежит через
зелень полей, медленно движется по узкой аллее. У твоих ботинок сейчас такая
толстая подметка, что ты уже не попираешь  почву повседневности.  То, что ты
считаешь своей территорией, очень скоро может быть занято другим.
     - Вы имеете в виду мою работу, игру на сцене или мою любовь?
     - Я говорю в общем. Но это  общее может быть специфично для каждого. Ты
ни к чему не  привязан,  и когда ты  думаешь, что летишь, ты  падаешь. Ты не
можешь носить генеральскую рубашку, не будучи также и принцем.
     - Я хочу сыграть роль принца, если вы имеете в виду пьесу Бентсона.
     -  Значит,  ты  будешь играть  принца;  однако,  хотя  колесо  удачи  и
повернется  к  тебе  благоприятной  стороной, но  награда  будет не  столько
царской, сколько незаслуженной.  Пока  ты не  постараешься лучше понять пути
Сатаны, тебе будет казаться, что твоя игра принесла тебе горькие плоды.
     Он  продолжал  в   том   же  духе,  время   от  времени  сжигая  клочки
ароматической бумаги. На этой неделе Симли Молескин был очень красноречив. Я
не  получал великого удовольствия  от скрытого  течения  его мыслей. Немного
послушав, я рискнул задать ему прямой вопрос.
     - Сэр, я тайно помолвлен. Речь идет о моей жизни наяву, а не об игре на
сцене. Подходим ли мы со своей нареченной друг Другу?
     -  Хотя  ты считаешь  себя самым уступчивым из  всех мужчин, холодность
твоих чувств будет разрушительной  для тебя. Ты думаешь,  что завладел  тем,
что взял,  ты считаешь, для  чувств достаточно  одного прикосновения. Но  от
костра остается лишь дым. Фрукты пахнут свежестью, даже и огурцы, гниющие на
обочинах. Пыль, поднимаемая ветром на пересечениях  дорог, не  скажет  тебе,
сколько  людей  здесь  прошло.  И  среди  твоих  друзей  скрывается  злейшее
предательство под маской доброжелательности.
     - Я не должен доверять Армиде?
     - Можешь спать на ложе из осота, если  желаешь всю ночь быть начеку. Но
шипы  больно  исколют тебя,  когда в небе над  Малайсией появится  знамение:
черная лошадь с серебряными подковами.
     Размышляя над этими загадками, я сказал:
     - Сэр  Симли,  вы сегодня  превратили в  пепел  мои последние  надежды.
Действительно, мне  надо  ждать  беды, когда я  увижу  в небе лошадь? Черную
лошадь с серебряными подковами?
     Он поскреб огромную бородавку на левой щеке, из которой прорастал пучок
желтых волос, перекрученных, как змеи на миниатюрной голове Медузы.
     - Сначала  будет черная лошадь,  спускающаяся с облаков, затем начнутся
земные неприятности.
     - В таком случае, я попытаюсь не смотреть вверх.
     - Я  бы  посоветовал тебе  внимательней  смотреть  по  сторонам,- резко
произнес он.
     В свое время он опекал мою мать и бабушку. Тайны, которые он постигал и
которыми  обладал,  связывали  воедино  повседневную  жизнь  малайсийцев  на
протяжении тысячелетий.  Мне было жаль, что я не сохранил лишней  монеты  на
кусок хлеба. Попрощавшись,  я вышел  с  чувством едкого раздражения, которое
некоторое время никак не покидало меня. Мне чудилась вонь козла.
     Осада города  турками никак  не  влияла на разыгравшуюся  драму  принца
Мендикулы и его  неверной принцессы.  Все  еще преследуемый хотя и  ослабшим
запахом  козла,  я  прошел  главными воротами Чабриззи  и приготовился вновь
предстать перед заноскопом.
     Армида уже была здесь. Она  выглядела  как всегда  свежей в  прекрасном
платье, которого  я  никогда до  этого  не  видел.  Рядом с  Армидой  стояла
Бедалар, с ними  оживленно беседовал де  Ламбант. Мы тепло  поприветствовали
друг друга.
     - Я хотел сам познакомить тебя с Армидой,- сказал я Гаю.
     - О,  я  подумал,  что  ждал  этого достаточно. А ты, я  вижу,  сегодня
малость не в себе?
     - Ты когда-нибудь видел черных лошадей, скачущих по крышам домов?
     Вскоре к нам присоединилась, искоса взглянув на меня, Летиция.
     Я направился  к менее  обаятельной компании,  состоявшей  из Бонихатча,
который отрабатывал выпады деревянным мечом, согбенного Отто Бентсона, Солли
и еще одного помощника, неуклюжего мужчины-мальчика по имени Рино. Мы должны
были  играть сцену,  в  которой генерал Геральд договаривается с Джемимой  и
уводит ее в лес. Бентсон наблюдал за всеми необходимыми приготовлениями.
     Заметив  мое  появление, Бентсон велел  остальным продолжать работу,  а
меня отвел немного в сторону.
     - Неужели вы, наконец, хотите показать мне готовые слайды? - спросил я.
     - Прошу тебя, не настаивай на этом - это слишком деликатный вопрос.
     - Тогда в чем дело?
     - Как у тебя настроение сегодня, Периан? Ты ничего не боишься?
     - Я всегда бесстрашен, как и подобает генералу.
     -  Замечательно.  Но речь идет не  о роли храбреца в пьесе. Речь о том,
что  есть в  жизни.  Опасность  подстерегает  нас  всегда и везде.  Мы можем
окончить свой путь на дне реки Туа с перерезанными глотками, даже если турки
и не доберутся до нас.
     - Вы задали мне вопрос, и я ответил. К чему эта проповедь?
     -  Не проповедь.  Не думай  об этом. Думать сейчас  опасно  в Малайсии.
Через три дня  придет  праздник  Рогокрыла -  тогда чернь прекратит думать и
будет  пьянствовать. Но люди, стоящие у  власти  в  Малайсии,  всегда мыслят
трезво - будь то день или ночь, праздник или беда.
     - Что это за жуткий тип в черном сюртуке, который был вчера в галерее?
     Старик бросил на меня настороженный взгляд из-под кустистых бровей.
     - Тебе лучше ничего не знать о нем. Выбрось его из головы.
     - Я  знаю,  что он из Высшего Совета. Меня не  заботит его внешность. Я
хочу понять - это из-за него вы не показываете нам процесс меркуризации?
     - И этого тебе лучше не знать. Поговорим о других делах.
     Он откашлялся.
     - Послушай  и  не обижайся на то, что я собираюсь сказать.  Златороги -
мои друзья. Я знаю о них в тысячу раз больше, чем о тебе. Поэтому беспокоюсь
за них. Не валяй дурака с Петицией, потому как будешь иметь  дело с ее дядей
Жозе и со мной. И тебе придется пожалеть об этом.
     - Валять дурака? Что вы имеете в виду? Вы считаете, что если я покормил
ее сестру и пытался заказать для себя  рубашку, то совершил  что-то ужасное?
Какое вам до этого дело? Или ее дяде? Вы  думаете, что если  я играю в вашей
никудышной пьесе, вы будете командовать мною?
     - Жизнь - это подчинение командам. Я уже тебе сказал, что  о Златорогах
я знаю в сотни раз  больше, чем о тебе. И все,  что я хотел сказать по этому
поводу, я сказал.
     - Вы сказали более, чем достаточно. Он кивнул головой и продолжил:
     - У  меня  есть еще одно весьма важное  сообщение для тебя. Его прислал
мой могущественный и богатый господин. Необходимо, чтобы ты явился во дворец
Эндрюса Гойтолы во  время полуденного отдыха. Именно там, а  не здесь, перед
моим заноскопом, ты испытаешь свое бесстрашие.
     - Я буду там, если это необходимо. Вы о многом наболтали ему?
     Он  вдруг сбавил  тон  и  стал  говорить доверительно, как тогда, когда
впервые показывал мне свой заноскоп.
     - Послушай, в юности за революционные взгляды и речи меня вышвырнули из
Толкхорна. С тех пор, заверяю  тебя, я не  увлекаюсь болтовней. Я держу язык
за зубами в Малайсии.
     - Появление "черного сюртука" из Совета вчера вечером убедило меня, что
назревают  серьезные дела.  Не считай меня дурачком. Что  ему  надо  было  в
галерее Гойтолы?
     - Я уже  сказал тебе - это не твое дело,- быстро ответил Бентсон.- Этот
человек - дьявол. Я могу  только сказать, что присутствие  османской армии у
нашего порога улучшило положение моего господина  в несколько раз, настолько
Совет  обеспокоен  турками.  Короче - задача тебе  поставлена.  Теперь  надо
действовать.
     - Бездействие всегда было самым главным оружием Малайсии - ив мирное, и
в военное время. Именно бездействие помогло Малайсии выжить за два  миллиона
лет своего существования.
     Подошел Бонихатч с закатанными рукавами и ухмылкой на лице.  Он легко и
бесцеремонно вмешался в разговор.
     - Так оно  и будет. Совет  опять постарается положиться на естественный
ход  событий,  Отто.  На их  стороне -  чума,  уже не первый  раз в истории.
Собачья  звезда - Сириус - находится в одном  доме с  Солнцем, и  чума снова
стала набирать силу.
     -  На  этой неделе  на  кладбище св.  Брагата  было  похоронено  десять
человек, умерших от одной только чумы,- заметил я.- Но это не защитит нас от
турок.
     Бонихатч со знанием дела ответил:
     -  Да,  но  вы только подумайте, как ускорится ее распространение среди
сыновей Сулеймана, употребляющих в своих лагерях загрязненную воду.
     - Верно,- согласился Отто.-  Это только бабушкины сказки,  что турок не
берет чума.  Она пожирает их  точно так  же,  как и нас.  Кроме  того,  есть
сведения, что  наши враги не истинные турки, а  последователи  короля Боснии
Стефана Твртко. Они все богомилы. Их легко одолеет чума.
     Бонихатч, протестуя, помотал бакенбардами:
     - Наш вонючий Совет надеется отсидеться, думает, что смерть сделает  за
них  свое дело. Да  только  чума и  нас самих  может обложить  не хуже армии
Твртко.  Мы послали обращение за  помощью в Игару, Севилию  и Вамонал,  но в
ответ  получили лишь  извинения, правда написанные на богатейшем пергаменте.
Вся система насквозь прогнила!
     - Войска  прислал  только Тускади,  остальные знают  о скудности  нашей
государственной казны,- сказал я.
     - Нам следовало бы впустить  турок  для  очищения Малайсии, затем мы бы
снова начали, но уже без грязи, без коррупции,- в сердцах выпалил Бонихатч.
     - Нет, нет, Бони. Такое  лекарство лишь  ухудшит болезнь и  не принесет
облегчения. Мы должны победить турок, тогда у нас начнется революция.
     -  И что  ж  нам делать?  Мне  кажется,  у тебя есть  кой-какие мысли,-
проговорил я.
     Опять из-под нависших бровей он впился в меня взглядом.
     - Замыслы довольно коварные. Так бы их назвал Совет. Но их поддерживает
молодой герцог Ренардо. Ты увидишь все. В полдень ты должен быть у Гойтолы.-
Голос его изменился, и он добавил: - Переворот. Вот что необходимо сделать в
Малайсии.- Голос его стал еще ниже: - Прогресс.
     Я знал  студентов в  университете,  которые  открыто  признавали учение
прогрессистов, поскольку им  нравилось, как  те одеваются.  Но произнесенное
стареющим северянином слово прозвучало так же странно,  как и вчера, в устах
Летиции.
     - Ладно, Отто, давай приготовим диван и установим зано-скоп.
     Когда  работа с заноскопом завершилась, Армида предложила подвезти меня
к  ее отцу. Бедалар и Гай  отправились  смотреть  подготовку Кайлуса  к  бою
быков,  так что  я  остался  с  Армидой  наедине.  С  чувством  собственного
достоинства она  повела  меня  в одну  из конюшен  Чабриззи. Здесь находился
подарок к ее дню рождения - ладная небольшая карета и кобылка Бетси, которая
смирно дожидалась в оглоблях.
     Меня переполняло  восхищение и зависть,  когда Армида  натянула  вожжи.
Карета  легко  покатилась по  дороге. Корпус был  отделан со вкусом.  Панели
сияли, как  шелк,  а  позолота  так и сверкала на солнце.  Я страстно  желал
обладать мужской версией такого экипажа,  чтобы сломя голову пронестись мимо
удивленных  друзей.  Мы  катили  в этой  очаровательной повозке вдвоем - я и
Армида.
     - Что твой отец хочет от меня?
     - Он сам должен объяснить. Что-то связано с турками.
     Я  замолчал. Я уже знал со слов Отто, что турецкими войсками командовал
босниец Стефан  Твртко.  Его  имя  облетело  весь город.  Говорили, что  это
человек огромного роста, смуглый и  жестокий, что он ничем  не отличается от
разбойника, что  для  достижения собственных целей  он связал свою  судьбу с
турками. Ходили слухи, что его королевство  не превышает заурядной долины  в
балканских горах,  и что  он удавил  своего сына Себастьяна. Какое отношение
мог  иметь подобный негодяй к такому человеку, как  Эндрюс Гойтола? Для меня
это была загадка.
     Особняк Гойтолы находился за Ароматным кварталом и авеню  Влюбленных на
глухой улице недалеко от Вамональского канала. Мы въехали на скаковой круг и
увидели главу семейства, который осматривал арабских скакунов. Слуга  принял
лошадь, и мы с Армидой подошли к ее отцу.
     Прежде всего он поведал мне, что у него восемьдесят лошадей, по большей
части арабские жеребцы. Почти все они  находятся в загородном имении Гойтолы
- Джурации.
     Эндрюс  Гойтола имел  высокомерный вид, что,  очевидно, было следствием
его аристократического воспитания. Но одет был как деревенщина - на  нем был
защитный  короткий плащ,  бриджи и  гетры, какие  носят  на  севере  страны.
Прервав разговор с конюхами относительно объездки  лошадей,  он повернулся и
обратился ко мне довольно сухо:
     -  Через три  дня  начало  ежегодного  праздника  Рогокрыла. Необходимо
своевременно подготовиться, чтобы выглядеть наилучшим образом.
     Я  не нашелся, что ответить на эту глубокую мысль. Да Гойтола и не ждал
ответа. После паузы он опять обратился ко мне.
     -  Ходят слухи,  что у тебя большие  успехи в  пьесе "Принц Мендикула".
Превосходно. Надо думать, что постановка  будет интересной. Бентсон поначалу
хотел,  чтобы  пьеса  была из  жизни  современного  простонародья. Но  этого
никогда бы не допустили даже  в его  родном Толкхорне,  где нравы отличаются
еще  большей  дикостью, чем  у  нас.  Думаю, что  пьеса  приобретает должное
достоинство,  только если  она написана  несколько  тысяч  лет назад и в ней
действуют благородные люди.
     Он  говорил  сухо, как будто во рту  не хватало слюны, чтобы  увлажнить
произносимые им слова.
     - Игра в пьесе из низменной жизни сказалась бы на моей карьере,- заявил
я.- Хотя та глуповатая наивность, которую проявляет Мендикула, доверяя своей
жене, скорее пристала лавочнику, а не принцу.
     Он воткнул большие пальцы в карман камзола и сказал:
     -  Ну и шутник ты! Кому нужна пьеса о лавочниках? Публику  нисколько не
волнует верность или неверность жены лавочника.
     Разговор,  кажется,  заходил в тупик.  Я взглянул  на  Армиду, призывая
помочь мне, но она рассматривала лошадей, поглаживала их бока.
     Стараясь, насколько можно, говорить непринужденно, я ответил ее отцу:
     - Я хочу заявить, что считаю трагикомедию о Мендикуле нелепой и глупой.
Уверен, Поззи Кемперер согласился бы со мной.
     - В каком смысле глупой?
     - Папа, Периан считает эту историю банальной,- вмешалась Армида, одарив
меня взглядом,  который  я не  смог  прочесть.-  Он  хочет  сказать, что это
произведение могло быть написано миллион лет назад.
     - Существенное замечание. Совершенно верно - пьеса тем и интересна, что
могла  бы быть написана миллион  лет  назад. Есть вечные темы, и они  должны
постоянно   получать  новое  выражение.  Эти  любовные   муки,   великолепно
воплощенные Бентсоном, сегодня актуальны точно так же, как и вчера.
     - Я понимаю,- ответил я вяло.- Но в пьесе нет  морали. Действующие лица
глупы. Мендикула - дурак, если он  такой  доверчивый. Генерал - негодяй, так
как он  обманывает  своего  друга; Патриция  ничем  не  лучше -  хм - шлюхи,
несмотря на всю свою королевскую кровь;
     Джемима - нерешительна. Хотелось бы иметь хотя бы одного положительного
героя.
     -  Можно  сказать, что мораль и нравственность  присущи  целому,  а  не
предписаны какой-то определенной роли.
     - Моей роли они точно не приписаны. Мы немного помолчали. Затем Гойтола
снова заговорил, на этот раз более оживленно.
     -  Приятно сознавать,  что  имеешь  дело с независимо мыслящим  молодым
человеком.   Моя  дочь   высказала  предположение,   что   тебя,   возможно,
заинтересует участие в одном небольшом приключении. Похоже, она не ошиблась.
     Теперь и  лошади разглядывали меня. С  конюшен доносился  резкий  запах
соломы. От него у меня щипало в носу. Инстинктивно я чувствовал, что было бы
неприлично чихать в присутствии отца Армиды.
     - Что это за небольшое приключение?
     - Это приключение могло бы  помочь семье Гойтолов,  принесло  бы пользу
Малайсии, а тебе - славу.
     Предложение  прозвучало  как большое "малое  приключение".  А  когда он
поведал  мне о  его сути,  оно  представилось  мне еще  большим.  Но  Армида
смотрела на  меня  расширенными  глазами, не меньшими, чем  задумчивые глаза
арабских  скакунов.  И  я  согласился сделать все, что  он скажет. Голос мой
звучал почти уверенно.
     Наутро,  когда  назначено  было  мое  небольшое  приключение,  я