ловек.  Они  подкрадываются к своей жертве и  неожиданно
нападают  на  нее.  Они обладают  силой, но в еще большей степени ловкостью.
Однако  ничто не может сравниться с их коварством.  У хищных  древнезаветных
гигантов есть  только  тупая  сила.  Тиранодоны и кинжалозубы  -  это просто
машины  для  убийства  и  действуют  они прямолинейно.  Когда  они чувствуют
добычу,  они  рвутся прямо к  ней,  не соблюдая  при  этом  осторожности, не
обращая внимания ни на какие препятствия.
     223
     Они не  испытывают необходимости в ловкости и хитрости, а полагаются на
свою гигантскую мощь и сумасшедшую поступь.  Ничто не  может  устоять  перед
напором семи метрических тонн разъяренной плоти.
     В какой-то  момент за  дорогой  была  сплошная  тьма.  Но  в  следующее
мгновение из мрака  выдвинулась длинная,  как каноэ, голова  Глаза,  глубоко
посаженные  по  сторонам  гладкой морды,  прикрывались  костяными  валиками.
Неимоверно толстая  шея,  вся в  складках  кожи, была  усыпана  бородавками.
Голова  повернулась в одну сторону,  потом в другую, затем  открылась пасть,
обнажились пилообразные ряды зубов, и раздался гневный рев.
     Этот страшный рев заглушил крик ужаса Армиды.
     Кинжалозуб двинулся  вперед. Бетси  - небольшая лошадь Армиды,-  билась
копытами о карету, пытаясь высвободиться из оглобель.
     Я выскочил на освещенное место.  Армида бросилась  ко мне, но я  криком
заставил ее прыгнуть в карету. Припав  на одно колено, я прицелился. На меня
пахнуло смрадом.
     В критических  ситуациях всегда действуешь неосмысленно, автоматически.
Мозг  опаздывает  подавать  команды.  Осознание наступает позже.  Оказавшись
перед кинжалозубом, я заметил, что чудище уже было однажды ранено, возможно,
во  время предыдущей  охоты. Колено  левой лапы  гноилось от нанесенной  ему
раны. Этой ране, видимо, я и был обязан жизнью.
     Чудище  повернулось  ко  мне. Из-под  жестких  бровей на меня  смотрели
блестящие черные глаза. Как только  монстр увидел  меня, он весь появился из
зарослей. Он стоял  передо мной выпрямившись на огромных лапах. Чудище в три
раза превышало мой рост. Над  моей головой щелкала гигантская  пасть, передо
мной были когтистые лапы, под которыми сотрясалась земля и огромное, бледное
брюхо. Глаз выхватывал мельчайшие подробности - сокращение мышц, прилипшие к
коже  листья. Я метнул копье  в пульсирующие  складки  его горла,  отпрыгнул
назад и устремился под защиту ближайшего  дерева. На ходу  вытащил из  ножен
меч.
     Кинжалозуб  издал рев, как будто сосну раздирали надвое. Из  его  горла
хлестала кровь. Передними лапами монстр пытался дотянуться  до раны и копья.
Затем он впал в ярость.
     Ему не хватало  места на лесной  дороге. Он крутился, сбивая под корень
зеленые  кусты  своим  хвостом. Ударяясь  о деревья, животное  скручивалось,
подобно гигантской змее, в кольца, затем снова бросалось вперед, сбивая  все
на своем пути. Один из ударов
     224
     пришелся прямо по  карете, которая рассыпалась на куски. Армида! Лошадь
вырвалась и убежала.
     Чудовище бросилось  в лес, проскочив рядом со мной и осыпав меня землей
и камешками. Монстр с такой силой ударил по огромному дубу, что содрогнулась
земля.
     В лесу стало еще темнее.
     К этому времени у меня появилось  второе дыхание.  Я ранил зверя,  я не
чувствовал больше страха. Выскочив из укрытия,  я  вытащил из  земли факел и
погнался  за чудищем.  Я шел по  проторенной  монстром тропе,  надеясь,  что
опасность  мне  больше не  угрожает,  и  что остается только нанести  теперь
последний удар. Я не желал ни с кем делиться победой.
     Но такие безмозглые  твари быстро не умирают. Движения кинжалозуба были
судорожными,  но  он  все  еще  держался  на  ногах, сгорая от ярости. Яркая
оранжевая полоса шла  вдоль его хребта от  головы до  кончика  хвоста. Линия
извивалась, как веревка, брошенная в штормовое море. Бешеными ударами хвоста
монстр пытался вырваться из переплетения ветвей. Передо мной во мраке плясал
смерч из листьев, веточек, чешуи. Казалось безумием приближаться к  нему, но
я уже  заразился  боевой  яростью зверя и подкрадывался все  ближе  и ближе,
выжидая удобный  момент,  когда  можно  будет  всадить  меч  прямо  в  брюхо
чудовища. И дождался.
     Я втожил  в этот удар  все свои  силы.  Острие меча  достигло  жизненно
важных органов.  Я  ударил второй и третий раз, пока не хлынула кровь  и  не
показались кишки  Я действовал  почти  вслепую.  Копа  животное  забилось  в
конвульсиях, я  отпрянул. Его  голова была надо мной Глаза видели  меня. Под
действием ночи и теней они показались мне полными мудрости и сожаления, а не
свирепой жестокости. Монстр стоял  все еще прямо, поддерживаемый сплетенными
ветвями. Постепенно  мышцы  стали ослабевать, лапы подкосились,  и  чудовище
всей своей тяжестью рухнуло на землю.
     Я убил своего древнезаветного зверя.
     Шатаясь, я возвратился на дорогу и встретил  бледную Армиду и дрожащего
де Ламбанта. Армида,  испугавшись, не полезла в карету, как я ей приказал, и
это спасло ей жизнь. Ее поддерживал де Ламбант. Бетси как ни в чем не бывало
пощипывала траву в нескольких метрах от дороги.
     Несколько минут мы не могли говорить.
     - Что ты здесь делаешь? - спросил я Армиду.
     Она вся дрожала и не могла ответить от нервного напряжения
     Де Ламбант заговорил хриплым голосом:
     - Нам сказали, что неподалеку от Джурации в деревне  находится Бедалар.
Армада согласилась составить мне компанию. Но  это  оказалось враньем  -  мы
съездили напрасно. Когда  мы  возвращались назад,  под колесо попал  большой
камень, и карета свалилась в канаву.
     - Возьми кобылу,- сказал я.- Мы посадим на нее Армиду. Ты  сядешь сзади
и доставишь в целости ее отцу.
     Он не стал перечить. Вдвоем мы усадили Армиду на кобылу. Армида плакала
и все время повторяла:
     - Я в порядке, Перри, я в  порядке. Меня она этим успокаивала или себя?
Не знаю. Затем на лошадь сел де Ламбант.
     - А как ты?
     Я  уже  почти  не слышал,  что  он  спрашивал  и  что  я отвечал. Земля
колебалась подо мной.
     - Я пойду пешком. Позаботься о ней. Ты за нее отвечаешь.
     - Я в порядке, Перри.
     - Я пришлю за тобой людей.
     - Я доверяю ее тебе, Гай.
     Он поднял руку и слабо улыбнулся:
     - Со мной она в безопасности.
     Я остался наедине с угасающим факелом и поверженным  чудовищем, лежащим
где-то неподалеку.
     Меня одолевала слабость. Кружилась голова. Одежда была покрыта кровью и
не только чужой, но и собственной. На левом предплечье кровоточила рана.
     Пошатываясь,  как пьяный, я осознал, что все вокруг  было залито кровью
кинжалозуба. Кровью были пропитаны земля и трава.
     Тошнота комом подступила к горлу. Я знал, что меня  тяжело ранило. Я не
мог вспомнить, когда я  получил  ранение.  Я еще ухитрился отыскать  убитого
зверя и рухнул  на  его  огромную птичью лапу.  Я  хотел  произвести должное
впечатление на людей, которых вышлют мне на помощь.
     Много прошло  времени и много претерпел я боли, прежде  чем услышал шум
голосов и увидел свет факелов.
     УБЕЖИЩЕ КАЮЩИХСЯ ГРЕШНИКОВ
     Я  лежал  в  палате  с  высокими  потолками  в  одной  из башен  дворца
Мантегана. Окна  ее  выходили  на крыши  внутреннего  двора,  купавшегося  в
солнечном свете. Несмотря на высокое
     226
     расположение  окна,  побеги жимолости достигли подоконника и переползли
через  него.  Пока  я  был в  постели, в  комнате постоянно  жужжали  пчелы,
собирающие нектар с последних летних цветов.
     Я оправлялся от ран под присмотром сестры. Наверно из-за этого, когда я
был  в  бреду, мне все  казалось,  что я вернулся в  один  из летних деньков
детства, когда целая  вечность проходила от  полудня до  сумерек в дремотных
комнатах среди цветочных ароматов.
     Катарине помогала ухаживать за мной служанка Пегги. Как в детские годы,
я  снова  большую часть  времени  проводил вместе с сестрой.  Отец  был весь
погружен в научную работу и  не  мог навестить меня. Но он прислал письмо. В
свою очередь, с чувством великой гордости я отослал ему  один из зазубренных
зубов кинжалозуба,  которые я получил  из  Джурации. Джулиус Манте-ган и его
родственники  позаботились,  чтобы  я  получил  принадлежащие  мне по  праву
трофеи.
     Отец  прислал записку,  в которой благодарил за подарок. Она вызвала  у
меня - я был еще слаб - слезы печали.
     "У тебя прорезались зубы, и теперь ты настоящий мужчина. Моя жизнь  уже
окончена  или  скоро прекратится,  если боли будут  прогрессировать.  То  же
касается и научной деятельности. Должен тебе сказать, твое появление на свет
было  для  меня и  твоей  матери  огромной  радостью. Мы  были с  ней  очень
счастливы. Времена изменились Я  пишу, а рядом  лежит присланный тобой  зуб.
Извини за небрежный почерк. Добейся чего-нибудь в этой жизни.
     Твой любящий отец".
     Чаще всего  навещал  меня Портинари. По утрам он разносил товары своего
папаши,   заскакивал   ненадолго   ко  мне  и   всегда   угощал   чем-нибудь
свежеиспеченным,  тепленьким  и  ароматным.  Разок  приковылял  на  костылях
Кайлус. В тот  день пирог достался ему. С ним  была  Бедалар,  которая нежно
улыбалась и всячески  увещевала своего  брата,  когда тот отпускал  шутки по
поводу обветшалости дворца. Де Ламбант появился  лишь раз. Он шумно болтал о
моем героизме, но я не мог проявить много радости,  так как был очень слаб и
мне оставалось только лежать и наслаждаться его лестью.
     Каждый вечер  приходил Мандаро. Он  молился вместе со мной. Только  ему
одному я поведал об испытании, которому был под-
     227
     вергнут в лесу. Испытание, более  страшное, чем  битва с кинжа-лозубом,
не давало мне покоя словно желчный камень.
     От Эндрюса Гоитолы я не получил  ни похвалы, ни слов благодарности. Мне
принесли  короткое письмо  от его жены,  которая  желала мне  благополучного
выздоровления. Но  Армида  три раза  побывала  у меня.  Когда  я бредил, она
держала меня за руку и говорила слова утешения. Йолария в  это время скромно
сидела в уголке. После ухода Армиды  в комнате  оставался запах  ее  любимых
пачулей.
     Кто бы  ни бывал в моей палате, на подоконнике всегда восседал Посейдон
- один из самых  больших дворцовых  котов.  Он прислушивался  ко всему,  что
здесь  происходило,  но  не высказывал своих суждений.  Посейдон благотворно
влиял на мое выздоровление. Я подумал, что все люди  должны быть такими, как
Посейдон: не стремиться к власти, карьере, превосходству, а довольствоваться
чистой радостью бытия. Утопическая мечта выздоровления.
     По  мере  того,  как  мне   становилось  лучше,  возвращались   прежние
беспокойные мысли.  И когда  меня снова  посетила  Армида, я уже был в силах
говорить о том, что меня угнетало
     - Твою карету уже починили? - спросил я, начав издали.
     - Делают другую.  Она будет лучше  старой Этим занимаются Дамонды.  Они
сделают настоящий городской экипаж. Снаружи покроют семнадцатью слоями лака.
Изнутри двери  и крышка будут отделаны китайским шелком бело-голубого цвета.
Отец говорит, что Даумонды - лучшие мастера-каретники в Ма-лайсии.
     Она  выглядела  красивее,  чем  когда-либо.  И  поразительное сочетание
золотистых  волос  и глаз  львицы подчеркивало  что. Поколебавшись,  я начал
снова:
     - Ту карету  подаричи тебе на день рождения. Жалко, что так вышло. Куда
вы ездили с де Ламбантом?
     - Он ведь говорил тебе.
     - Возможно. Но я уже не помню. С вами не было Йоларии.
     - В карете было бы очень  тесно с ней.  Тебя не должно волновать, что я
делала,- ты занимался другими делами.
     - Армида, все,  что ты делаешь,  волнует меня, и ты  знаешь,  по  какой
причине.
     Армида  поднялась, подошла к окну.  Она стояла  в луче света, рассеянно
поглаживая Посейдона. Йолария бросила взгляд на Армиду: я вдруг подумал, что
старуха  любит свою  подопечную. Армида повернулась и заговорила, беспокойно
прохаживаясь по комнате.
     228
     - У тебя в жизни много увлечений,  и ты не считаешь нужным рассказывать
мне о  них. У меня слишком покладистый характер,  чтобы допрашивать тебя. Но
что  ты скажешь  об  этой нищей потаскушке - ты знаешь, о ком я  говорю,- об
этой  прогрессистке, Летиции Златорог?  Будешь утверждать,  что  здесь  тебе
нечего утаивать?
     - Летиция Златорог? О, пожалуйста, Армида, я почти  забыл даже это имя.
Она ничто для меня, а ты для меня - все.
     Ее  лицо исказилось,  золотистые глаза засверкали, и  она  так  яростно
взглянула на меня, что на какой-то миг стала похожа на хищную птицу.
     - Да? Так я для  тебя все, а она т- ничто? Тебе нельзя верить.  Вот  уж
это я знаю точно.
     - Но это не так.  Когда я  осознал глубину твоих чувств, я изменился. Я
стал  понимать тебя  и  твои желания. Я не  хочу и  смотреть на Летицию.  Ты
права,  она  нищенка,  но  нельзя  назвать  ее  потаскушкой,  лишь  бедность
вынуждает ее...
     Армида повернулась и подозвала Йоларию.
     -  Я не намерена более оставаться здесь, если  ты собираешься  защищать
эту порочную девку. Временами ты просто невозможен.
     Я схватил ее за руку:
     - Ты упомянула Летицию, а не я. Ведь я сказал тебе, что я уже забыл ее.
Почему ты всегда нападаешь на меня, я ведь этого не делаю?
     - О, как ты ловко все  переворачиваешь. Просто уму непостижимо. Все это
твои  грязные выпады... Это ты принялся  намекать,  будто между  Гаем и мной
что-то произошло. Не  думаю, что это вообще твое дело. Я не желаю больше  об
этом говорить. Я для этого слишком честна и хорошо воспитана
     Она заплакала. Хотя я и был  раздражен, но зрелища ее слез я вынести не
мог. Я выбрался из кровати. Обняв Армиду здоровой рукой, я стал  успокаивать
ее, как только мог.
     -  Выслушай  меня,  Армида,  мы  не  должны  ссориться.  Я  спас   твою
драгоценную жизнь, и я счастлив от этого и всегда буду, так что...
     - Вот! -  воскликнула она - Ты специально это  вспомнил.  Теперь ты всю
жизнь меня будешь попрекать!
     - Но я тебя вовсе не попрекаю...
     -  Не  думай,  что я или мои родители неблагодарны, но, пожалуйста,  не
напоминай больше о своей доблести. Если бы не было тебя, меня бы спас Гай.
     229
     -  О,  Боже...  Армида,  давай  не  ссориться,  но,  пожалуйста,   будь
благоразумной.  Мы оба живы  и невредимы. Я  люблю тебя. Вернемся  к  нашему
прошлому и будем такими, какими мы  были, когда встретились впервые. Оставим
эту ревность, хорошо?
     Все еще всхлипывая, она сказала:
     - Есть вещи, которые уже нельзя исправить... Ее слова пронзили меня. Не
их  правдивость,  если это  и так, а вложенное в  них безразличие к  попытке
что-то поправить.
     - Моя  рука  скоро  поправится, тогда ты поймешь.  Подожди  неделю и мы
снова будем вместе. Клянусь, ты единственная для меня девушка.
     - У тебя здесь нет возможности проказничать, не так ли?
     - Ты несправедлива ко мне. Не знаю, почему. Я  уже обещал перемениться.
Я  каждый  вечер говорю об этом с Мандаро. Ты должна поддерживать меня, а не
отвергать.
     Все это я  старался говорить  непринужденно, но  в душе  моей оставался
тяжкий  осадок.   Во  всем,   что   она  делала  и  говорила,  чувствовалось
пренебрежение. И она  ни разу не сказала, что любит меня. Но ведь любила  же
тогда, и говорила об этом! А сейчас нет.
     - Пойми, Армида, я не хотел причинить тебе боль. Во мне был переизбыток
любви,  и я  выплескивал его на других.  Видя твои страдания, я понимаю, что
мне  не  следовало  этого делать.  Ты жалишь  меня, потому что я сделал тебе
больно.  Но я  не думал пользоваться твоей добротой.  Мне кажется,  что тебя
слишком  долго продержали под домашним  арестом,  и  жизнь твоя должна  быть
свободнее, и любовь должна быть свободной.
     Она с любопытством посмотрела на меня.
     - Любовь свободной? Что-то я не понимаю.
     -  Любовь,  которой  взаимно  одаривают друг друга.  Без принуждения  и
расчета. Разве это не благородная идея? Во  мне затаилась ревность,  поэтому
ты  справедливо  сердишься на  меня,  но  ревность  -  низменное  чувство  и
заслуживает всяческого  порицания. Когда  я обнаружил тебя вместе с Гаем, во
мне зародились подозрения.  Но он мой хороший друг, и я должен ему доверять.
Я  люблю тебя и  поэтому должен доверять тебе. И я тебе верю. Я рад, что  вы
дружны с  ним.  В конце концов, когда  мы  поженимся,  мы  будем часто с ним
видеться. Прости мою несдержанность и не прерывай дружбу с ним.
     Моя речь все ж таки немного тронула ее. Она улыбнулась, хотя и не взяла
мою руку.
     - Благородные слова.
     230
     Я почувствовал себя на высоте. Я сказал правду, как и стремился сделать
это. И все же, когда я  смотрел на нее, во мне снова зарождалось подозрение.
Я знал, как легкомысленно ведет себя де Ламбант с женщинами.
     Но  Гай был моим другом и, конечно, должен  был уважать мои отношения с
Армидой. И снова я подумал,  как  гнусно не доверять ему, он и навестил меня
лишь раз, потому что чувствовал мое недоверие. Чтобы еще больше развеять все
подозрения, я снова начал говорить своей  прекрасной даме дивные слова любви
и о  том,  что  я  желаю  видеть  ее всегда  улыбающейся  и счастливой.  Она
по-прежнему стояла у окна, внимательно и серьезно слушая меня.
     Наконец она произнесла:
     - Ты открылся мне с новой стороны. Ты так прекрасно все понимаешь.
     Мне этого было достаточно.
     Как я уже говорил, каждый вечер ко  мне  приходил Мандаро.  На нем была
грубая серая  накидка,  защищавшая его от вторгавшихся в утренние и вечерние
часы прохладных осенних ветров. Когда  я почувствовал себя  лучше, я поведал
ему о своих страхах.
     - Страх  - признак вины,- сказал  он.- Ты всегда  получал  удовольствие
там, где хотел. Теперь ты страдаешь, потому что твоя возлюбленная, возможно,
делает то же самое.  Не она причиняет тебе боль,  а  твой двойственный образ
жизни.
     Я замотал головой. Вызывать чувство вины было в традиции его ремесла.
     -  Нет,  нет, отец!  Дела  с другими женщинами облегчают мне  сердце. Я
никогда не занимался  любовью с девушкой, к  которой я не испытывал  никаких
чувств. Но эти чувства  никогда не  были  глубоки. Я противился  этому.  Они
пробудили во мне  эту любовь, которую я теперь отдаю Армиде.  Она  причиняет
мне некоторые  страдания, но  это  не изменяет моих  чувств к  ней. Но  меня
мучает  то, что ее  эмоциональный  склад  отличается от моего,  и  она может
влюбиться в кого-нибудь еще -  хотя бы  в де Ламбанта  - и ее чувства ко мне
остынут.
     - В таком случае  было неразумно  поощрять ее  дружбу с  де Ламбрантом.
Тебе нужно  было прямо высказать свое неудовольствие  этим, как  это сделала
она, говоря о твоих отношениях с другими девушками.
     231
     -  Нет,  нет...  понимаете,  одобряя  их дружбу,  я  создаю между  нами
атмосферу доверия В такой атмосфере они  не лягут  вместе в постель.  Но они
могли  бы сделать  это, если бы  я орал и  проклинал  их. И почувствовали бы
вину, поэтому постарались бы сохранить все в  тайне,  что усугубило бы вину.
Разве не так? Или я говорю ерунду? Кроме  того, откровенно говоря,  у Армиды
очень узкий круг общения, отче,  да и каким он может быть в этой семье? Если
ей хорошо с Гаем, я рад за нее и не хочу мешать этому. Я думаю, это разумно.
     - Я не  уверен,  что в  данных обстоятельствах  разумно  полагаться  на
разум.
     - Разум и  честь.  Человек  должен верить  во что-то. Я верю в разум  и
честь, и еще я верю Армиде и... Ох, скорее бы встать с этой кровати!
     - Перри, я пришел не только для того, чтобы говорить с тобой о любовных
делах.
     - Что ты имеешь в виду? Ты считаешь,  что они действительно  занимаются
любовью за моей спиной? Не может быть.
     - Я этого не сказал. Это уж твоя ревность заговорила
     - Да,  ты прав. Я веду  себя недостойно. Я всегда был высокого мнения о
себе, теперь что все в прошлом. И все мои подвиги ничего не стоят.
     - Надо приучаться жить без высокого о себе мнения