легким сердцем  и твердым намерением хорошенько  ему врезать за
столь гнусную ошибку. Я заметил, что Ла  Сингла шмыгнула в дом через боковой
вход. Я же  прошагал  через  двор, и вой  собак  знаменовал  мое прибытие. Я
предстал перед Кемперером на глазах дюжины свидетелей. Вода обличающе капала
с моих одежд на ковры. То была драматическая сцена.
     - Периан, дорогуша, какое горе! - Он всплеснул руками и запрыгал передо
мной,  скаля редкие зубы.-  Чтобы  не кого-то там,  а именно  тебя избили на
улице,  как  самого заурядного  ходока!  Что-то ты оплошал. Представляю, как
ржали эти  бессердечные  хамы, отправляя тебя поразвлечься с  рыбами.  Жаль,
меня там не было.
     - Извинения не помогут, Кемперер! Наши пути расходятся отныне и до  тех
пор, пока я не получу надлежащую сатисфакцию! Я знаю, что именно ты натравил
на меня своих головорезов.
     Последовала одна из самых ужасных  сцен в моей карьере. Маэстро схватил
меня за мокрый рукав и потащил в свой кабинет.
     - Идем  в  мою обитель, дорогуша, бедный утопленный солдатик, и обсудим
все без свидетелей, как и полагается джентльменам. Боже, даже перья на шляпе
поникли! Что уж говорить об остальном!
     Дверь в кабинет захлопнулась, он запер ее на ключ, продолжая говорить в
том  же  ерническом тоне, только  в глазах появились злобные искорки. Каждое
слово он подкреплял взмахом трости.
     - На твоем месте, свежевыстиранный ты  мой, я не стал бы питать иллюзий
насчет того, что мои головорезы напали на тебя  по ошибке. Они не ошибаются.
О нет, они учуяли бы тебя в любом маскараде, даже самом необычном.
     - Врешь, старый маньяк! Они приняли меня за владельца этой шляпы!
     -  Нет, рыбонька,  не обманывайся. Я  уже сказал тебе, что  мои люди не
ошибаются.  Вчера они следили за моей милой благоверной,- оскалу с  каким он
это  произнес,  позавидовал  бы  кинжалозуб,- вчера  в полдень, как  я им  и
приказал. Они видели,  как ты  уламывал эту распутницу зайти в свою  грязную
нору. Они засекли, как долго она там  оставалась, в  твоих гнусных объятиях.
Они все  мне точно доложили... В Малайсии мы  все под колпаком, не  так  ли,
водоплавающее?
     Завершая  каждую фразу, Кемперер так  свирепо  бил меня тростью, что из
одежды фонтаном летели брызги воды.
     - Но я не виновен, Поззи, поверь мне, старый извращенец, не виновен я.
     - Невинен, как петух! - Бац!
     - Я чист. Я никогда не прикасался к ней. Ты напрасно обвиняешь меня. Ты
свихнулся старый, ревнивый козел.
     - Такой я есть. Поэтому я приму все меры, чтобы рассчитаться с тобой  и
с  этим  кавалерийским  болваном,  у  которого  голова   забита  каретами  и
полуночными  похищениями.  Его  ждут  ужасные  страдания.  Я  заплатил  этим
бандитам за то, чтобы  они  сбросили  тебя в  канал,  и не напрасно потратил
деньги. Ты хнычешь здесь, а Мария плачет на улице.- Бац! Бац!
     Изможденный, я прислонился к двери и вытер лицо.
     - Какой ты негодяй! Тебя не волнуют ее оскорбленные чувства...
     - Да пусть хоть кипятком писает. Образумится со временем.- Бац!
     - Так  вот  что  я заслужил,  стремясь помочь  тебе.  А  ведь я  сказал
Лазионио оставить твою жену в покое, и вот как мне за это отплатили. Если бы
ты знал, как мне здесь все омерзительно...
     Он взорвался диким хохотом и исполнил что-то вроде джиги, когда отпирал
дверь.
     - Ну, ты в точности Карагог. Неудачник во всех делах. Не  преуспел ты в
роли любовника,  а солдату пришлось окунуться. Возможно, теперь  ты поймешь:
на сцене играть безопаснее, чем совать свой нос не в свои дела!
     Хотя я продолжал хорохориться, настроение мое было подавлено.
     - Есть же люди, глухие  к утонченным эмоциям других! Когда я выходил из
кабинета, то начал чихать. Кемперер при этом язвительно хихикал.
     Печально взглянув на него, я сказал:
     -  Холодная  вода в канале, видимо, сделала  свое дело. Я умру молодым,
как и Лазионио, которому суждено погибнуть в ущельях Прилипитских гор.
     - Брось это, беспутная рыбка! Только глупые  женщины верят гороскопам -
моя шлюшка-жена  оказалась глупее,  чем я  думал,  и попалась на  фальшивку.
Возьми себя в  руки  и прекрати  обливать мой  ковер. Ползи домой, обсохни и
запомни этот урок.
     Я был так подавлен и расстроен, что только спустя некоторое время - уже
далеко  за  полночь  - до  меня дошел  смысл его издевки по  поводу  ложного
гороскопа. Он  подкупил  Партере,  так же  как и тех громил, которые чуть не
убили меня.
     До сих  пор  картина  жизни представлялась  мне  исполненной светлыми и
радостными   красками,   но   это  бессмысленное  нападение  заставило  меня
задуматься  о  всеобщем  эгоизме  и, что  хуже всего,  о  своем  собственном
эгоизме.   Мир   повернулся   ко   мне  своей  мрачной   стороной,   и   моя
жизнерадостность  была  поколеблена.  Мне  было  страшно,  я  казался   себе
маленьким мальчиком, заблудившимся в джунглях.
     Но оставался еще и другой, добрый мир, хорошо изученный,  в котором мне
было уютно  и  покойно и  в  котором  я,  подобно  всем остальным гражданам,
занимался привычными делами: исполнял свою  роль перед заноскопом - мы почти
заканчивали драму о Мендикуле,- обдумывал, как заполучить обещанного  Джоном
Лазионио коня, посылал записки Армиде и ухитрялся чем-то набить желудок.
     Мандаро  успокаивал  меня,  Симли  Молескин  смотрел  с  подозрением  и
заявлял,  что на днях  я снова подвергнусь нападению, и что с такой жизнью я
скоро деградирую  до  положения  животного. Я  плюнул на  их слова  и  решил
провести вечер в  одиночестве на руинах бань Каллакаппо,  дабы размышлениями
залечить душевные раны.
     Массивные  стены бань стояли здесь на протяжении  уже нескольких веков.
Арочные  галереи,  своды, лестничные  пролеты  не поддались  разрушительному
действию времени. Повсюду обильно росли дикие лавровые деревья, мирт и кусты
вечнозеленой калины. С  опаской взбирался я наверх,  пока  не  достиг густых
зарослей цветущих деревьев. Здесь я расположился.
     Я  был  настолько  спокоен и погружен в свои мысли, что животные,  тоже
нашедшие здесь пристанище, вышли  из своих  укрытий и без  опаски шастали по
развалинам. Вверху в разрушенном портале устроила себе жилище пара древесных
снафансов, или  же проныр-хватачек. Вход в их убежище прикрывали ветки ивы и
лаврового дерева. Они вылезли  из своей  норы,  чтобы поймать последние лучи
заходящего солнца.
     Они были похожи на обычных  уличных орнигуанов,  но  крепче сложены. Из
всех  древнезаветных  зверей   снафансы  были  самыми  красивыми.  Маленькие
благородные головки сидели на  стройных  шеях. Моя парочка была занята едой.
Они срывали листья грациозными руками и  отправляли в рот.  Поскольку это не
был брачный сезон,  то  самец был такого же сочно-зеленого цвета, что и  его
подруга. Животы у обоих были ярко-аквамариновыми. На ее прекрасной коже были
заметны слабые полосы, но не было костяных щитков, украшавших самца.
     Через некоторое  время они заметили меня, но продолжали спокойно сидеть
с  благожелательным  видом.  Если  это,  как  утверждают ученые,  были  наши
отдаленные предки, от  которых берет начало  все человечество, то нам нечего
стыдиться.
     Эти и подобные им существа жили в полном согласии с собой и окружением.
Им не нужно было ничего доказывать. Тогда как...
     Я мечтал о великих делах. Им это ни к чему.
     На состоящейся  через два дня охоте в Джурации у меня будет возможность
завоевать славу, положение в обществе и Армиду.  Я  хотел  каждому  доказать
свое  мужество, что  я  способен на большее,  чем купание в грязном  канале.
Покалеченный прорицатель предупреждал, чтобы я плыл как можно сильнее, что я
и  делал.  Но я был  обескуражен  тем,  сколько  страданий мне уже  пришлось
вынести, практически  ничего не достигнув. Когда мой  отец выставил меня  из
дома, я  ушел  со  смехом и пережил эту  немилость стойко,  как  и  подобает
джентльмену.
     Подумав  об отце, я вспомнил, что после последнего  визита  я больше не
навещал его,  хотя  бы  для того, чтобы  узнать,  как  за  ним  смотрят. Что
поделаешь, жизнь есть жизнь...
     Вспоминал я и капитана Тускадийской кавалерии. Каково ему будет вести в
бой  свой полк в узких  ущельях Прилипитских гор, тогда  как полонившая  его
сердце дама останется далеко позади. Он был храбрый малый, и я надеялся, что
он переживет все  это и  никогда не  узнает,  как Кемперер его  обставил.  Я
пожелал  ему  одержать как  можно  больше  побед  над  веселыми  шлюшками  и
бородатыми турками.
     В листве  вокруг  меня  прыгали  и  щебетали птицы -  воробьи,  дрозды,
зяблики, которые прилетают в Малайсию в  конце лета. Становилось прохладнее.
Солнце скрылось за горизонт, оставив за собой роскошные краски заката.  Душа
моя всецело была захвачена великолепным зрелищем.
     Однако в темноте спускаться будет опасно, и  я поспешил вниз, пока  еще
было достаточно света.

ДРЕВНЕЗАВЕТНАЯ ОХОТА
     Летающие люди звонили в четыре больших колокола кафедрального собора. Я
проскакал к св.  Марку  на  своем Каприччио, привязал его  к коновязи позади
собора и  пешком направился к большому западному порталу,  где  ожидала меня
Армида. Она стояла у статуи в компании де Ламбанта, Бедалар и еще нескольких
своих друзей, которых я не знал. За этой группой видна была вторая - строгая
и  мрачная.  То были дуэньи - Йолария, Жетоне и  прочие.  Все они смотрелись
одинаково в серых платьях и шапочках с вуалями.
     Я поцеловал Армиде  руку,  заглянул в  глаза и  понял, что она  все еще
любит  меня. Конечно -  разве не была  она  воплощением ласки и  внимания по
отношению  ко мне  в  предыдущие  два  дня, когда  мы  вместе работали перед
заноскопом?
     - К вашим услугам, сударыня,- проговорил я.
     Я был краток, как и подобает человеку, начинающему новую жизнь и твердо
вставшему на  стезю  исправления. Остальным я отвесил поклон,  подмигнув при
этом де  Ламбанту.  Я  вообще-то  надеялся поговорить наедине с  Армидой. Но
ничего.  Будет  еще возможность. После  заутрени  нам предстояло  позировать
перед  заноскопом.  Поэтому мы просто  улыбнулись  друг другу  и  обменялись
любезностями.
     Настроение   было   приподнятое,   все  обменивались  доброжелательными
взглядами,  благодушно глядели на  летающих людей, собор и  толпу перед ним,
как  будто хотели поделиться  со всем миром избытком  молодости и  жизненных
сил. Но, может, все это тоже было всего лишь проявлением эгоизма? Де Ламбант
был в ударе. Обе девушки и их подруги благосклонно  принимали  его  шутки. В
знак  благодарности  я  улыбнулся де  Ламбанту:  он  давал  мне  возможность
притереться к новой компании.
     Заутреню  служили  в  честь открытия  сезона  охоты  на древне-заветных
зверей. Большая часть  знати  после службы отправится в  охотничьи домики  в
глуши. И даже  я, бедный актер, последую за ними. Но только завтра. Дай Бог,
чтобы мне хватило духу сыграть эту роль.
     Прибыла  семья  Гойтолы. Когда все  вышли  из кареты,  Армида  смиренно
подошла  к отцу. Эндрю Гойтола обвел всех суровым взглядом,  покосился и  на
меня. Затем он в сопровождении жены, обеих дочерей -  Армиды и младшей Лены,
двух  слуг  и дуэньи  проследовал внутрь собора.  По пути он что-то говорил,
изящно жестикулируя ухоженной, но вялой  рукой.  Похожим  образом  появилось
семейство Нортолини - Кайлус радушно приветствовал меня и де Ламбанта кивком
головы. Они  тоже  прошли внутрь, увлекая за собой Бедалар и Жетоне. За ними
последовали остальные друзья Армиды.
     На  миг  мы   остались  вдвоем  с  де  Ламбантом.  Мы  многозначительно
переглянулись.
     - Согласно семейному преданию, род де Ламбантов был некогда всевластным
в Тускади, но с тех пор сменилось шестьдесят поколений,- сказал де Ламбант.
     - Чиролам, чтобы  достичь  таких  вершин,  понадобится  еще  шестьдесят
поколений, если, конечно, мне не повезет в ближайшие несколько дней.
     - Что ж, войдем и помолимся за удачу.
     Когда мы уже погрузились в полумрак собора, он спросил:
     - Слушай, ты много получаешь удовольствия от жизни?
     - Не понял...
     Он ответил, как бы поясняя вопрос:
     - Мастер  Бледлор закончил  работу над бокалами. Старик сам  принес  их
вчера  вечером.  Они  совершенны.  И  сделал быстро. Надеюсь,  они  порадуют
Смарану. До нас дошли  слухи,  что этот Трейтор Орини пьяница и распутник, а
его  сестра  -  чистейшей  воды  проститутка.  Обнадеживающее   сочетание...
Ненавижу безнравственность в других людях, а ты?
     Внутри  собора  нас встретила  напряженная  игра  света  и теней. Снопы
солнечных лучей, проникающие сквозь высокие  окна,  рассеивались во мраке  и
едва освещали  плиты у подножия  огромной каменной чаши. Струи ароматических
дымов вздымались над серебряными и бронзовыми курильницами.  Ладан и фимиам,
горьковатый дымок тлеющей  коры  каскариллы, ванильный  запах  горящей смолы
стиракса заглушали  испарения человеческого скопища, заполнившего  все  нефы
собора. Мы зажгли  у  входа свечи, приложились  поцелуями к образу Минервы и
сквозь толпу протиснулись ближе к центру.
     Помимо  всего  прочего, собор  св.  Марко  славился  еще  и  знаменитой
алтарной  панелью  с  ее  великолепной резьбой.  С  амвона  Первосвященника,
находившегося  за  ней,  доносилось  поразительно  жалостливое  завывание  -
подлинный голос Высокой Релиши. В нем сочетались горестная жалоба  и любовь.
Наверное,  освещение   играло   шутки   со  зрением   -  прихожане  казались
невыразительной  массой, тогда  как позолоченные святые и сатиры, вырезанные
на всех колоннах от пола до самого купола, казалось, ожили. Они глядели вниз
взглядами  тяжелыми,  напряженными  или  безмятежными,  но  так  и не  могли
разглядеть в толпе ни малейших признаков покаяния. Для  большинства было все
едино-что  св. Марко,  что опера. И пока наводящие сон Воззвания  к Дуальным
Божествам возносились к украшенным рельефами сводам, де Ламбант и другие мои
друзья выискивали взглядами в толпе хорошеньких женщин.
     -...сугубо, о  Примирительница,  воззри на тех  из  братьев,  пришедших
днесь  под покровительство Твоих крыл, кои дерзновенно грядут наперекор всем
опасностям  охоты,- вопил Первосвященник,  обращаясь  к образу  Минервы.-  И
просвети  их, дабы восприяли они в сердце своем, что так же, как и  во время
оно  мир  был  создан  Сатаной,  так  по истечении времени будет разрушен он
Господом Богом... И дабы умилостивить Обоих, грядем мы убивать своих предков
и причащаться плоти их.
     И  пусть помнят охотящиеся, что Сатане обязаны мы  своим возникновением
и,  стало  быть, являемся  частью  Его замысла. Что до  зверей,  то  се есть
символы его проклятой крови,  и они так же обречены, как и все мы, обитающие
в ужасных чащобах вселенной. Позволь же, о  Примирительница, здесь и  сейчас
причаститься им Святой Плоти, дабы не погибнуть им без отпущения грехов и не
воплотиться в еще более непристойную форму сатира, гнома или древнезаветного
зверя, ибо эти  твари более  близки  к  Темному  Творцу и  всем его  ужасным
созданиям.   Помоги   нам   приблизиться   к  большему   Свету,  Тебе   лишь
принадлежащему, дабы  оказались мы достойны  быть в числе слуг  Твоих, когда
Всемогущий начнет битву за этот мир с Князем Тьмы.
     Зазвучали трубы, и прихожане принялись нестройно отвечать пастырю.

"НА ПОСОХЕ ЖРЕЦА ЗМЕЯ..."
     -- " ..есть чистый символ Бытия".
     -- "ГИГАНТСКИЙ ЯЩЕР, НАВОДЯЩИЙ СТРАХ..."
     -- "...- призыв покаяться в грехах".
     -- "СОВЫ РАЗУМНОЙ, КОРОЛЕВЫ НОЧИ..."
     -- "...ослепнут на рассвете очи".
     -- "МНЕ ОБЕЗЬЯНА КОРЧИТ РОЖИ,
     -- ПОСКОЛЬКУ ЗАВИСТЬ ЕЕ ГЛОЖЕТ..."
     - "...избавь меня, молю я, Боже, от участи быть на нее похожим".

     Когда я протиснулся  вперед, чтобы испить вина и принять облатку из рук
священника, рядом оказался де Ламбант.
     - Ты-то чего беспокоишься? Ты ж в охоте не участвуешь, Гай.
     - У  меня для тебя хорошие  новости, по крайней мере,  я думаю, что они
хорошие.  Отец  Бедалар по-прежнему такой  же  старый болван, но  ей удалось
устроить, что  меня взяли в  Джурацию музыкантом. Пока  ты  будешь совершать
свои подвиги в лесу,  поражая ленивцев и  роголомов,  я буду зарабатывать на
кусок хлеба пением.
     - Это хорошие новости. Там мне будет не хватать друзей. В таком случае,
на  тебя  ложится  забота  об Армиде. Постоянно будь рядом  с  ней,  по мере
возможности наблюдай за ней,  защищай  ее.  Я опасаюсь  некоего благородного
соперника...
     Мы прервали разговор, вслушиваясь в слова божественной литургии.
     -  Душа  и  тело... символы великого противостояния... Служба  все  еще
продолжалась,  когда  мы начали проталкиваться к боковому выходу. Де Ламбант
спросил:
     - У тебя что - серьезно с Армидой?
     - Кончай шутить,  Гай. В последнее  время я  сам не свой. Что-то во мне
изменилось. Ты не заметил?
     - Мы уже давно не виделись. Это все из-за Армиды?
     - Да. Я должен стать кем-то. Это трудно выразить...
     - Похоже на любовь,- он дружески похлопал меня по плечу.
     - Клянусь, я никогда больше не взгляну на другую женщину.  Ну... может,
и взгляну, но не более того. Я очень сожалею о некоторых своих поступках уже
после знакомства с Армидой. Но ради нее стоит стать другим человеком, не так
ли?
     - О, она великолепная девушка. И очень привлекательная тоже,- сказал он
беспечно.- Но  в Малайсии  полно хорошеньких девушек. Ты  меняешься коренным
образом, де Чироло. И не в лучшую сторону.
     - Ты главное присмотри за ней в Джурации, пока я буду отсутствовать.
     -  Такое доверие должно оправдывать. Я сделаю все, что смогу, для тебя,
раз это так серьезно.
     Скинув  с  души  камень, я  расстался с  де Ламбантом  и  направился  к
коновязи  за Каприччио, чтобы в  последний  раз  предстать перед  заноскопом
Бентсона.
     Я теперь понял, что значит иметь лошадь. Без  коня  нельзя считать себя
джентльменом. Отряд бравого капитана Джона Пе-легрино Сан-Лазионио (в  каких
диких  горах  лечит  сейчас  свою  сердечную  рану  храбрый  воин?)  лишился
замечательного зверя. И подумать только -  там ему была предназначена участь
вьючного  животного.  Конечно, надо  признать, что мерин слегка хромал из-за
нанесенной мечом раны.
     Каприччио был  довольно  высоким конем буланой  масти.  Норов и зубы  -
ровные.  В общем, капитан  оказал мне хорошую услугу,  я же взамен не сделал
ничего.
     Во  дворце  Чабриззи  был  полный  бедлам.  Прислуга  готовила   его  к
возвращению хозяев после долгого отсутствия.  Они выпроваживали своих взятых
на постой родственников, выбивали ковры, мыли полы и окна, чего не делали со
времени отъезда хозяев.
     Бентсон тоже  раскручивал свои дела. Мы  уже скопили немного  реквизита
для нашей  пьесы, не говоря  уже  о сменных костюмах; все  это  хранилось  в
пристройке. Теперь рядом с ней стояла ручная  тележка, которую Бентсон,  его
толстая старая жена  Флора и Летиция  загружали  уже  ненужными декорациями.
Бонихатч, подпирая колонну, болтал с Солли - толстым наглым парнем, который,
когда я подъехал и спрыгнул с лошади, разразился хохотом.
     - Никогда раньше не видел приличного коня? - спросил я его.
     -  Я  никогда  не  видел  орнигуана, скачущего  верхом!  Обратившись  к
Бонихатчу, я сказал:
     -  Принц  Мендикула,  это,  конечно,  твое  право  дружить  со  всякими
ублюдками, но они должны знать свое место, не так ли?
     Ничего не ответив, он подошел к лошади и фамильярно похлопал по седлу.
     - Экая  кляча, а? Вечно у тебя какие-то бредовые идеи. А сейчас ты  что
задумал, де Чироло?
     - Слушай, тебе не пора сменить свое вонючее от пота тряпье на приличную
рубашку? У тебя ведь есть одна.
     - Ха! Зависть говорит! Могу заметить, де Чироло, что я хорошо знаю, как
ты пытался соблазнить  мисс  Златорог, чтобы заиметь такую же рубашку, как у
меня.
     - А-а,  вот как  ты  получил  свою. Что ж, дерзай  дальше.  Что, бедной
шлюшке каждый раз приходится расплачиваться рубаш