. Должно быгь скромным
и оценивать себя трезво.
     -  Это,  может,  и хорошо, да только не для актеров и  художников. Лишь
высокая самооценка поддерживает их в невзгодах и помогает выжить.
     -  Ну,  что до невзгод, то к  тебе это не  относится.  Твоя карьера  на
взлете.   Ты  обладаешь   многими  мирскими  благами.  Тебе  следует  больше
задумываться о вечных ценностях - и скромность тебе в этом поможет.
     - Я всецело в ваших руках, отче.
     - Ничуть. Мои руки так же слабы, как и твои. В вечной войне Добра и Зла
каждый из нас не более чем пушечное мясо. Все, что мы  можем - это выбирать,
каких пушек держаться. И это решение нельзя принять раз и навсегда; его надо
принимать каждый день по тому или иному поводу.
     -  Ненавижу  принимать  решения.  Мне   хотелось  бы  быть  твердым   в
постоянстве. Но я так слаб.
     - Не надо недооценивать себя. Ты обладаешь смелостью, и твоя победа над
кинжалозубом -  яркое  тому  свидетельство.  В этом  смысле  никто  тебя  не
упрекнет.
     - Ты утешаешь меня, отче. Но когда я с Армидой, мне необходима какая-то
другая разновидность храбрости.
     232
     - Когда ты поправишься и снова  обретешь твердость духа, тебе покажется
смешным, что в этом деле нужна храбрость.
     В одном он  был прав: я  потерял твердость духа. И каждый  вечер мне не
давали уснуть дурные предчувствия относительно верности Армиды.
     Мои раны  постепенно  зарубцовывались. Около  меня  часами  сидела  моя
дорогая сестра Катарина.  Я погружался в грезы, а когда открывал  глаза, мне
приятно было  видеть  ее рядом со мной.  Она  сидела  и вышивала,  терпеливо
ожидая  моего выздоровления. Позже она  стала располагаться у окна, играя  с
Посейдоном или разглядывая вышитые ею гобелены.
     Cecipy  нельзя было назвать красивой. Она походила на отца. У нее  был,
как у отца, бледный цвет кожи и вытянутый подбородок. Но мне очень нравилось
выражение ее глаз, форма ее хорошенькой головки и нежный голос.
     Мы часто, хотя и сбивчиво, говорили  с ней о прошлом.  Но  я никогда не
рассказывал ей о волнениях и тревогах, связанных с Армидой.
     -  Я  так благодарен тебе, Кати. Как я  жалею,  что в последние годы мы
редко виделись. Скоро уже зима, я хочу, чтобы мы чаще встречались.
     - Я  рада,  что ты этого  хочешь. Я всей душой стремлюсь к тому  же. Но
есть силы, которые разъединяют людей вопреки  их  желаниям.- Она  как всегда
говорила тихо и покорно.
     - Мы сохраним душевное веселье, будем беззаботны и все преодолеем.
     Говоря о беззаботности, я не кривил душой; когда рядом была Катарина, я
в самом деле чувствовал себя беззаботным.
     Воцарилась  тишина,  только слышно было за окном  жужжание трудолюбивых
пчел. Одна  из  них  так  нагрузилась  пыльцой,  что не  могла оторваться от
подоконника, и Посейдон игриво тянул к ней  лапу. В ясном небе, не шевельнув
ни единым перышком, стремительно пронеслись птицы.
     Жестом указывая на них, Катарина сказала:
     -  Снова эти птицы  с раздвоенными хвостами  собираются  вокруг  башен.
Перед тем, как  отправиться в южные края,  они вьют  себе здесь гнезда.  Мне
всегда становится грустно, когда они улетают. Мне их очень жаль, и к тому же
это  означает,  что   прошел  еще  один  год.  Хотя  каждый  год  они  снова
возвращаются из какого-то таинственного места. Они никогда  не опускаются на
землю. Если они это сделают, то им никогда уже не взлететь. Все
     233
     потому,  что  у  них  нет  ног,  если,  конечно,  верить  Аристотелю  и
Тарзаниусу.
     -  Это  вертки.  Отец  рассказывал  мне,  что  они  прилетают  с южного
континента, покрытого льдом. Туда еще не ступала нога человека.
     - А он-то как об этом узнал?
     - Должно быть, из архивных записей.
     Катарина  взяла  белый  гребешок  и  принялась  расчесывать  роскошный,
песочного цвета мех Посейдона. Кот раздул грудь и замурлыкал так громко, что
заглушил пчел. Но глаз не открывал.
     Катарина, после некоторого молчания, издала смешок:
     - Я все пытаюсь представить, как выглядит страна, которую никто никогда
не видел.
     - Не так уж трудно. Мы сами живем в такой стране. Здесь все загадочно и
тайны не раскрыты.
     - Шутник ты, Перри. Готова спорить,  что это  строчка  из какого-нибудь
твоего романса.
     - Как  только я  произношу что-нибудь  глубокое и мудрое - или хотя  бы
осмысленное, -  так все  сразу  заявляют, что это цитата, из пьесы. Но пьесы
часто пишут сами актеры - сама знаешь, мы ведь парни толковые. И разве ты не
помнишь, что я в детстве был смышлен не по летам.
     -  Я помню,  как ты изображал перед нами живые статуи, а мы должны были
угадывать  -  кого  ты  представляешь. Ты  чуть не утонул  в  лагуне,  когда
изображал Тритона. А я испортила новое платье, тебя спасая.
     - Эта  жертва была принесена искусству. А  ты, Кати, всегда лучше  всех
угадывала, кого я имел в виду.
     - И Андри,  бедняжка, тоже была умница. Она приснилась мне недавно и во
сне тоже умерла от чумы, как в жизни. Ненавижу сны, которые кончаются, как в
действительности.
     Время  от  времени Катарина  очищала  гребень  от  вычесанной шерсти  и
сдувала ее с  пальцев.  Потоки  теплого  воздуха  подхватывали  пучки шерсти
Посейдона и уносили в окно.
     - Когда я не брежу, у меня сны приятные.
     - Посей, глупый  кот, смотри, как  ты  линяешь!  Жизнь  была  бы совсем
невыносима, если бы не сны. Я бы наверное вообще с ума сошла.
     Она сдула  очередную порцию  шерсти в  сторону окна.  Я подошел  к ней,
облокотился на подоконник, почесал кота за ухом.
     - Иногда полезно сойти  от чего-нибудь  с ума. Хороший способ сохранить
здравый рассудок.
     234
     Катарина посмотрела на меня.
     - Ты слишком легкомысленный. Ты думаешь, что весь мир создан для твоего
развлечения. В ее голосе слышался упрек.
     -  Никто  еще   не  доказал  мне  обратного,  хотя  в  последнее  время
развлечениями  и  не  пахло. Ты  сама  достаточно  беззаботна. Волпато  тебе
изменяет? Бьет тебя? Почему он так часто оставляет тебя одну в Мантегане?
     Она опустила глаза и ответила:
     - Я была очарована Волпато  и всем семейством Мантеганов еще в детстве.
Они  такие  неотесанные,  диковатые, как и  их старые замки  -  здесь, и  на
берегах Срединного  моря. Когда мне исполнилось восемнадцать, Симли Молескин
предсказал, что я выйду за кого-нибудь  из Мантеганов. Что  я и сделала, и я
все еще люблю Волпато.
     - Кати,  неужели  у  тебя нет собственной воли? У  этих треклятых магов
цепкая хватка, и они будут держать тебя в своих грязных лапах, пока ты их не
пошлешь подальше.
     -  Не издевайся. Вижу,  что  ты уже поправился.  Во всяком случае, рука
теперь не отвалится. Если хочешь, можешь уехать из замка  уже завтра. И я не
увижу тебя, пока ты снова не попадешь в беду.
     Я поцеловал ей руку и сказал:
     -  Не сердись!  Ты  такая добрая, и мне  нравится, как ты меня балуешь,
сестричка. Я постараюсь натаскать Армиду, чтобы она походила на тебя. Я уеду
завтра же, чтобы начать поскорее.
     Она рассмеялась. Нам было  хорошо  вместе, и  Посейдон  мурлыкал громче
обычного.
     Окно, у  которого  мы нежились  на  солнце, представляло  собой большую
амбразуру в толстой стене. Подоконник был достаточно широк, чтобы Катарина и
Посейдон могли сидеть  на  нем с удобством и созерцать  окрестности.  Отсюда
можно было держать на прицеле мушкета весь внутренний двор  далеко внизу. На
свинцовой   обивке  подоконника   некий  безвестный   поэт   нацарапал   две
посредственные терцины:
     Два мира зрю я здесь, у амбразуры:
     Внутри покоев - шум и суета сует, Снаружи - только небосвод лазурный.
     Двойной  в душе  запечатляют след Людских амбиций  хоровод  безумный  И
вечных истин негасимый свет.
     235
     Посейдон на коленях сестры перевернулся брюхом кверху и теперь в окошко
вылетали клочки белой шерсти.
     Нагретый полуденным солнцем воздух циркулировал в чаше двора, и ни одна
шерстинка,  подхваченная этим потоком, не  опустилась  на каменную мостовую.
Вихрь нес  вычесанную шерсть мимо конюшен, увенчанного  башенкой сеновала  и
высокой  сосны,  растущей  у  противоположной  стены, где были  ворота. Весь
колодец двора был заполнен этой странной метелью.
     Катарина даже вскрикнула  от удовольствия,  когда я обратил ее внимание
на это зрелище.
     Вертки трудились  неустанно. Шесть или больше пар пикировали с карнизов
и покрытых  свинцом крыш,  выхватывая из вихря клочки шерсти, чтобы устилать
ими гнезда. Долго мы созерцали  плавное  и величественное кружение прядей  и
стремительные, ломаные зигзаги вертков.
     - Когда выведутся птенцы, они будут тебе благодарны, Посейдон,- сказала
Катарина.- Они вырастут в роскошных гнездах.
     - Да, в этих  гнездах вылупится  первое  поколение  птиц, которые будут
любить кошек. Перемены грядут на крыши Малайсии!
     Когда мы, наконец, спустились  вниз, шерсть  все  так  же  кружила  над
двором, а птицы все так же продолжали растаскивать ее по гнездам.
     -  Давай  вечером  сыграем  в карты... Птицы такие глупые,  они  всегда
чем-то  заняты. Все  время в движении. Я никогда не  чувствую, что  время на
меня давит. А ты, Перри?
     -  Обожаю  бездельничать  - это  мое  самое  любимое  занятие. Но  меня
поражает, как это  ты ухитряешься не замечать гнета времени, когда ты одна в
замке.
     Она уклончиво улыбнулась и потрепала меня за рукав.
     -  Почему  бы  тебе  не навестить  нашего  мастера  фресок  -  Николаев
Фатембера? Он помешан на своем искусстве. Правда, сейчас он, как и его жена,
пребывает в меланхолии, но если ты его разговоришь, то не пожалеешь.
     - Так Фатембер  все еще  здесь! Когда я  последний  раз  его  видел, он
клялся,  что уезжает  без  промедления.  Кемперер говорил,  что  это один из
немногих современных гениев. Из непризнанных, правда.
     Мы вошли в крыло, где располагались комнаты Катарины. Дверь  открыла ее
милая темнокожая служанка Пегги. Катарина сказала:
     - Фатембер постоянно угрожает немедленно уехать.  Я скорее поверю, если
он пригрозит завершить работу над фресками.
     236
     - Думаешь, это возможно? Волпато платит ему? Она засмеялась.
     - Ты что? Чем платить? Именно поэтому Фатембер  так и живет  здесь, все
что-то планирует и ничего не завершает. По  крайней мере, у него и его семьи
есть  крыша над головой.  А  семья  все  растет...  Словом,  сходи  к  нему,
поболтайте. Встретимся вечером в часовне.
     Я всегда любил бродить по  замку Волпато. Я любил его закоулки, нелепые
лестничные  площадки,  бесконечные  лестничные  пролеты, подъемы  и  спуски,
неожиданные  переходы  от  камня  к  дереву,   от  великолепного  мрамора  к
облупленной  штукатурке,  его  благородные  статуи  и  позорное  загнивание.
Индивидуальностью планировки он затмевал даже дворец Чабриззи.
     Род Мантеганов обнищал  давным давно, в досторические времена. Мой зять
был последним представителем прямой линии, Джулиус и другие состояли с ним в
двоюродном родстве и были такими же нищими.
     Ходили приглушенные слухи,  что Волпато отравил своих  старших  брата и
сестру, Клаудио и Сапристу, чтобы  завладеть остатками фамильного достояния.
Клаудио  он  устранил,  нанеся едкую ^1;;лпту на седло его  жеребца, так что
злокачественный  гной проник  в  организм  несчастного  через анус и  достиг
сердца.  С Сапристой же разделался,  намазав ядом статую Минервы, которую та
имела  обыкновение  целовать во  время  уед) знных молитв,  и  стремительное
гниение распространилось внутрь через губы.
     Сам Волпато этих слухов никогда не опровергал  и не подтверждал. Вокруг
него роились темные легенды,  но он вел себя достойно  с моей сестрой и имел
хорошую  привычку надолго  уезжать из замка  в поисках состояния, за которым
гонялся где-то в варварских странах севера.
     Тем временем  замок на  берегу Туа  приходил в  упадок, а  его жена все
никак не становилась матерью. Но я любил этот замок и радовался, что дорогая
сестра так удачно вышла замуж. Единственной из де Чироло ей удалось войти  в
высший круг.
     Путь к апартаментам Николаев Фатембера проходил по галерее, где Волпато
выставлял  остатки фамильных сокровищ.  Их  было немного.  И  по  сумеречной
анфиладе комнат  шныряли  крысы.  Но среди  всякого  хлама  были,  например,
прекрасные,  покрытые синей глазурью терракотовые блюда из  земель  Ориноко;
бивни лохматых слонов с резьбой времен  последней антропоидной  цивилизации,
сделанной для правящего дома Ицсобешикетцихала; пергаменты, спасенные
     237
     предкамиВолпатоизвеликойАлександрийскойбиблиотеки  (среди  них  два   с
автографами основателя библиотеки Птолемея Со-тера) и портреты на шелке семи
александрийских   плеяд,  спасенные  оттуда  же;   сундук  с   карфагенскими
орнаментами;
     драгоценныеукрашенияработысказочныхкузнецовАтлантиды;
     сфера,  принадлежавшая,  как  говорили, Бирше,  царю Гоморры, вместе  с
короной      содомского      царя      Беры;      фигурка      жреца      со
све-тильникомизсокровищницьщарстваКарлеона-на-Уске;стреме-на        любимого
жеребца перса  Бахрама, великого  охотника и губернатора Медии; гобелены  из
Зета,  Рашка  и дворцов  ранней  династии  Неманиджасов,  вместе  с  мантией
Милютина;  лира,  кубок и другие предметы  Чанкрианского периода; прекрасная
дубовая панель с вырезанными фигурками детей  и животных - я очень любил ее,
говорили, что панель была вывезена  из далекого Лайонесса, перед тем, как он
опустился                 на                 дно;                 серебряный
медальонсногтембольшогопальцаоснователяДе^порта;другие
реликвии,представляющиеопределенныйинтерес.Новседейст-вительно  ценное  было
давным-давно распродано, проедено и пропито.
     Я остановился и наугад открыл обитый железными полосами сундучок. В нем
лежали  книги, обернутые в тонкий  пергамент.  Мое внимание привлекла одна в
расшитом футляре, украшенном рубинами и топазами. Названия у  книги не было.
Я  раскрыл ее и отошел в более светлое место. Это был сборник  поэзии. Стихи
были написаны  от  руки, видимо,  самим автором. Стихи  оказались невероятно
скучными одами  Стабильности  или  призывами к Музе.  Я перелистал несколько
страниц, и  мой  взгляд  упал  на более короткое  стихотворение  из  четырех
терцин, первые две из которых были нацарапаны на подоконнике в моей комнате.
В названии стихотворения упоминался зверь из родового герба на  арке главных
ворот  замка:  "Каменный привратник-пес  говорит".  Я прочел  заключительные
терцины:
     Но если для Небес закон  - свобода, То люди все рабы. И царство  боли -
Fix собственных сердцев и душ природа.
     Пусть даже разум высшей жаждет доли, Заглушит сей порыв  проклятье рода
и в склепы совлечет Свободной Воли.
     238
     Увы, Муза явно была глуха к призывам неведомого автора. Но  выражение в
стихах мысли, пожалуй, верны. Я в  общем согласился с заключенной в терцинах
моралью. Ибо все, что рифмуется, истинно. Я задумчиво вырвал эту страницу из
книги  и запихнул  в  карман  камзола, после  чего  зашвырнул томик назад  в
сундучок.
     За галереей  находилась круглая комната стражи,  из которой  спиральная
лестница  вела  на  крепостную  стену.  Когда-то караульная  была  отдельным
строением, но  век  за  веком  замок разрастался, появлялись  новые корпуса,
дворы и пассажи, и караулка стала  просто комнатой, сохранившей, однако, дух
некой обособленности. Под ее потолком метались два заблудившихся вертка.
     Из караулки я прошел в  старые конюшни, превращенные ныне в  резиденцию
семейного  художника  Мантеганов.  Студия Николаев  Фатембера  находилась  в
помещении бывшего сеновала. Детишки же его возились этажом ниже на  булыжном
полу бывшего хранилища упряжи.
     Я задрал  голову и позвал  Николаев. Спустя  секунду  в дверном  проеме
показалась голова Фатембера. Он  помахал  мне рукой и  начал  спускаться  по
приставной лестнице, одновременно заводя разговор.
     - Так-так, мастер Периан, почти  год прошел  - долгий срок - с тех пор,
как  мы  видели вас  в Мантегане.  Видит  Бог, это  негостеприимное место  -
одинокое,  мрачное,  холодное,  обнищавшее,  и  оно  кишмя  кишит  голодными
крысами! Что вас привело сюда? Не поиски же развлечений, будь я проклят!
     Я  объяснил,  что  болел  и  что  завтра уезжаю.  Природная  скромность
помешала мне упомянуть о кинжалозубе.
     Фатембер возложил тяжелую ладонь на мое плечо, другой же чесал себе под
мышкой. То был  крупный мужчина, кучерявая  борода свисала  с  его  тяжелого
лица, как вековая древесная губка со ствола поваленного дерева.
     - Ну да, Мантеган подходящее место  для болезни, это точно. Однако чумы
ты здесь не  подцепишь. Чума  любит жертвы  упитанные, в соку, а такового  в
Мантегане отродясь не  водилось.  Тут  даже тараканы не выживают  -  слишком
много сквозняков. Вот малярия - да, для малярии здесь раздолье. Но, конечно,
лучше малярия, чем чума.
     Он повторял слова  со  вкусом,  как  будто  кость обсасывал,  временами
мрачно поглядывая  на кучу своих ребятишек. Дети  окружили старую, костлявую
гончую и стегали ее плеткой. То
     239
     были  не  самые  упитанные дети  в мире  их -  ребра  просвечивались  в
прорехах грязных рубашонок.
     Хотя Фатембер  был человеком дюжим, как  и подобает  художнику, который
много времени проводит, анатомируя людей,  лошадей и древнезаветных  зверей,
каждый прошедший  год  ложился  бременем  на  его  широкие плечи,  понемногу
пригибал  его  к земле  и  добавлял  седины в  буйную  шевелюру и  горечи  в
выражение  лица.  Но взгляд  его  беспокойных  черных глаз  сохранял  Дикую,
магическую силу, а густые брови оставались черными. Я уважал его больше всех
своих  знакомых.  Может,  его жизнь была поражением, но это  было поражение,
достойное восхищения. Я был горд знакомством с ним.
     - Как продвигаются ваши фрески, Николае?
     - Как раз сегодня все закончил. Шучу. Все в  том же состоянии, в  каком
находились  в прошлый праздник Рогокры-ла, когда  вы  выступали  с труппой в
большом зале. Господь  не позволяет мне запечатлевать счастье принцев, когда
моя семья голодает - мои проклятые принципы противоречат порывам моей кисти.
Так что, ничего не меняется. Я  больше не могу работать  даром, и  - хотя не
хотел бы жаловаться вам на вашего зятя -  милорду Волпато лучше бы  заняться
приведением  в-порядок своих земель,  а не пытаться  возвеличить себя с моей
помощью. Все всегда возвращается к земле.  Используй ее как следует, и  твоя
жизнь наполнится. Забросишь землю -  и твоя жизнь  пройдет впустую. Конечно,
эти  истины легче всего постичь нам, голодранцам,  у которых даже цветочного
горшка собственной  земли  никогда  не  было. Дай  человеку  дюжину ферм, и,
возможно, ему трудней будет докопаться до истины.  Я же сейчас настолько  на
мели, что пришлось уволить парня, который мне небо раскрашивал.
     Говоря все это, Фатембер провел меня через боковую дверь в темный двор.
Он был одним из величайших  художников эпохи,  а  вот провел здесь почти зря
десяток лет и, кажется,  влип окончательно, без надежды  отсюда вырваться, и
жил,   работая   или   не   работая   над   фресками   Мантегана,  постоянно
экспериментируя с дюжиной других искусств  и  ремесел. Его беспокойный гений
был необуздан, агрессивен и сам себе создавал трудности.
     - Если у меня все выгорит с женитьбой, Николае, я позабочусь о деньгах.
     - Это  твое  "если" -  одно из самых разрушительных орудий Времени.  Ты
говоришь как  Волпато. Не  стоит...  И не  надо  удачно  жениться. Не  стоит
мужчине становиться объектом  насмешек  и зависти. Я,  по  крайней мере,  от
этого свободен.
     240
     Мы прошли  в  банкетный  зал  со  сводчатыми  потолками.  Окно с частой
свинцовой  рамой и резной фрамугой  открывало вид на оживленное  движение по
реке Туа. Построение  перспективы  и световое  решение незавершенных  фресок
Фатембера были рассчитаны на то, что фрески будут созерцать от этого окна.