утешает, что  она не
уродлива.
     - Армида  в роли Патриции... Вы,  конечно,  знаете, что мое искусство -
это моя жизнь.  Для меня сюрприз, что Армида, с которой я едва знаком, также
будет участвовать в вашей драме. Но, несмотря ни на что, я согласен работать
с вами ради созданного вами нового чудесного жанра.
     - Если  ты явишься сюда ровно в 8 утра, меня это устроит. В этом случае
у  нас будет  достаточно  времени  для  разговоров. Давай пока сохраним наше
предприятие в тайне. Воздержись от хвастовства, если можешь.
     Я сделал любопытное открытие -  старики  типа Бентсона, как правило, не
становятся мягче, если с ними говорить откровенно. Складывается впечатление,
что они  подозревают тебя в неискренности.  Эта черта  проявлялась и  в моем
отце. С людьми же своего возраста всегда можно найти общий язык.
     Но  на  следующее  утро, когда  я  появился  перед  Бентсоном,  он  был
корректен и  вежлив. На завтрак для меня был приготовлен толстый кусок хлеба
с   кровяным  пудингом.  Старик  даже  выдал  мне  из  собственного  кармана
полфлорина  авансом за  мою  будущую работу. Я  помог Бентсону,  его  жене и
Бонихатчу  загрузить   тележку  необходимыми  вещами.   На  ней  разместился
заноскоп,  тент,  несколько  пар сандалий,  костюмы.  Когда  мы  заканчивали
погрузку, подъехал  истинный хозяин.  Из  кареты  вышел сам  великий  Эндрюс
Гойтола.
     Атлетическая  фигура Эндрюса Гойтолы источала достоинство, движения его
были  величавы, а крупное  спокойное  лицо напоминало поблекшее море.  К его
панталонам у колен были пристегнуты оборки из цветного шелка. Белые шелковые
чулки гармонировали с  легкими лаковыми туфлями. Короткие волосы  охватывала
серая бархатная лента. Он неторопливо осмотрелся.
     Я поклонился. Бентсон отсалютовал и произнес:
     - Мы уже все погрузили, господин, и уезжаем.
     - Я так и предполагал.
     Гойтола достал  из  серебряной табакерки  щепотку  нюхательного табака,
поднес  к  ноздрям и  направился  через двор к нашему  заноскопу. Я напрасно
надеялся, что меня  представят.  Этого  не последовало. Меня утешал лишь вид
его  дочери   Армиды,   которая   грациозно   появилась  из-за   кареты.  Ее
сдержанность, возможно, объяснялась присутствием отца.
     Армида не выказала удивления от того, что  я буду играть вместе с ней в
драме "Принц Мендикула", скорее, ее больше интересовало собственное платье.
     Как и ее  отец, Армида была  разодета по последней  моде.  На  ней было
"простое", открытое  на  груди  платье  светло-голубого  цвета  с  длинными,
облегающими рукавами, которые чуть-чуть не доходили до прекрасных запястьев.
Когда   она   ступала,  краешек  ее  лодыжки  ласкал   взор.  Вокруг  Армиды
распространялся аромат чудесных  духов. Какой же  она была красоткой! Армида
была  дочерью  своего  отца,  но  черты,   которые  у  Эндрюса  были  скорее
свиноподобными,  в Армиде поистине вдохновляли:  особенно светилось ее лицо,
когда она, улыбаясь, произнесла:
     -  Вижу,  что  пока еще за вами не  захлопнулись  двери  монастыря  или
казармы.
     - Благословенный упрек.
     Погрузка  повозки  счастливо  завершилась,  в  нее  впрягли двух черных
длинноухих буйволов, которые  воспринял это  с  неудовольствием - с  их  губ
слетала  пена. Мы  двинулись в  путь.  Кто-то уселся  в повозку,  кто-то шел
рядом. Отец  и дочь Гойтолы вернулись к  карете. Бонихатч объяснил,  что  мы
направляемся во дворец Чабриззи, на другой берег  реки Туа, и что наша пьеса
будет поставлена там.
     Дворец семейства  Чабриззи  располагался в поразительно красивом месте,
недалеко  от  Мантегана, где  проводила дни своей замужней  жизни  Катарина.
Дворец  был построен на  гранитном основании гряды рыжевато-коричневых гор и
надменно возвышался над городом.
     Мы  въехали   в  заросший  сорняками   двор.  Около   замысловатого   в
архитектурном  плане фонтана играли уличные мальчишки. Со всех сторон на нас
смотрели непроницаемые окна. Справа над крышами громоздились горные утесы.
     Мы  разгрузили  повозку и расставили  декорации на каменные  плиты.  Из
кареты вышла Армида. Эндрюс Гойтола остался сидеть в карете, затем дал  знак
кучеру и, не говоря никому ни слова, отбыл.
     Бонихатч состроил гримасу Бентсону:
     -  Похоже на то, что Совет  пока не определился в отношении водородного
шара.
     - Может, и в отношении заноскопа? - мрачно пошутил Бентсон.
     - Я бы предпочла, чтобы вы не  обсуждали дела моего отца,-  вмешалась в
разговор Армида,- давайте начинать.
     Сначала  увели  буйволов  с  повозкой.  Затем  приступили к  сооружению
примитивной  сцены. Армида  в это время беседовала с  застенчивой  девушкой,
одетой  в рабочее  платье. Я присоединился к  ним и узнал, что это - Летиция
Златорог, маленькая белошвейка, приглашенная на роль Джемимы.
     Девушка  была несколько пресновата, но вполне  симпатична. Однако найти
менее  подходящую кандидатуру на предназначенную ей  роль было бы, наверное,
невозможно. Летиция была бледна,  ее  руки покраснели от непрерывной работы,
кроме  того,  ей  не  хватало  манер.  Казалось,  она  слишком  взволнованна
оказанной  ей  честью быть представленной актеру великой труппы Кемперера. Я
позаботился о том, чтобы предстать перед ней достаточно величественным.  Тем
не  менее как  только что-то отвлекло внимание Армиды, я  обнял  Летицию  за
талию, чтобы немножко ее успокоить.
     Я еще  сильнее  почувствовал, что  являюсь  единственным профессионалом
этой смехотворной труппы  и имею  все  права претендовать  на роль принца, а
значит,  и мужа  Армиды.  Я прекрасно знал, что  притворные страсти на сцене
часто трансформируются посредством гипнотической магии в подлинную страсть в
жизни. Представить Армиду в объятиях прохиндея Бонихатча было выше моих сил.
     Не  убедив  ни в чем  Бентсона, я отвел  Бонихатча в сторону и тактично
попытался объяснить  ему, что, поскольку именно мое имя  привлечет зрителей,
постольку я имею все права играть главную роль Мендикулы.
     - Думай  об  этой работе как  о  совместном предприятии,  в котором все
работают как один, не ради славы и  денег, а ради общего дела.  Или подобный
идеал не доступен твоему воображению? - разразился тирадой Бонихатч.
     -  Не вижу ничего плохого в славе, как в стимуле. Ты говоришь,  скорее,
как прогрессист, чем как актер. Он посмотрел на меня с вызовом.
     -  Да,  я - прогрессист.  Но не  хочу, чтобы ты, де Чироло,  стал  моим
врагом. Мы,  действительно, очень рады тому, что ты сотрудничаешь с нами. Но
оставь при себе свои экстравагантные манеры и любезности.
     -  Как ты  смеешь  так  со  мной разговаривать? Хорошая  трепка, думаю,
произведет на тебя впечатление.
     - Повторяю, я не желаю становиться твоим врагом.
     - Послушайте,  молодые люди,- вмешался Бентсон,- никаких ссор в момент,
когда  мы пишем  новую  страницу  в  массивном  томе  Малайсийской  истории.
Помогите мне разместить эти руины.
     Бентсон имел в  виду  несколько  декораций,  на  которых  был изображен
разрушенный город. Бонихатч и другие подмастерья поспешили на помощь.
     Засунув руки за плащ и напустив на себя вид в меру скорбящего человека,
я заметил Армиде:
     - Какое  древнее,  навевающее  меланхолию  место.  Что  стало с  семьей
Чабриззи? Они поубивали друг друга в приступе ненависти или  отправились  на
поиски затерянных в джунглях племен?
     - Бедные Чабриззи растратили несколько состояний, служа Константинополю
и Неманиджасу. Одна семейная ветвь приняла митраизм. Представитель другой  -
мой прадедушка - взял в жену  девушку из рода Гойтолы,  несмотря на то,  что
брак дворянина и дочери торговца был заведомо обречен на всеобщее осуждение.
Через двенадцать месяцев они скончались от  чумы, оставив сиротой маленького
сына. Поэтому их историю можно назвать, как ты выразился, меланхоличной. Как
бы там ни было, я люблю этот старый замок и часто играла здесь в детстве.
     -  Эта  новость  делает  окружение  более   теплым.  Бентсон  установил
декорации в ярко освещенной солнцем части дворика. Мы переоделись в соседних
комнатах, сменив одежду на театральные костюмы. Исключение было сделано лишь
для  Армиды, которая  настояла  на том,  чтобы остаться в своем  собственном
платье.
     - Грандиозно,- выражал  восторг Бентсон, хлопая в ладоши каждый раз при
появлении во дворике нового актера.
     Он начал расставлять нас, перемещая  по сцене, как стулья...  Бонихатч,
нелепый в  короне принца  Мендикулы, склеенной из блестящей бумаги, стоял на
краю  помоста,  жестикулируя  в  направлении  ближайшей  стены  и  декораций
разграбленного города. С пробковым мечом и в бумажной генеральской треуголке
я чувствовал себя полным глупцом. Я стоял за Бонихатчем. Армиду  с маленькой
блестящей короной на голове поставили рядом со мной.
     Как  только Бентсон  расставил нас в  соответствии  со своим планом, он
направил на нас заноскоп, отрегулировал  ствол и набросил бархатную ткань на
стеклянную панель в тыльной части аппарата.
     -  Никому не  двигаться. Ни  одного движения в  течение  пяти  минут, в
противном случае мы все испортим.
     Затем он обежал установку и снял  чехлы с  линз. Мы  стояли неподвижно,
пока мне это не надоело.
     - Когда мы  начнем  играть? - спросил  я. Старик выругался  и возвратил
чехлы на место, трясясь от гнева.
     -  Я  же объяснил, чтобы ты стоял неподвижно, без малейшего  движения в
течение пяти минут, а ты тут  же начал болтать. Пока солнце стоит высоко, мы
должны сделать максимально возможное количество картинок, но для того, чтобы
закрепить  каждый образ  на  подготовленных слайдах,  требуется пять  минут.
Чтобы  изображение было четким, вы должны быть неподвижны, как дохлые крысы.
Ты понимаешь?
     Я разгневанно возразил:
     - Когда вы распространялись о своих секретах, вы об этом не говорили.
     Армида и другие смотрели на меня с неодобрением.
     - Мы что же, проведем здесь весь день неподвижно, как статуи, в течение
каждого пятиминутного сеанса? Это не  имеет ничего общего с актерской игрой,
секрет которой заключается в движении.
     - Тебе  не  нужно играть.  Ты должен стоять именно как  статуя.  И  так
несколько дней. Поэтому тебе так хорошо  платят.  Нам необходимо подготовить
пятьдесят слайдов,  на  которых  будет  изображена  вся  драма  принца.  Ну,
подготовьтесь снова. На этот раз, де Чироло, ни слова, никаких движений.
     - Но вы приступили к работе, не дав нам  выучить или хотя  бы прочитать
роли. О чем эта история? Какая драма?
     - Не будь  глупцом, дорогой,-  вмешалась Армида,- мы не декламируем, мы
лишь  представляем наши образы в серии живых картинок. Когда в итоге драма в
слайдах будет демонстрироваться  публике,  Отто прокомментирует происходящие
события,  что  придаст слайдам  истинную  красоту.  Неужели  ты не понимаешь
принцип игры перед заноскопом?
     Бонихатч  и  Летиция   захихикали.  Я  замер.  Бентсон  снова  повторил
загадочные  манипуляции с машиной.  Мы стояли,  как  восковые  фигуры,  а он
отсчитывал время на больших песочных часах. Стоять неподвижно в течение пяти
минут  непростое  дело,  особенно на открытом  воздухе,  где  от  одной лишь
бездеятельности  возникает  желание  чихнуть.  В конце  первых пяти минут  я
собирался извиниться и покинуть мероприятие, несмотря на близость Армиды. Но
Бентсон казался таким довольным, когда упаковывал свой первый слайд в темный
ящик с матерчатыми стенками,  что у меня не хватило духу расстроить его. Как
бы там ни было, я был  счастлив,  что мои друзья, де Ламбант и Портинари, не
могли видеть этой профанации.
     - Отлично, превосходно! - кричал Бентсон.- А  теперь  мы сыграем сценку
внутри дворца - принц оставляет  свою возлюбленную принцессу, поручая заботу
о ней генералу Геральду.
     Я сделал движение по направлению ко дворцу. Бентсон поймал мою руку.
     - Чтобы исключить недопонимание, я должен объяснить тебе, да и  другим,
одну особенность.  Мощность заноскопа ограничена. Для  того, чтобы в  полной
мере  раскрылись  его  чудесные  свойства, заноскопу  требуется очень  много
света. Поэтому мы вынуждены играть все сцены на открытом воздухе.
     Из  дворца  вынесли  диван.  За  ним  повесили портьеру.  Таким образом
пародировался интерьер дворца. Этот  эпизод  пришелся  мне  больше по вкусу.
Бонихатч широко  развел руки  в  благородном жесте прощания. Я,  играя  роль
генерала Геральда, склонил голову и зажал в своей ладони  руку Армиды.  Пять
минут  пролетели незаметно. Я  с наслаждением ощущал  маленькую,  трепетную,
слегка вспотевшую  ладошку Армиды, напоминавшую мне о возможности обладать и
другими ее сокровищами. Этого было достаточно, чтобы я стоял неподвижно, как
утес.
     Бентсон  подал  знак  об  окончании  эпизода  и суетился  с  установкой
очередного слайда.
     -  Следующая сцена  снимается также  в  помещении, в сельской  таверне.
Принц Мендикула  встречается с Джемимой. Летиция,  сделай  шаг вперед,  чуть
больше надменности. Смотри выше или сквозь, да, сквозь него. Продемонстрируй
свое высокое  происхождение...  Надеюсь,  заноскоп  не слишком  нагрелся,  в
противном случае начнется выпадение солей.
     Все было готово. Бонихатч и Летиция замерли в напряженных позах - по их
мнению,   это  должно  было  свидетельствовать  о  высокородности.   История
свершалась  на фоне нескольких  безвкусных  декораций и сверкающего в зените
солнца.   Бентсон   бросал  такие  восхищенные  взгляды  на  кусок  бархата,
покрывающий  слайд,  как если бы все тайны  мироздания  находились  под ним.
Время остановилось. Мы с Армидой наблюдали за сценой в состоянии оцепенения.
Для зрителей минуты текли медленнее.
     Наконец  песок  заполнил  нижнюю  часть  часов,  и  Бентсон  объявил об
окончании эпизода. Актеры ожили.
     Бентсон вставил в заноскоп третий слайд и,  похлопывая по крышке ящика,
с мрачным видом сказал:
     -  Сегодня вечером  я зафиксирую  изображение  с  помощью  ртути.  Если
качество  будет  высоким,  мы  продолжим  работу  завтра.  Если  же  счастье
отвернется  от  нас, придется повторить  все сцены.  Пока  света достаточно,
сделаем еще один слайд. Между тем, чтобы занять ваше воображение  в процессе
работы, я  буду рассказывать вам историю нашей драмы, как я собираюсь делать
это перед зрителями,  если,  конечно,  мне разрешат  продемонстрировать  это
новейшее изобретение малайсийской публике.
     Утро, разделенное  на пятиминутные  отрезки, проходило незаметно.  Отто
Бентсон  читал  нам нелепую  историю принца Мендикулы, яркое солнце освещало
героев пьесы, бумажные короны и пробковые мечи.
     "Принц Мендикула, или Веселая трагедия принца и Патриции, переплетенная
с судьбами генерала Геральда и госпожи Джемимы",- объявил  Бентсон (имитируя
губами звук фанфар, чтобы создать впечатление грандиозности, соответствующее
моменту), совместное производство  актеров труппы Бентсона,  оператор - Отто
Бентсон  из Толкхорна,  под  любезным  патронажем Эндрюса  Гойтолы, которому
посвящаются все наши скромные усилия с благодарностью  и покорностью и т. д.
и т. п. в пределах возможности...
     Великий и прекрасный принц Мендикула, которого вы видите здесь во  всем
величии его молодости, силы  и положения,  только  что  покорил оплакиваемый
всеми, лежащий в руинах город Горику.
     Мендикуле помог его  генерал -  благородный, могущественный, обладающий
привилегиями  Геральд, который  является такой  же сильной  личностью, как и
принц. Вы  видите сами,  генерал Геральд стал  близким другом  и  советником
принца,  это воодушевило Геральда и  сделало  его фаворитом других уважаемых
лиц двора.  Перед вами Геральд и принц - они осматривают разрушенный  город.
Завоеванный ими город. Покорение чужих городов стало привычным для принца. С
ними вместе  жена Мендикулы -  прекрасная принцесса  Патриция.  Вы видите, с
каким восторгом она смотрит на поверженную Горику. Сердца покоренных жителей
тянутся к ней.
     В  этом  эпизоде  Патриция  говорит  своему  супругу, принцу,  как  она
очарована его  воинской доблестью. Он берет ее  руки  в свои.  Принц охвачен
такой любовью  к Патриции, что, не учитывая настроения горожан,  преподносит
город  жене  в качестве  дара, что  подводит итог  их совместной  трехлетней
счастливой жизни.
     Генерал выражает удовлетворение таким ходом событий. Он  объявляет, что
больше не будет участвовать в военных действиях. Это  присуще всем генералам
после окончания  сражений,  понимающим, что в следующий  раз  они могут быть
убиты на поле  брани. Генерал заявляет, что  повесит свое оружие  на стену и
женится на очаровательной девушке из Горики, которую он только что встретил.
Они  намереваются  жить  в  Горике  или  Патрицияграде,  так   вскоре  будет
называться  торжественно  переименованный несчастный город,  как  только его
улицы очистят от тел погибших.
     Среди всеобщего энтузиазма принц Мендикула оставляет  жену  Патрицию на
попечение   Геральда  и  отправляется  в  инспекционную  поездку  по   вновь
завоеванным  территориям;  вы  видите  на заднем  плане -  он  встречается с
высокородным  дворянством  и  с  крестьянами,  но  в  основном,  конечно,  с
дворянством.  Встретив  по пути деревенскую  гостиницу  у  озера,  Мендикула
решает  остановиться в ней на ночь.  Вот он входит в дом - обратите внимание
на пивные кружки, стоящие у окна,- и  встречает обворожительную,  загадочную
девушку, госпожу Джемиму, которая объявляет,  что она дочь земледельца, хотя
принц отказывается в  это  поверить. Он  считает,  что  такая очаровательная
девушка  не  может происходить из столь низкого сословия.  Как вы, очевидно,
заметили,  цвет волос у госпожи Джемимы черный, и  она смугла, в  отличие от
светлокожей и  светловолосой принцессы Патриции. Надеюсь, цвет волос девушек
передан правильно.
     Джемима  грациозно, но с  определенным волнением,  отклоняет ухаживания
принца. Он  воспринимает  отказ  как пощечину, заказывает  местного вина и к
концу  вечера  сильно хмелеет. К  счастью, принц  путешествует инкогнито,  и
никто не видит ничего особенного в том, что он пьян.
     В следующей  сцене раннее утро. Принц  Мендикула,  у которого голова от
похмелья так же тяжела, как у самого последнего крестьянина, раскаивается  в
безрассудном  поступке,  его   мучает  совесть,  когда  он  вспоминает,  что
пренебрег  женой,  покинутой в Горике. Мы наблюдаем  муки  совести -  сжатые
кулаки, взгляд  на небеса - принцу все больше не дает покоя мысль о том, что
Патриция, возможно, изменила ему,  уступив  ухаживаниям  генерала  Геральда.
Охваченный гневом, он скачет в Горику, несчастная жертва угрызений совести и
ревности.
     Прибыв  во дворец рано утром, он,  стуча шпорами  по  мраморным плитам,
проносится  по коридорам и обнаруживает, что его возлюбленная Патриция и его
генерал спят в своих спальнях в разных частях дворца. Спящая красавица - как
она прекрасна!  Эти чудесные  розовые щечки - ее всегда хорошо кормили, нашу
принцессу. Мендикула будит жену поцелуем и изливает на нее свою любовь.
     Когда  Бентсон дошел  в рассказе  до этого места, меня все больше стала
беспокоить моя роль.
     "Да, это великолепно,- думал я про себя,- для Бонихатча, играющего роль
принца.  Самые яркие сцены  с двумя женщинами написаны для  него.  А что  же
получу я, связавшись с этой шайкой  прогрессистов? Теперь  я понимаю, почему
государство  всячески притесняет их. Раньше или позже губы Бонихатча будут в
течение  пяти  минут,  которые   в  данных  обстоятельствах   покажутся  мне
вечностью, касаться  губ  Армиды,  исполняющей роль  спящей Патриции.  Этому
мужлану слишком повезло. Роль принца нужно было бы играть мне.
     А какое впечатление  я произведу на публику в качестве глупого генерала
Геральда, простодушно лежащего в кровати с закрытыми глазами и завернутыми в
белый платок  усами?  Это  не мой стиль - на актера, играющего дураков, и  в
жизни смотрят как на дурака".
     - Когда принц Мендикула  обнимает Патрицию  и