мной? Игара - идеальное место для безработных актеров.
     -  Я слишком занят, Пит.  Возвращаюсь от Кемперера.  Ты знаешь, как  он
заставляет актеров потеть, и нужно спешить к мастеру Бентсону  - он хочет со
мной посоветоваться.
     Пегий Пит опустил на несколько сантиметров одну бровь, понизил примерно
на столько же свой голос и сказал:
     -  Если  бы  я был  на твоем  месте,  я  бы  держался подальше от  Отто
Бентсона,  ибо  он  -  смутьян,  как  тебе,  возможно, известно.  Я  не  мог
удержаться от смеха при виде его лица.
     - Клянусь, я невиновен.
     - Никто из нас не может  быть  невиновным, если  кто-то думает, что  мы
виновны.  Бедняки должны быть благодарны за то, что они получают от богатых,
а не оскорблять их или замышлять их разорение.
     - Ты говоришь, что Бентсон...
     - Разве  я что-то сказал? - Посмотрев  вокруг, он  снова повысил голос,
очевидно, в надежде, что весь гудящий рынок услышит его.
     -  Я говорю,  что  мы, бедняки,  очень  многим  обязаны  богатым  людям
государства. Они могут обойтись без нас, а мы без них - вряд ли, не так ли?
     Поднятая  тема  лишала спокойствия  и Пита, и  всех стоящих  вокруг.  Я
двинулся дальше. Может,  все-таки нанести  визит  Бентсону?  Шагая  вниз  по
боковому переулку, по направлению  к улице  Выставок, я вспомнил,  как очень
давно Пегий Пит выступал в доме отца  на нашем семейном празднике. Тогда еще
была жива моя мать, а мы с сестрой были маленькими детьми.
     Кукольное представление обворожило нас.  Впоследствии, когда магический
ящик со сценой был свернут и унесен,  отец сказал мне: "Сейчас ты видел, как
работают традиции. Твой восторг объясняется тем, что кукольник не отклонялся
от комедийных форм, принятых много  поколений  тому назад. Таким же образом,
счастье всех живущих в нашем маленьком  утопическом  государстве  - Малайсии
зависит от сохранения законов, созданных очень давно основателями страны".
     Я  прошел  по  грязному  проулку, где  размещалось  несколько  торговых
прилавков,  которые  выглядели победнее,  так  как  находились в  стороне от
центра - собора св. Марко  и вблизи от таверны  "Темный Глаз". Все подходы к
таверне были до отказа забиты красномордыми мужиками, которые пили, галдели,
ругались,  получая от  этого  истинное наслаждение.  Вокруг пьяниц крутились
проститутки, несчастные жены, ослы и дети. Для них какой-то человек исполнял
на  шарманке  серенаду.  Его  любовница ходила  по кругу с  шапкой,  водя на
поводке красночешуйчатую рептилию, которая вальсировала  на  задних  ногах и
очень походила на собаку.
     К таверне примыкали  прилавки, на которых торговали  свежей селедкой, и
постоялый двор  - цель моего  путешествия. Я поднял фалды фрака до подмышек,
чтобы  пройти  не  запачкавшись,  поскольку рядом  двое  деревенских  парней
поочередно блевали и  мочились на ближайшую стену. Нависавшие этажи зданий и
выступавшие карнизы отбрасывали на  постоялый двор  глубокую тень. Пройдя  в
глубь двора, я наткнулся на Отто  Бентсона, который в рваной  меховой куртке
стоял  у  колонки  и  умывался. Его  бледные,  иссеченные  венами  руки были
уродливы, но это были руки ремесленника. Он сполоснул лицо, затем вытер руки
о  куртку и повернулся ко мне. За ним в  дверном проеме подпирали стены двое
молодых людей, внимательно меня рассматривающих.
     - Итак, ты изменил решение и, в конце концов,  пришел. Ты к тому же мне
надерзил. Ладно, молодость дается лишь раз.
     - Я случайно проходил мимо. Он кивнул головой, выражая согласие.
     - Глас  Народа  был прав,-  Бентсон рассматривал  меня, потирая  руки о
куртку до тех пор, пока я не почувствовал себя неловко.
     - Что такое твой заноскоп?
     - Дело подождет, мой молодой друг. Прежде всего, если ты не возражаешь,
мне нужно что-нибудь поесть. Я собираюсь в таверну, может быть, ты составишь
мне компанию?
     - Это было бы здорово. Я проголодался.
     В конце концов в старике чувствовалось достоинство.
     - Даже беднякам необходимо питаться. Те из нас, кто собирается изменить
мир,  должны  быть  сытыми...  Предполагается,  что  нам  нельзя  думать  об
изменениях  в Малайсии,  да.  Все же мы посмотрим,- он хитро подмигнул  мне,
затем указал на  нашего  предка, изображенного с распростертыми  крыльями на
вывеске таверны. - Чтобы здесь питаться,  требуются такие же челюсти,  как у
этого создания. Ты не против зайти в наш притон, де Чироло?
     Мы протиснулись в таверну, где Бентсона  знали и уважали. Быстро приняв
заказ, мрачная  девица принесла суп, хлеб, мясные  тефтели с перцем и кувшин
пива.
     Мы  принялись за еду.  Не обращая внимания на  толкотню  за  спиной,  я
целиком отдался этому процессу.  Через  некоторое время я глубоко вздохнул и
отказался  от  очередной  порции  пива,  которую  мне  собирался  предложить
Бентсон.
     - Хорошо  быть  иногда  сытым в  полдень,-  сказал  я,-  это  небольшая
перемена  в  жизни.-  Тут  я  слегка  задумался.-  Почему  я упомянул  слово
"перемена"? Сегодня, кажется, все говорят  о переменах - очевидно, заседания
Совета влияют на состояние умов.
     -  Да,  говорят,  но  разговоры -  это  ничто морская пена. Малайсия не
меняется, не изменилась за тысячи лет и никогда не изменится. Даже разговоры
о переменах остаются прежними.
     -  Не привнесешь ли  ты изменений  своим  заноскопом?  Бентсон  выронил
вилку, махнул  мне  рукой,  произнес:  "Тес", наклонился  вперед  и  замотал
головой.  В  результате  этих  одновременных  действий  мое  лицо  покрылось
непрожеванными кусочками перченого мяса.
     - Запомни, что говорить  о переменах пристойно и соответствует моменту,
однако любой  смельчак, решивший осуществить перемены на деле в нашем старом
стабильном  городе  (эта  фраза  была  произнесена  громко,  ради   внешнего
эффекта), закончит свой путь в реке Туа.
     Мы продолжали жевать в молчании.  Затем тоном, рассчитанным на то,  что
данное заявление может  представлять  особый интерес для  находящихся вблизи
стукачей, Бентсон сказал:
     -  Я работаю в  области искусства,  это  все,  что интересует  меня.  К
счастью, к искусству в  этом городе проявляют первостепенное внимание, как и
к религии. Искусство безопасно. В мире  нет лучшего места, где можно было бы
заниматься искусством, хотя,  бог его знает, почему оно не  приносит больших
заработков  даже здесь.  Но,  конечно, я не жалуюсь  на это. Как мне прожить
следующую  зиму  с  жадной   женой...  Давай  примемся  за  работу  в  нашей
мастерской. Работа - это прекрасная вещь, если она справедливо оплачивается.
     Через постоялый  двор  мы  вернулись в мастерскую, которая представляла
собой  мрачное  и  грязное место, заставленное всевозможным  хламом. Бентсон
сделал  неопределенный  жест  рукой.  Несколько  подмастерьев,   сидящих  на
скамейках, проявили к этому умеренный интерес. Некоторые жевали хлеб.
     - Твоя мастерская многолюдна.
     - Это не моя  мастерская. Меня могут завтра же  выбросить отсюда пинком
под зад. Это широкая сеть мастерских, самая большая в Малайсии, мастерские и
заводы по изготовлению стекла для большой выставочной галереи. Я полагаю, ты
бывал там. Галерея принадлежит семье Гойтолы, Эндрюса Гойтолы.
     - Водородный шар Гойтолы?
     - Это другое дело. Я нахожусь здесь  уже  в течение  нескольких  лет, с
того времени,  как  покинул Толкхорн вместе  с  семьей.  Есть  мастера  хуже
Гойтолы,  я  тебя  уверяю. Познакомься с Бонихатчем, он  также  иностранец и
хороший человек.
     Бентсон  указал  на одного из подмастерьев, который слонялся без  дела.
Бонихатч  был  моих  лет,  смуглый,   маленький  и  гибкий,  с   неаккуратно
подстриженными светлыми усами. Он поклонился, подозрительно рассматривая мою
одежду.
     - Новичок? - спросил Бонихатч.
     - Посмотрим,- ответил Бентсон.
     После такого загадочного обмена мнениями Бентсон показал мне  некоторые
свои   работы  в  присутствии   угрюмого   Бонихатча.  Небольшая   кладовка,
примыкающая  к  главной мастерской,  была заполнена картинками для волшебных
фонарей,  которые лежали на полках.  Отто  Бентсон  снимал  их  наугад, и  я
рассматривал слайды при свете мигающей масляной лампы.
     Многие  сцены  Бентсон нарисовал сам. Его  картины  были примитивны, но
очень  реалистичны. От  прозрачных  декораций  было  трудно отвести  взгляд,
несмотря на резкость красок  и  своеобразие перспективы. На одной  из картин
был изображен арктический пейзаж - человек, одетый в меха и сидящий в санях,
которые тянет королевский олень.  Все  это на фоне неба и в свете  северного
сияния, отражавшегося от ледника. Я рассматривал  картину  с  помощью лампы,
когда Бентсон заметил какую-то перемену в моем лице и спросил:
     - Тебе нравится? В молодости я совершил путешествие за границу северных
гор в ледяные земли. Это выглядело именно так. Совершенно другой мир.
     - Хорошая работа.
     - Тебе  знаком принцип изготовления  этих  картин-слайдов? Я показал на
штабель  стекла  и  длинный  стол,  за которым, используя различные  краски,
кисточками работали помощники.
     -  За исключением твоего гения. Мастер, других загадок  в  производстве
этих картинок для меня нет. Он покачал головой, не соглашаясь.
     - Тебе кажется, ты  наблюдаешь  процесс изготовления, но ты не знаком с
системой, позволяющей  создать данный  процесс.  Возьмем,  к  примеру,  нашу
географическую серию, которая  популярна  уже  много лет. Путешественники из
разных  частей света  делают  эскизы  сказочных мест, которые  они посещают.
Возвращаются ли домой в Византию, Шведский  Киев или Толкхорн,  или Тускади,
или куда-либо  еще. Там их эскизы наносятся на бумагу,  дерево или  металл и
поступают в продажу либо по отдельности, либо в виде книжек. Наша мастерская
закупает эти  книжки, и  мои художники превращают картинки в  слайды. Только
слайды являются  живым искусством,  поскольку  именно свет наносит последние
штришки на картину. Ты следишь за моей мыслью?
     - Да.  Я,  как  и ты, имею все  основания  называться художником,  хотя
работаю не со светом, а с движением.
     - Свет - это все.
     Он повел меня через тесный коридор, в котором по обоим сторонам  стояли
огромные листы жести, в другую мастерскую,  где среди вони и  дыма мужчины в
фартуках  создавали  волшебные  фонари.  Все  это  было  частью  предприятия
Гойтолы. Некоторые фонари были дешевы и непрочны,  другие являлись шедеврами
искусства: с рифлеными дымоходами и панелями из красного Дерева в бронзе.
     В  конце концов  мы  вернулись в цех художников  и стали  наблюдать  за
работой пятнадцатилетней девушки, переносящей пейзаж с гравюры на стекло.
     - Пейзаж переносится на слайд,- объявил Бентсон,- возможно, красиво, но
не точно. Как можно  четко  перенес  I  и изображение на стекло?  Недавно  я
придумал эффективный способ.-  Он понизил  голос, чтобы девушка,  ни разу не
поднявшая головы от рабочего стола, не  могла  расслышать его слов.- В новом
методе используется заноскоп.
     - Это революция в производстве и искусстве,-  впервые с момента  нашего
знакомства заметил Бонихатч.
     Схватив мою руку, Бентсон потащил меня в другую комнату, в которой окна
были завешены  тяжелыми  шторами.  У стены  стояло нечто вроде  музыкального
пюпитра с горящей лампой на нем. Рядом стоял  шар с  водой. В центре комнаты
находилось сооружение, очень  напоминавшее  громоздкое турецкое орудие.  Оно
почти целиком  было  сделано  из красного дерева  и  по  периметру  охвачено
прекрасной  бронзовой  цепью. Его  ствол  состоял из пяти кубических секций,
уменьшающихся по направлению к жерлу. Сооружение стояло на прочном основании
с четырьмя бронзовыми колесами.
     - Это пушка? - поинтересовался я.
     - Она может сделать  пролом  в стене самодовольства, окружающей каждого
человека, однако  это просто мой заноскоп, названный так  в честь  немецкого
монаха, который открыл принципы его действия.
     Бентсон похлопал по дулу:
     - В  стволе  установлена линза для собирания лучей света. В  этом  весь
секрет.  Специальная   линза   большого  размера.  Таких  линз  малайсийские
стеклодувы не производят.  Сегодня утром она была  доставлена  на  корабле и
только что  установлена. Когда Глас Народа  подозвал тебя, я как раз  держал
ящик с линзой под мышкой.
     Теперь Бентсон похлопал по заряжающей части.
     - Там  установлено  зеркало. Это  тоже секрет.  А сейчас я покажу,  как
установка работает.
     Взяв с полки картинку с пейзажем, он  установил ее на  пюпитр, повернул
фитиль лампы и пододвинул  аквариум с водой  так,  чтобы он  находился между
подставкой и лампой, а лучи  лампы сфокусировались на пейзаже. Затем Бентсон
плотно  задвинул  шторы и усадил  меня около заряжающего устройства. Комната
освещалась только светом от лампы.
     Я как будто сидел  за партой. Плоская поверхность парты была из стекла.
А  на  стекле чудесно  воспроизводился  пейзаж во  всей  своей  первозданной
красоте.
     -  Это  прекрасно,  Мастер.  Вы  можете  устраивать  здесь великолепные
представления с волшебным фонарем.
     - Это инструмент,  а не игрушка.  Мы  устанавливаем слайдовое стекло на
видоискатель  и  регулируем  ствол, что  изменяет фокусное расстояние до тех
пор,  пока  мы  не получим точный  размер картины,  необходимой для  слайда,
независимо от размеров исходной гравюры.  Затем мы можем с большой точностью
нанести краску на изображение. Я захлопал в ладоши.
     - Вы больше,  чем художник! Вы актер, как и  я. Вы берете бледные  тени
реальной жизни, усиливаете их, добавляете яркие цвета к восторгу зрителей...
Но зачем вам нужен я? Я не могу работать кистью художника.
     Он смотрел на меня презрительно, выпятив нижнюю губу.
     - Люди бывают двух типов. Либо они слишком  умны  и им нельзя доверять,
либо  слишком  глупы, что  подразумевает то  же. Я  не могу  понять, к какой
группе отнести тебя.
     -  Мне  можно  доверять.  Все  доверяют  Периану  де  Чироло,  спросите
Кемперера, когда-то вы  работали у него, он знает меня досконально. Его жена
также может сказать обо мне только хорошее.
     Небрежным  жестом Бентсон  остановил  мои словоизлияния  и  уставился в
пустоту, застыв в позе, которую я использовал, играя роль слепого Кедгори.
     -  Ну, хорошо, мне  нужен молодой человек  с  хорошей выправкой,  этого
нельзя отрицать... Чем больше стареешь, тем труднее даются некоторые вещи.
     Наконец он обернулся ко мне.
     - Я решил  довериться тебе, молодой человек, но предупреждаю, то, что я
скажу, не должно обсуждаться ни  с кем,  ни с самым закадычным другом, ни  с
самой любимой девушкой. Пойдем в выставочную галерею. Я объясню тебе принцип
моего изобретения и намерения...
     Бентсон поднял шторы, загасил  лампу и повел меня обратно в мастерскую.
Мы поднялись по  ступенькам,  прошли через дверь  и оказались в другом мире,
где  не было  беспорядка. Мы  вошли в галерею, стены  которой были уставлены
тысячами стеклянных  слайдов  на  специальных подставках.  Слайды  сдавались
напрокат по разным ценам в зависимости от качества и событий,  показанных на
них.  Длинные  ряды  из  20 или  30 слайдов изображали  героические  истории
прошлого,   катастрофы,  красочные  сцены   из  жизни   бандитов.  Последние
пользовались наибольшей популярностью. Хорошо  одетые люди  прогуливались по
галерее, рассматривая картины. Бентсон понизил голос.
     - Несмотря  на то, что это  место воняет аристократией, в нем  хранится
часть  культурного  наследия  Малайсии,  так же, как в государственном музее
графа  Ренардо.  Эндрюс  Гойтола эксплуатирует дешевый труд  - этого  нельзя
отрицать. Он классовый враг, если такие вообще имеются,  тем не менее он  не
просто  торговец,  но  и художник,  человек, обладающий  даром  предвидения.
Однако, вернемся к моему изобретению.
     В Бентсоне была загадочность, не соответствующая моей  открытой натуре.
Он подтолкнул  меня  в угол,  сказав,  что собирается прочесть мне лекцию  о
вещах, которых обыватели не разумеют.
     - От  ученых алхимиков до нас  дошли  знания о  том, что некоторые соли
определенным образом взаимодействуют  со  светом. Отсюда следует  вывод, что
часть солей выпала  с  солнца, а  другая -  с  луны.  Я разработал  процесс,
посредством  которого  определенная   смесь  йода   и  серебра  обеспечивает
закрепление  на  стеклянном  слайде  любого  размещенного  перед  заноскопом
изображения.  С помощью  другого  процесса,  в  котором задействованы  масло
лаванды и нагретая ртуть, происходит прочная фиксация изображения на стекле.
Это создание картины без помощи человеческих рук, мой дорогой де Чироло.
     Он улыбнулся и сразу помолодел на несколько лет.
     -  Почему  вы  открываете  мне  свои секреты?  Бентсон,  не соглашаясь,
покрутил головой.
     - Это лишь секрет  природы. Любой, кто захочет,  может  воспользоваться
им.  Ты  не представляешь  гнетущую  атмосферу  государства,  в  котором  мы
живем...
     - Я люблю свой родной город.
     - И поэтому как иностранец, я не имею права его критиковать? И все  же,
любые  научные достижения,  подобные  описанному  мной,  в  этом государстве
подавляются... В Малайсии отвергается справедливость и красота.
     Бентсон схватил с одной из подставок слайд и заставил меня поднести его
ближе  к  свету.  На слайде было  изображено извержение вулкана. По  снежным
склонам, оставляя  борозды,  неслись потоки лавы, и сквозь них  я смотрел на
одно  из самых красивых  лиц, которые когда-либо  встречал  в своей жизни  -
темно-золотистые  глаза,  красивая  переносица, сверкающая  улыбка, которая,
правда,  предназначалась   не   мне,  благородная  форма  головы,  черные  и
непослушные,  но  хорошо  уложенные  волосы,  перевязанные  голубой  лентой;
женщина, лицо  которой  материализовалось сквозь  вулканическое  извержение,
сначала  стояла  ко  мне  в  профиль,  затем повернулась  спиной,  и  я  мог
рассматривать лишь ее локоны и ленты. Но даже это было достаточно волнующим.
Никогда  в   жизни  я  не  видел  такого   восхитительного  профиля,  такого
оригинального очертания аристократического носа. Он был идеален.
     Чуть-чуть  опустив картину  с  изображением  Везувия,  я  посмотрел  на
фигуру,  которой  принадлежала  эта  сказочная  головка.  И хотя у меня была
возможность рассматривать ее только сзади, я заметил тонкую талию, роскошные
бедра и ягодицы, с которыми не могли  сравниться снежные склоны вулкана. Вся
обворожительная фигура была заключена в длинное шелковое платье абрикосового
цвета, достигавшее пола. Мои  эстетические чувства, возбужденные пропорциями
лица,  были  подавлены плотским желанием, и я решил приблизиться  к красотке
любой ценой.
     Во  время   всей  этой   сцены   Бентсон  продолжал  говорить  в  своей
эксцентричной манере,  ошибочно определив объект моего глубокого погружения:
"...этого прекрасного пейзажа никогда не касалась рука человека".
     - Я рад слышать ваши слова.
     - Эффект сочетания огня и снега...
     - О да, этот эффект...
     - Тем не менее это лишь копия копии.
     - Нет, в это я не могу поверить. Это, наконец-то, настоящий шедевр.
     - Ты льстишь  мне. Но заноскоп действительно может  копировать реальные
вещи. Он может имитировать жизнь без посредства искусства.
     Я поставил слайд на пол. Видение собиралось покинуть галерею. Возможно,
мне никогда больше не представится случай увидеть ее  снова и мое счастье не
будет полным.
     -  Вы  должны меня извинить, маэстро. Я  отдаю предпочтение жизни перед
искусством, так же как и вы. Занимайтесь своими делами, а я  буду заниматься
своими.
     Увидев, что я собираюсь уходить, он схватил меня за руку.
     -  Послушайте,  пожалуйста, молодой  человек. Я  предлагаю вам работу и
деньги. Глас Народа не может ошибиться. У тебя же нет ни работы, ни денег. Я
задумал  новое дело.  Хочу  закрепить  ртутью на  слайдах, именно так  я это
называю, всю историю не только  посредством  картины, но  и с  помощью живых
актеров. Это будет им