сех женщин, остальных
я  должен  оставить.  Это  дело  моей чести.  И  лишь  актерские способности
помогают скрыть мне внутреннее смятение.
     Он махнул рукой.
     - Я не играю.  Я  человек  действия. В мире любви  я теряюсь и презираю
себя за это.
     - Не презирать, а взращивать надо любовь.
     - Ненавижу ее. Я - солдат, а не  пижон. Вчера  я еще смеялся над ней, а
сегодня сам попал в засаду. Но та, которую я люблю,- о, зачем я выставляю на
показ свое горе? - уже замужем. Ее муж -  подлец и  развратник. Этот старпер
превратил ее жизнь в муку. И все же  по доброте души своей она льнет к нему.
Как будто  можно сочетать  браком  лед  и  пламя...  Может  ли  мужчина  так
самозабвенно любить?
     Подумав немного, я ответил:
     -  Я знавал  мужчин,  влюбленных  в  замужних  женщин. И каждый  из них
полагал, что именно эта женщина создана для него.
     -  Вы  ведете,  как  я  вижу,  декадентскую  жизнь.  Малайсия  прогнила
полностью. Что касается ее, то я весьма рад, что мой полк уходит... О нет, я
никого не хочу задеть. Меня просто обошли подобно тому, как телега оставляет
нетронутым место между колес. Давай пройдемся немного.
     -  Тебе  нравится  ходить?  Тебе,  офицеру  кавалерии, подобает  ездить
верхом. Ты должен жить лошадьми.
     Когда мы немного прошли вперед, он сказал:
     - Я люблю ее и клянусь, она отвечает мне взаимностью. Да, да, душой она
моя, но она не может покинуть своего древнего сатира.
     - Но  есть уйма женщин без древних сатиров. Конечно,  у  каждой из  них
свои недостатки. У женщины, которую я люблю, очень властный отец. Он...
     Я хотел направить наш путь к дому Кемперера,  но он вдруг остановился и
сильно сжал мою руку.
     -  Пойми,  здесь  особенный  случай.  Я  не бездельник  и не повеса.  Я
командую  отрядом,  посланным герцогами  Тускади для  освобождения Малайсии.
Завтра я  должен повести свой отряд  на север, чтобы опустошить тылы Стефана
Твртко.  Мы  должны выступить завтра. Откладывать больше нельзя. Я уже много
раз под  вздорными предлогами откладывал выступление.  Мой адъютант считает,
что я  свихнулся. Он прав. Завтра на  рассвете мы оседлаем лошадей и уходим,
иначе  конец моей карьере.  К вечеру я должен  получить залог  ее любви. Она
должна придти вечером, иначе мне конец. Я даже боюсь слишком сильно обнимать
ее из  страха нанести рану  ее нежному сердцу.  Помоги мне, де Чироло,  если
можешь.
     - Искусный адвокат помог бы тебе больше.
     - Нет, ты, де Чироло, моя необходимая защита. Мне нужен разведчик. И он
не должен быть  из моего  полка.  Такова тактика.- Он оценивающе окинул меня
диким и свирепым взглядом. Кончики его усов слегка вздрагивали.
     - Прорицатель-калека сказал,  что  ничего  хорошего мы  друг  другу  не
принесем. Поищи кого-нибудь другого.
     - Тогда слушай  меня. Я знаю  многое о тебе, но пока скрывал это. Ты не
такой  простой  парень, каким прикидываешься.  Я  наблюдал  за  твоим смелым
полетом  на  воздушном  шаре  из  Букинторо  верхом   на  черном  жеребце  с
серебряными  подковами. С  тех пор я  узнал  многое о тебе.  Я  знаю о твоих
интимных отношениях с прекрасной дамой, которая пленила мою душу.
     Все страхи,  предчувствия и проигнорированные  знамения бросились мне в
голову. И если бы не его стальной меч, я бы вынул свой деревянный.
     - Капитан...  в таком случае  мы смертельные  враги!  Так  это  ты  тот
молодой аристократ, о котором мне говорила Армида? Он уставился на меня.
     - Я не знаю  никакой  Армиды. Дама, о которой  я говорю,  посетила твою
казарму  только  вчера,  но  я, как джентльмен, воздерживаюсь  от  наведения
справок,  что  там произошло.  Мой  адъютант  наблюдал за  ней  издали.  Эту
божественную даму зовут  Синглой. Целомудренная и красивейшая повелительница
моих чувств.
     -  Да,  да,  понимаю...-  я  с  облегчением  вздохнул  и  подумал, что,
действительно, Ла  Сингла  красива.  Все  остальные  определения  -  иллюзии
мужчины, чье знакомство с женщинами ограничивается проститутками.  Армиде не
понравился  бы подобный тип мужчины. Но он  вполне мог  бы быть во вкусе  Ла
Синглы.
     - Теперь соображаешь, чего я добиваюсь?
     - Что ты можешь сказать о Ла Сингле? - Я первым  тронулся с  места.  Он
пошел рядом со мной.
     Он излил  мне свое  восхищение Ла Синглой. Он  обожал ее. Боже, до чего
банальны излияния  влюбленных идиотов! Я попытался разобраться  в  ситуации.
Рядом  со  мной  находился  тот  самый негодяй,  из-за которого  поднял  шум
Кемперер.  Он  сам пришел мне в  руки, как и Ла Сингла днем  раньше.  Что за
глупая "паршивая овца"!
     Я только начал обдумывать, каким образом извлечь из ситуации наибольшую
выгоду, как капитан тоже попробовал разрешить этот вопрос.
     -  Моя  несравненная  Сингла рекомендовала  мне  тебя,  де Чироло.  Мне
известно,  что  ты пользуешься расположением ее старого  мужа-деспота.  Даже
теперь ты,  вероятно, направляешься к их дому.  Я  же  должен выполнять свои
обязанности - полк перед походом  необходимо основательно  подготовить.  Это
неизбежная процедура.  Я хочу попросить  тебя о небольшой любезности. Сделай
милость, отнеси и  передай ей лично  мое письмо. Можешь мне не верить, но  я
страшусь этого омерзительного старика, к которому она привязана. Он способен
распространить ложь, которая может запятнать мое звание и честь. Иди к ней и
скажи, что я на грани отчаяния и жду ее решения.
     Он замолчал. Перья на треугольной шляпе подрагивали, как и его усы.
     - Продолжай!
     - От ее решения зависит, жить мне или  умереть.  Она должна определить,
оставаться ей с выжившим из ума стариком  или вступить в новую жизнь со мной
и моим полком. Это мой ультиматум. Передашь ей его?
     - Это все? - спросил я.
     - Мне больше  нечего  сказать. Передай  Ла  Сингле,  что  мой  пистолет
заряжен, и  даже сейчас - скажи ей ДАЖЕ СЕЙЧАС - я держу дуло у своего виска
в ожидании  ее благоприятного  решения. Я  сделал  выбор и  хочу  знать, что
выбрала она. Ты сделаешь это?
     - Что еще?
     -  Больше  ничего. Скажи моей  богине,- разумеется,  чтобы этот  старый
козел не  услышал,- что  сегодня  в полночь на Старом  мосту ее  будет ждать
карета.
     - Что еще?
     -  Ничего  больше. В полночь я буду в карете  с  пистолетом у виска,  в
ожидании, в надежде увезти ее отсюда.
     - Преследуя Твртко?
     - По этому маршруту на север пойдет полк, вслед за отступающим турецким
воинством. Ты поможешь мне?
     - Мне сообщить ей о ее свидании с тобой или королем Твртко?
     Он скривился, глаза его сузились.
     - Мне нужна помощь, а  не насмешки. Предположим, ты знаешь, что завтра,
возможно, погибнешь на чужой земле.- Ты бы веселился так сейчас?
     -  Наверняка,  я  бы   не  стал  на  сегодняшний  вечер  строить  планы
относительно женитьбы.
     Мы  остановились,  глядя  в упор друг  на  друга.  За его  спиной  была
каменная  стена.  Из-за нее за нами наблюдала чья-то древняя волосатая рожа.
Неужели за  нами следовал уродливый прорицатель? Мне  стало не по себе, пора
было заключить сделку с моим военным другом.
     -  У  меня  доброе сердце, капитан. Поверь  мне,  я  сочувствую  твоему
романтичному,  но затруднительному положению. И как у тебя, да и у других, у
меня есть свои трудности. Я хорошо отношусь к Ла Сингле. Ты искренен в своих
речах? Если бы ты в самом деле верил тому, что ты завтра погибнешь от кривой
турецкой  сабли,  тебе  бы следовало  молиться  в  церкви св.  Марко,  а  не
заказывать кареты к полночи.
     Он шлепнул себя по бедру.
     - Ты, Чироло, солдат  сейчас,  а не священник. Помни  об этом. Не меняй
роль. Ты доставишь мое письмо, убедительно и без лишних слов, или нет?
     - Отлично. Как солдат солдату. Я доставлю твое письмо со всеми деталями
твоего плана. Скажу о пистолете, карете, полночи и Твртко.
     - Можешь опустить Твртко. Не стоит пугать даму.
     -  Хорошо.  О Твртко не  буду.  Но  при одном  условии,  хотя  я  знаю,
благородные люди не принимают условий. Ты должен отдать мне свою треугольную
шляпу. Конечно, я  понимаю, что  тебе  трудно  будет сражаться и умирать без
нее.  Незапятнанная  твоя святыня обязательно  возвратит  ее тебе,  когда вы
встретитесь в  полночь на Старом мосту. Шляпа будет  нужна мне  ненадолго. К
этому часу она уже сослужит мне добрую службу, поможет кое в чем переубедить
Кемперера. Мы оба можем сегодня кое-что получить от него.
     Он схватил мою руку.
     -  Ты получишь мою шляпу. Что-нибудь еще? Ты  оказываешь мне  помощь  в
осаде ее сердца. Чем я могу отплатить тебе?
     -  Мне больше  ничего не надо - жди! Да, мне нужна  обученная спокойная
лошадь. Есть у вас в  полку какая-нибудь пенсионерка, слишком пожилая, чтобы
на ней гоняться за турками?
     - У тебя должна быть лошадь!
     -Да.
     -  Я имел  в виду -  разве у тебя ее  нет? Ладно,  вижу,  что  нет. Мне
никогда не  понять  горожан  -  я  вырос в  седле.  Договорились, будет тебе
лошадь. У нас полно вьючных лошадок.  Я укажу  тебе место,  куда  придти,  и
завтра  ты заберешь своего коня.  Только выйди пораньше, а  не  то  торговцы
пустят его на мясо - солдаты, знаешь ли, оставляют за собой долги.
     - Он черный?
     - У него четыре ноги. И этого достаточно.
     Он назвал мне адрес. Я в это время уже примерял его шляпу. Она мне была
как раз впору. Он убеждал меня, что я выгляжу ослепительно. Я прорепетировал
свою  роль посланника. Затем, пожав друг  другу руки, мы  расстались.  Отдав
честь, капитан Сан-Лазионио бесшумно отступил в тень аллеи и сгинул.
     Я  зашел  в одно  небольшое  заведение,  уселся  за  спрятанный от глаз
окружающих столик и глубоко погрузился в свои мысли, временами прикладываясь
к стакану и делая маленький глоток.
     Лошадь мне пообещали. Очень хорошо. Это  намного продвинуло мои дела. Я
был  в неоплатном долгу перед капитаном Джоном Пелегрино Сан-Лазионио. Делом
чести было отнести его послание.
     С другой стороны,  будет  ужасно, если Ла Сингла в самом деле сбежит  с
ним!  Какой  удар  для  театрального  искусства!  Это  немыслимо  для  меня,
Кемперера,  Малайсии! Вспоминая  ее вчерашнее  волнение,  я  решил, что  она
действительно приготовилась  сбежать с  этим галантным  капитаном.  Жизнь  с
Кемперером  временами  невыносима,  но и  скачки в карете по горам  тоже  не
назовешь  идеальной альтернативой. Все же ради  самой  Ла Синг-лы  я  должен
доставить послание ее любовника. Но...
     Необходимо прежде обговорить это дело с де Ламбантом.
     Бросив  горсть  монет на  стол,  я  пошел  к выходу. Мне польстило, что
официант, провожая меня до дверей, кланялся и называл "капитаном".
     Только  я вышел на  улицу, как на меня  набросились два  хулигана.  Они
заломали мне руки за спину,  не дав вытянуть меча. Я храбро боролся с ними -
отчаянно брыкался  и  звал на  помощь. Я  сражался, но  был  бессилен против
наносимых мне пинков и ударов по голове.
     Это  были не воры-карманники. Они не пытались ограбить меня  и смыться.
Напротив,  они потащили меня к каналу Вамонал. Я всеми силами сопротивлялся,
призывая  на  их головы  гнев Сатаны.  Я предложил им  заплатить,  чтобы они
только не испортили мой мундир, но мои слова не доходили до их ушей. Один из
них  своей  грязной  рукой  закрыл  мне  рот.  На  самом   берегу  канала  я
сопротивлялся  как  сумасшедший и почти  уже вырвался, но они снова схватили
меня и сильными ударами сзади сбросили в воду.
     Пенистая зеленая вода поглотила  меня. Я был в полном сознании.  Но  не
физическая боль терзала  меня, а боль  несправедливости.  Вода, илистый  мир
были воплощением затягивающей меня несправедливости. Это было невыносимо.  Я
почувствовал,  что жизнерадостная  часть моей души навсегда покинула меня, и
мне захотелось  только  умереть, утонуть, раствориться в  грязи.  Я коснулся
вытянутыми  руками грязного дна канала, решив больше никогда не  подниматься
наверх. Этот позор должна пережить только треугольная шляпа в перьях.
     Каждого  временами бьют.  Но была  предана  моя вера в людей и любовь к
ним; лучше бы меня убили,  лишь бы не ввергали во тьму кромешную. Моего лица
коснулись водоросли, я схватился за них и вместе с ними всплыл наверх. Прямо
на меня глядела каменная голова кинжалозуба. Изо  рта зверя торчало железное
кольцо. Моя  реакция  была  мгновенной,  и я  схватился за  кольцо. Выплюнув
грязную воду, я подтянулся к берегу. Теперь, когда опасность была позади, на
помощь  мне прибежали два официанта из таверны. Я лежал на гальке лицом вниз
и не давал им поднять меня. Я плакал.
     Какой-то  незнакомец  с  ближайшей  барки  выловил  треугольную   шляпу
капитана и  водрузил  ее мне на  голову. Они  посадили меня. Напавшие  давно
исчезли в боковой аллее. Вокруг меня росла толпа - работяги, какие-то типы в
передниках; одни смеялись, другие  волновались и негодовали - все глазели на
образчик немилости Фортуны.
     Я  не  мог вынести всеобщего посмешища.  Вскочив на ноги, я вырвался из
толпы и, придерживая шляпу, бросился  прочь. С  одежды ручьями  текла  вода.
Пробежав мимо кузнечных мастерских, я заскочил в заросший травой двор и упал
на сломанный  шлифовальный  круг.  Униженный  и оскорбленный, я закрыл  лицо
руками.
     В  моей  памяти возник  образ капитана Джона Сан-Лазионио. Он как ветер
несся по горным склонам вместе со своей Ла Синглой. Может быть, это он отдал
приказ этим ублюдкам, считая, что я имею виды на Ла Синглу? Даже  в нынешнем
мрачном расположении духа я не мог в  это поверить.  Возможно, за всем  этим
стоит Отто Бентсон? Тоже вряд ли. И тут я подумал о Поззи Кемперере.
     Это  могло быть  только его рук  дело и ничьих больше. Решив,  что жена
должна  остаться  верной  ему,  он  разнюхал  все  о  капитане  и  расставил
доблестному  офицеру  ловушки.  И его амбалы, которыми он  часто похвалялся,
ошибочно приняли меня за капитана Лазионио!  Почему  бы и нет? Разве не было
на мне треугольной шляпы капитана? Даже официант принял меня за вояку.
     К  тому же хулиганы  необычайно  глупы.  Замечательно.  Маэстро  должен
узнать о разбойном нападении его людей на невинного человека.
     Я  все еще чувствовал, что меня предали.  Несчастье опустошило меня; но
не лежать же остаток  дней на шлифовальном кругу.  Шатаясь, я встал на ноги,
отряхнул шляпу и побрел  к  Ароматному кварталу. В  сапогах хлюпала вода.  И
поделом  старой  лисе, если  он  потеряет  Ла Синглу. Сейчас  я исполню роль
подмоченного Купидона и тотчас вручу ей послание Лазионио о тайной встрече.
     "Как однако быстро сбылось предсказание  калеки-мага,-  произнес я  про
себя.- Они могут  предвидеть  события.  А  постель, которую  мы делим,  это,
конечно, ложе Ла Синглы".
     Конечно, мне, возможно, больше никогда не доведется в нем побывать,  но
я знал все прелести  этого рая. Противоестественно помогать другому человеку
войти туда,  в особенности тому,  по  чьей милости  тебя  бросили в  вонючий
канал.
     Что-то  уж   подозрительно   быстро   сбылось   пророчество.  Возможно,
предсказатель  сам  привел налетчиков  от  Кемперера.  Ходили  слухи,  что у
старого негодяя были такие же длинные руки, как у Высшего Совета.
     Пересекая площадь  Руппо, я остановился  и стряхнул со шляпы оставшиеся
капли воды.  На  другой стороне  площади, на  привычном  месте сидел  пухлый
молодой  астролог  Партере.  А  перед  ним  -  стройная  женская  фигурка  с
золотистыми волосами. Ла Сингла снова пришла к нему за советом.
     Я спрятался  за обломками капители  и  наблюдал  за  ней одновременно с
сочувствием  и  раздражением.  В  трудную  годину  она  поминутно  бегала  к
предсказателям,  напоминая  испуганного  ребенка, ищущего  утешения  у  юбки
матери. То, что она снова обратилась к  Партере, говорило о том, что капитан
посеял смятение в ее очаровательной груди.
     Астролог находился  в тени;  на Ла Синглу, как и вчера, светило солнце,
но оно не было таким ярким, как в прошлый раз.
     Но   как   изящны  были   ее  движения  и   выразительны  жесты!  Такой
неподражаемой  естественностью  могла   обладать   только  великая  актриса.
Наклонившийся к  ней астролог  тоже казался завороженным. Я  видел,  что они
разговаривали, но голосов  не  слышал.  Однако жесты Ла  Синглы  были  столь
красноречивы, что я понимал происходящее между ними, как будто сам находился
рядом.
     Она сказала  ему, что пришла,  как и  обещала, чтобы забрать заказанный
ранее гороскоп. С каким деликатным  выражением!  Ей  впору было  бы играть в
пантомиме, где не надо слов! Но все же по жестам я не сразу смог определить,
кому предназначался этот гороскоп.  И только когда Партере вытащил из рукава
лист  бумаги и  вручил ей, я вдруг понял, что гороскоп  был составлен на  ее
солдата. Она получала в руки судьбу Лазионио.
     Тут же  из  кармана,  привязанного  лентой к юбке,  Ла  Сингла  достала
серебряную монету. Она вложила ее в  ладонь астролога. Приятно  было глядеть
на пластику ее движений, когда  она  вытягивала руку вверх, чтобы дотянуться
до руки  астролога.  Партерелишь немного нагнулся, оставаясь  по-прежнему  в
кресле.
     Отступив чуть в  сторону, Ла Сингла развернула бумагу и впилась глазами
в написанное. О  непередаваемое изящество, с каким вдруг безжизненно поникла
кисть  ее руки! Какую гамму смятенных чувств отразило внезапно  побледневшее
лицо! С  какой  утонченной грацией была прижата  к прелестным губам  тыльная
сторона ладони - как  бы  с целью  подавить рвущийся крик. А это отчаянье во
взоре? А неподдельные слезы, струящиеся по бледным ланитам? Какое искусство!
Какой талант, господи!
     Далеко стоял я  от сцены, но жесты и мимика Ла Синглы так ясно передали
содержимое гороскопа, что я как будто сам его прочел.
     Ясно было, что  часы пребывания  капитана на сцене Театра  Теней  Жизни
сочтены. Ла  Сингла и  астролог  жестикулировали, глядя  сначала на  восток,
затем  на север. Ах,  Твртко,  беспощаден  твой меч!  Исполнены ненависти  и
коварства твои гяуры! И расставлены  уже засады в  Прилипитах  для тех,  кто
осмелится преследовать тебя! Увы, бедный Лазионио! Такой молодой! Так скоро!
И звезды так жестоко ополчились против тебя, как ты того и опасался! Смотри,
как страдальчески обхватила  голову твоя возлюбленная, как будто  не  ее это
голова, а отрубленная твоя!
     С  бледным  челом,  с дрожащими губами спрятала Ла Сингла  гороскоп  на
груди   и   как  безумная  бросилась   прочь.   Сцена  ухода  была   сыграна
безукоризненно, как и все,  что играла Ла Сингла, но - в последний миг - она
скосила глаза в сторону моего укрытия.
     Ну, я так и думал. Актриса до мозга костей,  могла ли она  не проверить
реакцию публики? Все это время она знала, что я за ней наблюдаю! Еще секунду
назад  я воображал,  что мрачные  пророчества Партере погонят ее прямиком  к
Лазионио.  Я уже  представлял,  как она  умоляет его  внять предостережениям
звезд  и остаться,  а полк пусть  себе выступает в полночь без командира. Но
нет, нет, не будет этого, теперь-то я уж точно знал.
     Оценивая ее последний взгляд, я пришел к выводу,  что она действительно
страдала,  но  это  не  мешало  ей  испытывать   удовольствие  от  прекрасно
разыгранной пантомимы. Это я мог понять. Не то чтобы здесь было поровну игры
и настоящих чувств, просто игра и реальность давно стали для нее одним и тем
же.
     Карета может спокойно уезжать в полночь, Ла Синглы в ней не будет. Свои
роли  она предпочитала разыгрывать перед публикой, способной по  достоинству
оценить ее волшебный дар. Кемперер  это мог,  а вот солдаты, заглядывающие в
глаза  смерти  где-то  в  недоступных  горах,-   сомнительно.  В  ее  натуре
артистический темперамент всегда брал верх над воинским чувством повиновения
долгу. Она любила,  она переживала,  она страдала - и у  нее хватало ума  не
делать  ничего  такого,  что могло  бы  положить  конец  этим  увлекательным
занятиям.
     Хотя я все еще не просох после  своих водных  процедур,  к Кемпереру  я
направился с