ли ее в
постель, трахни, спусти в нее". Она ударила меня по лицу.
     - Ты - животное! Ты сам толкал нас на это, а теперь вдруг ревнуешь.
     - Ты  уличена  во лжи и снова врешь! Что  касается ревности, в тебе или
Гае ее  не меньше. Ревность и собственнический  инстинкт ослепили вас обоих.
Я,  по  крайней мере,  пытался  подавить  свою  ревность.  Неужто даже  ради
сохранения чести вы не способны сдержать свою похоть?
     Она отвернулась и уставилась во двор, где развлекались гости.
     -  Сейчас  ты начнешь цитировать  что-нибудь из роли генерала Геральда.
Постановка  не  состоится, помнишь об этом? О Позоре  и Сострадании  мы  уже
поговорили. Теперь ты заводишь  речь  о  Чести. Интересно знать, к какой еще
добродетели ты обратишься?
     - У  меня есть честь, Армида, есть честь,- сказал я, пододвигаясь к ней
и поражаясь тому, что оправдываюсь я, а не она.- Ты обесчестила меня и таким
образом сыграла свою роль Патриции до конца.  Оставим пьесу.  Скажи, в  тебе
хоть  капля жалости  ко мне  осталась?  Нет,  ты  торжествуешь как  гарпия и
довольна своим распутством. И что нам теперь делать?
     - Сам для себя решай.
     - Еще раз спрашиваю, волнует ли тебя, что мне так плохо?
     - Я уже ответила. Сейчас мне больше по душе Гай.
     Она смотрела на меня с высоко поднятой головой и плотно сжатыми губами.
Запах ее пачулей болью отзывался  в моем сердце. Мне стало стыдно продолжать
ссору. Я все еще не мог поверить, что все мои страхи оказались явью. Но даже
и теперь я не  находил в себе сил, чтобы ненавидеть  ее; я был  в ее власти,
она же  для меня  - неуязвима;  по своей глупости я сам способствовал этому.
Подавленный, я повернулся, чтобы уйти.
     В дверях  стоял Гай.  Я  понял, что  у нее  с ним было назначено тайное
свидание.  Портинари каким-то образом  узнал об  этом.  Гай  слышал,  как мы
ссорились, и был очень встревожен.
     Его  трясло;  глаза стали  похожи  на  желе  из  черной  смородины.  Он
побледнел. Я презирал его.
     -  Периан, здесь какая-то ужасная ошибка,- сказал он.- Недоразумение. У
тебя с Армидой прекрасные отношения, я  не могу  не восхищаться вами.  Я был
уверен, что ты знаешь  о нас. Еще сегодня ты говорил, что доволен тем, что я
делаю для Армиды, помогая ей во всем, и что ты хочешь видеть ее счастли-
     267
     вой со мной.- Он протянул мне  руку.-  Я выполнил твое желание.  Я лишь
оказал тебе услугу, мой дорогой друг.
     -  Ты  подлый лжец! Ты переврал мои слова в  своих целях.  Какой  дурак
откажется от своей любви в пользу другого? - Ударом я отбросил его руку.
     - Я  - твой лучший  друг  и делал это ради тебя, чтобы не  давать твоим
соперникам увлечь Армиду. Ты ведь просил об этом. А теперь злишься на меня.
     - Ради меня, негодяй! Ты - мой соперник! Слабая улыбка мелькнула на его
лице, и он махнул рукой. Сзади к нему неслышно подошла Армида и взяла его за
руку.
     - В вопросах любви не  может быть  соперничества,- сказал  он  почти на
выдохе.- Мы все разные, и каждого любят за что-то свое. Тебе это известно из
собственного опыта,  который  не  так  уж  мал.  Я слышал, что он включает и
Бедалар. Я действовал только из любви к тебе и Армиде.
     Я чуть не лишился дара речи.
     - Как ты смеешь говорить мне это - ты опошляешь слово "любовь".
     - Успокойся, приятель. Ты говоришь  о любви.  Я знаю тебя и  твой образ
жизни.  Все  пропитано декадентством.  Не  ты  ли  постоянно  ухлестывал  за
подругами  Армиды?  У  меня  с Арми-дой - совершенно  другое: я  ее  глубоко
уважаю.
     - Я это знаю,- заметила она.
     Я   тщетно  пытался  понять,  как  он  ухитряется   сочетать   злобу  с
дружелюбием. Его лицо оставалось серым, а у нее  выступил густой румянец. То
и дело Гай повторял: "Думаю, мне нет необходимости оправдываться". И за этим
следовало  самооправдание.  С  некоторой  надеждой я повернулся  к  Армиде и
сказал:
     -   Послушай,   что  говорит  настоящий   мужчина.   Улавливаешь   хоть
какой-нибудь смысл в этом лепете? И ты можешь любить такого человека?
     Она вскинула голову.
     - О, он так хорошо говорит, и вся его речь правдива и благородна.
     Де Ламбант нервно засмеялся.
     - Шел бы ты лучше отсюда, де Чироло, и ради всех нас поразмысли о своей
жизни. Но помни, что  я все еще остаюсь твоим  другом. Через  несколько дней
мы, сидя у Труна, посмеемся над этим инцидентом.
     - И это все, что она для тебя значит?
     - Перестань подходить к себе с  одной меркой, а ко всем  остальным -  с
другой!
     268
     - Щенок, в тебе нет чести, ты обманул ее и меня.
     Тут я окончательно  взбесился и бросился  на него.  Я нанес по его лицу
два быстрых удара.  Следующий ему удалось отразить.  Крик Армиды еще  больше
разжигал  меня. Он поймал меня ударом  в грудь,  и я упал.  Но  тотчас снова
вскочил  и наносил удар за ударом. Мы уже дрались у балконного ограждения, и
я хотел сбросить  его с балкона, как вдруг чьи-то  руки схватили и растащили
нас.
     Лицо де Ламбанта  было в кровоподтеках  и  искажено от  ярости.  Я лишь
мельком  увидел это,  когда меня тащили  из комнаты.  Меня  толкнули, и я по
ступенькам  полетел  вниз.  Какие-то другие люди, вероятно,  слуги  схватили
меня, пинками  вытолкали во  двор  и вышвырнули на улицу. За мной захлопнули
ворота, а я растянулся на мостовой, издавая громкие стоны.
     Не  успел  я  опомниться,  как ощутил прикосновение других рук.  Обилие
питья  и  еды  на  свадьбе  привлекло  сюда  множество нищих  и  бродяг. Они
терпеливо ждали,  что  им  подадут,  и  первым подарком им оказался я.  Меня
подняли и перевернули вверх ногами.
     Грязными руками  они шарили по  моим карманам, срывали мой  новый плащ.
Они  забрали все мои мелкие  монеты. Затем сорвали мой великолепный  костюм.
Неплохо они за него выручат на базаре.
     Нищие  отошли  в  сторону  и  наблюдали  за  мной.  Я лежал  совершенно
обессиленный.  Затем,  как  по сигналу,  они повернулись  и побежали  прочь.
Темень поглотила их.
     Некоторое время я сидел в канаве, обхватив руками голову.  Потом встал,
пошатываясь, подошел к  стене.  Меня вытошнило, и я  снова упал  на  колени.
Заставил себя подняться и побрел в сторону Старого Моста.
     Так,  сказал  я  сам себе,  я сыграл  роль генерала.  Теперь была  роль
принца. Ему, по крайней мере, судьба подарила смерть. Жизнь -  грязное дело.
Нужно признать это. Познание убивает.
     Чуть позже,  ближе  к полуночи  или к  рассвету, я  оказался у моста  и
облокотился на парапет, глядя на темную воду. Я почувствовал холодную дрожь,
как будто эта темная  ледяная вода текла в моих жилах. Я готов был слиться с
этим текучим мраком.
     Меня вернул к действительности  прерывистый  скрипучий звук. Неимоверно
унылый скрип то прекращался, то начинался  снова. В  нос  ударила вонь.  Это
ночные уборщики занимались чисткой сортиров.
     Мне  снова стали слышаться голоса моих недавних мучителей. Они говорили
мне, что умереть - это всего лишь красивый жест,
     269
     такой же фальшивый, как все вокруг. Но я уже  не мог больше продолжать:
не потому, что Армида была  с каким-то мужчиной и уступила  ему - и, судя по
ее словам,- уступала больше, чем мне, а потому, что этим  человеком оказался
мой лучший друг. Она сделала нас врагами.
     И обиднее  всего - их утверждения, что обман вовсе не был обманом.  Что
еще может быть более жестоким?
     Нудный   скрип  приблизился,  как   будто   сама   улица  поднялась   и
прогуливалась.  Вскоре появилась скрипучая повозка с  единственным  фонарем,
который тускло освещал  дорогу. Я лежал, вытянувшись на парапете, и уборщики
в  капюшонах и с прижатыми к  носам букетиками цветов - защита от  вони - не
заметили меня.
     Да, был этот позорный  эпизод с  Бедалар. Но  я же  был почти вне себя,
героем.  Кроме того,  де  Ламбант не  имел  к ней таких серьезных намерений,
какие у меня были к Армиде. Я много раз раскаивался  в  этом. Но  меня снова
заставили страдать, как  будто  раскаяние  ничего не  значило.  И  кто?  Те,
которые сами, и не однажды, совершали грехопадение.
     Я  пробовал  подсчитать, сколько раз  они были вместе и  впадали в этот
грех.  Как часто  я дружески  разговаривал с  ними, наверняка,  сразу  после
тесного единения их обнаженных  тел?  Сколько раз я винил тебя в недостойных
подозрениях относительно этой пары.
     Телега  остановилась  на  дальнем  конце  моста.  В  старом  контейнере
разожгли костер. Едкий дымок потянулся к месту, где я лежал, устремив взгляд
в пучину вод.
     Меня тошнило от одной мысли об Армиде и этом презренном самце - но я не
мог избавиться от любви к ней.
     Мои  мысли  носились, как  летучие мыши,  по  темной  комнате,  от стен
которой  эхом  отбивались слова, позорившие  меня, позорившие  тех,  кто  их
произносил. Если бы только Армида выразила хоть на йоту сожаления...
     Нет, я не могу жить с таким позором. Не могу быть в окружении негодяев.
Я получил дар, обещанный магами: знание, которое состарило меня.
     Я переместился на нижний парапет моста и приготовился броситься в воду.
Я не знал, где нахожусь. Вид сточных вод подсказал мне, что они текут из-под
огромного Дворца Епископов.  Теперь  эти черные равнодушные  епископы  будут
молиться о моей душе.
     По  воде  что-то  плыло.  Неясный  свет  находящегося  недалеко  фонаря
позволил мне все  же различить плывущую по  воде человеческую ногу. Я замер.
Поток медленно понес ее прочь.
     Я  снова собрался. Темные  воды несли еще один  предмет. Он  держался у
самой поверхности и весь был обвит водорослями. Я
     270
     застыл в  оцепенении.  Это  была голова  человека.  Водоросли оказались
волосами. Лицо было мертвенно-белое. Рот открыт. На мгновение голова всплыла
на поверхность.
     На  меня глянуло искаженное безмолвным криком лицо Отто Бентсона. Поток
увлек ужасный предмет за пределы видимости.
     Я присел на  парапет. Где-то  закричала сова,  ей  ответила  другая.  Я
услышал сочувственный голос:
     -  О, Периан,  радость  моя, ты здесь! Ее  руки  обвили меня. Я  не мог
отвести взгляд от водной глади. Мне никого не хотелось видеть.
     - О, Перри,  когда я услышала, что тебя выставили, я пошла искать тебя.
Мой бедный  херувим! Что ты  тут делаешь? Нельзя  тебе оставаться  здесь.  Я
помогу тебе дойти до дома.
     Я  медленно  оглянулся. Я не  желал,  чтобы  меня успокаивали,  даже Ла
Синглу  я не  хотел  видеть  в  эту минуту. Но она  держала меня в объятиях,
прижавшись щекой к моему лицу. Она шептала мне, что проводит меня домой.
     - Где я?
     - На  Старом Мосту, в нескольких кварталах  от  твоего  дома. Там  есть
теплая постель. В ней лучше, чем в грязной воде Розового канала.
     -  Меня предали моя возлюбленная и /яой друг.  Я не могу вынести этого.
Душа омертвела, пусть и плоть станет мертвой.
     Она хихикнула, нежно обняла меня за шею и поцеловала в висок.
     -  Я  не  знала, что ты так  наивен,  Периан. Идем.  Такие неприятности
случаются  очень часто - из  них состоит наша жизнь.  Ты же  знаешь, что мне
пришлось выстрадать.
     - Не могу говорить об этом, раз в жизни столько зла.
     - Говори, тебе нужно высказаться.
     - Женщина поплачет немного и скажет, что она не хотела причинить зла, а
друг  попросит  прощения  за  свой  свинский  поступок  и  скажет,  что  его
соблазнила красота женщины  и т.д. Затем оба поклянутся, что они не повторят
ошибки - в течение месяца, конечно...
     ...Все путем.  Но эти двое неуклюжих  любовников с момента раскрытия их
обмана начинают вести себя еще более оскорбительно. Они теряют честь...
     Я мог утонуть в слезах от унижения.
     Она хлопотала вокруг меня.
     - Это от боли. Пойдем отсюда. Здесь не место для того, чтобы...
     Я обнял ее и огляделся.
     271
     Прокричал петух, крыши  осветились первыми отблесками рассвета. Я узнал
это место. Я был здесь  раньше, не  очень давно, в это же самое время с моим
так называемым другом де Ламбантом.
     - Отведи меня домой,- сказал я.
     Когда мы шли, я все думал, хочет ли она переспать со мной. Я не могу, я
весь иссяк. Лучше бы я отправился вслед за Отто.
     Ла Сингла вела себя благоразумно. Всю дорогу она разговаривала со мной,
рассказала,  что  Поззи  встретил  среди  пришедших из Вамонала  свою старую
любовь и ее Ла Синглу не будет искать. Что люди то и дело занимаются любовью
с  теми,  с  кем  они   не  должны  этого  делать,  но  жизнь  от  этого  не
останавливается, потому что любовь это всего лишь игра.
     - С чувствами нельзя играть.
     - Дорогой Перри, ты знал, что Гай занимался любовью с Армидой, пока  ты
залечивал  свои раны. Не  мог  же ты этого не знать. Так все делают. И ты бы
так поступил.
     - Но это же бесчестно! Она засмеялась:
     - Ты очень много говоришь о чести. Армида,  должно быть, устала слышать
эти проповеди в своем доме. Возможно, поэтому она предпочла негодяя.
     - Не  будь хоть ты против меня. Я  не оправдываю себя, поверь  мне,  но
вина де Ламбанта несравненно больше.
     - Не пытайся  изменить свой характер, дорогой. Я свой знаю очень хорошо
и  не думаю  о его  изменении.  И я  довольствуюсь  им, и  спокойно переношу
неприятности, которые он на меня навлекает.
     - Теперь в тебе говорит добродетель.
     - Ты, как и я, прирожденный  актер. Мы очень  похожи, дорогой Перри. Ты
почти мне брат - хотя я обожала моменты кровосмесительной страсти с тобой.
     -  А я  говорю,  что  изменю свой характер. Ты  мне дорога и ты честна.
Другие не знают сами себя, а надо мной смеются. Как  прав был Отто Бентсон -
Малайсия  загнивает, наступило  время  для перемен. И я  стану  другим,  моя
Сингла. Обязательно!
     - Хорошо, хорошо, но сначала выспись. Вот твоя дверь. Мы поднимались по
лестнице, знакомые запахи окружали нас в темноте.
     Наверху  из-под двери  виднелась полоска  света. Во мне снова поднялась
волна  страха.  Все  люди были  мне  врагами.  Не  подослал  ли  де  Ламбант
каких-нибудь головорезов,  чтобы они избили меня, как  это сделал  Кемперер?
Полчаса назад  я уже  готов был успокоиться  на дне реки, но  избиение - это
нечто другое.
     272
     А может, это Армида, на которую снизошло покаяние, и она  полна желания
сбежать со мной в чужой город?
     - Кто там? - крикнула Ла Сингла. Голос изнутри ответил:
     - Друзья Чироло.
     - У меня нет друзей,- сказал я.
     - Кто? - Она тоже забеспокоилась.- Назовите себя.
     Дверь отворилась. На пороге стояла девушка с фонарем  в  руке. Это была
Летиция Златорог.
     Ла Сингла и я вошли в комнату. Ни слова не говоря, я упал на кровать.
     В  комнате  был еще  и  Бонихатч. Он  все еще держал  маску-цветок.  Он
внимательно посмотрел на меня и покачал головой.
     Ла Сингла все взяла на себя. Она стянула с меня ботинки, стащила одежду
и одновременно попыталась удалить моих гостей.
     Бонихатч  извиняющимся тоном,  но твердо  объяснил, что  он  и  Летиция
прислуживают на свадьбе,  чтобы  немного заработать,  а сейчас они свободны.
Они видели драку и то, как меня выбросили на улицу, и пришли навестить меня.
Они надеются, что теперь  я пойму,  кто мои настоящие друзья, а кто враги, и
присоединюсь к прогрессистам, где мне окажут достойное уважение.
     - У меня нет друзей, Бонихатч. Просто я вам сейчас нужен.
     - Кончай жалеть себя.
     -  Уходите.  Я  с  вами  не  ссорюсь,  но  знаю,  что  Бентсон   мертв.
Государственная полиция вас тоже схватит.- И я рассказал им все, что видел.
     - За что они убили его? - спросила Летиция.
     - Не беспокойте Периана. Он так истощен,- сказала Ла Сингла.
     -  Ты  тоже должна понять,- сказала Летиция, повернувшись к Ла Сингле.-
Бентсон был очень умным человеком и  почти уговорил  Гойтолу перейти на свою
сторону. Они бы многое  изменили  в  Малайсии.  Даже пьеса "Принц Мендикула"
открыла бы дорогу другим пьесам с  более глубоким  социальным содержанием. В
прологе "Мендикулы", который должен был завтра  на торжестве читать Бентсон,
обличается коррупция богатых и рассказывается о горестях нищих.
     -  Чтобы  спасти свою  паршивую  шкуру,  Гойтола сдал Отто  властям. Он
полностью  заложил  его,-  сказал  Бонихатч.-  Революционный  комитет  может
принять решение примерно наказать Гойтолу.  Ты будешь возражать против этого
решения?
     -  Я сейчас  ничего  не  соображаю.  Невозможно что-нибудь  изменить  в
Малайсии. Я буду работать на себя.
     273
     Ла Сингла варила на  кухоньке кофе, но  она высунула оттуда  прекрасную
головку и крикнула'
     -  Первородное  проклятие  магов гласит,  что  в  Малайсии  никогда  не
произойдут перемены.
     -  Просто большинству кажется, что стабильность - это  хорошо,- сказала
Летиция.- Только самые бедные и отчаявшиеся тоскуют по переменам.
     Она  была  слишком  бесстрастна  в   этот  вечер.  И  держалась  как-то
отстранение.
     -  Все  это  чушь  собачья,-  закричал   Бонихатч.-  Не  было  никакого
первородного проклятия. Все легенды  о происхождении Малайсии - как и вздор,
будто люди произошли  от животных,-  абсолютный  обман,  предназначенный для
того,  чтобы  оболваненными  людьми  было  легче  управлять.  Бентсон  часто
рассказывал  мне  о  просвещении  в Толкхорне. Там  они  плюют на  весь этот
заплесневелый бред, которым здесь пичкают с рождения. Все тут надо изменить,
все каленым железом выжечь!
     Я лежал без сил и слушал их всех. Летиция  серьезно, как будто повторяя
урок, убеждала Ла Синглу:
     -  Конечно,  люди, поколение  за  поколением,  привыкают к постоянству.
Стабильность - это мир А во всем мире обычным средством для перемен является
война. Мой  дядя говорил  мне, что турки не могут покорить  Малайсию, потому
что  первородное проклятие или  вера в него не подпускают к нам ни  войн, ни
изменений. Большинство людей интуитивно признают это.
     - Я всего лишь актриса. Это не мое дело. Я хочу, чтобы Перри спал. И, в
отличие от тебя, мне не нужны никакие войны.
     Бонихатч бросил  свою маску и вмешался  в  разговор,  с уверенным видом
поучая Ла Синглу.
     - Война для  человечества  - величина постоянная.  Она существует  и  в
Малайсии, только в другом  виде и на другом уровне. Одну из жертв этой войны
ты только что доставила  домой. У  нас  не слышно  грома пушек и не  бросают
копья,  никого  не насилуют  и не режут. Но  в нашем обществе постоянно идет
скрытая война  и  она  такова, что даже  среди любовников обнаружишь борьбу,
вражду, недоверие, предательство, а не одни только раздвинутые женские ноги.
     Я издал нечто  вроде смешка. Армида, классовый враг Бони-хатча, сказала
как-то то же самое и почти в тех же  словах. Ла Сингла только отмахнулась от
его поучений.
     - Я знаю  гораздо больше тебя, молодой  человек,  о раздвинутых  ногах.
Выпей немного кофе. Тебе так же плохо, как  и Периану Нужно видеть радость в
жизни и не думать о таких
     274
     ужасных  вещах.- Она торопливо прошла в комнату,  неся глиняные кружки,
наполненные горячим кофе, от которого поднимался пар.
     Она встала  возле меня  на колени,  я с благодарностью принял  кружку и
погладил ее по пухлой щечке.
     - Так-то лучше. Доброжелательность никогда никому  не вредит Бунтарство
бьет всех, не разбирая,- сказала она.
     -  Мы  выступаем  только против  богатых и  привилегированных,-  сказал
Бонихатч.- Мы проследим за этим!
     Кофе немного оживил меня. И у меня прорезался голос.
     - Высокомерие богатых,- вот что я  ненавижу,- сказал я.- Что там должно
быть в бентсоновском предисловии к "Мендикуле"?
     -  Но сам-то ты испытывал  высокомерие - твое собственное  слово  -  по
отношению к старику. А мы  с Петицией любили его.  Мораль пьесы очевидна, но
Отто хотел немного усилить ее в предисловии. Люди типа генерала Геральда или
Мендикулы так  привыкают не обращать внимания на чувства своих подчиненных и
подданных,  что теряют  способность  сами что-либо  чувствовать.  Их  любовь
оборачивается жаждой полной власти. Любовь становится еще одним