В  ответ она
лишь покраснела. Краска залила ей глаза, щеки. Долго еще после ухода Бедалар
мысли о ней не оставляли меня.
     Я стоял,  одинокий, в самой середке комнаты.  Принявшись читать  строки
Армиды, я  понял, что они ничего не значат для меня сейчас. Такими они  были
безразличными. Я уронил письмо на пол.
     Мой  нос  уловил запахи  готовящейся  пищи, а до моих  ушей  с булыжной
мостовой доносился топот  конских  копыт. Подойдя  к  окну,  я увидел  отряд
тяжелой кавалерии. Зрелище было внушительным. Между  крыш видны были марсы и
свернутые паруса корабля, стоявшего у  Сатеумы -  вероятно, то самое  судно,
которое  своим  неожиданным  приходом  обнаружило  отсутствие  Армиды  в  ее
комнате.
     Все имеет свое место. Но какое место занимаю я? Если благотворный ветер
с востока  мог воздействовать на меня в Малайсии,  как другие ветра скажутся
на нитях моей неведомой судьбы? Интимная связь с Бедалар точно вызовет  бурю
в каком-нибудь темном уголке небес, о котором я никогда не слышал.
     Схватив гитару, я начал  играть, поставив одну ногу на кресло.  Я хотел
исполнить такую песню, которая бы соединила все:
     большое с маленьким, идеальное с реальным. Отрывок из Косина - вот все,
что пришло мне в голову:

     Так глубока
     Печаль заснеженных лесов
     И непробудность сна.

     Ты далека.
     Не слышно птичьих голосов.
     И не спешит весна.

     Нет,  этого было мало. Я  нуждался в компании. Ла  Синглу Поззи увез  в
Вамонал, где они дожидались, пока войска Стефана Твртко  не снимут  осаду. А
не то бы  я отправился  к ней. Вместо этого  я  вышел побродить по улицам, и
снова мои мысли вернулись к Бедалар и ее томным глазам.
     По ассоциации я вспомнил сады Ренардо. Если я не  могу пойти к Бедалар,
то почему бы не навестить ее брата  Кайлуса? Мысль о Кайлусе уже не вызывала
такого раздражения, как раньше.
     Ничто  в  Малайсии  не могло  сравниться с  грациозностью садов  вокруг
дворца  Ренардо.  Они  представляли  собой  уникальное  сочетание  природной
красоты и человеческой фантазии. Перед огромным домом были разбиты несколько
классических  английских садов.  За ними  располагался  древесный  питомник,
зоосад с дикими животными и большие площади, искусно стилизованные под дикие
пустоши. Повсюду было изобилие цветов,  а сам дворец был украшен растениями,
привезенными посланцами герцога изо всех известных  уголков планеты. Красоту
парка дополняли журчащие ручьи и множество  беседок, каждая из которых имела
индивидуальный архитектурный стиль.
     К одной из этих беседок и  направился я с Кайлусом Нортолини. Мы шли по
тропинке, петляющей меж полянок, поросших гинкго, папоротником и саговником.
Эти  лужайки были  любимым пристанищем огромных  лохматых ленивцев, которыми
некогда кишели окрестности Малайсии.
     Нортолини состояли в дальнем  родстве с  герцогом  Ренардо,  и  мы были
допущены в дворцовый парк.
     Кайлус  мог  быть  приятным  собеседником,  когда  сам  того  желал.  А
вообще-то презрительная  усмешка не сходила с его лица, ибо была ему к лицу.
Его  длинный нос  слегка  нависал  над  верхней  губой, а слишком  маленький
подбородок  он  пытался скрыть реденькой бороденкой. Однако взгляд его серых
глаз был неожиданно жестким и пронзительным. Направленный на собеседника, он
производил  сильное  впечатление. Глаза эти,  как я только  сегодня заметил,
имели  сходство  с глазами  Бедалар.  В  основном  он говорил  о  спорте,  в
частности, о бое быков, или о своих любовных похождениях.
     Из-за густой  листвы на нас смотрели статуи богинь  и  исчезнувших  или
редких  животных. Иногда нам попадались греющиеся  на солнце твари,  которых
держали на цепи. Ленивцев видно  не было, но мы наткнулись на вывезенного из
Африки мандрила. Он насупил брови и искоса поглядел на нас.
     - Поскольку он всегда носит эту безумную маску, мы не можем определить,
что у него под ней: лицо дикаря или ученого,- сказал Кайлус.
     -  Если б  я  в  такой маске отправился  в  Африку,  меня  бы заклевали
попугаи.
     - Среди дикарей тоже могут быть ученые. Когда я наблюдаю бой быков,  то
верю,   что   эти  животные  обладают   огромной  мудростью,  иногда  просто
чудовищной...   Говорят,    что   охотники,   которым   доводилось   убивать
древнезаветных зверей, таких  как тиранодон  или  кинжалозуб, уверяют, что в
момент убийства им противостоит воистину неизмеримая мудрость.
     - Я, пожалуй,  пойду навещу  своего  старого ученого отца. Это недалеко
отсюда. Он так много знает и однако никогда не уезжал из Малайсии.
     Мандрил забренчал нам вслед серебряной цепочкой.
     -  Убить  кинжалозуба  -  это  предел нервного  возбуждения.  Когда они
спариваются,  самец  охватывает  своим огромным  хвостом горло самки, в знак
своего согласия и желания. Иногда он душит ее в процессе акта.
     -  Смерть во имя любви  среди животных так же, как и у людей, считается
актом высокого  благородства. Я обязан пойти  к отцу. Перед моим полетом  на
воздушном шаре он прислал письмо, полное жалоб. Он очень болен.
     - Старики  всегда  болеют.  Брось ты  это.  Ты когда-либо  желал  убить
кинжалозуба, де Чироло?
     - Я всегда  хотел испытать как можно больше в  этом мире. Но только  не
охоту  на  кинжалозуба.  Возможно,  я  больше  похож  на  отца,  чем  раньше
представлял. Он тоже искал пути, чтобы испытать...
     - Оставь тему родителей, у меня есть собственные. Послушай, пообедаем у
Жерсента. Он обещал напоить нас в стельку.
     -  Мне бы лучше  навестить своего отца сначала.  Он  очень расстроится,
если я приду пьяным.
     - Да, конечно. Старики всегда расстраиваются. Поэтому нужно выпить.
     - Ты прав, но, тем не менее, я пойду. Я очень давно не навещал его.
     - Не торопись. Вспомни, какие  погреба у Жерсента, отмени свое решение,
хотя бы на  неделю или две. К тому  времени,  если повезет, твой старик  уже
покинет  этот бренный мир.  Пойдем  к тому  павильону, взглянем на некоторые
картины. Там ты увидишь много любопытных вещей. И картины про спорт тоже.
     Совсем рядом слышались музыкальные переливы падающей воды. Отец старого
герцога   когда-то   нанял   великого   конструктора   Аргентуаля,   который
спроектировал  фонтаны, шлюзы,  водопады, придававшие  неповторимую  красоту
окружающему дворец парку. Когда мы  подошли к мраморной лестнице,  ведущей в
картинную  галерею, к нежному шуму воды добавились еще звуки  струн. Галерея
была построена в восточном стиле с изогнутым карнизом.
     У  подножия  лестницы  четверо садовников копали землю. Они аккуратно в
ряд высаживали экзотические деревья.  Один из садовников был очень стройным.
Я  подумал,  что  это,  возможно,  был  тот самый Хотебоу,  сыгравший  столь
печальную роль в моих делах.
     На верхней площадке  лестницы в окружении бронзовых  монстров играли на
музыкальных  инструментах две  женщины: девушка  -  на  мандолине, а женщина
постарше - на виоле. Они исполняли замечательный итальянский танец  форлана,
старинную мелодию  которого они весело  подхватывали друг у друга. Их лениво
слушал прислонившийся  к колонне мужчина,  одетый  в  вельветовую  куртку  и
лосины. У него  была грузная и неуклюжая фигура. На нем была шляпа с перьями
и  маска животного. Он постукивал ногой в такт музыки.  На наше появление он
не обратил никакого внимания.
     Разрушительное   действие   времени  было  хорошо  заметно  на  старшей
исполнительнице. Волосы ее  давно поседели, а на коже  проступали пигментные
пятна.  У нее  был двойной подбородок, как у  ящерицы, а линии рта  начинали
терять свою четкость.
     Ее юная компаньонка была еще почти девочкой, но с оформившейся фигурой.
Голову украшали золотистые волосы,  хотя мне показалось, что их цвет  не был
натуральным. Толстый  слой пудры и румян в ярком солнечном свете  производил
неприятное впечатление. От этого  ее кожа  казалась  безжизненной.  Судя  по
манерам  и  одежде, ее можно было бы принять за одну из  куртизанок герцога.
Когда  мы  приблизились  вплотную,  она  вызывающе  посмотрела  на  нас,  не
прекращая играть на  своем инструменте. Взгляд  ее был надменный и холодный.
Она играла для человека в маске животного.
     На   куртизанке   было   платье  из   серебристо-белого  шелка,  слегка
запачканное  у кромки, из-под которой выглядывала  изящно обутая ножка.  Шею
обтягивало кружевное ожерелье;  красно-коричневый  жакет великолепно облегал
элегантную грудь. Ясно, что это не  было повседневной одеждой даже при дворе
герцога.  Несмотря  на  красоту  девицы,  я  не  удостоил  ее  вниманием,  а
направился  к  картинам,  которые были расположены  под  низкой  колоннадой.
Кайлус остановился, чтобы  рассмотреть девушку и послушать музыку. Я  обошел
его и вступил в холодную тень.
     Все  это  время  человек в маске животного не проявлял к  нам  никакого
интереса.
     Герцоги Ренардо в своих военных  походах и путешествиях собрали большое
количество  экзотических   предметов.  Наиболее  ценные  экспонаты  украшали
дворец. Остальные находились в павильонах.
     Так как наша труппа должна была поставить комедию "Фэбио и Албризи"  на
свадьбе Смараны, мне необходим был костюм для роли. Я надеялся,  что картины
герцога подскажут мне нужный стиль одежды.
     Главным достоинством гения,  построившего  этот павильон, была любовь к
контрастам. Он замыслил такую перспективу своих колонн и  двориков, что один
их ряд выходил на ступеньки, где играли женщины, и на пасторальный пейзаж за
ними;  тогда  как  противоположный  открывал  вид на  поросшие  папоротником
развалины старого дворца  и  великолепные  постройки герцогской резиденции в
стиле  барокко позади них.  Эти два контрастных единения природы и искусства
нашли свое отражение в полотнах, украшающих стены.
     -  Взгляни на всю эту красоту,-  сказал я.- Столь  громадное сооружение
вместилось  лишь в  небольшую  часть этих  картин...  Как я люблю искусство,
драму, оперу, музыку и  все то, что вставляет суть нашего мира и внутреннего
мира создателя! Все это просто замечательно,  даже если  это  и декадентский
век...
     В моей памяти  все еще не  поблекли воспоминания о  прекрасном времени,
проведенном в  горах  вблизи Хейета, о наших  беседах и,  конечно,  о любви.
Также должен признать, что я пытался  произвести впечатление на  Кайлуса. Он
меня изрядно достал со своей болтовней о быках и трахающихся кинжалозубах.
     -  Мы  живем  в  двойственном  мире, но  мир  создателя  -  это  особый
привилегированный мир...
     - Кончай, де Чироло,- проговорил Кайлус.- Сейчас ты начнешь хвастаться,
что читаешь книги.
     - Ну нет,  книги  я  оставляю отцу.  Он их пишет.  Музыка, живопись  и,
конечно, пьесы, все создания искусства...
     - Тише! А то в штаны наложишь.
     Он положил мне на плечо руку, тихо  напевая в такт звукам мандолины. Он
без интереса осматривал картины, определенно думая о чем-то своем.
     - Это маленькое нарумяненное создание с мандолиной... Прекрасно играет.
Она смело смотрела на меня. Ты не мог этого не заметить.
     -  А  кто этот  парень,  скрывающий  свое  лицо  под маской волка? Надо
думать, фаворит Ренардо?
     - Какое она имеет к нему отношение? Черт возьми, премилое создание, это
точно.
     Я продолжал осматривать полотна.
     - Кайлус, что  ты скажешь  об  этой картине  "Пейзаж в Аркадии"? Обрати
внимание на задний план картины...- Я указал на мифическую сцену, но он лишь
взглянул на нее.
     - Для меня это слишком туманно. Клянусь костями создателя  своего, если
бы мне удалось склонить ее на свою сторону... здесь недалеко мои комнаты. Ее
не  надо  будет сильно  убеждать, если  только этот хлыщ уберется.  Человеку
следует ежедневно отдавать свой долг Венере.
     - Я обязан отдать долг своему отцу...
     - Поднимемся наверх, Периан, там более старые картины. Не говори мне ни
слова о твоем драгоценном папаше...
     - На днях я беседовал с твоей сестрой...
     - И драгоценную мою сестренку тоже побоку, если не возражаешь.
     Хранитель  галереи стоял в ленивой  позе  на лестнице и кормил лакомыми
кусочками дворняжку. Когда мы проходили мимо, он обрел серьезный вид и низко
поклонился  нам.  На верхнем  этаже картин  было меньше,  но  вид открывался
лучший.  Здесь было  очень  мило, и танцевальная  мелодия  все еще достигала
наших ушей. Кайлус по-прежнему был не доволен. Он остановился у  отворенного
окна и смотрел вниз.
     - Взгляни  на это полотно с изображением концерта на открытом воздухе,-
обратился я к нему.- Неизвестный художник. С какой точностью выписал он позы
музыкантов, которые напряженно стараются привлечь к себе внимание аудитории!
А какими словами  можно описать  нежность красок  - хотя и блеклых  уже -  и
туманную  белизну, от которой веет  запахом  юности  и счастья;  и  свежесть
облаков, плывущих на заднем плане картины;  и ясность изображенных фигур  на
переднем плане...
     - Хм... Может, мне следует спуститься вниз  и дать  под  задницу  этому
хмырю в волчьей маске?
     - Все, как в  жизни,  но  еще  более  живо... Картины переживают  своих
создателей...  Тех, кто  несет нам  радость  в жизни...  Кто воплотил  такой
замечательный замысел? Когда и в какой стране? Таких фасонов нет в Малайсии.
Посмотри, Кайлус, на этого кавалера в шикарном зеленом мундире...
     Я замолчал. Я нашел подходящий костюм. Покрой сюртука был необычным, но
не  старомодным и,  вместе  с  тем,  не  отличался  броскостью.  А некоторая
забавная вычурность делала его подходящим для роли Албризи.
     Кавалер  на картине  был изображен  в  белом парике. Тонкие  черты лица
подчеркивали его молодость. Сюртук был сшит из камчатой ткани. Он был заужен
в  поясе,  расширялся книзу  и заканчивался чуть ниже колена, открывая далее
бриджи  и элегантные  лосины,  с которых  свисали ленты.  Пуговицы  блестели
серебром. Из-под  сюртука выглядывал парчовый жилет, на  котором  был  вышит
красочный пейзаж. Завершал комплект одежды белый галстук на шее. Именно это!
Вылитый Албризи! Надо послать портного, чтобы он срисовал этот фасон.
     -  Кайлус, мой  утренний  труд приносит  плоды,- сказал я.-  Нет  нужды
возвращать к жизни этого прекрасного господина, чтобы спросить,  кто  он, но
костюм его будет обязательно воссоздан к свадебным торжествам Смараны.
     Кайлус, наполовину  высунувшийся из окна,  не  слушал меня. Я подошел и
взглянул через его плечо. Женщины все еще стояли там и  исполняли форлану на
залитой солнцем лестнице; золотоволосая куртизанка пела. Что-то во всем этом
беспокоило меня. Когда я попытался выяснить  причину беспокойства, то понял,
что это запах духов, исходящий от девушки.  Я уловил этот  запах  еще тогда,
когда мы проходили мимо  нее. Это был очень  характерный запах духов пачули,
которыми пользовалась Армида.
     Тип в маске волка начал спускаться  вниз по  ступенькам. Неожиданно мне
почудилось в  нем  что-то знакомое -  главным образом  походка, но и  фигура
тоже. Хотя одежды и  обстоятельства сбивали с  толку, но я узнал человека из
Верховного суда, зловещую фигуру в черном, встреченную в галерее Гойтолы.
     Я смотрел, как он удалялся в рощу. У меня не  было уверенности, что это
он. Одно лишь воспоминание об этом типе заставило меня содрогнуться.
     - Она теперь одна. Посмотри на ее прелестные руки,- проговорил Кайлус.
     Они в самом деле были прекрасны; настолько гибки, что пальцы составляли
одно целое  с мелодией, которую они извлекали из мандолины с помощью плектра
из черепашьего панциря.
     - Периан,  я иду к ней, пока  не появился  очередной соперник! - сказал
Кайлус. Он смотрел  на меня,  ухмыляясь  и поглаживая свою бороденку.- Я уже
без ума от нее! И он похлопал себя по гульфику, показывая, куда ушли все его
мысли.
     -  Кайлус ...я хотел  сказать, что  чувствую  некую  опасность  в  этой
девушке.  Но чего ради он должен верить моей интуиции?  И что я имею  против
девицы? Только то, что она позволила себе находиться на солнце с накрашенным
лицом  и использовала  те  же духи, что  и  Армида? Мое  колебание он  понял
неправильно.
     -  Не  говори  ничего!  Позволь  мне  оставить  тебя  одного  с  твоими
картинами. И, кроме того, ты ведь собирался навестить своего отца... Все так
же ухмыляясь,  он повернулся и начал спускаться, засунув  руки в карманы. На
прощанье он бросил через плечо: - Я буду у  себя после полудня. Если хочешь,
приходи,  сыграем партию в  карты, если мне  не улыбнется  фортуна в  другой
игре!
     Некоторое время я стоял на верхней ступеньке, покусывая нижнюю губу.
     Выглянув через окно, я заметил, как женщина с мандолиной повернулась и,
видимо,  наблюдает  за  приближением  Кайлуса,  который был вне  моего  поля
зрения.  Я опять  отметил ее бесстыдный взгляд и пальцы  на плектре. Затем я
тоже  спустился вниз и вышел через противоположную  дверь на улицу, даже  не
оглянувшись.
     Были в этой жизни и худшие дела, чем визит к отцу.
     За дворцовым парком  Ренардо лежал лабиринт обсаженных  акациями аллей,
по  которым  я  и  двинулся в путь.  В этот утренний час здесь  было немного
народа,  хотя можно было видеть женщин,  работающих в домишках, разбросанных
по обе  стороны  дороги. С  берега  канала слышались  звуки шарманки. Играли
знакомую с детства мелодию "Светлое будущее".
     Я  вышел на  широкую  дорогу.  За  ней  находилась  улица  с ювелирными
мастерскими. В дальнем конце улицы за высокими черепичными стенами стоял дом
моего отца.
     Наш старый слуга Беполо впустил меня и закрыл скрипящие ворота. Голуби,
взмахнув  крыльями,  вылетели на улицу.  Я  погрузился в атмосферу  знакомых
запахов. Я прошел через боковой дворик, тенистый и прохладный, и увидел, что
он совсем зарос, лавровые кусты  давно не подстригались. А когда-то они были
очень аккуратно ухожены. Конюшня опустела.  Не слышно лая гончих псов, как в
былые времена. Карету тоже давно продали. Те несколько окон, которые не были
забраны ставнями, выглядели угрюмо.
     На другой стороне двора была открыта зеленая дверь. Я вошел через нее в
дом и очутился в полной тишине. Я заглянул в так называемую Садовую комнату.
Пробивающийся  через жалюзи  свет  падал на  остатки  мебельных  гарнитуров,
небрежно сдвинутых в одну груду.
     Отец  должен был быть в этот час в своем кабинете. Я немного помедлил у
двери,  вслушиваясь  в  происходящее  внутри.  Затем  дотронулся пальцем  до
амулета, постучал с неким волнением и вошел в комнату.
     Попав из залитого солнцем внешнего мира в темное помещение, я  не сразу
заметил склоненную  над  рукописью фигуру  в  дальнем  углу кабинета. Фигура
медленно  повернулась,  явно занятая своими  мыслями.  Постепенно  мои глаза
адаптировались,  и  я  узнал отца.  Я пересек  захламленную  старой  мебелью
комнату и поздоровался с ним за руку.
     - Очень долго ты не приходил  ко мне,  мой мальчик.  Здесь так мрачно и
тоскливо! Ты знаешь, что меня замучили колики?
     - Я получил  твое письмо,  отец, и как только появилась возможность,  я
пришел. Катарина навещала тебя? Тебе сейчас лучше?
     -  Если  не колики, то  камни. Если не камни,  то  тогда селезенка  или
приступы малярии. Мне никогда не становится лучше.  Твоя сестра лишь изредка
появляется здесь. У меня нечего  есть. Я неподвластен только чуме,  которая,
как я  слышал, набирает уже  силу. Почему не убираются турки? Малайсии и так
хватает горя.
     - Зачем эти жалобы? Чума  всегда рядом - это часть нашей  Жизни,  равно
как  мрак  является  частью  твоей  жизни. Кайлус говорил мне, что  уже есть
сообщения об отходе турок. Позволь мне  открыть ставни. Как ты можешь читать
при таком сумеречном свете?
     Он прошел вперед, стал передо мной и вытянул  руки, преграждая мне путь
к окну.
     -  Распространяет  ли  лошадиное мясо  чуму -  вопрос,  которым  должны
заняться ученые люди. Как я смогу думать, когда свет будет резать мне глаза?
Что может смыслить этот пустельга Кайлус в  военных делах? И что там с этими
турками? Почему ты не работа