истемность мышления напрямую связана с  панорамностью  зрения,  и  если
искусственно сужать взгляд, отсекая периферию, то получишь  догматика  с
минимумом оперативной памяти,  не  способного  реагировать  на  вопиющие
противоречия!
   Безнадежно вздохнув, женщина выключила приемник, и сразу Вадим ощутил
себя мерзавцем. Однако протестовать, он уже знал, было без толку. Только
цену ей набивать.
   - Между прочим, - сообщила  Алиса,  выжидательно  на  него  глядя,  -
сегодня, перед уходом, Максик меня домогался - давно такого не  было.  -
Женщина лицемерно вздохнула:
   - Бедняжка так выкладывается на службе!
   - Ну и? - не удержался Вадим, хотя, в общем, это было за  гранью  его
интересов. Но ведь любопытно!
   - А что мне, жалко? Вдобавок и муж, какой-никакой.
   - Ну и? - снова спросил он.
   - А, очередная проба пера! - махнула рукой женщина. - "Каким он  был,
таким остался". Продержался, правда, дольше обычного - да  только  лучше
уж обзавестись вибратором!.. Как ты там толковал: "лицом к лицу лица  не
увидать"? А на некоторые и смотреть не стоит.
   - Без души потрудился, да? - усмехнулся Вадим.  -  Без  огонька,  без
"комсомольского задора"... То ли было на сборах!
   - Ну чего, там попадались отличные ребята, - возразила она -  И  меня
очень ценили - прямо ух!..
   - Было за что, наверно?
   - Я ведь и с Максиком там познакомилась, а уж как он за  мной  бегал!
Раз даже вломился в номер, когда мы заперлись... с одним. Потом чуть  не
повесился - еле отговорили. А  когда  наконец  уступила  (таким  занудам
проще отдаться), он же ничего не смог. - Алиса хихикнула:
   - Бедняжка, а ведь так хотел, так хотел!.. С тех пор и  пробует  себя
периодически. А после  отводит  душу  с  другими:  кто  напоет  про  его
эротическое величие, лишь бы не уволил. Может, для того  ему  и  карьера
нужна? Чем выше поднимется, тем больше телок покроет, тем  пуще  о  себе
возомнит!
   - Достал он  тебя,  -  заметил  Вадим.  -  Ладно,  Алиска,  хватит  о
грустном.  Вообще  довольно  разговоров.  За  сегодня  я   уже   столько
переговорил!..
   Потом он и вправду занимался только обычным делом, размяв  каждый  ее
мускул на всю глубину,  но  сверх  естества  не  чувствуя  ничего.  Зато
обнаружил на теле дикторши несколько новых колечек, продетых в  соски  и
возле пупка, - жаль, она не демонстрирует это с экрана.
   От Алисы  Вадим  вернулся  вымотанным  настолько,  что  лишь  наскоро
ополоснулся и сразу завалился на диван. Теперь  даже  в  самые  холодные
ночи он спал  под  легкой  простынкой:  не  возникало  нужды  укрываться
плотней. При усталости Вадим засыпал сразу,  словно  выключался,  и  без
веских причин  не  просыпался  раньше  положенного.  Для  восстановления
требовалась пара  часов  хорошего  сна,  но  сегодня  он  не  проспал  и
четверти, судя по ощущениям. Что-то случилось рядом - опасное.
   Вадим распахнул глаза, скачком возвращаясь в бодрствование. В комнате
было темно, тихо, как и всегда, однако в памяти  трепетал  потревоживший
его шорох. Не шевелясь, Вадим ждал нового, пытаясь  выплеснуть  из  себя
мысле-облако, совершенно опустошенное за длинный  день,  съежившееся  до
обычного сознания. Но первым подтвердил угрозу его  безотказный  нюх:  в
комнате витал странный, чужой запах - словно бы трупный, но  с  примесью
застарелого пота. С каких это пор мертвецы стали потеть? А потом Вадим и
увидел, хотя тепловидение еще не включилось.
   Из коридора надвигалась широкая тень, и от нее исходила такая угроза,
что хотелось зарыться с головою в постель либо даже выброситься в  окно.
Натянутый как струна, Вадим сохранял неподвижность до  последнего  мига,
затем сорвал с себя простыню и резко ударил ногой  -  как  выстрелил.  С
рычанием тень отшатнулась. Мгновенно Вадим подскочил,  отчаянно  ринулся
вперед, но сразу нарвался на оглушающий удар и отпрянул на ватных ногах.
Следующий удар швырнул его на диван, и тут же под ребра въехал невидимый
сапог. Перекатившись через голову, Вадим ссыпался с дивана и  прыгнул  к
окну, остро ощущая свою наготу.
   Не оборачиваясь, он завел руку за спину, рванул штору вниз. Карниз  с
треском  рухнул,  и  в  прорвавшемся  бледном  свечении  Вадим   наконец
рассмотрел противника: громоздкий верзила в пластиковых латах и  наглухо
закрытом шлеме, с  отблескивающими  металлом  перчатками,  усеянными  по
костяшкам шипами. С разворота Вадим бросил кулак ему в  живот  и  охнул,
будто угодил в бетонную стену.  Да  что  у  него  там,  еще  и  стальной
панцирь?
   Теперь атаковал гость. От первого удара Вадиму удалось увернуться, но
второй пришелся в плечо, и оттуда  боль  расплескалась  по  всему  телу.
Вскрикнув, Вадим наудачу хлестнул ступней и отскочил. Панцирный  верзила
опять надвинулся, расставив массивные ноги. Новый  удар  и  новая  боль!
Вообще Вадим умел единым махом сбивать с ног  самых  устойчивых,  однако
эту ходячую крепость можно прошибить только тараном.
   Нырнув под следующий удар,  Вадим  плечом  врезался  в  противника  и
вместе с ним влетел в книжную стенку, перегораживавшую комнатку  надвое.
С легкостью  стенка  распалась  и  обрушилась  на  поединщиков,  засыпав
книгами. Предвидя обвал, Вадим сумел уберечься от основной лавины,  зато
противника накрыло с головой.
   Шатаясь, Вадим поднялся. Рядом,  из  рассыпающейся  груды,  вырастала
неистребимая тень. С разворота он ударил ногой и на этот раз попал точно
- тень вынесло в коридор, опрокинуло  на  спину.  Враг  снова  попытался
встать, и голой пяткой Вадим яростно пнул его  в  лицо.  Тот  впечатался
спиной в дверь,  однако  на  ногах  устоял.  Угрожая  кастетами,  тяжело
развернулся и убрался из квартиры. А у Вадима уже не сохранилось сил его
задержать. Да и к чему? Свою жизнь Вадим отстоял, поле боя  осталось  за
ним. Однако он не чувствовал ни облегчения, ни гордости - только боль во
всем избитом  теле.  Все  же  досталось  ему  изрядно.  Прощупав  языком
набухшие десны, Вадим недосчитался нескольких зубов.  Пустяки,  конечно,
вырастут за неделю - однако радости мало. Правда, и  противник  внакладе
не остался, но это уж  издержки  его  профессии.  Интересно,  кто  этого
громилу подослал? И зачем?
   Заслышав  знакомое  урчание,  Вадим  рванулся  к  окну  и   в   свете
проглянувшего месяца успел разглядеть черный хвост вертолета, исчезающий
за углом. "Здрасьте вам! - ошарашено подумал он. - Вот  и  по  мою  душу
прилетал "ворон". Допрыгался!"
   Отдышавшись, Вадим натянул штаны и  босиком  спустился  к  проходной.
Против опасений, с бдительной старушкой ничего не стряслось, она даже не
спала - только забилась  в  глубину  кабинки  и  оттуда  свирепо,  точно
упырица, мерцала запавшими глазами,  никак  не  реагируя  на  расспросы.
Сдавшись, Вадим вернулся к себе, включил наконец свет. Лучше б этого  не
видеть: полный разгром!
   Шмыгая разбитым носом, он принялся разбирать книжные завалы.  Но  тут
же в стену гулко постучали, требуя тишины, и пришлось  перенести  уборку
на утро. В ванной Вадим смыл с тела кровь, утешая себя тем, что хотя  бы
лицо пострадало не сильно, затем перевязался как сумел. Сил  становилось
все меньше. С трудом  он  дотащился  до  дивана  и  плюхнулся  на  него,
привалясь спиною к стене.  Все,  пошла  регенерация!  Боль  сразу  стала
стихать, а перед глазами расслоилось, будто  Вадим  наблюдал  с  десяток
картин сразу, и он смежил  веки,  чтобы  не  путались  мысли.  Наверное,
странный этот процесс тоже связан с тем памятным потрясением, как и  его
затянувшаяся  молодость.  После  регенерации  на  теле  оставались  едва
приметные шрамы, и такие же иногда  появлялись  невесть  откуда,  словно
передаваясь по незримым нитям.
   "У всех что-нибудь меняется, - думал Вадим, засыпая, - убеждения  или
положение. Все куда-то стремятся: к вершине или в могилу. Один я  словно
законсервирован".
 
Часть II. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР 
 
Глава 4 
НАВЕДЕНИЕ МОСТОВ 
 
1. Вольному - воля 
 
   День прошел  обыденно  и  без  эксцессов,  если  не  считать,  что  в
подвальном зале, куда  Вадим  наведался  раньше  обычного  ("вольная"  -
ура!), двое здоровенных юнцов повздорили из-за  места  у  Билдера  -  ну
полная дичь. Сначала просто качали права басистыми голосами, затем в ход
пошли аргументы повесомей.  Пока  набежали  жрецы,  один  успел  сломать
второму зуб, при этом и себе до крови рассадив кулак. В прежние  времена
за подобное в два счета выперли бы из секты, но сейчас жрецы постарались
притушить скандал, будто опасались чего-то. Через  пяток  минут  драчуны
благодушно хлопали друг друга по потным плечам и  укоряли  в  избыточном
выпендреже. Что называется, "маразм крепчал":  уже  и  билдеры  звереют.
Правда, пока это коснулось больше молодняка, набивавшегося в зал как раз
в такие часы. Вот уж кого не стоило отягощать боевыми навыками!
   Оставив  подвал,  Вадим  долго  пробирался  запущенными   кварталами,
старательно избегая блюстителей, ибо сейчас на их придирки  трудно  было
бы возразить. Тем более, служебное время еще  не  кончилось,  а  выряжен
Вадим был слишком нейтрально, в старые обноски. Сразу и не поймешь, куда
отнести: к спецам, к трудягам или  вовсе  к  чужакам.  Вообще  же  таких
ходоков, "на чужую сторону", блюстители чуяли  за  версту  и  ненавидели
всем нутром. Псиная порода - воистину!..
   На территорию старого порта Вадим вступил, будто в иностранный город,
в котором не бывал еще ни разу. Причем это был не экзотический, шумливый
Восток, славный разве что своим прошлым (и хотя бы частью доступный  при
Советах), а "цивилизованный" Запад, опрятный и  сдержанный.  Здесь  даже
люди казались иными. Никто не вязался к Вадиму  и  впрямую  на  него  не
пялился, хотя затылком он  чувствовал  оценивающие  взгляды.  Как  будто
местные обитатели уже  прикидывали,  насколько  он  опасен  и  стоит  ли
затевать с ним свару (рядовые крутарики) или вербовать  в  свою  команду
(вожаки и мелкотравчатые вожди) или нанимать в  гарды  (те  же  вожди  и
торгаши побогаче). Как и в Крепости, сословные различия проявлялись  тут
отчетливо,  и  нетрудно  было  отличить  нормальных  частников,   щуплых
шустряков сродни Тиму либо упитанных увальней с  чрезмерно  приветливыми
лицами,  от  решительных,  атлетичных  крутарей,  давно  не  наблюдаемых
Вадимом иначе  как  в  колесниках.  Оказывается,  вне  Крепости  они  не
брезговали разгуливать  пешком,  освоив  особенную  крутарскую  походку,
слегка расхлябанную и небрежную. А  с  торгашами  и  обслугой  научились
обходиться со снисходительной самурайской  корректностью,  выработанной,
наверное, за годы общения друг с другом. Иначе мало бы кто из них  выжил
при такой повышенной ранимости.
   Неторопливо  Вадим  фланировал  по   причалам   и   вокзалам   порта,
приглядываясь к жизни параллельного мира, суммируя увиденное с тем,  что
уже знал раньше, - и по-прежнему никто ему не препятствовал. Если тут не
радовались новичкам, то, по крайней мере, их сюда пускали. Конечно,  это
был опасный мир - зато открытый. И очень, очень занятный.
   Начать с того, что здесь сохранились и  даже  умножились  витрины,  а
разнообразие  выставленных  на  них  товаров  озадачивало,  если  учесть
обособленность губернии. Как-то, еще задолго до Отделения, Вадим  угодил
с экскурсией на  ВДНХ  и  обнаружил  там  столько  нового,  ни  разу  не
виданного в магазинах, что ощутил  себя  словно  в  музее.  А  фирменные
каталоги разглядывались тогда, точно альбомы  шедевров.  Самое  смешное,
что такая ситуация даже не казалась абсурдной настолько с ней  свыклись.
Сейчас,  по  крайней  мере,  Главы  не   дразнили   народ   недоступными
"достижениями". Зато с этим вполне справлялся "параллельный мир",  вдруг
ставший очень близким, несмотря на ограды.
   Поражало    число    тренаж-залов:    формирующих,     растягивающих,
натаскивающих (а еще: массаж-салонов, соляриев, бассейнов), -  при  том,
что крутарская элита, от вожаков  и  выше,  наверняка  тренировалась  на
собственных базах. Но остальным проще было нагружаться здесь, без отрыва
от паствы. Наверняка на этом кормилось немало частников,  и  попробовали
бы крутари не платить!.. Может,  и  Вадиму  стоило  открыть  собственную
школу? Тем более, конкурировать в таких делах с ним мало  кто  мог.  Вот
только  сумеет  ли  он  управляться  с  учениками,  как  с  Юлей?  И  не
промахнется ли с клиентурой?
   "Пся крэв! - оживился Вадим. - А почему не набрать женскую  группу  -
мало ли подружек у тех же крутарей? По крайней мере, это уравняет шансы:
у девочек-то куда меньше сил и упорства. Одна лишь красота  -  влекущая,
уязвимая... ну еще чванство не по годам и уму. Впрочем, умники  как  раз
не спешат объявить быдлом тех, кто не отягощен барахлом или  слугами.  У
нас другая система ценностей, да... ("Непостоянная у нас любовь!") Тогда
почему это меня заботит? Стану объяснять каждой,  что  не  в  богатстве,
мол, счастье и не во власти, начну "бросать жемчуг"? Господи, зачем! Это
ее проблемы и ее головная боль, а  моя  -  уберечь  кисок  от  агрессии.
Вдобавок смогу угодить в такой цветник... насытив свой эстетизм даже без
злоупотреблений, на одних лишь взглядах  и  неизбежных  касаниях.  И  не
придется таскаться за этим к Алисе и бередить без  смысла  Юлю.  Чем  не
замена сексу? Вах, у каждого свои проблемы!.."
   Наудачу Вадим ткнулся в ближайшую лавчонку, изобретательно  втиснутую
в подъездный вестибюль. Конечно, и внутри ассортимент не шел в сравнение
с убогими кормушечными наборами. Продавалось здесь все, от  лекарств  до
белья, а в  глубине  помещения  Вадима  умилил  аккуратный  стеллажик  с
книгами и антиквариатом. В углу даже устроили мини-буфет с  единственным
столиком. (Если и вправду "свобода  возможность  выбора",  то  здесь  ее
больше на порядок.) Однако покупателей не было ни одного, и  сам  торгаш
куда-то  запропастился.  Наверное,  скучал   во   внутренней   комнатке,
оборудованной  под  склад.  Его  счастье,  что   сюда   не   заглядывают
крепостные: они живо подобрали бы, что плохо лежит. А плохо лежит то, за
чем не смотрят каждую секунду или что не приковано надежной цепочкой,  -
"по-моему, так".
   - Ау, хозяин! - позвал Вадим. - "Как поживает ваш  скот?"  В  смысле,
как торгуется-то?
   "И за  сколько  губернию  продали?"  -  добавил  он  мысленно,  когда
разглядел появившегося в дверях торгаша - явно не старожила. Им оказался
сухощавый горбоносый мужчина в очках и при  эспаньолке,  смахивающий  на
киношного  меньшевика.  Без  суеты  он  выбрался   из-за   прилавка,   с
пристрастием оглядел Вадима. Не торопя события, тот ждал, давая частнику
составить впечатление - словно принюхивающемуся псу. Сейчас Вадим никого
из себя не строил, а потому опасений не внушал, несмотря на габариты.  У
торгаша было задумчивое интеллигентское лицо, а такие обычно проникались
к Вадиму если не доверием, то симпатией. К тому же он явно происходил из
спецов, с которыми всегда  найдутся  общие  темы.  Правда,  по  нынешней
одежке Вадима лучше было не встречать:  вахлак  вахлаком  не  то  беглый
коммунар, не то маргинал.
   - Так себе, - наконец откликнулся торгаш. - С каждым годом хуже.
   - Не впрок, значит, кровь младенцев и страдания безответных старушек?
- поддел Вадим. - Небось и на  подневольном  труде  наживаетесь?  Стонет
рабочий люд под гнетом-то?
   - Ага, - хмыкнул хозяин. - Знал  бы  я,  как  трудно  эксплуатировать
наших трудящихся,  и  связываться  бы  не  стал.  Кто  мне  скажет,  где
сохранились  они:  честные,  работящие,  умелые,  -   разве   только   в
легендах!..
   - Что значит другой угол зрения! - заметил Вадим.  -  Давно  ли  сами
ходили в наемниках?
   - Потому знаю: главное достижение семидесятилетия  в  этой  стране  -
людей отучили  работать.  Действительно,  воспитали  "нового  человека"!
Какие  интересные  породы   образовались,   вы   заметили?   Для   одних
оскорбительны любые попытки заставить их трудиться. Другие в принципе не
способны работать качественно: халтурят, как живут.  Третьи  -  ловкачи,
почитающие за доблесть обобрать или  обжулить  нанимателя...  будто  они
диверсанты, засланные сюда Крепостью.
   - По-моему, это обычное жлобство, - вставил Вадим. - То, что отличает
лакеев от настоящих слуг, воспетых классикой.
   - Четвертые - запойные. Только накопят деньжат, тут же испаряются  на
неделю-другую-третью, пока не просадят вчистую.
   - В Крепости их поили лишь по вечерам, а  тут  сорвались  с  цепи,  -
пояснил Вадим. - Издержки изобилия.
   - Есть и вовсе странные: вроде способные, порядочные, знающие,  -  но
не будешь стоять над душой, с места не сдвинется. Не нужно  ему  ничего,
понимаете? "Лежачий камень", и только!
   - Беда наших интеллигентов, - согласился "благодарный  слушатель".  -
Их столько лет насиловали либо вели  за  ручку,  что  многие  разучились
заставлять себя сами.
   - Насколько понимаю,  -  проницательно  заметил  хозяин,  уже  оценив
Вадимовы лохмотья, - покупать вы ничего не собираетесь?
   - Отчего ж, - приосанясь, Вадим выудил "из широких штанин" монету.  -
У меня и денежка есть, видите? - Он ухмыльнулся:
   - На чай-то хватит?
   - На самовар, - хмыкнул начитанный торгаш. - Я серьезно -  она  же  с
платиной! Хотите, разменяю? А чаем напою за красивые глаза.
   - Тогда сохраню как сувенир. Третьего дня нашел, в Крепостной роще, -
похвастался Вадим. - У вас небось платиной не разбрасываются?
   - Уж наслышаны про  вашу  роскошь!  -  хмыкнул  хозяин  и  отправился
готовить угощение: видно, заскучал в одиночестве, а за приятное общество
тоже положено платить - рынок! "Пошла муха на базар..."
   Чтобы не оказаться в нахлебниках,  Вадим  снял  со  стены  старенькое
банджо, невесть какими путями сюда угодившее, и  стал  тихонько  на  нем
наяривать,  в  подборе  мелодий  руководствуясь  реакцией  единственного
слушателя. К тому же вкусы их  не  слишком  разнились,  как  и  возраст:
зрелым мужикам не повредит немножко ретро - эдакий гибрид  классического
джаза и битлов, с  вкраплениями  Ободзинского,  Мондрус,  даже  Бернеса.
Такой репертуар быстро хозяина растопил. Через немного минут  Вадим  уже
знал, что зовут его Эмиль, что у  него  имеется  любимая  жена  и  почти
взрослая дочь, что жизнью он, в общем, доволен,  насколько  это  мыслимо
сейчас, и что "не в корысти бог, но в правде". К тому же торгаш оказался
не лишен творческой жилки и  к  основному  делу  относился  без  лишнего
азарта. Ему больше  нравился  процесс,  чем  результат  -  если  таковым
полагать выгоду. А к большим деньгам он  не  стремился,  потому  как  по
нынешним порядкам это  лишняя  головная  боль.  Тут  как  с  колесником:
хороший уведут, а плохой сам замучит. Крутари, конечно, покрывают, но до
известных пределов. Слишком много еще  уцелело  шакалов,  не  изведенных
крупными волчинами. И бродячих крутарей, не прибившихся  к  стаям,  тоже
хватает. Кто предскажет,  что  может  взбрести  в  их  буйные  головы  в
следующий час? Да  и  волчины  бывают  разные,  а  трения  меж  ними  не
улеглись. А ну как опять затеют передел!..
   Разместившись за столиком, Эмиль длинными руками доставал с  прилавка
симпатичные чашки, плошки с конфетами и печеньем  и  очень  умело,  даже
изысканно сервировал столик - в общем, из ерунды. В здешней тесноте тоже
были свои плюсы,  как  на  кухоньке  Вадима,  и  заняла  вся  подготовка
считанные секунды.
   - Видите ли, Вадим, - уже с задушевностью говорил Эмиль,  прихлебывая
чаек, - из дураков всегда хуже тот, кто не отделяет  себя  от  умных.  И
также не бывает истинных мастеров, не способных оценить работу  коллеги.
Если не можешь отличить конфетку от дерьма, какой же  ты  умелец?  Я  не
говорю, что люблю конкурентов, но с ними интересней.
   - Как говаривали раньше: "Не можешь избежать насилия -  расслабься  и
лови кайф", - заметил Вадим. - Это не из той же оперы?
   - Конечно, грызня идет знатная:  каждому  нужно  место  под  солнцем!
Однако постепенно она входит  в  рамки,  устаканиваются  некие  правила,
понимаете? Кто не