конечных  целей
разработки? Вас это совершенно не касается.
   - Во-первых, вполне может коснуться, - возразил Вадим. - И кого тогда
винить? Во-вторых, это наверняка коснется других.
   - А кого в наше время волнуют  другие?  -  светло  улыбаясь,  спросил
Марк. - Конечно, если исключить близких. Скромные труженики  клепают  по
всему миру разнообразное оружие, вплоть до  самого  смертоносного,  и  с
чистой совестью получают за это плату. А  попробуй  ее  отнять  -  такое
начнется!.. Разве их заботит, в кого полетят сделанные  ими  пули  и  на
кого упадут бомбы? Они производят изделия, кормятся  на  этом  и  кормят
детей - все! Да и цель, если вдуматься, самая святая - оборона державы.
   - Или Крепости? - спросил Вадим. - Или нападение - как лучший  способ
защиты? Или оборона от своих же подданных? - Он покачал головой:
   - А если б ваши "труженики" производили, скажем, наркотики?
   - "А если б он вез патроны!" - с той же улыбкой парировал Марк. -  Не
слишком ли много вопросов? Право же, сын мой,  к  чему  забивать  головы
себе и другим такой ересью!  Это  ведь  смахивает  на  саботаж,  вам  не
кажется?
   - "Дело шьешь, начальничек?" - сказал Вадим. Теперь Руфь поглядела на
него с испугом, но ему уже наскучила конспирация. -  Ярлыки  клеишь?  Ну
да, ты ведь прошел такую школу!.. Первый ученик, да?
   - Хорошо, братец, возьмем  эту  девочку,  -  тоже  отбрасывая  лишние
формальности, Марк кивнул на Руфь. - Смышленая, ответственная,  работает
"не за страх" - так вот ее такие проблемы не колышат! Ты что,  полагаешь
себя лучше "нашей славной молодежи"?
   - Есть такая штука, как круг подобия, - нехотя пояснил Вадим. - Когда
он предельно широк, в человеке присутствует совесть - как обширная  сеть
подсознательных связей со всем человечеством. Круг  сужается  до  нации,
племени, рода, сословия - соответственно, совесть съеживается в честь. А
еще есть долг - когда круг подобия ограничен самым  ближним  окружением:
семьей, сослуживцами, начальством. Лучше чем ничего, однако не совесть -
даже и близко нет. И есть еще сплоченность толпы, когда любое несогласие
принимается за предательство: "кто не с нами - тот против". Может,  дело
в отсутствии воображения? Если человек не способен представить  себя  на
месте других...
   - Понятно, - хмыкнул Марк. - Ты один у нас совестливый?
   - По крайней мере, для меня оружие - не абстракция. А если я  замаран
в его производстве, то хотя бы сознаю, что за мой хлеб кому-то  придется
платить кровью. И не хочу, чтоб ее оказалось на мне слишком много.
   - А в чем измеряешь ее - в галлонах? - полюбопытствовал  Марк.  -  Не
все ли равно, насколько ты туда втюхался - по локти или с головой?  Если
уж замарался...
   -  Мог  я  раскаяться?  Кстати,  и  в  Сахарове,   говорят,   совесть
прорезалась не сразу: сначала он поработал на разрушение.
   - А-а, уже и этот причислен к святым! - неприязненно протянул Марк. -
"Чур меня, чур..." Намекаешь, наша маленькая Руфь тоже не  потеряна  для
человечества и с возрастом прозреет?
   - Или не прозреет, - сказал Вадим, - последние  горизонтальные  связи
разменяв на вертикальные. Тут уж что перетянет: долг или совесть.
   С  отеческой  усмешкой  Марк  поглядел  на  раскрасневшуюся  девушку,
нежданно угодившую в перекрестье обоюдной пальбы.
   - Доченька, у вас, наверно, дела? - спросил он ласково. - Уж идите  -
дальше мы сами...
   Руфь поспешно выскочила  из  кабинета,  аккуратно  прикрыв  за  собой
дверь. Марк негромко рассмеялся, с облегчением откинулся в кресле.
   - А любопытно было б разложить эту мышку на столе, - заметил он. - Ну
и что ж, что плоскодонка? Иногда в таких кроется столько пыла!..
   - Подкрепляешь служебную преданность личной? - поинтересовался Вадим.
- А начал, видимо, с секретарши?
   - И кончил тоже, - по-свойски хмыкнул  хозяин.  -  А  ничего  деваха,
верно? Оказалась такая  профи  -  где  только  готовят!..  Алиске-то  не
настучишь?
   - Ваши проблемы.
   - Отчего ж? - В его усмешке Вадиму  почудилась  напряженность.  -  Ты
ведь для нас почти член семьи! - Марк осклабился еще шире:
   - Каждый вечер навещаешь, как добрый сын.
   И акценты он расставил странно, хотя не пережимал.
   - Только избавь от сцен, ладно? - попросил Вадим. - По крайней  мере,
сделай паузу после признания собственных прегрешений.
   - Ну, какие это прегрешения?  -  миролюбиво  возразил  Марк.  -  Так,
проверка ближнего окружения, стрельба по  движущимся  мишеням,  вербовка
команды... Если угодно - моя прямая обязанность.
   - Не очень увлекайся такой вербовкой, - посоветовал  Вадим,  -  иначе
работать станет некому.
   - А техника безопасности  на  что?  -  хохотнул  Управитель.  -  Ведь
столько инструкций наплодили!..
   - И для Алисы силы бы поберег. Сам  знаешь,  сколь  опасно  оставлять
женщину голодной.
   - Как ты справедливо заметил, это наши проблемы, - посмурнел Марк.  -
А вот что с тобой делать?
   - В каком смысле?
   - Не в том: для команды ты не годишься. Однако и  бездельничать  тебе
не позволят.
   - В  чем  проблема?  -  удивился  Вадим.  -  Или  в  КБ  не  осталось
нейтральных тем? Вот и подкинь одну по знакомству. Знаешь же: за мной не
заржавеет.
   - Совестливый ты наш! - обрадовался Управитель.  -  И  тебя  на  блат
потянуло? А как же принципы?
   - Не морочь мне голову, Марк! Принципы нужны  тем,  у  кого  нехватка
совести, а я обхожусь без искусственных ориентиров. Впрочем, ты  тоже  -
как известно, крайности сходятся.
   - Будь по-твоему, - согласился Марк. - Как ни  противно  "поступаться
принципами", однако сделаю.
   - Поплачься мне, поплачься!..
   - Что-нибудь еще?
   - Раз уж подвернулся - подсуетись, обеспечь мне  послабление  режима.
Конечно, я мог бы сачкануть и так...
   - Господи, а это тебе зачем?
   - Мои проблемы, Максик. Я же в твои не лезу?
   - Конечно, у меня имеется парочка "вольных"...
   - Как удачно! - сказал Вадим. - Значит, завтра ты отпускаешь меня  на
полдня?
   - Запросто, - с готовностью подтвердил Марк. - Если ты сдаешь кровь.
   - "Здравствуй, попа, Новый год!" - удивился  Вадим.  -  Кровь-то  при
чем?
   - Понимаешь, под эту кампанию можно  провернуть  что  угодно.  Полное
благоприятствование сверху!
   - И что, без крови никак?
   - Да в чем сложность? По-моему, у тебя ее в избытке.
   - В достатке, - поправил Вадим. - Так что же, я должен делиться еще и
этим? А морда не треснет?
   - Тебе ведь нужен отгул? Ты пойми: меня тоже контролируют! Я не  могу
быть добрым за чужой счет по крайней мере, пока не пущу прочные корни.
   - И скольких для этого придется перетрахать?
   - Пошляк!
   - Просто "называю вещи". Вот интересно, Максик, ты  делаешь  это  для
удовольствия или по необходимости? Или совмещаешь?
   - По праву рождения, - ответил Марк.  -  Чтоб  ты  знал,  мои  предки
поднимали и осваивали эти земли на протяжении поколений. Так почему  мне
не вступить во владение законным наследством?
   - А лишнего не прихватил, "ухарь-купец"? Тоже, новая аристократия!
   - Ну почему "новая"? - возразил тот. -  К  слову  сказать,  моя  мать
урожденная Трубецкая,  после  Октября  высланная  из  Питера  вместе  со
многими дворянскими семьями.  Представляешь,  фамилия!..  Правда,  дедка
скоро шлепнули и бабенка зачахла, зато  мать  была  принята  в  один  из
древних здешних кланов, всегда обретавшихся неподалеку  от  власти.  Так
что опыт у меня в генах.
   - Ну, Максик, ты жук! - восхитился Вадим. - И здесь подстраховался. А
матросика с "Авроры" не вербанул в предки? Так, на всякий случай:  вдруг
коммунары-ортодоксы    вернутся?    Отчего    не     устроить     эдакий
дворянско-старожильско-коммунарский конгломерат? Вот тогда, чего  бы  не
стали распределять, ты - в первых рядах!
   - Между прочим, - похвалился Марк, - мой прадед по материнской  линии
владел восемью языками. Какие головы были!
   - Действительно, за таких предков положена надбавка  в  снабжении,  а
также  прочие  привилегии,  -  признал  Вадим.  -  Где  нам,   безродным
выскочкам, соперничать с целым сословием! Только  и  остается  гордиться
что собственными дарованиями. Правда,  нынче  и  на  трех  языках  можно
погореть. Мне вон на каждом допросе пеняют: неспроста, мол, замышляешь!
   - Что же, человек по натуре слаб, - поддержал  Марк,  -  и  лучше  бы
оградить его от искусов.
   -  Как  будто  сами  "золототысячники"  не  переходят  постепенно  на
английский! А какой язык выберут "отцы": опять старославянский  или  все
же латынь - вас ведь всегда тянуло к мертвечине?
   - Ну, с нас-то иной спрос, а вот низших служителей следует  поберечь.
К тому ж сюда привнесено столько чужеродных пороков и  столько  лет  над
нами измывались иноземцы всех мастей, что не грех  и  переусердствовать.
Ко всем чужакам у нас скопился ба-альшой счет!..
   - Послушай, старожил хренов! - все-таки разозлясь, сказал Вадим. -  В
прежних дуростях я замаран куда меньше  твоего,  хотя  с  себя  вины  не
снимаю.  А  когда  возводился  "весь  мир  голодных  и   рабов",   после
Октября-то, мои предки тоже не рвались  на  первые  роли  в  отличие  от
твоих. Так почему я оказался тебе что-то должен?
   Однако обоим уже надоело ругаться. И какой смысл  в  дискуссии,  если
собеседников разнесло  настолько,  что  и  слов  не  различить,  -  так,
доносятся некие звуковые волны, только перепонки раздражают.
   - Чуть не забыл,  -  на  прощание  объявил  Марк  не  без  потаенного
злорадства. - Тебя желает видеть старший режимник - верно, подошел срок.
Заскочи к нему, ладно? Не сочти за большой труд...
   - Только из расположения к тебе, - открывая дверь,  сказал  Вадим.  -
Чтоб не накликать новых бед на твою задницу.
   И теперь на него  с  изумлением  посмотрела  секретарка,  на  секунду
оторвавшись от полировки вампирских ногтей. "Хоть этим ее впечатлил!"  -
с усмешкой порадовался Вадим. И вдруг представил надменную  красотку  на
Марковом столе - с задранным до груди платьем, с приспущенными по пышным
бедрам  колготками  и  нацеленными   в   потолок   стройными   голенями,
увенчанными изящными туфельками. Картинка вышла не  слишком  изысканная,
однако  волнительная.  Эта  красавица  недурно  смотрелась  бы  в  любом
раздрае, но вот захочется ли ее тронуть? Если она настолько  хороша,  то
почему Марка заинтересовала дурнушка-надсмотрщица?  Политика,  политика,
высокая и загадочная, - нам этого не понять.
   - Что? - тихо спросила секретарка, уже не так  уверенная  в  скромном
статусе Вадима. Кажется, она даже  прикидывала,  не  промахнулась  ли  с
выбором опекуна. Уж не подпирает ли здешнего Управителя еще один столп -
секретный, зато могучий?
   - Милая, зачем вам такие ногти? - спросил Вадим. - Посетителей драть?
Это же ужас!
   А ведь и у нее, наверно, имеется  муж,  подумалось  Вадиму,  строящий
карьеру по тем же правилам. А у того вполне может быть своя секретарка -
дочь какого-нибудь падшего вождя, тоскующая по  утраченным  привилегиям.
(А этот образ  откуда  выскочил?)  Круговорот  Алис  в  природе,  причем
узаконенный - во всяком случае, подкрепленный традицией.
   - Желаю здравствовать, - добавил он,  пересекая  прихожую,  -  вам  и
вашему скоту.
   И вышел, оставив ее к недоумении: собственно, какой "скот" он имел  в
виду? А и вправду - какой?
   Уже  без  сопровождения  Вадим   прогулялся   к   режимникам,   благо
располагались они совсем рядом, а прочие надсмотрщики в этих  местах  не
шастали: у каждого свои угодья. Опустив  персональную  бляху  в  дверную
щель, прислонился рядом, настраиваясь на долгое ожидание. Но над  дверью
тут же вспыхнула зеленая лампочка, и Вадим вошел.
   Это был  кабинет,  небольшой  и  аккуратный,  с  минимумом  мебели  и
несколькими  портретами,  развешанными  по   стенам.   Напротив   двери,
притиснутый к перегородке массивным столом, сидел  старший  режимник,  а
над ним, строго по  центру,  помещался  главный  портрет  -  Основателя.
Пронзительные  глаза  под  сдвинутыми  бровями  взирали  на   посетителя
требовательно и грозно. Невольно ежась, Вадим поздоровался.
   - Прошу, - сказал режимник,  указывая  на  кресло.  Выбравшись  из-за
стола,  он  помог  Вадиму  устроиться,   пристегнул   его   запястья   к
подлокотникам и проворно облепил присосками детектора. Затем снова занял
свое место под завораживающим портретом.
   - Итак,  -  начал  режимник,  подстраивая  приборы,  -  соблаговолите
назвать имя, фамилию, профессию, место работы... и так далее, вы знаете.
   Вадим кивнул и заговорил. Торопиться было некуда,  и  рассказывал  он
обстоятельно, с избыточными подробностями,  рассеянным  взглядом  озирая
комнату. С прошлого раза здесь мало что изменилось - как и за все  годы,
которые Вадим ее посещал. Даже режимник уже несколько лет не  менялся  -
немолодой, сухощавый, одетый по инструкции и с такой аккуратностью,  что
Вадиму сделалось неловко за свою  всегдашнюю  расхлябанность.  Ему  даже
захотелось подтянуть  ненавистный  галстук,  но  как  это  исполнишь  со
связанными руками?
   - Достаточно, - наконец произнес режимник и поднял глаза на Вадима. -
Теперь приступим к допросу. Готовы?
   - Конечно.
   - Мы не беседовали два месяца. Что у вас  изменилось,  что  произошло
нового?
   Вадим подумал, пожал плечами:
   - Ничего существенного.
   Режимник немедленно вперился в индикаторы. Усмехнувшись,  Вадим  ждал
продолжения. Эти деятели не верили людям и потому слишком полагались  на
приборы. Но кто сказал, будто приборы нельзя обмануть?
   - Так, - сказал  режимник,  -  хорошо.  Вы  не  солгали,  но  это  не
означает, что вы сказали правду.
   Пронизывающим взглядом, словно копируя Основателя, он вперился уже  в
Вадима, и тому пришлось изобразить ожидаемое недоумение.
   - Да, именно, - подтвердил режимник удовлетворенно. - В  вашей  жизни
есть перемены, и не столь малые, однако вы еще их не осознали.
   - В самом деле? - снова удивился Вадим. - Какие?
   - Об этом после. Сначала обговорим старое. Не возражаете?
   - Пожалуйста.
   - Странно вы ведете себя, Вадим Георгиевич, причем давно.  Зачем  это
вам?
   - Что именно?
   - Что? Ну, например, вот это. -  Перегнувшись  через  стол,  режимник
потрогал его  бицепс,  распирающий  тесный  рукав.  -  Вам  так  хочется
выделиться?
   - Нет, конечно.
   - Тогда зачем?
   - За десять лет я не  пропустил  по  болезни  ни  одного  дня.  Разве
плохо?
   - Так ведь существует много  других  оздоровительных  систем,  вполне
достойных, я бы даже сказал: патриотических, - отчего вы избрали  именно
такую, чуждую нам всем? Разве не понимаете, чем это чревато?
   - А вы сами не пробовали?
   - Я? - изумился старик. - Вот это? Да на что мне!
   - А вы попробуйте. Чего ж говорить с чужих слов.
   - Да? - Режимник с сомнением вгляделся в его лицо.  -  Может,  вы  не
доверяете Крепости, что она сумеет вас защитить? Или  хотите  защищаться
как раз от нее?.. Ладно, оставим. А вот это как?
   Он достал из стола книжицу в яркой обложке, уже занесенную Вадимом  в
пропажи. Так это был обыск? Вадим прикрыл глаза, прогоняя злость. Что  с
них взять, иначе они не умеют - бедные, бедные... сволочи!
   - Где вы взяли это? - строго спросил режимник.
   Вадим открыл глаза:
   - В библиотеке.
   - Что? Вы шутите!
   - Проверьте. Да там и штамп есть.
   Полистав  книжку,  режимник  озадаченно  нахмурился.  Что-то   в   их
ведомстве дало сбой, если  в  Крепостную  библиотеку  проникли  даже  не
забугорные, а - страшно подумать! - импортные книги. Но уж Вадима винить
в этом не правомочно. Тем более, библиотеку давно прикрыли.
   - Знаете, все-таки странно, - сказал режимник неуверенно. - Ну  зачем
вам тратить время и силы на изучение чуждых языков, зачем читать  эту...
белиберду?
   - А вы сами читали?
   - Разумеется, нет!
   - Напрасно, - укорил Вадим. - Врагов надо знать.
   Он уже без усилия  выдерживал  доброжелательный  тон,  ощущая  внутри
упругую  твердость.  Режимник  растерянно  хлопнул  ресницами,  затем  с
надеждой вгляделся в индикаторы. Что он ожидал там увидеть, интересно?
   - Пусть этим  занимаются  кому  положено,  -  с  опозданием  возразил
режимник. - Вообще каждый должен заниматься своим делом.
   - А как же народная инициатива? Основатель учит нас...
   - Кстати, об инициативе,  -  оживился  режимник.  -  Собрания  вы  не
игнорируете - это так. Но все как-то без охоты, без огонька.
   - Я по натуре сдержан.
   - Сдержанным следует быть с посторонними. А вот вы третьего дня...
   - Это по служебной надобности.
   - Да? А это? - Режимник выхватил из папки листок и зачитал:
   - "17-го числа сего месяца проверочная комиссия в составе... ну,  это
пропустим... застала  в  квартире  жильца  Смирнова  В.  Г.  постороннюю
женщину. Объяснить свое аморальное поведение жилец отказался,  при  этом
вел себя вызывающе". Что вы скажете на такое?
   - Я уже писал по этому поводу объяснительную.
   - Да-да, я читал. Но вы не указали там фамилию вашей... гм... гостьи.
   - Фамилии не знаю.
   - Интересно. Выходит, в неположенное время вас посещает женщина, и вы
укладываете  ее,  простите,  в  постель,  даже  не  спросив  фамилии.  Я
правильно излагаю?
   - Да, знаете ли, - усмехаясь, ответил Вадим,  -  как-то  было  не  до
анкетирования. Если помните, иногда это происходит быстро.
   В раздражении режимник хлопнул ладонью по папке:
   - Шутки тут неуместны! Вам следует помнить, что работаете на режимном
предприятии, и быть разборчивее в связях!
   - Об этом я помню всегда, -  с  точно  дозированной  обидой  возразил
Вадим,  -  и  с  посторонними  о  работе  не  говорю  -  ни  при   каких
обстоятельствах!
   - Но вы можете за нее поручиться?
   - А зачем? Повторяю, здесь утечки быть не может.
   Режимник  снова  проконсультировался  с  детектором  -   с   тем   же
результатом.
   - А что вы думаете о лабуправе? - без особой надежды спросил он.
   - А вы? - с улыбкой спросил Вадим. - Сверху-то видней.
   Со вздохом режимник поднялся и принялся освобождать его от присосок и
ремней, напоследок пожелав:
   - Если что - заходите.
   - А как же, - ответил Вадим. - Обязательно. Всенепременно.
   Выходя из режимного отдела (как и положено, через другой кабинет), он
вдруг увидел Оросьева, по-хозяйски расположившегося за одним из  столов.
Насупя кустистые  брови,  человечек  сосредоточенно  копался  костлявыми
темными пальцами в стопке пухленьких папок.
   - Сколько раз говорил: пиши короче,  -  остановившись  рядом,  сказал
Вадим. - Не сваливай все на старших братьев! Сейчас не пришлось  бы  так
напрягаться.
   -  Ладно-ладно,  умник,  -  пробурчал  Оросьев,  морщинистой   лапкой
прикрывая наклейку на верхней папке, - поглядим теперь, кто кого поучать
станет!
   - Избави нас бог от таких учителей! -  рассмеялся  Вадим  без  особой
веселости. - Хотя на другое ты и вовсе не  годен.  С  повышеньицем  вас!
Долго ты его дожидался, но, кажется, пришел и  на  вашу  улицу  праздник
будто в старые добрые лагерные времена. - Вадим еще хмыкнул и добавил:
   - Знаешь, Оросьев, у меня ведь всегда ассоциировался с  тобой  именно
гестаповский мундир - к чему бы, а?
   - К усечению языка, - огрызнулся тот. - Болтаешь много!
   - А вот с этим придется повременить, - возразил  Вадим.  -  Дослужись
сначала до репрессоров. А ведь хочется, верно?
   - Ты куда шел? - угрюмо  спросил  Оросьев.  -  Вот  и  топай!  А  мне
работать надо.
   - Всех нас "на карандаш возьмешь", да? -  полюбопытствовал  Вадим.  -
Или нас  уже  взял,  очередь  за  другими?  Вот,  оказывается,  куда  ты
вкладывал душу или что там у тебя? Уж не  засиживайся  на  службе,  "наш
паровозик", береги здоровье. В  жизни  так  много  радостей,  кроме  как
напакостить ближнему, - вдруг тебя еще что увлечет? - Он облокотился  на
столешницу, наклонясь к Оросьеву, заговорил доверительно:
   - Хочешь, по старой памяти, совет? Пока можешь, не поддавайся зависти
совсем, иначе окажешься в  таком  болоте!..  Думаешь,  вампирам  живется
сладко? Ну, напьются они людско