епительная  и  холодная,  словно  бескрайний снежный ковер Северной Лезы,
родины Кальта Лозоходца.

     ГЛАВА 3. ШЕСТЬДЕСЯТ КОРОТКИХ КОЛОКОЛОВ

     МЕДОВЫЙ БЕРЕГ, 63 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
     Вечер второго дня месяца Алидам

     x 1 x

     Разгоряченное  запретным  аютским  вином  дыхание  Лормы  было  частым,
неровным,  взволнованным.  И  его губы прикоснулись к ее губам, чтобы испить
эту хмельную свежесть без остатка.
     -- Вы, вы, тайный советник... -- пролепетала она, отступая на шаг.
     -- Зови меня Йен.
     Дальше отступать было некуда. Дальше,  насколько  мог  видеть  Йен  окс
Тамма,  тайный  советник  уезда  Медовый  Берег,  при  бледном, скупом свете
заходящей луны, сочившемся сквозь узкое окно под потолком, был стол.
     Советник, в свою очередь, сделал шаг  вперед.  Теперь  он  вновь  стоял
перед  ней на расстоянии меньшем, чем того допускают приличия. Ягодицы Лормы
прикоснулись к массивной дубовой  столешнице.  Об  этом  поведали  советнику
пальцы  его  левой руки, скользнувшей по спине Лормы вниз -- вниз, в надежде
пройтись по соблазнительной мягкой  ложбинке,  до  времени  скрытой  дешевой
тканью ее длинного, тяжелого платья.
     Лорма  вздрогнула  как лань, перед самым влажным носом которой в дерево
воткнулась быстроперая стрела.  Вздрогнула  и,  пожалуй,  имей  она  путь  к
бегству,  могла  бы и убежать. "Нет, не могла бы; просто не захотела бы", --
мелькнуло в сознании советника,  чресла  которого  уже  полнились  свинцовой
тяжестью  вожделения.  Преодолев  слабое, показательное сопротивление Лормы,
Йен обнял ее правой рукой, привлек к себе и его левая рука обрела  желанное,
проскользнув  в  новообрященный  просвет  между столешницей и "наименьшей из
двух спинок" Лормы, как, пожалуй, не преминул бы выразиться местный учитель.
     -- Советник, я буду кричать, -- заявила  Лорма  неожиданно  строго.  Но
недостаточно  громко.  В  общем-то,  скорее  шепнула,  нежели  сказала.  Это
означало "да". Впрочем, даже если бы это  означало  "нет",  советник  быстро
объяснил бы Лорме, что сказала она именно "да".
     --  Не  будешь,  --  сказал он тихо, старательно вкладывая в свой голос
излюбленную и неповторимую нежную хрипотцу. Йен наложил на уста Лормы печать
тяжелого, тягучего поцелуя. Поцелуя любви и власти.
     Если бы у него было время... Если бы у них было время...
     К сожалению, все еще впереди. А  пока  что  обойдется  без  запретного.
Сегодня  Уложения  Жезла  и  Браслета  пребудут  в  неприкосновенности.  Нет
времени.  Сейчас  нет  времени,  иначе  их  отсутствие  станет  чересчур  уж
подозрительным.   Милостивому   гиазиру  тайному  советнику,  понимаете  ли,
вздумалось поглядеть в звездозорную трубу, а  дочери  землевладельца  Круста
Гутулана возжаждалось препроводить тайного советника на самый верх Перстовой
Башни.
     Лорма  лишь  восхищенно  ойкнула,  когда  он рывком развернул ее к себе
спиной и, наградив поцелуем в шею, распластал гибкий стан местной  крали  на
столе.  Поддавшись  сильным  рукам  Йена, в общем-то совершенно непохожим на
обычные холеные грабли государственных чиновников, мягко  шурша,  по  бедрам
Лормы  поползло  вверх  платье.  Тайный советник одним артистичным движением
ловко распустил шнуровку на своих парчовых пурпурных панталонах  (узлы  были
исподволь  ослаблены опытным Йеном еще за столом) и, предоставив своим рукам
вольно ласкать крупные груди Лормы, ввел своего Гиазира в  покои  невинности
так,  как  то  принято  у  истинных аррумов Свода Равновесия -- очень, очень
требовательно. Он здесь хозяин. Он -- и никто другой.

     x 2 x

     --  Нет.  Сейчас  нам  пора   возвращаться,   --   сухо   сказал   Йен,
собственноручно  отирая  ноги  Лормы  посредством льняного платка для чистки
"облачных" клинков.
     Придется выбросить, а их не так уж много -- всего семь. Подумать только
-- до того как познакомиться с  тайным  советником,  бедняжка  действительно
была девственницей. Это до двадцати-то лет, о Шилол!
     Ласки  Йена  имели  мало  общего с загадочными и туманными местами в не
запрещенных Сводом светских романах и Лорма,  кажется,  совершенно  утратила
чувство действительности.
     -- Ну почему нет? Это ведь так быстро! -- сказала она недоуменным тоном
капризной девочки.
     Йен не сдержался и хохотнул.
     --  Тридцать  коротких  колоколов  -- это, конечно, для тебя быстро. Мы
будем встречаться еще не раз и не  два  и  ты  еще  научишься  по-настоящему
ценить это время, но сейчас надо идти. А то мы уже все звезды пересчитали.
     -- Не все, -- блеснули обнаженные улыбкой зубы Лормы.
     --  Послушай,  --  Йен  взял ее за плечи и, словно щенок, потерся своим
носом о ее. -- Ты очень красивая девушка и я буду любить тебя долго и часто.
Так долго и так часто, как того позволят мои обязанности тайного  советника.
Но если твой отец, а в особенности же мамаша что-то заподозрят, они в первую
очередь прикажут конюхам тебя высечь. А во вторую очередь...
     --  Меня  никогда не секли, -- пожала плечами Лорма и, неожиданно ловко
пропустив пальцы между йеновой шнуровкой на панталонах, прикоснулась к  нему
так, что тот против своей воли вздрогнул от неожиданности.
     Ого,  подруга  с подходцами! Йен чуть не прыснул со смеху: словно бы не
она, а он -- пугливая девственница, которой домогается  тайный  советник,  а
вообще  говоря  аррум,  хотя  это для нее и не очень большая разница. В этот
момент Йен подумал, что бояться ему, собственно,  совершенно  нечего  --  ну
заподозрит  папаша,  ну  пятое-десятое...  В  худшем случае, придется папашу
зарубить. В лучшем -- пристанут, чтобы он женился на их  дочери-сокровище  и
будут стращать доносом в Свод, ха-ха. Донос на аррума!
     Лорма  тем  временем  опустилась  на  колени.  Что  будет  дальше,  Йен
догадывался, равно как и не сомневался в том, что это  задержит  их  еще  по
меньшей  мере на тридцать коротких колоколов, ибо девушка едва ли искушена в
Первом Сочетании Устами. Но спрятать извлеченного  требовательными  пальцами
Лормы  Гиазира  прочь, подальше от горячих губ девушки, Йен не мог. Ибо это,
не соответствовало бы доблестям и достоинству аррума Опоры Вещей. Энно.

     x 3 x

     Когда они наконец вернулись в гостевой  зал,  чтобы  присоединиться  ко
всеобщему  веселью,  их  взорам  открылась  дурацкая,  веселая  и  в  чем-то
неуловимо жутковатая картина.
     Мамаша Лормы, здоровая баба в летах, лежала, упитая до бесчувствия,  на
медвежьих  шкурах,  живописно  наваленных  в  углу  зала. Насколько Йен смог
понять за три недели пребывания в уезде Медовый  Берег,  на  всех  застольях
здесь  было  принято рано или поздно напиваться вдрызг, затем валиться прямо
на медвежьи шкуры и -- в зависимости от обстоятельств -- спать, блевать  или
предаваться блуду. Йен пока что был свидетелем только первых двух вариантов.
Третий,  по  слухам,  был  очень популярен среди смердов Кедровой Усадьбы, а
более всего -- у людей Багида, на Сером Холме.
     Итак, мамаша Лормы уже отдыхала. Папаша, вполне симпатичный Йену  мужик
с  невероятным  для  Варана  именем  Круст  Гутулан,  подперев багровую рожу
кулаками, пялился туда же, куда и все -- в центр стола.
     "Все" -- это управитель имения со своей  супругой  (странной  женщиной,
лицо  которой  было украшено шрамом от виска до подбородка, а пояс -- кривым
"трехладонным" ножом), четверо лучших пастухов Круста (с разбойными, но  тем
более  надежными рожами) и сокольничий с двумя соколами на обоих плечах, что
забавляло тайного советника едва ли не больше, чем прелести Лормы. И все они
мутными, покрасневшими глазами пялились в центр  стола,  где  выламывался  и
завывал  Сорго,  местный  начальник  почты, а по совместительству -- вожак и
наставник вайского отрочества.
     Помимо   всего   прочего   Сорго   был   поэтом,   уверявшим,   что   в
действительности он -- не Сорго, а воплотившийся в неподходящем теле древний
харренский  стихопевец  Астез  Торк. По этому поводу Сорго мог процитировать
наизусть любое место  из  огромнейших  "Исторических  поэм"  и  требовал  от
отроков,  дабы те его величали "несравненным Астезом". Также Сорго занимался
сочинительством длиннейшей и  нуднейшей  драмы  "Инн  окс  Лагин,  отец  наш
основатель",  о  чем  не  преминул  сообщить  Йену при первом же знакомстве,
состоявшемся три недели назад.
     Тогда тайный советник вполне справедливо заметил, что не приведи  Шилол
тому  в  действительности  оказаться  перевоплотившимся  Астезом  Торком. По
законам, установленным еще при Инне окс Лагине, "отце нашем основателе", его
ждет Жерло Серебряной Чистоты и ничего больше. К  огромному  изумлению  Йена
лицо  Сорго  просияло  и  тот  радостно  спросил:  "Правда?  Настоящее Жерло
Серебряной Чистоты?"
     В общем, Сорго с точки зрения Йена был совершенно законченным идиотом и
только благодаря этому предыдущие тайные советники  не  отправляли  на  него
доносы  в  Свод  Равновесия  за  извращение  Истины  и  оскорбление  Князя в
пресловутой драме "Инн окс Лагин..."
     Итак,  пьяный  вдрабадан  Сорго  качался,  стоя   на   столе,   посреди
опрокинутых  кубков и перетоптанных его сапожищами перепелов. Губы Сорго для
вящей убедительности были перемазаны  чем-то  красным.  "Стало  быть,  кровь
изображает  на  устах,  недоделанный", -- беззлобно подумал Йен, застывая на
пороге зала. В левой руке Сорго сжимал  телячью  печень,  тушеную  в  кислом
молочном соусе, и, гневно потрясая ею над головой, орал:
     --  И  вот,  преисполнится  скверною суша! И вот, под землей расцветая,
питаясь чужою игрою, зародится нечто и выест всю землю  под  миром!  И  вот,
истекут из хуммеровых уст указанья...
     Сорго  тяжело  перевел  дух. В его глазах стояла стена. Странная стена.
Если  судить  по  этой  стене  в  глазах,  Сорго  пребывал   в   совершенном
бесчувствии.  Но,  однако,  бесчувствие  не  мешало ему так складно и быстро
импровизировать тяжелыми  астезовыми  стопами  вокруг  знаменитого  "Речения
Эррихпы".
     --  ...для  сердца,  изъятого  прочь  через реберный короб! И выйдут не
люди, но лишь истребители плоти, и новое сердце отыщут себе на поживу!
     С этими  словами  Сорго  сжал  пальцы  левой  руки  и  телячья  печень,
разваливаясь, посыпалась неряшливыми кусками на стол. "Ага, стало быть это у
нас  сердце",  --  Йену было противно смотреть на странный разгул Сорго и он
пытался развлечь себя хоть слабой, но иронией. Слушатели Сорго,  впрочем,  в
силу  ли  изрядной  сытости  и  пьяного благодушия, то ли в действительности
захваченные неистовыми глаголами  Сорго,  сидели  смирно  и  даже  разбитные
пастухи отнюдь не скалились.
     -- Пойдем отсюда. Мне страшно и я хочу совсем другого, -- Лорма дернула
Йена за рукав.
     М-да,  девочка права. Веселое здесь общество. Могли любить друг друга с
Лормой хоть до утра -- эти и не заметили бы. Куда уж! Тут поэзия, милостивые
гиазиры.
     В душе Йена  боролись  противоположные  чувства.  Дать  Сорго  в  рожу,
заключить  его  под  стражу и предъявить обвинение... в чем? Йен был напрочь
лишен вкусов офицеров из Опоры Благонравия, которые могут взять  человека  в
оборот  за  что  угодно -- хоть за чересчур темный камень в перстне, хоть за
аютский анекдот. Можно просто подсечь придурка ножнами, подхватить, пока тот
будет падать, и бросить прислуге (этих двоих, тихонько замерших у стены, Йен
с первого взгляда даже не заметил) с  веселым  криком  "Бычка  --  в  ясли!"
Только особого веселья не выйдет.
     С другой стороны, все это было Йену совершенно безразлично. Проще всего
было вернуться  с  Лормой  наверх и -- хоть Второе Сочетание Устами (она его
заслужила своим Первым), хоть просто --  сочетание,  хоть  и  поговорить.  В
конце концов, за три недели в уезде он еще не поговорил здесь нормально ни с
одним  человеком.  Только  служба,  только допросы, только глупая болтовня с
Тэном о столичном оружии, а с Есмаром -- о здешних  бабах.  В  общем,  можно
спокойно  уволочь  Лорму  обратно.  Первая  ночь  женственности этой девочке
запомнится надолго.
     Под ногами Йена едва ощутимо вздрогнул пол. Вздрогнул столь слабо,  что
этого  пока не почувствовала бы даже собака. Он, аррум Опоры Вещей, все-таки
почувствовал. Ну и что? Тут, на  проклятом  Медовом  Берегу,  трясет  каждый
день.  Два  горных  кряжа  --  Большой и Малый Суингоны -- и в придачу к ним
несколько потухших вулканов вкупе с одним все еще ворчащим. Как это они  его
здесь  называют?  Советник  так  и  не  удосужился спросить за три недели. В
общем, трясет часто, почти каждый день, самую малость. Судя по рассказам  --
недра  могут  разгуляться  так,  что  получится  то провал, куда без остатка
рухнет целый пиннаринский исполин Свода Равновесия, то  водопады  высотой  в
пятьдесят локтей. Говорят, там, где Большой Суингон смыкается с Малым...
     -- Да, идем, -- пожал плечами Йен, оборачиваясь к Лорме.
     И в этот момент за спиной Йена раздался дикий, нечеловеческий вой Сорго
и грохот бьющейся посуды.
     -- О-о-они уже зде-е-есь!
     "Ну  это  уже слишком. Определенно, замордую придурка", -- подумал Йен,
резко поворачиваясь обратно к залу и одновременно с этим извлекая  из  ножен
свой  клинок.  Он  еще  не  понимал  зачем  он это делает. Он еще не понимал
ничего. Но что-то уже определенно начало свершаться.
     -- Это точно, милостивые гиазиры! "Они" -- я и Лорма -- уже  здесь!  --
рявкнул Йен, стремительными шагами меряя зал.
     Лежа  навзничь  на  столе,  в  конвульсиях  содрогался нечленораздельно
мычащий Сорго. Все остальные словно пробудились от тяжелого сна. Круст встал
в полный  рост  и  тер  лицо  ладонями,  словно  собирался  стереть  с  него
сонливость  вместе  с  кожей.  Соколы  с клекотом хлопали крыльями. Пастухи,
послушные окрику управителя поместья, схватили за руки и за ноги бьющегося в
истерике Сорго.
     И только жена  управителя  поместья  вела  себя  по-другому.  Загадочно
улыбаясь  краешком рта приближающемуся Йену, она медленно тянула из-за пояса
свой "трехладонный" нож.
     Медленно. "Определенно, она обычно достает его почти  молниеносно",  --
подумал  Йен,  который  лишь  теперь  сообразил, что все происходящее начало
совершаться вокруг него с невообразимой тягучей медлительностью. И лишь  он,
Йен, вроде бы пока не вязнет в воздухе как муха в сиропе.
     "Ну  все, конец тебе, начальник почты. Потому что сейчас эта девка тебя
зарежет. А я?" -- промелькнуло в голове Йена, который краем  глаза  заметил,
что его безупречно чистый клинок начал дымчато мутнеть.
     Обнаженный  "облачный"  меч никогда не мутнеет зря. С тех пор как Эгин,
аррум Опоры Вещей, для простых смертных --  просто  Йен  окс  Тамма,  тайный
советник  уезда Медовый Берег -- получил его из рук гнорра, прошло несколько
более полугода. За это время Эгин обнажал "облачный" меч трижды. И трижды по
его небесной красоты клинку ползли белесые облака. И трижды клинок  омывался
от  облаков  кровью. А от крови клинок омывался водой и заговоренным льняным
платком -- в точности таким, какой полчаса назад отер ноги  Лормы  от  крови
иного смысла.

     x 4 x

     Эгин не понимал, почему вдруг эта женщина с мужским шрамом решила убить
Сорго.  Он  не  понимал,  отчего сам столь яростен, отчего за стенами зала с
протяжным и мощным ревом, неторопливо затопляя отблесками стекла,  полыхнула
оранжевая  зарница  и  отчего  пол  под  его  ногами  пошел вверх, словно бы
совершая глубокий и тягостный вздох.
     Сейчас вокруг него происходило нечто, что будет им осмыслено  и  понято
значительно  позже.  А  пока  что  Эгин  просто  делал  то,  к чему вели его
обнаженный меч  и  Раздавленное  Время,  хотя  о  последнем  он  пока  и  не
догадывался.
     Эгин  успел.  Когда  "трехладонный"  нож  жены  управляющего, дописывая
гибельную дугу, приблизился к  сердцу  Сорго  как  раз  на  расстояние  трех
ладоней,  Эгин  был от женщины в точности на расстоянии вытянутого клинка. И
его меч обагрился кровью. И Раздавленное Время выплюнуло аррума обратно.

     x 5 x

     -- Ш-ш-шилолова кровь, -- шипела от боли  супруга  управляющего,  тряся
кистью, удар по которой Эгин изо всех сил пытался направить плашмя. Но очень
сложно  пробить  боковой удар плашмя чисто, милостивые гиазиры. Поэтому Эгин
не только выбил у нее "трехладонный" нож, но также расшиб костяшки и  рассек
несколько  худых  вен  на тыльной стороне ладони, кровью каковых, к счастью,
его клинок вроде бы насытился. По крайней мере, временно.
     Сорго, который-таки сильно вывел Эгина из себя, тоже досталось изрядно.
Свой второй удар Эгин направил беснующемуся учителю по кадыку и  тот  вместо
воя  перешел  на  хриплый кашель, что было все-таки легче. Его Эгин тоже бил
плашмя и на этот раз очень чисто. Убивать Сорго не стоило. Зачем?
     Все  произошло  так  быстро,  что  кроме  Эгина  и,  быть  может,  жены
управителя, никто ничего не успел сообразить. Это было хорошо.
     Остальное  было  плохо, ибо окна уже струились градом звенящих осколков
стекла и вот теперь пол под ногами вздрогнул  по-настоящему  сильно.  И  вот
теперь  это  заметили  все. А самый неловкий из четырех пастухов-разбойников
Круста даже упал.
     Со двора донесся чей-то истошный вопль. Совершенно нечленораздельный. И
вслед за ним другой, более вразумительный. "Убивают! -- голосила женщина. --
На помощь!" И -- спустя несколько мгновений --  короткий  взвизг:  "Цармада,
ты?!"

     ГЛАВА 4. АФФИСИДАХ

     БАГРЯНЫЙ ПОРТ, 56 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
     Двенадцатый день месяца Белхаоль

     x 1 x

     Бурая  змея  Ан-Эгера  между  по-весеннему  свежими, изумрудными полями
ячменя. Теплое, сапфирово-синее море Савват -- и бурая  клякса  размерами  в
добрых  четыре  лиги,  пятнающая его священные волны вокруг Багряного Порта.
Здесь живородные, жирные илом воды Ан-Эгера встречаются  с  морем.  Здесь  с
морем встречается великая степь Асхар-Бергенна.
     Сто  лет  назад  Эгин Мирный, величайший воитель Тернауна, разбил среди
невысоких холмов на правом берегу Ан-Эгера грютские орды и протянул  руку  к
желанному морю. И в дельте Ан-Эгера вырос Багряный Порт.
     Порт  был  так  назван  потому, что в ту жестокую неделю после избиения
грютов, когда безмолвствовали сытые волки и вороны в  степи,  воды  Ан-Эгера
были  багровы от вражьей крови. Всю неделю. А когда-то, во времена цветущего
могущества Асхар-Бергенны, струи Ан-Эгера, говорят,  всегда  были  красными,
как кровь.
     Ихша  никогда  не  верил  этому,  ибо не был поэтом. Река не может течь
кровью год. Не может даже и неделю, как о том  написал  Альгорг,  придворный
историк  Эгина  Мирного. Призраки погибших грютов не могут переговариваться,
стоя на вершинах Пяти Медных Курганов,  как  о  том  брехал  тот  лекаришко,
безумный  пастырь  пиявок,  заклинатель улиток. А Великое Княжество Варан не
может вечно видеть мирные сны под несокрушимым Сводом Равновесия.  Ихша  был
реалистом,  ибо  к тому склоняли его титул, должность, деньги и страх. Страх
потерять деньги, должность и титул.
     Уже два года Ихша занимался Вараном, Сводом Равновесия и новым  гнорром
лично.  Два  года  Ихша  выслушивал  все  новые небылицы. Два года перебирал
скудные трофеи, собранные его людьми по всей Сармонтазаре. Все сплошь мусор.
Все.
     Сегодня с утра Ихша подавился фиником и был теперь зол, словно  степная
гадюка под конским копытом. Круглый стол по правую руку от Ихши был уставлен
яствами  в количестве достаточном, чтобы накормить четырех воинов. И еще там
были ненавистные Ихше финики. И еще -- разбавленное вино.  Ихша  прихлебывал
его  из большой низкой чаши, но оно не приносило ему ни наслаждения, ни даже
покоя. Так -- скисшая  кровь  местной  лозы.  И  даже  прохлада,  словно  бы
стекающая  ручьями с опахал в руках четырех звероподобных телохранителей, не
могла остудить недобрый горячечный пыл, который охватил  Ихшу  с  первых  же
слов своего советника. Но пока что Ихша молчал, предоставив тому медлительно
повество