-- А почему бы вам не поделиться со Сводом  Равновесия  вашими  тайными
знаниями  о  борьбе с шардевкатранами просто так? Это сбережет ваших лучниц,
Стражниц и деньги -- весьма,  замечу,  немалые  --  которые  вы  собираетесь
уплатить за аренду Медового Берега.
     --  Потому  что  мы  не  имеем  никаких гарантий доброй воли Варана, --
сказала Куна-им-Гир убийственно спокойным тоном. -- Потому что двадцать одни
год назад ваш офицер по имени Норгван похитил у нас секрет дагги и человека,
знающего образ-ключ. И великое счастье Круга Земель в том, что этот  человек
оказался  достаточно  силен, чтобы оставить образ-ключ при себе. Разумеется,
Гиэннера опасается, что со временем вы можете  использовать  переданные  вам
знания во вред Аюту и всей Сармонтазаре.
     Лагхе едва хватило терпения дослушать Вирин до конца.
     --  Очень  любезно  с  вашей  стороны  было  приехать в Пиннарин, чтобы
сообщить мне все эти  интересные  сведения,  --  бесстрастно  сказал  Лагха,
подымаясь и всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.
     В  его голове царил основательный хаос, но свои дальнейшие действия вне
зависимости  от  того,  что  на  самом  деле  творится  на  Медовом  Берегу,
представлялись  ему  со  всей  возможной  ясностью. Срочно снарядить большую
карательную экспедицию Свода Равновесия и "лососей", возглавить ее лично  и,
не теряя времени, высадиться на Медовом Берегу.
     Сделать  это  надо  со  всей мыслимой поспешностью. Не потому что он не
верит аютцам, отнюдь нет. В том-то все и дело, что во многом  верит.  Лагха,
например,  не  сомневался  в  том,  что  шардевкатраны действительно некогда
существовали (об этом со  всей  убедительностью  свидетельствовал  нагрудник
Куны-им-Гир),  что эти твари действительно развелись на Медовом Берегу и что
они очень опасны. И  лишь  в  одно  Лагха  не  мог  поверить  ни  при  каких
обстоятельствах.  А  именно  в  то,  что он, Отраженный, и сотни вышколенных
офицеров Свода не смогут перебить в подземных  норах  два  десятка  каких-то
слизняков.
     Ают  хочет  Медовый  Берег?  Очень  хорошо.  Пусть тогда обмажет медком
подходящий мыс подле Сим-Наирна.

     x 4 x

     Когда двери подъемника затворились за княжной,  Куной-им-Гир  и  Вирин,
Лагха  стремительно  прошелся  по своему исполинскому кабинету вперед-назад.
Постоял перед длинным полукруглым стеллажом с копиями  древних  рукописей  и
писаний Звезднорожденных. Постучал пальцами по свежему Зраку Истины, который
удалось  отладить только три месяца назад -- предыдущий не выдержал близости
Убийцы Отраженных в прошлом  году  и  его  останки  пришлось  вверить  Жерлу
Серебряной Чистоты.
     Потом  Лагха, окончательно успокоившись, вернулся к своему столу. Итак,
Медовый Берег.
     Лагха извлек из стола последний годовой отчет по  уезду,  принадлежащий
перу  покойного Гларта, и перечитал его. Потом достал на свет обрывок струны
от каниойфаммы -- единственный достойный внимания предмет с Медового Берега,
который поступал к нему за последние годы. Никакого Следа на струне  уже  не
было, но Лагха прекрасно помнил, что на момент поступления на ней был слабый
отпечаток  чужой  женственности.  Этот  След, как и все прочее, что он успел
ощутить, познать, постичь за двадцать восемь лет своей жизни, Лагха узнал бы
среди тысяч других.
     К чему прикасались здесь, в его кабинете, аютские Стражницы? По меньшей
мере, к подлокотникам кресел, на которых они сидели. Так или иначе, их Следы
стоит запомнить. Лагха  встал,  подошел  к  креслам  и  возложил  ладони  на
подлокотники обоих.
     След,  оставленный  Вирин,  не  подходит. Но вот зато на правом кресле,
хранящем След Куны-им-Гир...
     Так он и думал. Почему? Потому что был гнорром.
     Под столом  Лагхи  была  плита,  отличающаяся  от  прочих  греовердовых
шестиугольников,  устилающих  пол,  одной  малопримечательной  особенностью.
Гнорр надавил на нее и, чтобы занять себя  на  ближайший  короткий  колокол,
подергал  струну от каниойфаммы. Трень-брень. Колеблет, понимаете ли, землю,
задумана, видите ли, в разрушительных целях...
     И в этот момент гнорр боковым зрением заметил на полу, слева от  стола,
едва  заметное  шевеление.  Ах  да, как он мог о них позабыть! Комочки кожи,
вырванные  его  мечом  из  нагрудника  Куны-им-Гир.  Воспользовавшись  двумя
листами плотной гербовой бумаги из отчета Гларта как совком и веником, гнорр
подобрал их и высыпал на стол.
     Невзрачные,  лилово-коричневые,  каждый  размером  с пол-мизинца. Шесть
штук. Лагха дернул струну. Ничего не произошло -- если не считать  какого-то
смазанного  следа  в воздухе, словно бы там нечто промелькнуло с неописуемой
скоростью. Похоже, произошло многое, но только очень быстро.  Столь  быстро,
что  обычный  человек ничего не заметил бы. Лагха замер, впившись взглядом в
свои трофеи и едва слышно прошептал заклятие. Второе. Третье.
     Раздавленное Время приняло Лагху в свои объятия. Гнорр еще  раз  дернул
струну и на этот раз услышал очень низкий, басовитый, тягучий звук, который,
казалось, продлится до завтрашнего утра.
     Все  шесть  комочков кожи конвульсивно дернулись -- сперва сократились,
превратившись  в  небольшие   бугорки,   потом   развернулись,   вытянулись,
образовали  звезду  с шестью подкрученными лучами и вновь вернулись к своему
обычному состоянию.
     Когда потрясенный гнорр проделывал свой незатейливый опыт в третий раз,
двери секретного служебного  подъемника,  совершенно  неразличимые  на  фоне
стены,  начали  медленно-медленно  разъезжаться. И прежде чем из них наконец
показался личный посыльный гнорра, Лагха успел еще дважды дернуть за струну,
окончательно увериться в своих подозрениях, спрятать струну в стол, а клочки
кожи шардевкатрана -- в яшмовую шкатулку, и поднять на  своего  подчиненного
бездумный взор беззаботного повесы. Настроение Лагхи улучшилось и ухудшилось
одновременно.  Улучшилось потому, что он узнал о шардевкатранах куда больше,
чем со слов  аютских  послов.  Ухудшилось,  ибо  он  не  имел  ни  малейшего
представления  о  том,  как  воссоздать  по  образцу эту с виду незатейливую
струну, как сделать правильную каниойфамму и что сыграть на ней,  чтобы  все
шардевкатраны на Медовом Берегу перегрызли друг другу глотки.
     --  Пар-арценца  Опоры Вещей и Первого Кормчего ко мне, -- бросил Лагха
посыльному. -- Кроме этого, скажи людям из Опоры Единства, чтобы  установили
негласное  наблюдение  над  Тэном  окс  Найрой -- офицером береговой стражи,
которого привезли аютцы. Если он попытается вступить в  сношения  с  аютским
посольством  в гостинице Иноземного Дома -- не препятствовать. Четыре раза в
день -- докладывать мне обо всем, что делает Тэн окс  Найра.  И  об  аютских
бабах тоже.

     x 5 x

     Альсим  в  великому  удивлению  Лагхи  появился  спустя каких-то десять
коротких колоколов после ухода посыльного.
     -- Я уже искал встречи с вами  сегодня,  милостивый  гиазир,  --  начал
Альсим. Он выглядел усталым и встревоженным. -- Но на приеме в честь аютских
послов  или  даже  точнее  --  послиц  --  мне  было  недосуг отвлекать ваше
внимание. Я ждал в Смоляном Зале, пока ваши гостьи уйдут.
     -- Рад, что тебе не пришлось ждать слишком долго, -- сухо бросил гнорр,
которого болтливость Альсима забавляла только в очень хорошем настроении,  а
в остальном -- злила. -- Говори, что там у тебя. Свои слова я скажу позже.
     -- Дело в том, милостивый гиазир, что мои предновогодние опасения, увы,
полностью оправдались. Весь боевой флот южан готовится к выходу из Багряного
Порта. Вопрос лишь в том, куда он намерен направиться. И на этот счет у меня
имеются самые неприятные соображения.
     "Ах,  да, этот ублюдок Ихша", -- мысленно отмахнулся Лагха, который был
полностью погружен в размышления об Аюте и Медовом Береге.
     -- Семь теагатов вспомогательной грютской конницы и около восьми  тысяч
настоящих  "бронзовоногих",  --  продолжал  Альсим,  -- отлично снаряженные,
стоят сейчас в пятидесяти лигах к западу от Грютских Столпов,  в  солончаках
Сумра.  Даже  при всех возможных проволочках они могут достичь границы наших
владений за три дня.
     -- Давно стоят? -- равнодушно осведомился Лагха.
     -- Мне сообщили об их  появлении  пять  дней  назад.  Потом  я  получил
сведения  от  вольных  торговцев, которые недавно вернулись из дельты Ориса.
Они говорят, что грюты отогнали свои табуны с выпасных  лугов  Айяр-Хон-Элга
больше месяца назад. Полагаю, около двух недель они пополняли войска свежими
лошадьми  и,  значит,  стоят  в солончаках не меньше десяти дней и не больше
двух недель. Они чего-то  ждут,  милостивый  гиазир.  Из  солончаков  Сумра,
конечно,  за  пять  переходов  конница может достичь и Нелеота, но воевать с
северянами...
     -- Достаточно, -- хлопнул ладонью по  столу  Лагха.  --  Понятно.  Ихша
давно  уже  собирался  и наконец-то решился напасть на нас. Но семь теагатов
легкой и полтора теагата тяжелой конницы против Свода и варанской  армии  --
согласись,  довольно скромные силы. Полагаю, чтобы раздавить их за Грютскими
Столпами, нам понадобится никак не больше трех суток. Или трех часов -- если
они отважатся с ходу вступить в решительное сражение.
     Альсим с трудом сдержал разочарованный вздох.  У  него  был  заготовлен
такой  превосходный доклад! За каких-то два долгих колокола Альсим собирался
блестяще  обосновать,  что  для  войны  с  Севером  южане   слишком   быстро
приготовили  конницу,  в  то  время как флот будет добираться из моря Савват
только до Фальма недели три. А для войны  с  Аютом  они,  наоборот,  слишком
быстро снарядили флот. И конницу надо было собирать не в солончаках Сумра, а
в  нарабитских  предгорьях.  В  общем,  многое  мог бы порассказать Альсим о
работе шпионов и аналитиков Свода, да только гнорр слишком быстро все понял.
И все-таки у Альсима было припасено еще кое-что.
     -- Да, милостивый гиазир. Но это еще не все. Дело  в  том,  что  лекарь
Аффисидах  --  я  вам сообщал о нем чуть больше полугода назад -- возвысился
при  Ихше  в   последние   месяцы   неописуемо.   Аффисидах   не   имеет   в
Северо-Восточной  провинции  никакого, даже самого завалящего, титула, но он
сопровождает Ихшу  повсюду,  на  всех  приемах  сидит  в  его  тени,  лекаря
постоянно  видят  близ  Глухих  Верфей  и  на  Медных  Курганах. У меня есть
серьезные подозрения, что  этот  Аффисидах  знает  по  меньшей  мере  секрет
"гремучего  камня". А это уже заставляет посмотреть на угрозу вторжения южан
в совершенно новом свете.
     Здесь пар-арценц был прав. С "гремучим камнем" южане были очень опасны.
Почти столь же опасны как и аютцы.
     -- Помимо этого, если останки трехпалубного  корабля,  разорванного  на
мелкие  щепки,  можно  считать неопровержимым доказательством наличия у южан
"гремучего камня", что думать о длинных полосах копоти, оставленных на одном
из Медных Курганов?
     Лагха не любил риторики.
     -- И что же думать, а, пар-арценц? -- бросил он раздраженно.
     -- Мне кажется, что полосы копоти длиной от  тридцати  до  восьмидесяти
шагов  оставлены  "темным  пламенем".  Я  предполагаю,  что южане испытывали
поворотные трубы на колесных станках и,  если  судить  по  густоте  и  длине
полос,  описанных  в  донесениях  наших  людей,  можно  оценить длительность
извержения пламени из одной трубы в десять коротких колоколов.
     Лагха не удержался и цокнул языком. Десять колоколов! Если это  правда,
то  южане  при правильной тактике могут из одной трубы поджечь две варанских
галеры. Десять труб -- двадцать галер.
     -- Что-нибудь еще?  --  спросил  Лагха,  умоляя  Шилола  завязать  язык
Альсима  узлом,  чтобы  тот  больше не доставлял ему таких умопомрачительных
расстройств.
     -- Да. Сегодня утром я обнаружил, что призраки поменяли свой цвет.
     Если обычно Альсим бывал чересчур многословен, то теперь его  сообщение
оказалось слишком лаконичным даже для всезнающего и всепомнящего гнорра.
     -- Какие призраки? -- переспросил Лагха.
     --  Рыбы-призраки  в  Алом  Бассейне, за которым вы приказали надзирать
особенно тщательно. Рыбы стали черными, как смоль, и сплошь покрылись яркими
оранжевыми пятнами, словно саламандры.
     Так. Значит Ибалар стал первым, кому удалось избегнуть смерти  от  меча
Кальта  Лозоходца.  У  Лагхи  едва  заметно дернулся уголок рта. Он снова не
ошибся...
     Гнорр не ответил Альсиму. Потому что в это время секретарь  ввел  Лорма
окс Цамму, Первого Кормчего Великого Княжества Варан.

     ГЛАВА 17. САНГ-БАЛА ШАН

     Рассвет Пятнадцатого дня месяца Алидам

     x 1 x

     Ночью  погода окончательно испортилась и стихии набросились на кедровую
рощу, где предавались своему пчелиному счастью горцы, яростно и  беспощадно.
Молнии, гром, жестокий холодный дождь...
     Эгин  проснулся  очень  рано.  Как ему показалось вначале, проснулся от
того, что ему просто надоело спать. Но он ошибся.
     Истошный и долгий женский крик...
     Привычка спать одетым снова вернулась к  Эгину  на  Медовом  Берегу.  А
значит,   ему  оставалось  лишь  подпоясаться  мечом,  накинуть  перевязь  с
метательными кинжалами, выскочить на порог... и распахнуть ногой дверь Куха.
     -- Что там? Драка? -- поинтересовался Эгин, стараясь казаться бодрым  и
спокойным.  В  самом деле, что тут может быть? Ну какой-то горец разошелся и
бьет свою провинившуюся жену, а она орет, как резаный поросенок. Или  кто-то
спьяну выпал из своего "гнезда".
     Но  Кух,  похоже, был далек от подобных версий. Он сжимал в правой руке
деревянную палицу. "Трубка для стреляния" тоже была  при  нем.  Он  выдержал
долгую паузу и нарочито громко сказал:
     -- Это не драка, гиазира, это костерукие.

     x 2 x

     Буквально   в   следующую  же  минуту  у  Эгина  появилась  возможность
удостовериться в проницательности Куха.  Ибо  завеса  дождя  приоткрылась  и
буквально  подле  порога  "гостиницы"  появились  двое исчадий Серого Холма.
Костерукие питомцы липового офицера  Свода  Равновесия  Багида  Вакка.  Ныне
покойного,  если,  правда,  его  тоже  по-быстренькому  не "переделали" и не
пустили воевать.
     -- Гиазира, берегися! -- сказал Кух и метнул  палицу  в  того,  который
стоял ближе. И попал, хотя сам остался безоружен.
     Мысленно похвалив Куха за отменный бросок, Эгин выхватил меч и бросился
вперед.
     Спустя  еще  короткий  колокол  деревня  горцев  наполнилась  истошными
криками. Среди них можно было разобрать  обычный  в  таких  случаях  женский
вереск,   тяжелую   мужскую  ругань,  стариковские  проклятия,  боевой  клич
сориентировавшихся в обстановке воинов и...  храп  Хены.  Эгин  отметил  про
себя, что проснулся как раз вовремя.
     В мгновение ока Эгин подскочил к костерукому, который оторопело поводил
из стороны  в сторону разбитой палицей Куха мордой. Эгин отсек ему пятипалую
руку-таран, а затем и голову.
     Второй костерукий, к счастью, оказался равнодушен к гибели своего  если
не  товарища, то коллеги. И, сочтя сердце Эгина недостойным своего утреннего
меню блюдом, полез на ближайший кедр,  где  по  наблюдениям  Эгина  селились
четверо молчаливых горцев.
     Видимо,  дождь  не  только  не был ему помехой, но, напротив, радовал и
придавал свежие силы. Это наблюдение расстроило Эгина, ведь он по  наивности
надеялся,  что  горцы  в  своих  "гнездах"  недосягаемы  для нежити и смогут
успешно обороняться, не спускаясь на землю. Что ж,  значит  досягаемы.  Эгин
запустил  в спину с протрясающей скоростью продвигающемуся вверх костерукому
два метательных кинжала, но был вынужден с  сожалением  констатировать,  что
врага это потревожило весьма условно. Он остановился, придерживаясь за ствол
одной рукой, а второй неспешно вырвал кинжалы из спины. Что ж, значит горцам
придется самим продемонстрировать, зачем им три меча вместо одного.
     -- Гиазира, быстро бежим со мной! -- заорал Кух, вынырнувший из дождя и
указывающий  в  сторону  большого очага, который был в деревне Детей Большой
Пчелы служил центральным храмом.

     x 3 x

     Легко сказать "бежим". Но бежать, когда твои ноги погружаются в  густую
грязь  по  колено,  когда  вода, льющаяся с небес сплошным, непрекращающимся
потоком, застилает твой взор, а впереди неизвестность, чреватая  самыми  что
ни на есть отвратительными последствиями -- это очень, очень не легко.
     В общем, продвижение Эгина и Куха от края рощи к ее центру никак нельзя
было назвать бегом.
     --  Что  там?  -- спросил Эгин. Он только сейчас сообразил, что пока он
добивал приконченного рабом костерукого и следил за тем,  как  другой  лезет
вверх  по кедровому стволу, не страшась кинжальных укусов в спину, Кух успел
совершить разведку боем.
     Одно разорванное на три части тело костерукого было обнаружено Эгином в
десяти шагах от первого, под кустом, и по  самодовольной  улыбке  Куха  Эгин
понял,  что  это  его  рук  дело.  Интересно  как ему удалась эта нешутейная
расправа, ведь оружия, кроме "трубки для стреляния", при Кухе  вроде  бы  не
имелось,  а отравленные иглы ну совершенно никакого вреда не могли причинить
мертвым, переделанным людям.
     "Что ж, похоже, родные кедры действуют на Куха  самым  лучшим  образом.
Так  он  превратиться  в  воина  быстрее,  чем  я покажу ему первую стойку с
мечом", -- подумал Эгин, отмечая про себя, что  Кух  продвигается  вперед  с
быстротой  и  ловкостью,  которая ему, Эгину, и не снилась. По крайней мере,
ранним утром, со сна. И, что самое любопытное, с ловкостью, которая за самим
Кухом ранее на наблюдалась. Казалось, что за то время, пока Эгин делает одно
движение, Кух успевает совершить пять.
     -- Там костяная рука два раза по двенадцать, гиазира, -- бросил Кух.  И
бесстрастно добавил: -- Много мужчин убито, много женщин убито.
     --   Я  думал,  эти  твари  днем  не  нападают,  --  зло  сказал  Эгин,
всматриваясь в серую стену дождя.
     -- Они не нападать днем из-за солнца. А когда солнца нету, то  могут  и
днем, -- буркнул Кух, как бы между делом срывая с тела мертвого горца, почти
утонувшего в коричневой глине, два из трех мечей.
     Эгин  был  настолько  сосредоточен  на  поиске  затаившихся врагов, что
деятельность Куха прошла мимо него.  Иначе  он  обязательно  задал  бы  себе
тривиальный вопрос. А зачем, спрашивается, Куху мечи, с которыми он не умеет
обращаться?

     x 4 x

     В  окрестностях  Большого  Очага кипела самая настоящая сеча, в которую
Эгин и Кух включились тотчас же на правах подкрепления.  Десяток  костеруких
против двух десятков горцев. Плюс аррум Опоры Вещей.
     "Нужно  полагать,  остальные  костерукие  сейчас словно белки прыгают с
дерева на дерево, истребляя всех, кто еще не сообразил, что происходит",  --
подумал Эгин, вонзая меч в спину одному из костеруких, умудрившемуся уложить
трех  горцев.  Так  он  его,  конечно,  не  убьет, но на время обездвижит. И
отчего-то подумал о Хене. Надо же, уцелев  в  Кедровой  Усадьбе  и  совершив
нелегкое  путешествие  горными  тропами,  она,  не ровен час, погибнет между
ветвей какого-нибудь дерева. Хотя, с другой стороны, погибнет царицей, а  не
женой скупого и ограниченного землевладельца Круста Гутулана.
     Когда пронзенный мечом костерукий упал навзничь, Эгин перевернул его на
спину носком сапога. Перевернул, чтобы было удобней отрезать голову, ибо это
показало  себя  самым  эффективным  способом борьбы с этой напастью. Грязная
чешуйчатая морда костерукого глянула на Эгина пустыми глазницами и тут  его,
едва  ли не впервые за последний год, разобрала жестокая брезгливая тошнота,
на смену которой тут же явилось крайнее, необоримое омерзение. Было  отчего.
Ведь  на  него  глядел  Есмар. Одна рука, рука Есмара, была сжата в кулак, а
другая -- ороговев и растопырив пальцы -- тянулась к груди новой жертвы,  то
есть  Эгина.  Бывшего друга и начальника. Есмар шевелил серыми губами, а его
черные  десны  обнажались  в  недобром  оскале.  Как  будто  Есмар   пытался
у