,   покоилась   невзрачная   палка   с
единственной  струной.  Как  граница,  через  которую  не  велят переступать
приличия. Как напоминание  о  беспрецедентной  по  важности  миссии.  И  как
музыкальный инструмент, поющий любовь, разлуку и то, что между ними.
     Эгину  уже давно не снились сны. Ни хорошие, ни плохие. А потому, когда
он увидел перед собой Авелира в едва различимом зеленоватом сиянии, Эгин был
изрядно удивлен. "Вот те на!" -- сказал себе  Эгин.  Сон  был  на  удивление
реалистичным, живым и свежим. Сон был вот каким.

     x 2 x

     --  Нам  следует  поговорить  с тобой, Эгин, -- шепотом сказал Авелир и
указал Эгину на выход из трапезного зала, где стояли на часах двое горцев.
     Один из них старательно тер глаза, а другой накручивал на  палец  прядь
волос,  мечтательно  запрокинув  голову. Словом, каждый развлекался как мог.
"Главное, чтобы носом не клевали", -- подумал  Эгин,  под  началом  которого
впервые  была столь неотесанная армия. Впрочем, раньше не бывало и такой. Он
встал на ноги и последовал за Авелиром.
     Они вышли на нависающий над  задним  двором  балкон,  оплетенный  диким
виноградом. Кислым и зеленым.
     --  Я  буду  внимателен,  -- пообещал Эгин и вопросительно воззрился на
Авелира.
     -- Тогда слушай. Ты знаешь почти всю историю о Лагхе и  Ибаларе.  Почти
всю. Ты осведомлен о том, что Ибалар выучил и воспитал Лагху для того, чтобы
народ   эверонотов  смог  воскреснуть  из  небытия  мощью  и  волею  гнорра,
гнорра-Отраженного. Ибалар был корыстен. Он  нашел  мальчика-Отраженного  по
имени Дайл, чтобы играть им, словно куклой. И поплатился за свою корысть. Но
проблема  в  том, Эгин, что я тоже был далеко не бескорыстен. И хотя корысть
моя была иного рода, она не перестает быть корыстью. Дело в том, что я  тоже
искал Отраженного. Просто Ибалар оказался гораздо проворней меня.
     Авелир замолчал.
     --  Продолжай,  Авелир -- сказал Эгин, с удивлением обнаружив при этом,
что уста его не разомкнулись.
     -- Итак, Ибалар опередил меня и забрал Дайла себе...
     Авелир,  как  оказалось  при  более  внимательном  рассмотрении,   тоже
"говорил",  не  двигая  губами,  и  тем  не менее у Эгина создавалась полная
иллюзия живой, настоящей беседы. "Впрочем, -- отмахнулся Эгин, -- это сон, а
во сне все может быть".
     -- ...Поначалу Ибалар учил Дайла так, как, быть может, учил бы и я.  Но
потом Ибалар вложил в душу Дайла слишком много зла, которому ему становилось
все  сложней  сопротивляться.  Он  научил его свободно и без трепета бродить
тропами, приводящими в страну, где свет и добро никогда не появляются. Я  не
допустил  Черного  Посвящения.  Лагхе  удалось унести ноги из Мертвых Болот,
правда, запятнав себя одним из самых тяжких преступлений перед  самим  собой
--  убийством  учителя.  Я  полагал, что со временем все доброе воскреснет в
Лагхе и что гордыня, семена которой посеял в его  душе  Ибалар,  никогда  не
даст губительных всходов. В своей наивности я полагал, что даже после трудов
Ибалара  Лагха  будет в состоянии осуществить тот замысел, ради которого я в
бытность свою мечтал найти Дайла-отраженного и воспитать его по-своему. И на
этот раз я позвал его сюда при помощи  твоего  медальона  не  только  затем,
чтобы  крушить  костеруких  и помыкать шардевкатранами. Однако теперь, когда
Лагха здесь, я понимаю, сколь недальновиден был Авелир, старая  и  уродливая
болотная саламандра...
     Похоже,  Авелир  был  действительно  недоволен собой, действительно был
удручен и подавлен. "Старая и уродливая болотная  саламандра",  --  кажется,
так Авелир себя при Эгине еще не величал.
     --  Значит,  тебе не нравится Лагха? У него черная душа? Он по-прежнему
следует той дорогой, что указал ему Ибалар?
     -- Нет, это не совсем  то,  что  я  хотел  объяснить,  --  отрицательно
замотал своей плоской головой Авелир. -- Лагха стал отличным воином. Он стал
проницателен  и  хитер,  как  полубоги  древности. Но именно поэтому он стал
жесток и несгибаем, словно стальной прут.
     -- Что же в этом плохого? -- Эгин действительно не понимал.
     -- Лучше бы ты спросил, что в этом хорошего. Настоящая мудрость  мягка,
настоящая  жизнь  текуча,  а  настоящий  воин  гибок,  словно  поток теплого
морского ветра... Одним словом, для исполнения того, о  чем  я  мечтаю,  он,
увы, не подходит, -- с тяжелым вздохом подытожил Авелир.
     --   О  чем  же  ты  мечтаешь,  Авелир?  --  поинтересовался  и  впрямь
заинтригованный Эгин.
     -- О том, чтобы ты, Эгин, исполнил то, что, как  мне  казалось  раньше,
должен исполнить Лагха.
     -- Я обязан тебе своей жизнью. Как же я могу отказаться? Я обещаю тебе,
что если то дело, о котором ты еще не сказал, мне по силам, а в том, что это
дело доброе, я не сомневаюсь, я сделаю все, что требуется.
     Авелир  спокойно  кивнул  и, подойдя к балюстраде, облокотился о перила
балкона и чуть свесился вниз. Затем, пробурчав  что-то  невнятное  себе  под
нос, вновь обратился к Эгину, знаком подозвав его к себе.
     -- Тогда слушай и смотри. Ты видишь тень? Вон там, на той стене?
     Эгин  всмотрелся  туда,  куда  указывал Авелир. Действительно, на серой
кладке противоположной стены, приобретшей в ослепительном сиянии полной луны
цвет слоновой кости,  можно  было  отчетливо  различить  что-то  похожее  на
человеческую  тень.  Не  очень  четкую,  но... Эгин вперился в ночь, как это
только что сделал Авелир, с тем, чтобы понять, кому  эта  тень  принадлежит.
Никого.
     -- Тень вижу, -- подтвердил Эгин.
     --  Это моя смерть, она совсем рядом, -- буднично, без страха и рисовки
изрек Авелир.
     Эгин сглотнул воздух. А затем с шумом выдохнул. Может, Авелир  все-таки
шутит?
     --  Видишь  черного  дрозда,  что уснул в излучине виноградной лозы? --
продолжал Авелир.
     Эгин поднял глаза в гущу дикого  винограда,  где,  положив  голову  под
крыло, спала неприметная черная птица.
     --  Это вестник. Он прилетел, чтобы сообщить мне, что у меня есть время
окончить все земные дела.
     Эгин пристально взглянул на Авелира. Нет, такие шуточки  за  эверонотом
раньше не водились.
     --  Итак,  скоро мне уходить, Эгин. И потому моим единственным учеником
придется стать не Лагхе  Коаларе,  а  тебе.  Ты  не  Отраженный  и  тебе  не
случилось  родиться с ключами ото всех важных дверей и сундучков этого мира.
Ну да это не так страшно, как мне казалось встарь. И поэтому я  прошу  тебя,
Эгин, найти Черный Цветок.
     -- Что такое Черный Цветок, Авелир? -- стыдясь собственного невежества,
спросил  Эгин.  Он  знал,  что  такое  Золотой  Цветок.  Да  и то, знал лишь
понаслышке. Какие-то места, где хорошо основывать столицы,  копать  колодцы,
разбивать сады или что-то в этом роде...
     --  Круг  Земель  славен двенадцатью Золотыми Цветками. Так мы называем
благословенные места, где вся работа спорится, природа  ласкова,  а  нечисть
боязлива.  Но  ничего не остается неизменным. Иногда и Пути Силы изменяются.
Золотые Цветки уходят из одних мест и распускаются в других. Но вот беда  --
в  том, что в тех местах, где раньше был Золотой Цветок, распускается Черный
Цветок и все в мире  идет  наперекосяк,  мертвые  вылазят  из  могил,  твари
становятся  алчны,  нежить  чувствует  себя  вольготно  и  не боится людских
слов...
     -- Ты хочешь сказать, происходит все, что происходит сейчас на  Медовом
Берегу?
     --  Да,  Эгин. Я хочу сказать, что на Медовом Берегу распустился Черный
Цветок и пока ты не найдешь и не уничтожишь его, здесь будет  все,  как  уже
есть.  Даже  если  мы  перебьем  шардевкатранов,  костеруких, южан, аютцев и
восстановим мир и справедливость, они продлятся не дольше, чем до следующего
полнолуния...
     -- Ну... скажи хотя бы как их ищут! -- вскричал Эгин.
     То, о чем просил  его  Авелир,  поначалу  показалось  ему  трудным,  но
выполнимым.  Однако  чем  больше  они  углублялись в суть вопроса, тем более
отчаянной и невыполнимой затеей все это начинало казаться.
     -- Если бы я знал как, я бы нашел сам...
     -- А Лагха, Лагха знает?
     -- По крайней мере, в бытность свою Кальтом Лозоходцем он знал.
     Эгин встрепенулся. Мысль о том, что гнорр Свода -- Отраженный,  звучала
уже  не  впервые,  но каждый раз, когда она звучала, Эгину было как-то не по
себе... Значит, в бытность свою Кальтом  Лозоходцем...  Любопытно,  что  еще
сравнительно  недавно  Эгин  полагал Кальта фигурой сугубо мифологической. А
теперь ему предлагают ни много ни мало,  а  самому  стать  Лозоходцем.  Эгин
Лозоходец. Звучит!
     --  Скажи  мне,  Авелир, -- спросил Эгин после долгого молчания, -- а в
чем твоя корысть? Зачем тебе, когда  ты  будешь  мертв,  знать,  что  Черный
Цветок  уничтожен  и  что Вая или, к примеру, Кедровая Усадьба вновь стоит в
венце Золотого Цветка?
     -- Э-э... -- устало махнул рукой Авелир. -- Некогда, когда я  и  Ибалар
жили  душа  в  душу,  как  и положено единоутробным братьям, мы горели одной
идеей.  Воскресить  наш  народ,  поднять  его  из  небытия,  оживить   племя
эверонотов,  последними сыновьями которого мы с Ибаларом являемся. Но прошло
время. Я возмужал и понял, что желать воскрешения  мертвых  --  значит  идти
наперекор  законам  мироздания.  Считать  зубы  в  хуммеровой пасти. Плодить
нежить, какими красивыми словами ты ее не обзови. Я понял,  что  мой  народ,
увы,  был  достоин той участи, которая его постигла и осознал: единственное,
что достойно жизни -- моя мудрость и мои  искусства,  мудрость  и  искусства
эверонотов,  воплощенные  в  тех,  кто  придут  после меня. В тех людях, что
придут после меня. В людях, но не в эверонотах.
     -- Во мне, например?
     -- В тебе. И в других. Их будет много, если ты вернешь  в  Ваю  Золотой
Цветок.
     -- Это будут горцы?
     -- И горцы тоже, -- безо всякой иронии подтвердил Авелир.
     -- Что же я должен делать? -- спросил наконец Эгин.
     -- Ты должен пообещать мне сделать все, что для этого требуется.
     -- Обещаю. Но что значит мое обещание рядом с моим бессилием?
     -- Оно значит все, -- в глазах Авелира колыхнулось темное пламя.
     Прямо  вслед  за  этим он протянул свою сухопарую руку к кисти зеленого
дикого винограда и аккуратно сорвал ее с лозы. По одной оборвал с кисти  все
зеленые ягоды и протянул горсть совершенно несъедобных виноградин Эгину.
     --  Чтобы не забыть о данном обещании, ты должен оставить себе памятку.
Выложи здесь, прямо на парапете, любое слово. Какое хочешь. Чтобы не  забыть
о нашем разговоре, когда у тебя появятся более насущные проблемы.
     Пожав  плечами  -- сон он ведь на то и сон, чтобы происходили странные,
порою несуразные вещи и  совершались  необъяснимые  поступки  --  Эгин  стал
выкладывать   слово.   Не   дыша,   аккуратно,  старательно.  Виноградина  к
виноградине. Словно  школьник  первой  ступени.  Наконец  он  отстранился  и
взглянул  на плоды своих трудов взглядом утомленного творца при свете полной
луны. "Овель" -- вот что выложил Эгин на широкой серой плите парапета.
     -- Ну как?  --  довольно  осклабившись,  спросил  Эгин,  обернувшись  к
Авелиру, который, как ему казалось, следил за его трудами из-за плеча.
     Но эверонота уже и след простыл.

     x 3 x

     Следующим   утром   Эгин   проснулся   раньше   всех.  Было  еще  серо.
Горцы-караульные спали у дверей здоровым сном детей  матери-природы.  Авелир
тихо  посапывал  в  своем углу, плотно завернувшись в шерстяной плащ. Словно
мумия.
     Сорго и Лорма,  сбив  в  ноги  каниойфамму,  лежали  крепко,  по-детски
обнявшись.  Лорма  была  похожа  на  сдобный,  только что изъятый из корзины
пекаря крендель. Теплый и податливый. Небритый же и грязный Сорго, напротив,
казался каким-то отекшим и пьяным, из угла его полураскрытого рта на циновку
стекала слюна. Лагха лежал на спине  неподвижный  и  величественный,  словно
бронзовая  статуя,  которую  вот-вот положат в ящик с опилками и погрузят на
корабль. Грудная клетка гнорра двигалась легко и ритмично. Лагха спал.
     Эгин потянулся и с удовольствием отметил, что ощущает недюжинный подъем
сил. Чтобы не разбудить остальных, он ловко, словно кот, вскочил на  ноги  и
стал пробираться к выходу, чтобы справить малую нужду, а заодно и растолкать
караульных.  Все-таки  это  нехорошо -- спать с мечами наголо. Можно ведь, в
конце-концов, порезаться!
     Следуя отработанному утреннему ритуалу, Эгин прополоскал рот и привел в
порядок  волосы,  вспоминая,  как  бы  между  делом,  что  за  странный  сон
привиделся ему минувшей ночью. Редкий случай -- ему удалось запомнить его во
всех подробностях.
     Очень  необычный  сон,  в самом деле! Может быть, вещий. Отчего бы и не
привидеться вещему сну  в  такую  суровую  годину?  А  если  вещий,  то  что
предвещает? Если он в руку, то кому?
     Небрежно скользя по волнам собственных праздных рассуждений, Эгин вышел
на балкон,   дабы   вобрать   в  легкие  бодрящую  предрассветную  свежесть.
Настроение у него было отличным. Он упер руки  в  серый  парапет  балкона  и
осмотрел  двор,  где  среди  полуразрушенных построек и свежих земляных куч,
оставленных "ручным" шардевкатраном, еще  парили  стайки  холодных  капелек,
которые  с  минуты  на  минуту  превратятся в росу. Солнце уже начинало свое
медленное восхождение где-то за  краем  горизонта,  но  его,  увы,  было  не
видать,  ибо  окна  общественной  "спальни"  выходили  строго  на север. "Не
видать", -- заключил  Эгин  и  опустил  взгляд,  который  вдруг,  ненароком,
зацепился  за  горстку зеленых виноградин, разбросанных по парапету. И не то
чтобы совсем разбросанных,  а  скорее  разложенных  в  определенном  порядке
чьей-то неленивой рукой.
     "Овель", -- вслух прочитал Эгин по-варански.

     ГЛАВА 23. ШАРДЕВКАТРАН

     Двадцать Седьмой день месяца Алидам

     x 1 x

     Да, судя по всему, кроме них, Детей Пчелы в горах и соглядатая-южанина,
на Медовом  Берегу  действительно не осталось ни одного человека. День снова
обещал быть солнечным и, хотя  ради  безопасности  они  избрали  путь  через
заросшие  холмы,  обрамляющие дорогу от поместья Багида Вакка до Ваи, они не
увидели ни одной живой души,  ни  одного  мертвого,  но  оживленного  магией
Переделанного  тела.  Потому  что живых душ на службе у хозяина Серого Холма
больше не состояло, а костерукие сейчас наверняка все как  один  попрятались
от солнца в подвалах вайских домов.
     Они были на месте за полтора часа до полудня.
     Невысокий  холм, густо заросший ежевикой и низкорослыми южными дубками,
стоящий на самой границе болот. На юго-западе видно море и мертвая  Вая,  на
улицах  которой повсюду возвышаются кучи свежей земли, на западе -- обширный
кусок безлюдного тракта, строго на юге -- тоже море  и  низкий  заболоченный
берег, поросший желтеющим к осени тростником.
     Горцы во главе со Снахом, растянувшись цепочкой, затаились в кустарнике
на южных  скатах  холма,  а  Эгин,  Лагха, Сорго, Лорма и Авелир (который, к
огромному удивлению Эгина, уже мог самостоятельно ходить,  хотя  его  прежде
оливково-темный  лик к утру стал пепельно-серым, мертвенным) засели на самой
макушке  холма,  где  громоздились  несколько  огромных  замшелых   валунов,
занесенных туда безвестной прихотью природы.
     --  Так,  --  сказал гнорр в полный голос, ибо был единственным из них,
кто несмотря ни на что ощущал себя полновластным хозяином  Медового  Берега.
--  Я  чувствую  шардевкатрана.  Он  в ста шагах к северу. Дальше ему ползти
нельзя, иначе он вернется в логово и погибнет вместе  с  остальными.  Заводи
его под болото, Сорго.
     -- Слушаюсь, милостивый гиазир гнорр! -- молодцевато гаркнул Сорго.
     Эгин подумал, что Сорго, похоже, окончательно сбрендил после знакомства
с гнорром.  Попросится  еще в эрм-саванны, а когда ему откажут -- набьется к
Лагхе преподавать каллиграфию.
     Сорго воткнул свою музыкальную палку в землю и сыграл на ней  несколько
нот.
     Спустя несколько коротких колоколов он осведомился:
     -- Ну что там, милостивый гиазир гнорр?
     --  Нет,  Сорго, не совсем так, -- сказал Лагха почти ласково; на самом
деле он с трудом сдерживал гнев. -- Шардевкатран поворачивает  на  запад.  А
нам нужно -- на восток.
     -- А разве восток не там? -- Сорго ткнул пальцем в направлении Ужицы.
     -- Нет, там запад, -- поспешно ввернул Эгин, опережая ярящегося гнорра.
     Сорго вздохнул и сыграл те же ноты, но в обратной последовательности.
     --  Хорошо,  --  кивнул  гнорр.  --  Я  скажу,  когда  его  нужно будет
остановить.
     -- К нам гости,  --  процедил  Авелир,  который  внимательно  изучал  в
дальноглядную трубу юго-восточный предел моря.
     Труба  принадлежала  арруму  Опоры  Вещей Эгину. Трубу эту Эгин вчера к
своей превеликой радости обнаружил в Сером Холме, куда она, насколько он мог
понять, попала в качестве трофея южанина после нападения костеруких на Ваю.
     -- Тернаунский? -- осведомился Лагха, затаив дыхание.
     -- Вот в кораблях я толком не  разбираюсь,  --  к  огромному  удивлению
Эгина признался Авелир, передавая трубу Лагхе.
     Пока  гнорр  опознавал  иноземцев,  Эгин невооруженным глазом следил за
домом градоуправителя, где еще каких-то четыре  недели  назад  спокойно  пил
сельх  с  Есмаром  и  скучал в размышлениях над загадочным делом об убийстве
рах-саванна Гларта. Насколько понимал Эгин,  именно  здесь  и  нигде  больше
должен  был  обосноваться  южанин.  Хотя  бы  уже  потому,  что  в доме есть
прекрасная наблюдательная вышка. И единственный на весь  Медовый  Берег,  не
считая  дома  Багида  Вакка,  добротный  каменный  фундамент, в котором есть
подвалы, где можно спрятать от солнца хоть сотню костеруких.
     Эгин не ошибся. Не прошло и пяти коротких колоколов,  когда  жук-южанин
показался   из   своей  норки.  Открылась  крохотная,  игрушечная  на  таком
расстоянии дверь, и из дома вышел человек в блестящих доспехах и  шлеме,  на
котором  красной  черточкой  выделялся гребень из крашеного конского волоса.
Расстояние не позволяло определить истинное качество доспехов,  но  Эгин  не
сомневался  в  том,  что  южанин  облачился  в этот судьбоносный день во все
лучшее. И если костерукие, конечно, не могли оценить по достоинству  роскошь
его  убранства,  то  вот начальство южанина, маячащее сейчас на горизонте...
Впрочем, это может быть еще Свод Равновесия  или  аютцы,  --  подумал  Эгин,
более всего уповая на первое.
     --  Да.  Это  "черепахи"  южан,  --  удовлетворенно  ухмыльнулся Лагха,
опуская трубу.
     Эгин не понимал, чему так радуется гнорр.
     -- Сколько их? -- спросил он озабоченно.
     -- Все, аррум. Совершенно все, сколько их там  существует  под  Солнцем
Предвечным.

     x 2 x

     Южанин  уже  успел  вскарабкаться  на наблюдательную вышку, убедиться в
том, что "черепахи" на подходе, слезть  вниз,  а  их  шардевкатран  все  еще
топтался на краю болот.
     --  Шардевкатран  какой-то ленивый попался, -- заметил гнорр, покусывая
губу. -- Слушай, Сорго, он, кажется, не хочет лезть  под  болота,  а  толком
принудить ты его, похоже, не умеешь. Прикажи ему подкопаться под холм, прямо
под нас.
     --  А мы не провалимся? -- опасливо осведомилась Лорма. Это были первые
слова, которые дочь Хены произнесла после выхода из Серого Холма.
     -- Если провалимся, так все вместе, -- обнадежил ее Лагха.
     Сорго что-то сбренчал.
     Эгин увидел, что южанин вновь выходит из дома. Теперь в его руках  были
два зажженных факела.
     --  Сейчас  начнет,  --  сказал  Эгин.  --  Лорма, золотце, прикрой уши
ладонями.
     Лорме пришлось просидеть с заткнутыми ушами довольно долго.
     Южанин исчез между домами, потом его гребень пару раз промелькнул подле
Ужицы, потом он возник на улице, ведущей на восточную окраину Ваи, в сторону
дома Люспены, и в его руках оставался лишь один факел.
     В этот момент догорел первый запал -- на самом берегу  Ужицы.  Блеснула
неяркая в свете солнца вспышка, саженей на сорок