не хотел распространяться), Кух был поставлен советом своего племени
перед непростой дилеммой. Либо он становится изгоем и  отправляется  жить  в
оплот мерзости Ваю, либо его связанным оставляют в горах и он превращается в
сытный  обед  для  семейства  горных росомах или в легкий завтрак для одного
желтого медведя.
     Кух выбрал изгнание. Но удивило Эгина не это. А то, что,  по  уверениям
Куха,  буквально  все  преступники,  которых  ставили перед таким выбором до
него, выбирали второе. То есть смерть.
     Это было по крайней мере два года назад и за эти  два  года  Кух  успел
овладеть  чуждой горцам варанской речью, завести себе жену из числа вдовушек
в деревне Круста Гутулана, а также похоронить ее, так и не дождавшись детей.
Круст Гутулан был неплохим хозяином, но, судя по всему, большим  авторитетом
для  Куха  не  являлся  и  плакать о его безвременной гибели Кух был явно не
намерен. Вот тут-то и начиналось самое  забавное.  Эгин  произвел  на  Куха,
исстрадавшегося  за  "настоящей  службой"  (по  его  собственному уверению),
неизгладимое впечатление. И Кух, сраженный наповал героизмом и достоинствами
Эгина, части которых он был  свидетелем,  когда  тот  спасался  из  гибнущей
Кедровой Усадьбы, мгновенно заболел идеей стать Эгину тенью.
     --  Я,  гиазира, твой буду раб, -- уверял Эгина Кух. -- И теперь я есть
тебе служить. Что хотишь, то делаешь. Хотишь -- мне голову отрезать.  Хотишь
--  меч  жаловать.  А  я  тебе все. Кух теперь раб гиазиры, -- произнеся эту
тираду, Кух просиял.
     В иное время и в  ином  месте  Эгин  подумал  бы,  что  его  собеседник
мертвецки  пьян,  но  только  мастерски  это  скрывает. Слыханное ли дело --
самого себя добровольно отдавать  в  рабство  к  человеку,  которого  видишь
первый  раз  в жизни? Причем не за провинность и не за благое дело. А просто
так -- чтобы хлебнуть "настоящей службы". А будучи в плохом  настроении,  он
скорее  всего накостылял бы по шее этому смуглокожему низкорослому человечку
с простодушным взглядом и детскими мыслями. Чтобы знал, зачем таким дуракам,
как он, дается здоровое тело и голова. Уж точно не за тем, чтобы отдавать  и
то, и другое в пользование кому-то.
     Но  сейчас  настроение Эгина не было плохим. Оно было отвратительным. И
аррум лишь пожал плечами. Сил на то, чтобы вправлять  кому-нибудь  мозги,  у
него не оставалось.
     Все тело гудело, в голове свистел дурной ветер, перед глазами то и дело
проплывали  зеленые  и  красные  огни, ухо было надорвано стрелой, несколько
шишек на затылке и на темени чесались и болели одновременно. Ноги,  на  долю
которых  сегодня  выпало  тяжелое  испытание,  были  целы, но сплошь покрыты
ссадинами, царапинами, синяками. Правое бедро  сочилось  свежей  кровью  при
каждом шаге.
     --  Что за бред ты несешь, а, Кух? Какой раб? Мне не нужен никакой раб!
-- устало отмахнулся Эгин, вдыхая полной грудью ночной воздух.
     О Шилол! Кажется, одно ребро сломано. Или треснуло.

     x 2 x

     Но Кух не сдавался. Он был столь же напорист, сколь и наивен, а  потому
продолжал гнуть свое.
     -- Я делать еда. Я плести шапка. Зверя убивать, -- продолжал он.
     --  Да  мне  не  нужен раб, я же тебе сказал. Еда у меня есть, шапка --
тоже, а охотой я не  интересуюсь.  Значит,  ты  мне  не  нужен.  Наслаждайся
свободой!
     --  Те  еще  не  знаешь,  нужен  или не нужен, -- парировал Кух. -- Вот
посмотришь, я буду хороший, а ты будешь со мной делиться своей большой сила.
     -- Большой силой? -- переспросил Эгин.
     -- Ну, у  тебя  столько  много  силы!  Тебе  не  жалко  будет  со  мной
поделиться.  Куда  ты  пойдешь,  туда и я. Твоя слава это будет немножко моя
слава. Это будет хорошо, -- мечтательно сказал горец.
     Эгин шел молча. Из "Земель и народов" их беседа потихоньку превращалась
в столичный фарс. Продажная девица уговаривает смазливого матроса  взять  ее
даром, а тот не соглашается. Утомительно, хотя местами все-таки смешно.
     --  Кух  полезный.  Он  знает  где  живет мое племя. Про мед знает. Про
Большую Пчелу много знает.
     -- Про мед? --  оживился  Эгин,  который  был  слегка  заинтригован  --
последние  слова  Круста  Гутулана  были  посвящены  именно  меду. -- А твой
предыдущий хозяин, Круст, он что -- тебе больше не хозяин?
     Кух поморщился и, скроив уморительную рожу, отвечал.
     -- Не-ет. Круст трусливый, он не воин. И хозяином меня не бывал. Не-ет,
такой человек не может мне быть за хозяина. Я ему продал немного меду, а  он
мне  за  это  позволил  жить у себя. Я не быть ему раб. Другие -- да, а я --
нет. Я только тебе, гиазира, буду раб... Ну что, здорово? -- с  надеждой,  с
настоящей и неподдельной надеждой спросил Кух, остановившись, как вкопанный,
перед Эгином.
     Эгин  тоже  остановился. Скрестил руки на груди. Осмотрел Куха с ног до
головы. В неярком  розовом  свечении  утренней  зари  горец  казался  совсем
смуглым.  На его лице застыла блаженная, немного глуповатая и совсем детская
улыбка. Кто бы мог подумать, что можно так радоваться возможности попасть  в
рабство?  Затем  Эгин  вспомнил  о  Прокаженном  и  о личном задании гнорра,
которое  так  и  осталось  невыполненным.  Возможно,  этот  странный  парень
окажется  ему  полезен.  И мед. Кто еще знает про этот проклятый мед больше,
чем один из горцев?
     -- А если я буду плохим хозяином? -- с хитрым прищуром спросил Эгин.
     Кух соображал и решал довольно долго. Похоже, для него такой вопрос был
равноценен вопросу "А если твой хозяин  будет  ходить  не  на  ногах,  а  на
руках?".  А  затем, собрав в кулак всю свою волю и риторические способности,
ответил:
     --  Если  плохим,  тогда  Кух  уйдет.  Здорово?   --   с   неподдельной
серьезностью заявил он.
     --  Здорово.  Договорились,  -- Эгин, как ни старался, не смог сдержать
улыбки.
     Хорошенькие рабы здесь на Медовом Берегу!

     x 3 x

     Когда Есмар, предававшийся утреннему бритью, увидел своего начальника и
тайного  советника  Йена  окс  Тамму  через  распахнутое  окошко,  его  лицо
противоестественно вытянулось.
     Есмар  был  удивлен.  А  удивляться,  прямо  скажем,  было чему. Тайный
советник  был  грязен  в  буквальном  смысле  как  свинья,  а  также  потен,
окровавлен,  изможден.  Одежда  советника  была  изодрана  и кое-где покрыта
корками спекшейся крови, спутанные волосы были собраны в неопрятный узел  на
затылке,  а  над  ножнами  курился  едва  уловимый пар -- дух тяжелой ночной
работы. Таким Есмар еще не видел Эгина никогда.
     Рядом с Эгином семенил низкорослый мужичок, одетый  как  пастух  Круста
Гутулана,  с  которым  тайный  советник, представьте себе, даже не брезговал
разговаривать. Есмар завязал штаны, быстро  стер  островки  мыла  со  щек  и
натянул  рубаху. Что-то подсказывало ему, что первым делом разбираться будут
с ним.
     Есмар опрометью бросился к пустующей комнате прислуги и выпустил оттуда
Логу.
     Пес  выглядел  мятым,  обиженным  и  злым.  Раньше  хозяин  никогда  не
отправлял  его  в  изгнание  на  всю  ночь.  А  в эту ночь -- отправил. Логу
огорчало, что столь многие и  важные  вещи,  которые  он  пытался  объяснить
своему  хозяину  лаем  и  воем,  сегодняшней  ночью  остались не поняты и не
приняты.
     Учуяв приближение тайного советника, Лога  заметно  повеселел.  Наконец
хоть  кто-то объяснит его хозяину на человеческом языке то, что он, Лога, не
смог объяснить ему на своем, собачьем.

     x 4 x

     Так оно и случилось. Эгин был скуп на описания, угрюм, но не  пропустил
ничего  существенного.  Ни  выползков, ни проседающие строения, ни "гремучий
камень", ни нравы костеруких.
     Есмар слушал Эгина, подперев ослабевшую челюсть коленом.  Его,  конечно
же,  учили, что в жизни случаются разные неприятные и непредвиденные вещи. И
что некоторые  вещи  являются  предметом  особого  внимания  офицеров  Свода
Равновесия,  к  числу  каковых  он,  Есмар,  относится.  Но вот в то, что на
Медовом Берегу, в этой дыре, где только сто лет назад начала кое-как  ходить
варанская  монета,  как  раз и случаются именно такие вещи, Есмар все еще не
мог поверить. Хотя и стремился к этому всей душой.
     -- То-то я думаю! Лога всю ночь бесновался, будто повредился в уме!  --
сокрушенно  затянул  Есмар, которому было и страшно, и интересно в одно и то
же время. -- Я думал, у вас там гроза, а то был "гремучий камень"!
     Эгин бросил одобрительный взгляд на пса. Он был о его  проницательности
значительно худшего мнения. Твари они и есть твари. Что с них взять. Кстати,
о тварях...
     Эгин  взглянул  на  Есмара  с  бесшабашным весельем смертельно усталого
человека и потребовал:
     -- Ладно, хватит попусту жрать воздух. Неси мне  альбатроса.  Пора  ему
лететь в Пиннарин.
     --  Я  так и думал, сейчас его позову, -- с готовностью отвечал Есмар и
скрылся за дверью.

     x 5 x

     Некоторые птицы могут жить в неволе. Некоторые --  нет.  Альбатрос  как
раз  из  вторых. Сколь бы ни была велика клетка, сколь бы ни был хорош корм,
альбатросу не просидеть в ней более трех недель. Причем три  недели  --  это
срок  для  альбатросов,  выпестованных  в  Своде Равновесия Опорой Безгласых
Тварей. Остальные не сносят в неволе и трех дней.
     Альбатрос, которого привезли с собой из Пиннарина Эгин и Есмар, получил
свободу в тот же день, когда офицеры устроились в новом  жилье.  Но  свобода
эта   была,   конечно,   относительной.   Здесь  действовал  общий  принцип,
распространявшийся  на  всех,  кто  когда-либо  имел   отношение   к   Своду
Равновесия.  Тебе  может  казаться  временами,  что  ты свободен, но в более
трезвом состоянии духа, конечно, понимаешь, что эта свобода -- не более, чем
иллюзия. Хотя отнюдь не худшая из иллюзий.
     Альбатрос должен был являться  по  первому  зову  Есмара  в  промежуток
времени  не  больший  десяти  коротких варанских колоколов, причем звать его
Есмар выходил на крышу того самого дома, где они жили.  Как  он  это  делал,
какие слова говорил и говорил ли вообще какие-нибудь слова, Эгин не знал. Да
ему  это  было,  в  сущности,  безынтересно.  Каждый должен заниматься своим
делом. Офицер Опоры Благонравия -- пресекать Крайние Обращения, офицер Опоры
Писаний -- находить и уничтожать вредные книжки о Звезднорожденных, а офицер
Опоры Безгласых Тварей -- повелевать  альбатросами.  Эгин  уже  однажды  был
свидетелем, как Есмар вызвал птицу среди ночи. Вызвал, когда на море лютовал
шторм,  а  на  суше хлестал ливень, и сделал это очень быстро. Видимо, слово
Есмара  было  для  альбатроса  законом.  Более  непреложным,   чем   веления
собственного естества.
     Одним  словом,  в  том,  что Есмар вернется с минуты на минуту, Эгин не
сомневался. А потому он поспешил в свою комнату,  чтобы  достать  письменные
принадлежности  и  попытаться  собрать  разбегающиеся  мысли. Ибо составлять
письмо гнорру Свода Равновесия, находясь в подавленном состоянии духа и  при
отсутствии  предельной  ясности  в мыслях -- все равно что писать прошение о
своей отставке. А когда молодой офицер Свода вдруг просит  отставки  --  это
значит, что он получит ее незамедлительно. В Жерле Серебряной Чистоты.
     А легко ли иметь вдохновение к писанию после ночи, проведенной в гостях
у Хуммера?

     x 6 x

     Однако  Есмара  все  не  было.  Эгин успел густо залепить кляксами весь
черновик письма, которое обещало быть коротким,  но  крайне  содержательным,
выпить   чашку   сельха   с   корнем   забубонника  и  даже  написать  такое
прочувствованное начало:
     "Особой важности. Лагхе Коаларе, гнорру Свода Равновесия."
     А Есмар все не шел.
     Эгин окинул Ваю мысленным взглядом, исполненным жалости и  сострадания.
Что-то  с  ней  будет, когда выползки и костерукие доберутся и до нее? Затем
взглянул на свою постель и пришел к неутешительному выводу -- если он сейчас
же не заснет и не проспит по  меньшей  мере  три  часа,  то  такие  полезные
качества,  как  Зрение  Аррума, покинут его надолго. Если не навсегда. Эгин,
конечно, мог пробыть без сна два, а то и три дня. Но  пробыть  эти  три  дня
настоящим  полнокровным  аррумом  --  нет  уж, увольте. Для того, чтобы быть
аррумом, нужно спать. И письма писать следует, только хорошо выспавшись.
     Наконец  Есмар  явился.  Обескураженный,  с  вытаращенными  глазами   и
отвисшей челюстью.
     --  Да  Хуммер  его  раздери,  этого  гада... Четыре года эрм-саванн, а
такого не видал! Я его звал восемь раз. У меня чуть виски не лопнули,  а  он
все не летит.
     --  Может,  он  сдох,  или  зашиб его какой-нибудь идиот из челяди этих
чокнутых землевладельцев? -- спросил Эгин.
     -- Ну уж нет! -- запротестовал Есмар. -- Он живой, я это  чувствую,  но
он отчего-то не летит. Может, еще попробую погодя...
     -- Ну попробуй, попробуй... -- развел руками Эгин, мысленно прикидывая,
что до  следующего  корабля,  который  придет  в  Ваю  за медом и почтой, им
остается ждать два с лишним месяца.
     Время, достаточное для того, чтобы вывернуть Ваю наизнанку столько раз,
сколько ночей в этих проклятых двух месяцах.

     x 7 x

     -- Я ложусь спать.
     -- Понял.
     -- Разбудишь меня ровно через три часа.  К  моменту  моего  пробуждения
должно  быть  безукоризненно  сделано следующее. Во-первых, солдаты Тэна окс
Найры должны быть приведены в полную боевую готовность. Скажи этим кретинам,
что на сей раз речь идет не о нагоняе, который я им задам,  если  они  будут
нерадивы и неряшливы, а об их собственных жизнях.
     --  Скажу-скажу, -- злорадно осклабился Есмар, не упускавший ни единого
случая злоупотребить властью офицера Свода над прочими служилыми княжества.
     -- Дальше. Скажи градоуправителю, чтобы поднял свою толстую  задницу  и
собрал  весь  народ  Ваи на пристани к моменту моего пробуждения. Как он это
будет делать -- меня не интересует. Иначе я отрежу ему голову. Так и  скажи.
И  чтобы  к  этому  моменту  у  пристани  уже были собраны все пригодные для
плавания рыбачьи лодки до единой. А в них лежали запасы продовольствия.  Все
запасы. Без остатка. Понял?
     --  Понял. Так мы что, уплываем в Ают? -- попробовал пошутить Есмар, но
шутка вышла явно неуместной. Потому что "уплыть в Ают" для варанца -- то  же
самое, что покончить с жизнью путем посажения самого себя на кол.
     --  Мы уплываем отсюда. А в Ают или нет, я еще не решил, -- сказал Эгин
с видом человека, который не то что лишен чувства юмора, а вообще не  знает,
что это такое.
     -- Все?
     --  Нет.  Там, под дверями, топчется мой новый раб по имени Кух. Устрой
его в комнате прислуги. Временно.
     Есмар не стал переспрашивать. Новый раб. А что -- был когда-то  старый?
Нет,  лучше  отложить этот вопрос до тех пор, пока начальник не проснется. И
да ниспошлет ему Шилол доброе расположение духа по пробуждении.

     x 8 x

     После сна, короткого купания, еще одной чашки сельха и приятной трапезы
под ласковыми солнечными лучами Эгину стало гораздо лучше.
     Сумбур в голове прекратился, перестало рябить в  глазах  и  даже  ребро
больше  не  прошивала  боль  при каждом вдохе-выдохе. Одним словом, Эгин был
готов говорить с народом.
     Есмар не терял даром времени и  смог  запугать  всех  ровно  настолько,
насколько  требовалось.  Не так сильно, чтобы все стали выть и паниковать, а
так, чтобы все ходили бледные, как смерть, и разговаривали шепотом.
     Правда, эту деловитую суету чуть было не испортили, превратив в панику,
двое пастухов Круста, которые прибежали в Ваю немного  погодя  после  Эгина.
Окровавленные,  обезумевшие  от  страха  и  притом  пьяные  до безобразия. К
счастью, от хмеля и усталости они не могли сподобиться на подробный рассказ,
а  завалились  спать  тотчас  же  после  того,  как  почувствовали  себя   в
безопасности.
     Говорить  с  народом  Эгин умел, но не любил. Эгин, как и многие боевые
офицеры Свода, считал риторику искусством полезным, но все-таки постыдным. И
в самом деле -- тому, кто носит в  ножнах  реальную  и  беспощадную  власть,
незачем  распинаться  перед  чернью. Но сейчас был явно не тот случай. Время
для Власти Карающей наступит позже. Сейчас надо выступить в качестве  Власти
Оберегающей.
     Словно   суровый,  но  не  лишенный  доброты  пастырь,  Эгин  рассказал
горожанам все, что считал нужным. Об остальном он умолчал. "Нужно отплыть на
запад в надежде достичь Нового Ордоса. Причем сделать  это  надо  как  можно
быстрее",   --   вот   какой  сок  можно  было  бы  выжать  из  речи  Эгина,
переотягощенной  географическими  подробностями  и  туманными  намеками   на
государственную  тайну во всем, что касалось конкретного обличья опасностей,
грозящих Вае.
     После  этого   площадь   загудела   и   выяснился   ряд   пренеприятных
обстоятельств.  Во-первых,  сколь ни малочисленны жители Ваи, а лодок все же
значительно меньше. И значит этих лодок, как ни старайся, на всех не хватит.
А, во-вторых, половина из наличных девяти  лодок  находится  в  полуплавучем
состоянии. Это значит, что плыть на них можно лишь в виду берега, да и то не
больше  чем  полдня.  А  потом хорошо бы успеть причалить и просмолить днища
заново.
     Эгин безмолвно  выругался,  благословил  присутствующих  на  дальнейшие
приготовления и сделал два вывода.
     Первый: отправку беженцев можно будет начать не раньше, чем вечером.
     Второй:  на площади были все, кроме Люспены. Она что -- столь безутешно
скорбит там у себя по пропавшему Сорго?

     x 9 x

     Есмар стоял на крыше с закрытыми глазами и водил головой туда-сюда, что
придавало ему сходство с  крупным  цветком  хризантемы  в  осеннем  саду.  С
цветком,  ставшим добычей ленивого ветра. Сколь бы поэтичным не казалось это
сравнение, на пользу Есмару  оно  не  шло.  Ибо  уста  его  исторгали  самые
забористые ругательства пиннаринских припортовых подворотен.
     Чувствовалось, что дело не клеится. А должно бы. Потому что чем быстрее
он отправит  письмо гнорру, тем лучше для Медового Берега. Потому что какова
бы ни была нежить и сколь бы сильны ни были эти проклятые выползки, от  этой
болезни лучшего лекарства, чем вмешательство гнорра и отборных сил Свода, не
найдешь.
     Чтобы  не  мешать  Есмару, а заодно понаблюдать немного за его работой,
Эгин стал у него за спиной.
     "Интересное дело, -- подумал он. -- Еще две недели назад я был  уверен,
абсолютно  уверен  в  том,  что  мое  назначение в Ваю -- самая обыкновенная
ссылка. А все дела, о которых в письме уведомлял меня Лагха Коалара --  дела
самое  большее  липовой  важности. И надо же, получается, что с сегодняшнего
дня Медовый Берег становится самой больной занозой в теле княжества Варан, а
я -- тайный советник Медового Берега -- могу снова кровавить меч сколько мне
вздумается. Какая  уж  тут  ссылка!  Тут,  можно  сказать,  ответственнейшее
задание..."
     И еще -- Эгин вдруг вспомнил, что совсем забыл об убийстве рах-саванна,
с расследования которого в общем-то и заварилась вся эта неаппетитная каша.
     --  Нет, гиазир Йен, то ли он в капкан попал, хотя какие на альбатросов
капканы, то ли заболел, но на Шаль-Кевра лучше не рассчитывать, -- удрученно
сказал Есмар, глаза которого были красны, а волосы взъерошены.
     Эгин молча кивнул. Мол, "а я  и  не  рассчитываю".  Вообще  говоря,  по
Уложениям Свода Есмара полагалось повесить.

     x 10 x

     Есмар  ушел,  а  Эгин полез на наблюдательную вышку единственного в Вае
двухэтажного дома. Он глядел вдаль. В море. А точнее --  в  ту  часть  моря,
которая зовется Наирнским проливом, по ту сторону которого в такой вот ясный
летний  день можно различить береговые скалы самой загадочной страны во всем
Круге Земель. Страны под названием Ают.
     В руках Эгина была дальноглядная труба, которой он еще  совсем  недавно
щеголял  перед  капитаном  "плавучего сортира", доставлявшего офицеров Свода
(числом два) в Ваю. Капитану такая, разумеется, и  не  снилась,  потому  что
стоила  столько же, сколько стоит половина кора