ид. Солнце,
"господин  солнышко",  как  говаривали  горцы, совершало медленное падение в
расщелину промеж двух горных хребтов, заливая кедровую рощу багрянцем.
     -- ...я не знаю, придет ли сюда Лагха сам, или пришлет  кого-то  вместо
себя. Не знаю, пришлет ли Свод Равновесия подкрепления или сочтет правильным
замять  этот  инцидент,  дабы  ненароком не ввязаться в заведомо проигранную
войну с могущественным Югом. Я  не  знаю  и  не  могу  знать,  чем  все  это
обратится, -- Авелир говорил тихо, но каждое его слово, казалось, отзывается
неслышным  эхом  в долине и среди скал. -- Но я совершенно уверен в том, что
если мы, ты и я, будем сидеть здесь сложа руки, Медовый Берег, Варан, горцев
и, в конечном счете, нас с тобой, не ждет ничего хорошего.
     -- Но что мы можем сделать? -- долгий разговор порядком утомил Эгина  и
все  происходящее  теперь виделось ему в весьма мрачном и безысходном свете.
-- Что мы вдвоем значим против южан?! Против твоего брата, если он и в самом
деле так деятелен, так устремлен к  власти  и,  главное,  преисполнен  такой
всепожирающей ненависти? Против тех, кто заправляет шардевкатранами?
     -- Южане -- не муравьи, но они и не Воинство Хуммера. Костерукие сильны
и омерзительны, но я знаю как бороться с этой нежитью, не вступая в честный,
а потому  опасный  поединок. Хозяева шардевкатранов -- искусны, но трусливы.
Они выжидают и слишком страшатся совершить неверный  ход.  Вдобавок,  против
шардевкатранов южане, которые с горем пополам научились подрывать изменчивых
выползков  с  помощью  "гремучего  камня".  Да  и  сами выползки, к счастью,
уязвимы. Я, Авелир,  владею  магией  времени,  как  ты,  наверное,  мог  уже
убедиться  в  бою  с  людьми  Багида  за Кедровую Усадьбу. Это значит, что я
способен принести ощутимый вред племени шардевкатранов. Это в худшем случае.
А в лучшем -- со временем перебить их всех до единого. Очень скоро  я  научу
тебя основам своего искусства. Вдвоем мы управимся куда быстрее, -- в словах
Авелира  сквозила такая убежденность, словно речь шла о тривиальнейших вещах
вроде ремонта лодки или уборки скотного двора.
     -- Не врешь? -- строго спросил Эгин, еще в Своде Равновесия привыкший к
мысли о том, что владеющие магическими секретами  делятся  своим  искусством
весьма и весьма неохотно.
     -- Нет, Эгин. Не вру. Я обещаю. Итак, все мною сказанное значит, что мы
должны успеть до того, как нога Ибалара ступит на Медовый Берег. Потом будет
поздно. В мире бренной материи зло почти всегда сильнее добра. Увы.
     -- Успеть что?
     --  Успеть  уничтожить Серый Холм вместе со всеми его обитателями, будь
они люди или костерукие.
     "Хм-м, -- подумалось Эгину, --  запросы  этого  престарелого  эверонота
скромными никак не назовешь!"
     --  Но,  Авелир,  сейчас из меня никудышный боец. По крайней мере, пока
даже поднести кусок ко рту -- для меня нелегкая задача, -- как бы извиняясь,
ответил Эгин, пробуя рукой мокрую повязку на боку.
     Может  быть,  в  Эгине  говорил  здравый  смысл.  Возможно  --  простая
человеческая трусость. Но Авелир не ответил. Он лишь сосредоточенно осмотрел
раны  Эгина. Методично сменил повязки, попробовал языком край самой глубокой
раны, приложил ухо к груди Эгина и вынес приговор.
     -- Завтра утром ты будешь здоров, как грютский  новобранец.  Но  только
завтра утром.
     И,  пожелав  Эгину  доброй  ночи, словно бы растворился в темноте. Вот,
казалось бы, мгновение назад он  был  подле  ствола  ближайшего  кедра,  как
вдруг...

     ГЛАВА 19. ТОРГ

     Шестнадцатый день месяца Алидам

     x 1 x

     Как  понял  Эгин, после битвы с костерукими он, Авелир в обличье Куха и
Хена стали для горцев  чем-то  средним  между  матерями-прародительницами  и
отцами-основателями.  При  этом  Авелир  предпочел  не открывать тайну своей
личности горцам, оставшись тем самым  косноязыким  и  суетливым  Кухом.  "По
меньшей  мере сутки пришлось бы объясняться с воинами горцев на предмет моих
перевоплощений, -- пояснил он Эгину. --  А  так  я  просто  ученик  гиазиры,
повелитель  доброго  меча  и  все такое." И, чтобы не менять уже сложившихся
представлений горцев, они сошлись на том, что Эгин и впредь будет изображать
из себя самого главного и многознающего, полностью сообразуясь,  разумеется,
с советами Авелира. С другой стороны, у горцев появилась новая мамаша в лице
Хены  и  после  того  как  ей  удалось призвать Солнце Предвечное (а равно и
"господина солнышко") против костеруких, они прониклись  к  ней  доверием  и
глубокой нежностью. И говорить с горцами имело смысл в конечном счете именно
ее устами.
     Вот почему они встретили следующее утро так как встретили.
     Уцелевшие  после  битвы  мужчины-воины  горцев  --  их  было около двух
десятков -- расселись вокруг кедра, на котором располагалось  жилище  Сестры
Большой  Пчелы. Сама Сестра Большой Пчелы разместила свои дородные телеса на
толстенной ветке, в которой были вырезаны несколько углублений  --  сиденья,
стало  быть.  Вполне  удобные  сиденья,  выстеленные травяными матрасами. По
правую руку от Хены восседал Эгин, у корней дерева  --  Кух-Авелир  в  своей
излюбленной  позе полулотоса. Хена говорила, Эгин время от времени направлял
ее мысли в нужное русло,  а  Кух-Авелир  переводил  всю  эту  галиматью  как
находил  удобным,  нужным, уместным и просто забавным. Вообще, эверонот, как
уже успел заметить Эгин,  обладал  развитым,  хотя  и  мрачноватым  чувством
юмора.
     --  Дети  мои  и  сестрицы  моей  Большой  Пчелы! -- начала Хена весьма
прочувствованным голосом. -- Вчера на рассвете нас всех могли кончить.
     "Убить",  --  предосудительно   поправил   Эгин,   которому   варанский
провинциальный жаргон здесь, среди детей природы, казался отчего-то особенно
неуместным.
     --  ...отправить в страну беспредельно обильной еды, -- перевел Авелир,
что вызвало среди горцев неожиданно бурный взрыв одобрения. С одной стороны,
все радовались, что остались живы и в эту самую страну не попали.  С  другой
стороны,  раньше  еда  в той стране была просто "обильная", а отныне времена
пошли такие ужасные, что убитых героев отправляют к "беспредельно  обильной"
еде.  Знать,  Большая  Пчела  все  старательнее  печется  о своих сыновьях в
посмертии.
     -- Но все обернулось к лучшему, --  продолжала  Хена,  --  и  опасность
временно  отвратилась  от  нас.  Но  кроны кедров нашептали мне, что поганые
твари могут вернуться, вернуться в числе куда большем, чем раньше,  и  тогда
всем нам несдобровать.
     Горцы  зашумели  --  на  этот раз возмущенно. Один из них -- Эгин успел
запомнить, что его зовут Снах -- выкрикнул:
     -- Никогда еще Сын Пчелы не знал поражений! И кто бы не  пришел  в  мои
горы, с ним станется то же, что вчера учинил я бревноруким!
     Это Кух-Авелир перевел Эгину нарочито дословно, от себя прибавив:
     --  Понимаешь,  они  не  только  доблестные  воры, но еще и безудержные
бахвалы. Как видишь, не прошло и двух дней, а любой из  них  уже  на  словах
одолел  собственноручно  десяток  костеруких.  Вообще, двадцатилетний горец,
пересказывая предания, доставшиеся ему от отца, может запросто говорить  "я"
вместо  "он".  Ну а уж когда впятером ходили на медведя -- жди от каждого из
пяти рассказа про то, как "я выследил, убил и приволок медведя".
     -- Понял, -- кивнул Эгин Авелиру. -- Скажи ему,  будь  добр,  чтобы  не
перебивал свою госпожу. А не то она оторвет ему яйца.
     Хена  грозно зыркнула на Снаха и согласно повторила предложенную Эгином
угрозу, добавив кое-что и от себя.  Авелир,  грустно  вздохнув,  перевел,  и
горцы вроде бы притихли.
     --  Я  знаю,  как истребить бревноруких, -- продолжала Хена по наущению
Эгина. -- Но для этого  нужно  предоставить  советнику  то,  чем  раньше  вы
торговали  с  Багидом  Вакком.  То есть мед. Ваш ("наш-ш", -- прошипел Эгин,
поправляя Хену) настоящий мед.
     -- А что я с этого поимею? -- глас народа горцев  принадлежал,  похоже,
исключительно  Снаху.  -- Тяжелый труд мой -- собирать мед. Раньше я получал
меч. А сейчас?
     Возникновение  этого  вопроса  Авелир  предугадал  еще  вчера  и  Хена,
получившая  от  него достаточно четкие предписания, ответила, не задумываясь
ни на секунду:
     -- Меч, по сравнению с которым все клинки Багида -- сущая ерунда.
     -- Давай посмотреть, -- потребовал Снах,  демонстрируя  чудеса  деловой
хватки.
     Теперь  наступила  партия  Эгина.  Он  извлек  из ножен свой "облачный"
клинок -- безусловно, всем  горцам  запомнился  его  гром  во  время  боя  с
костерукими -- и, легонько подбросив его на ладони, отправил вниз, прямо под
ноги Снаха. Меч вонзился в землю в двух локтях от горца.
     -- Смотри, -- пожал плечами Эгин.
     Горцы  ахнули. Советник предлагает свой меч! Снах, с азартным блеском в
глазах, быстро выхватил меч из земли и... и тут же отшвырнул его в  сторону.
Меч  негодующе  загудел,  его  полированная  поверхность  подернулась легкой
сероватой рябью.
     -- Смотри глазами, -- усмехнулся Эгин.
     -- Я не принимаю таких предложений, -- закрутил носом  Снах.  --  Зачем
мне меч, рукоять которого жалится, словно пчела?
     --  Этот  меч  мой, -- пожал плечами Эгин. -- Но все вы видели, как ваш
собрат Кух, которому я преподал свое искусство, без  всякого  труда  отменно
рубился  им  в  бою.  Такой  меч -- собственный, рукоять которого подвластна
только своему властелину и тем, кому он  безраздельно  доверяет  --  получит
каждый из тех, кто предоставит мне свой полный сбор меда.
     -- Давай мой меч, который не жалится, -- упрямо мотнул головой Снах. --
И будет мед.
     Эгин  подумал,  что  ему, офицеру Свода Равновесия, приходилось по роду
своей службы делать что угодно, но только  не  торговаться.  Ну  а  что?  Не
подсунешь  же  под  нос  этому  ослу  Внешнюю  Секиру  (которая,  к тому же,
растворилась в неизвестности вместе с Тэном) и не рявкнешь "Именем  Князя  и
Истины!"  А  то  ведь  друзья-то  они  конечно  друзья,  но  народ простой и
прямолинейный -- могут неправильно понять и прирежут еще ненароком.
     -- Послушай, воин, -- сказал Эгин, сотворяя как можно более надменное и
тупое лицо, -- твоя торговля может умереть. Ведь если ты еще не понял,  нету
больше  в  Сером Холме Багида Вакка и никто тебе не предложит больше за твой
мутный мед, которого и жрать-то нельзя, ничего, кроме  пары  затрещин.  А  я
"облачные"  клинки  могу  продать  и  за  целое озеро аютского меда. Так что
сперва помоги мне, а потом  ты  и  каждый  твой  единоплеменник  получит  по
дивному мечу.
     К  удивлению  и  удовольствию  Эгина,  довод  относительно того, что на
"мутный мед" может и не сыскаться покупателей, подействовал.
     -- Твоя взяла, морской человек, -- перевел Авелир слова Снаха. -- Я дам
тебе меду. Но ты мне дашь меч, который будет целиком мой. И дашь мне  умение
греметь им.
     --  Дам,  как только мы очистим Медовый Берег от нежити и ее хозяев, --
кивнул Эгин. Он не стал  вдаваться  в  подробности  относительно  того,  что
по-настоящему  "гремит" его клинок только при встрече с упомянутой нежитью и
хорошо бы ему вечно оставаться прозрачным, как зимние небеса.

     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЖАНЕ

     ГЛАВА 20. ГНОРР

     Двадцать пятый день месяца Алидам

     x 1 x

     Им очень повезло. А потом повезло еще больше.
     Когда выяснилось, что облюбованный Авелиром лаз-туннель шардевкатранов,
выходящий точно к восточному фасу Серого Холма и  проходящий  под  казармами
костеруких, совершенно свободен, это было просто везение.
     А  когда  они дошли до места назначения, когда трескучие факела бросали
отсветы на серые шершавые стены лаза, состоящие из затвердевшей слизи, а они
продолжали чувствовать,  вдыхать  воздух  и  жить,  это  было  поразительное
везение.  Ибо  еще  позавчера  их появление было бы обнаружено Руамом, сыном
Аффисидаха, и подрывные заряды, приготовленные специально  против  появления
шардевкатранов   или  Прокаженного,  были  бы  незамедлительно  приведены  в
действие, превращая туннель в общую свальную могилу. Но об этом ни Эгин,  ни
Авелир не знали.
     С  Эгином  и  Авелиром  были еще девятнадцать воинов-горцев под началом
задиристого Снаха. И, главное, у  них  был  большой  бурдюк  с  "квенорновой
брагой",  помещенный  внутрь  бочкообразной  плетеной  корзины.  А  бурдюк в
корзине был обложен четырьмя плоскими  мешками,  каждый  из  которых  вмещал
ведро  грязно-серой  массы, которую Эгин про себя величал "гремучим камнем",
хотя правильнее было бы называть ее "гремучей глиной".
     Ради того чтобы затащить это громоздкое и уродливое приспособление  под
казарму костеруких, они потратили девять дней. Сперва под надзором Эгина, за
плечом  которого  терся  неизбывный  Кух-Авелир,  горцы  варили  "квенорнову
брагу". Потом Хена, Кух-Авелир и Эгин  втроем  месили  "гремучую  глину",  а
женщины  плели  исполинскую  корзину,  недоумевая,  кому же это возжаждалось
насобирать такую прорву грибов, да и растет ли их столько по всему  Медовому
Берегу. Все это заняло целых четыре дня, в ходе которых поселение горцев еще
и  успевало  кочевать  с места на место, подбираясь к Ужице, вдоль которой с
точки зрения и Авелира, и авторитетного Снаха было удобней всего выходить на
Серый Холм.
     Потом они волокли все свое хозяйство  на  юг,  в  долину,  каждую  ночь
страшась нападения костеруких, но к их огромному облегчению щебенистые холмы
и  хилые  леса вдоль левого берега Ужицы были совершенно пустынны. Казалось,
что в Сером Холме не ожидали  нападения  строго  с  севера.  Или  вообще  не
принимали  горцев  всерьез,  хотя,  казалось бы, после памятной битвы, когда
были истреблены свыше тридцати костеруких,  истинные  хозяева  Серого  Холма
имели все основания для опасений.
     Потом   Авелир   не   без   труда   разыскал  свой  излюбленный  ход  в
умопомрачительно сложный и запутанный лабиринт шардевкатрановых лазов. Потом
ко всеобщему удовольствию выяснилось, что на их пути  нет  шардевкатранов  и
что  вплоть  до Серого Холма можно пробраться под землей беспрепятственно. И
вот они здесь.

     x 2 x

     Сколько будет гореть запал длиной в локоть? Когда они  сжигали  пробные
жгуты,  выяснялось, что около двух коротких колоколов. Однако Эгину, со всех
ног бегущему по туннелю вслед за горцами и Авелиром, подальше от их мрачного
приспособления, показалось, что прошло всего лишь несколько ударов сердца.
     Земля под ногами вздрогнула, за спиной раскатился  сочный  грохот.  Да,
именно  такая  музыка  по  воле  Багида Вакка звучала в Кедровой Усадьбе три
недели  назад.  И  вот  теперь  Серый  Холм  наконец  получит  свою   порцию
сладкозвучия.
     Не  успели  утихнуть раскаты "гремучего камня", обратившегося в огонь и
сотрясение воздуха, как из туннеля потянуло сладковато-тошнотворным запахом.
     Авелир остановился.
     -- Ух, -- выдохнул Снах, останавливаясь вслед за ним. -- Настоящий воин
не любит бегать.
     -- Не любит, -- кивнул Эгин,  который  уже  немного  научился  понимать
незатейливый  язык  горцев  и, соответственно, выражать на нем самые простые
мысли. Эта была как раз из таких.
     Тут же у Эгина мелькнула еще одна мысль о том, как же он устал  таиться
по  горам  и болотам от ведомых и неведомых опасностей. Тоже кстати, одна из
незатейливых.
     -- И сегодня у нас есть шанс вернуть себе право ни от  кого  больше  не
бегать,  --  сказал  Эгин  по-варански,  потому  что  такая напыщенная мысль
находилась за пределом сложности языка горцев.
     Кух-Авелир с горем пополам перевел слова Эгина для Снаха  и  насмешливо
посмотрел на своего красноречивого "хозяина".
     -- Пора поворачивать взад, гиазира. Ешь похлебку пока горячая.

     x 3 x

     Как  они  и  рассчитывали,  "гремучий  камень"  в  мешках, взорвавшись,
буквально  расплющил  бурдюк  с  "квенорновой  брагой"  и  та,  стремительно
превращаясь в летучий едкий пар, устремилась вверх, сквозь проломы и трещины
в потолке шардевкатранова туннеля. И наилучшим доказательством действенности
предложенных  Авелиром  средств  было тело костерукого, который провалился в
туннель сверху, прямо из  гибнущей  казармы  вместе  со  своей  незатейливой
лежанкой.  Тело  костерукого  билось  в конвульсиях, окутанное желтым паром,
который, казалось, буквально пожирает его Измененную плоть.
     -- Не подходить! -- рявкнул Эгин, расставляя  руки  в  предостерегающем
жесте.  Он  хотел  дождаться,  когда  весь пар "квенорновой браги" подымется
вверх.  Им,  не  Измененным,  он  не  мог  принести  вреда,   но   зато   по
предупреждениям  Авелира мог временно вызывать легкое помутнение рассудка. А
что будут делать  горцы  и  особенно  Снах  в  состоянии  пусть  даже  легко
помутненного рассудка Эгину проверять не хотелось.
     --  Дай  мне  своего  меча,  гиазира,  --  невиннейшим голосом попросил
Кух-Авелир.
     Эгин, успевший привыкнуть, что Авелир никогда  ничего  не  просит  зря,
молча  извлек  меч.  Снах  с  завистью  проводил взглядом "облачный" клинок,
перекочевавший из ножен Эгина в руки этого недомерка Куха.
     До пролома в потолке туннеля, из которого сквозь редеющую завесу пыли и
капельной взвеси "квенорновой браги" стал  постепенно  сочиться  голубоватый
свет,  было  сажени  четыре.  Свет, как догадался Эгин, исходил от уцелевших
светильников в казарме костеруких. Но Эгин не  успел  через  Авелира  отдать
приказание  горцам,  чтобы  они  подставили  ему плечи, помогая пробраться в
пролом. Потому что Авелир,  перехватив,  словно  балаганный  трюкач,  яблоко
"облачного" клинка зубами, совершил головокружительный прыжок и, зацепившись
руками за края пролома, ловко подтянулся и исчез где-то наверху.
     Совсем скоро в проломе показалась довольная физиономия Куха:
     -- Тут все чисто. Можно залазить.

     x 4 x

     Воспоминание  о  своем  прошлом  посещении казармы костеруких заставило
Эгина поежиться. Он был здесь  почитай  больше  двух  недель  назад,  а  ему
показалось, что это случилось не то вчера, не то в прошлом рождении.
     В  казарме  находились  всего  лишь  шестеро  костеруких и все они были
мертвы. Причем если четверо умерли  от  испарений  "квенорновой  браги",  то
двоих Авелиру пришлось добивать "облачным" клинком.
     "Хорошо,  конечно,  что этих удалось так просто убить, -- подумал Эгин.
-- Но где же все остальные?" Они ведь специально с Авелиром решили  нападать
средь  бела дня, чтобы застать в казарме не меньше двух десятков костеруких.
А тут -- явное запустение и  всего  лишь  шесть  Переделанных  тел.  Седьмое
валялось сейчас на полу туннеля.
     Еще  два  мешка "гремучего камня" даже не пришлось использовать, потому
что дверь казармы оказалась распахнутой настежь. И  опять  же,  к  удивлению
Эгина,  ни  бородатые  мужики  с  топорами, ни костерукие не ворвались сюда,
поспешив на грохот взрыва.
     -- Они что -- повыздыхали все здесь,  что  ли?  --  раздраженно  бросил
Эгин,  осторожно  прощупывая  Взором  Аррума темный коридор, ведущий, как он
помнил, к погребам и лестнице наверх. Там тоже никого не  было.  По  крайней
мере,  не  было  никого  живого.  Костерукие,  как  Эгин  прекрасно  помнил,
неразличимы для Взора Аррума.
     -- Повымирали -- едва ли, -- сказал Авелир, подходя к Эгину и возвращая
ему меч. -- Слишком много там совсем свежих лежанок.  Мне  кажется,  что  за
последнюю  неделю число переделанных обитателей Серого Холма по меньшей мере
удвоилось.

     x 5 x

     Да, Эгин представлял себе этот день совсем не так. В  глубине  души  он
был  уверен,  что они идут почти на верную гибель, что их нападение на Серый
Холм -- жест отчаяния, что здесь им предстоит жаркая  схватка  с  ополчением
покойного Багида, возглавленным истинным хозяином.
     Вместо  этого  горцы  под  их  началом прикончили двоих костеруких близ
главного входа в дом. И все.
     А потом они вышли во двор, залитый ярким послеполуденным солнцем, столь
ненавистным для костеруких.
     Да,