овал  свою
первую ночь в нелеотских землях.

     x 7 x

     Ему  повезло.  Он  прибыл  в  Нелеот за сутки до Праздника Ежемесячного
Омовения. А может, это Ибалар подгадал все так, чтобы ему повезло.
     Это был один из немногих дней, когда меч Кальта Лозоходца  выносили  из
капища на потребу публики, которой собиралось негусто. Во-первых, потому что
большинство  жителей Нелеота уже успели всласть насмотреться на реликвию. А,
во-вторых, потому что праздников в ре-тарской  провинции  было  едва  ли  не
больше,  чем  будней.  Понятное дело, терпения ходить на все процессии, где,
вдобавок, редко угощают просто так и ничего  не  раздают  даром,  никому  не
хватало.  А  все,  кто  собирались  поглазеть  на  то,  как меч Кальта будут
полоскать  в  водах  реки,  были  либо  крестьянами   отдаленных   деревень,
съехавшимися на ярмарку, либо праздношатающимися иноземцами.
     Любопытно,  что все присутствующие на торжестве имели более чем смутное
представление о том, чей же именно меч удостоился такого почета. Разумеется,
все знали, что Кальта. Но вот кто такой Кальт? Когда он жил, что  поделывал?
Как,  собственно, он геройствовал? На этот счет народная молва рождала самые
что ни на есть разноречивые толки, которые жрецы Капища Доблестей отнюдь  не
спешили  опровергать.  Пусть  лучше каждый измыслит себе героя на свой вкус.
Все равно, какой бы ни была  героической  биография,  на  всех  простаков  и
дураков никогда не угодишь.
     Одним  словом,  стоя в кругу зевак у ворот Капища, Лагха понаслушался о
себе всякого.
     Один скототорговец в плетеной шляпе полагал, что  Кальт  Лозоходец  был
сыном царя Неферналлама Восемнадцатого, правившего во времена молодости его,
скототорговца,  деда, и погиб от руки заговорщиков в дворцовых лабиринтах. А
доблесть его заключалась в том,  что  прежде  чем  погибнуть,  он  умудрился
поднять  тревогу  во  дворце  и  тем  самым  спасти  своего отца и сестер от
неминуемой смерти. Разумеется, прихватив с собой по дороге в иные земли всех
злоумышлявших. Ему помогал этот самый меч. Скототорговец также полагал,  что
если  умыться  водой  Ориса в тот момент, когда жрецы опускают в нее меч, то
будешь  на  год  застрахован  от  предательства  и   мошенничества.   Лагха,
разумеется, не стал разубеждать его.
     А  другой,  по  виду  северянин-купец,  а  по  акценту наверняка беглый
оринский аристократ, громко спорил  со  своим  соседом  о  том,  есть  ли  в
сущности  разница между Элиеном Звезднорожденным, которого так чтят в Орине,
и Кальтом Лозоходцем, которого чтят здесь. Или  они  суть  есть  одно  лицо?
Оринец-перевертыш  с  жаром  уверял,  что  разницы нет совершенно никакой. А
Кальт и Элиен -- просто два разных имени одного и того же  героя.  Второй  с
сомнением качал головой, обнадеживая скучающего Лагху. А затем, посрамив все
ожидания последнего на гневную отповедь, сказал:
     --  Элиен  и Кальт -- разные кренделя, это я тебе говорю. Ты их малость
путаешь с Элиеном и Урайном. Так о том, что они братья-близнецы  были,  всяк
дурак нынче знает. Ученые! А Кальт -- сын Урайна, это тоже известно.
     Лагха  поморщился и отвернулся. Слушать этот бред у него больше не было
сил. К счастью, очень скоро показалась и  сама  процессия,  шествовавшая  по
длинной  полотняной  дорожке  из  беленого  льна  к  берегу  Ориса,  где был
оборудован хливкий помост.

     x 8 x

     Вопреки ожиданиям Лагхи, процессия двигалась быстро. Лица у  всех  были
будничные и заспанные.
     Во  главе  процессии  шел  жрец  Капища Доблестей, подпоясанный зеленым
кушаком, в ярко-алом нагруднике с наплечниками в виде крыльев летучей  мыши,
с  кучей  серег  из черненого серебра в носу и в ушах. Несколько позже Лагха
узнал, что  именно  так  представляли  себе  воинов  Героической  эпохи  его
современники.  Его сопровождали четверо коллег, одетых скромнее, но не менее
странно. Один был почти наг, но в шлеме,  в  очень  знакомом  шлеме,  и  был
богато  татуирован.  Он нес на вытянутых руках ярко-алое шелковое покрывало,
расшитое драконами, павлинами и звездами. А еще двое, плохо  подпоясанные  и
сонные, несли... несли, кажется, то, ради чего Лагха пожаловал в Нелеот.
     Лагха  растолкал впереди стоящих и присмотрелся. Да, они несли его меч.
Меч Кальта Лозоходца. Сколь много раз он видел его, как  видит  сейчас  свою
руку!
     То  была жалкая процессия. Ощущалось, что жрецы не очень заинтересованы
в том, чтобы кривляться, работать на публику и  изображать  из  себя  магов,
провидцев  или,  на  худой  конец, ретивых и искушенных служителей культа, в
который дуракам совать нос вовсе не  следует.  Было  видно,  что  они  хотят
побыстрее  закончить ритуал и снова скрыться в капище, где их ожидает сытный
обед и рожок с игральными костями.
     -- Сие есть меч Кальта  Лозоходящего,  поставившего  на  колени  нежить
Алустрала, утвердившего царство Ре-тарское во славе, величайшего покровителя
Нелеота.  Да передастся его доблесть нам, -- громко, но без всякой интонации
прогнусил глава процессии, встал на одно колено и опустил меч в воды Ориса.
     Продержав меч в воде положенное число коротких колоколов,  жрец  извлек
его  обратно.  Коллеги  жреца бросились вытирать меч алой тряпкой. Народ, не
обративший никакого внимания на сказанное,  повалил  в  реку  --  умываться,
обливаться  водой  и гоготать. В общем, вкушать, так сказать, дух воинской и
житейской доблести, которой меч Кальта только что столь  щедро  поделился  с
Орисом медленноструйным.
     А  Лагха  подошел к главе процессии, нетерпеливо переминающемуся с ноги
на ногу в ожидании то ли обеда, то ли второго завтрака, и со всей  возможной
убедительностью сказал:
     -- Отдай мне мой меч, жрец.

     x 9 x

     Сытая рожа жреца вытянулась.
     -- Чего тебе отдать?
     -- И шлем -- тоже, -- невозмутимо продолжал Лагха.
     --  Тоже  мне,  Кальт  Лозоходец  нашелся,  сыть Хуммерова! -- хохотнул
татуированный. И демонстративно сложил  толстые  руки  на  груди.  Сам  себе
изваяние.
     Лишних  свидетелей не было. Все, кто собрались на Праздник Ежемесячного
Омовения, уже насытили свои глаза и уши до следующего ежемесячного зрелища и
теперь медленно  расползались.  Ни  на  жрецов,  ни  на  странного  молодого
человека измятых пыльных одеждах никто не обращал внимания. Вот и хорошо.
     --  Я  не буду повторять еще раз. Я считаю до двух и убиваю вас всех до
единого, забираю то, что принадлежит мне, и ухожу, -- тихо, но очень  внятно
сказал Лагха на харренском наречии.
     Жрец  перестал  цепенеть  и насторожился. Татуированный и его помощники
замерли и уперли меч в каменный парапет. Они посмотрели на Лагху.  Вооружен.
Молод.  Силен.  Богат.  Треплется, как Элиен. Какой-то странный паренек. Или
мужик, кто его разберет.
     -- Раз, -- сказал Лагха и его рука легла на рукоять  меча,  одолженного
на время выполнения "последнего испытания" у Ибалара.
     -- Ты че, посмотреть, что ли, хочешь? Да? -- оторопел татуированный.
     Он  уже  успел с сожалением подметить, что безоружен и беззащитен перед
этим странным и не мальчиком,  и  не  мужем.  Беззащитен,  что  твоя  горная
козочка перед матерым желтым волком. А этот двуручный, который он только что
словно  младенца  вытирал -- эта вещица не по нему. С такой огромной дурой в
руках он будет смешон и неповоротлив. Если мальчишка станет с  ним  драться,
то  проткнет  ему  живот  быстрее,  чем он сможет поднять меч над головой. А
драться так, чтобы ничего  не  заносить  над  головой,  как,  собственно,  и
следует делать, когда у тебя в руках двуручный меч, он, увы, не обучен.
     --  Два, -- и меч Ибалара выпорхнул на волю, словно сокол, истомившийся
сидеть на руке у ловчего.
     -- Забирай! Да бери же! -- с опаской бросил татуированный.
     Пальцы его разжались и меч со звоном упал на доски помоста. Он отступил
на три шага, оттаскивая за собой обомлевшего главного жреца, и оставил Лагху
наедине с реликвией города Нелеот.

     x 10 x

     Он не ожидал, что все будет так просто. Он взял  меч  Ибалара  в  левую
руку  --  на  случай  импровизации  со стороны жрецов -- а правой поднял меч
Кальта Лозоходца. Он торжествовал.
     "Храни себя и меня", -- вот что было выгравировано на лезвии. Он помнил
эти слова, как младенцы помнят запах матери. Клинок как клинок.  Все,  вроде
бы, в порядке. И в то же время -- нет.
     Лагха  пристально  оглядел  клинок еще раз. Властно взглянул на жрецов.
Нет, их воля к сопротивлению была начисто подавлена. Их не стоит опасаться.
     Лагха закрыл глаза. Он прочитал заклинание. Но... но меч  не  отозвался
ему.  Меч  не  ответил ему ни сиянием, ни звуком. Меч не может забыть своего
истинного владельца. Своего единственного  владельца.  Меч,  подаренный  ему
Сегэллаком,  не  может  быть  таким  скучным, таким обыкновенным. Меч Кальта
Лозоходца  --  это  не  обычный  кусок  стали,  разукрашенный   драгоценными
каменьями.
     -- Это подделка, -- медленно произнес Лагха, прожигая взглядом главного
жреца. -- Это не мой меч. Где настоящий меч Кальта Лозоходца?
     Сила  его  гнева  была столь велика, что серебряные кольца в носу жреца
едва слышно зазвенели. Не будь их, отводящих и смягчающих воздействие Лагхи,
он скорее всего упал бы без чувств, словно куль с мукой.  А  так  он  только
побледнел и закашлялся.
     --  Считаю до двух, -- в тот день Лагха был не слишком изобретателен по
части приемов давления на аудиторию.
     "Кажется, он и вправду Кальт. Иначе откуда ему знать, где  подделка,  а
где  --  нет.  Хотя я, лопни моя задница, ей же ей не пойму, как такое может
быть", -- подумал татуированный и его мысли словно бы услышали все.
     -- Послушай... Я не знаю кто ты, но я знаю, где то, что  ты  ищешь,  --
брякнул  один  из  двух  незаметных  юношей,  которые  несли  меч  в  начале
Праздника.
     Татуированный и главный жрец, похоже, надолго лишились  дара  речи.  По
всему  было  видно,  Лагха  в  своих усилиях лишить своих противников воли к
сопротивлению несколько перестарался.
     -- Веди меня туда!

     x 11 x

     Это было самым странным, самым страшным и самым волнующим воспоминанием
в жизни гнорра Свода Равновесия Лагхи Коалары. Ничто не потрясало его  столь
сильно.  Не  выворачивало  его нутро наизнанку. Не уязвляло и не вдохновляло
сильнее, чем встреча с собственным элтером.
     Он никому не рассказывал о том,  что  видел  в  собственном  склепе,  а
единственный  свидетель той сцены умер, так и не придя в сознание. Но молчал
Лагха не оттого, что вообще не  слишком  жаловал  праздную  болтовню  вокруг
своей  биографии.  А  оттого  что  понимал  --  есть  вещи, о которых нельзя
рассказывать никому. Такая откровенность ни к чему хорошему не приводит.
     Хотя с точки  зрения  магии  все  произошедшее  не  было  чем-то  особо
выдающимся.  Сам  Лагха  впоследствии  видал  вещи  и похлеще. Но тот день в
собственном  саркофаге  навсегда  остался  в  его  памяти   леденящим   душу
знамением, мрачным чудом, помазанием на царство.
     Наплевав на жрецов и на поддельные меч, рог и шлем, Лагха ушел вслед за
юношей,  предложившим  ему  свою помощь. И тот повел его прямиком в саркофаг
Кальта Лозоходца, располагавшийся в подземельях под Капищем Доблестей.  Там,
в  одном  из  сводчатых залов, окруженный чадом масляных ламп, на возвышении
стоял элтер Кальта Лозоходца.
     Что же такое элтер, милостивые  гиазиры?  Это  бронзовый  покойник.  На
такие  дорогие  и  изысканные  развлечения,  как  элтер, современников Лагхи
тянуло крайне редко. Наверное, из-за страха и жадности. Но вот в Ре-Таре  во
времена  Кальта  элтеры  были  весьма распространены. По крайней мере, когда
дело касалось доблестных царей, их не  менее  доблестных  сыновей,  дочерей,
жен,  наложниц,  а равно и доблестных узурпаторов, которые то и дело убивали
упомянутых царей вкупе с сыновьями, дочерями, женами и наложницами.
     Чтобы сделать элтер, тело погибшего мужчины для начала  мумифицировали.
Затем  наряжали  в  лучшие  одежды,  тщательно  обработанные сложносоставной
гадостью. На тело одевали полный  доспех,  в  правую  руку  вкладывали  меч,
возлагали  шлем  на  полусогнутую  левую, а боевой рог находил себе место за
поясом. А после этого все получившееся заливали кипящей  бронзой,  смешанной
со  "слезою  Гаиллириса".  Тайна  "слезы  Гаиллириса",  а равно и колдовские
обряды,  которые  при  этом  свершались,  содержались  мастерами  элтеров  в
строжайшей  тайне.  Мастера  жили  замкнутыми  кланами  по своим собственным
законам и были едва  ли  не  единственными  людьми  царства,  чувствовавшими
относительную свободу даже во времена жесточайшего разгула тирании.
     Что  же  получалось в итоге? Если все было сделано правильно, пропорции
не нарушены, а обработка тела проделана безукоризненно, получалась бронзовая
статуя. Но только не статуя, а человек. Покойник собственной  персоной.  Вот
только  с  закрытыми глазами и бронзовый. Бронза, направляемая и укрепляемая
"слезой Гаиллириса", выедала плоть и застывала, принимая  форму  съеденного.
Вот эта-то посмертная статуя и называлась элтером. Ну а если что-то делалось
неправильно,   получалась   бесформенная   бронзовая   глыба.   И  тогда  за
незадачливым мастером  приходили  стердогасты.  И  он  умирал  такой  жуткой
смертью,  какой  никогда не умирали другие царские подданные даже во времена
жесточайшего разгула тирании.
     Кальту  и  мастерам  его  элтера  повезло.  Посмертная  статуя   Кальта
Лозоходца  получилась безукоризненно -- почти живая, ослепительно красивая и
от этого по-настоящему страшная.

     x 12 x

     Итак, на возвышении стоял Кальт  Лозоходец.  Глаза  его  были  закрыты,
правая  ладонь  возлегала  на  рукояти  двуручного  меча,  а  на сгибе левой
покоился словно бы только что сорванный с головы шлем.  Волосы  Кальта  были
гладко  зачесаны  назад, оголяя высокий лоб. Кстати, волосы элтера тоже были
бронзовыми и тоже  удивительно  точно  воспроизводили  природу  естественных
человеческих волос. Это считалось в Ре-Таре вершиной мастерства.
     Черты  его  лица  несли  отпечаток  безмятежности,  а  узкие  губы были
сомкнуты.
     -- Твой меч в руках  у  статуи,  --  запинающимся  полушепотом  пояснил
оробевший юноша, кивая в сторону элтера. -- И он настоящий.
     Лагха  кивнул.  К сожалению, эту простую истину он уже открыл и сам. Ну
не разбивать же ему собственное изображение для того, чтобы добыть  свой  же
собственный меч?! Лагха подошел ближе. Тени побежали по высоким сводам зала,
словно  бы  стая летучих мышей сорвалась с мест и, шурша крыльями, понеслась
куда-то в темноту. Шуршание было, мышей --  нет.  Юноша-проводник  судорожно
икнул.   Какая   странная   у   некоторых  людей  реакция  на  такие  мелкие
происшествия!
     Теперь Лагха стоял у самого  подножия  собственной  посмертной  статуи.
Широко  открытыми  глазами  будущий  гнорр  глядел  в  лицо  себе, погибшему
шестьсот сорок пять лет назад в битве с Торвентом Мудрым.  Но  он  не  давал
волю  воспоминаниям,  гнал прочь прошлое, как гнал прочь и страх, чьи тесные
объятия, казалось, смыкались  вокруг  него  все  теснее  и  теснее.  Ему  не
хотелось   бояться.   В   сознании  Лагхи  сейчас  билось  пойманной  птицей
единственное, но совершенно непреодолимое желание -- прикоснуться  к  своему
мечу, рукоять которого была намертво схвачена бронзовой ладонью Кальта.
     Он  уже  принял  решение.  Он  не  разобьет  элтер.  Он удовольствуется
фальшивкой, которую отберет у жрецов. В конце концов, не меч красит воина, а
воин меч. Какая  ему,  в  сущности,  разница?  Пусть  меч  Кальта  Лозоходца
остается  Кальту  Лозоходцу.  А  он,  Лагха,  сделает  непревзойденным  свой
собственный меч. Но прикоснуться к этому хотя бы краешком ногтя...
     -- Только ты не подходи так близко, не надо, --  с  опаской  пролепетал
юноша, бледный и перепуганный.
     Но Лагха не слушал его лепета. Ему были безразличны предостережения. Он
знает  что делает. Он, быть может, пришел в этот мир лишь затем, чтобы вновь
прикоснуться к своему мечу.
     Без колебаний Лагха поднялся на возвышение и осторожно протянул руку  к
мечу.  Но  не  успели его жадные пальцы коснуться бронзы, под которой навеки
застыла сталь, как статуя тяжело вздохнула. Лагха замер. Почудилось?
     Все происходило медленно и безмолвно, словно во  сне.  Бронзовый  Кальт
Лозоходец  бесшумно и без всякого усилия оторвал меч от земли, поднял его и,
по-прежнему держа его клинком вниз, протянул Лагхе. В какой-то  рукописи  из
библиотеки  Ибалара Лагха читал о том, что в Северной Лезе во время принятия
в воинское сословие меч держали именно так.
     И Лагха принял его. В тот момент, когда ледяные пальцы статуи отпустили
рукоять меча, а теплые, живые пальцы Лагхи, приняли его, бронза, которой был
облит клинок, растворилась, как будто ее никогда и не было. Меч,  даже  безо
всяких  ухищрений  и  заклинаний,  отозвался Лагхе густым, низким звоном. От
этого звона, который длился не более трех мгновений, юноша, стоявший позади,
рухнул на пол, а у Лагхи едва не помутился рассудок. Но он выстоял. Он,  как
и положено воину, принимающему меч, припал на одно колено и, опустив взгляд,
принял  клинок,  на  котором  вспыхнули  бордовые буквы "Храни себя и меня".
Принял из своих собственных рук.

     ГЛАВА 12. СМЕРТЬ ГНОРРА КАРУВВА

     МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 54 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
     Семнадцатый день месяца Эсон

     x 1 x

     Дом на сваях утопал  в  предрассветном  тумане  и  его  тяжелые  капли,
казалось,  висели  в  воздухе дождем, замершим в воздухе велением колдовской
силы. Жилище Ибалара выглядело заброшенным, нежилым, почти мертвым.
     Лагха, в сапогах которого хлюпала вода, чувствовал себя очень  неуютно.
Почему?  Все  вроде  бы складывалось наилучшим образом. Он с честью вышел из
испытания. Он выбрался из собственного склепа с собственным мечом и шлемом в
руках. Он безнаказанно ушел из Нелеота -- никому и в голову не пришло чинить
ему препоны. В  первую  очередь,  конечно,  оттого,  что  разглашение  тайны
произошедшего было жрецам Капища Доблестей очень невыгодно. Он проделал весь
обратный  путь так быстро, как только мог, останавливаясь лишь для короткого
трехчасового сна.
     Итак, причин печалиться вроде бы не было. Но какая-то смутная,  язвящая
душу  неуверенность  и  дурные  предчувствия смущали ум Лагхи, не нуждаясь в
причинах и объяснениях. Что-то подсказывало ему, что Ибалара нет в  доме  на
сваях.  Оттого-то  дом  выглядит  таким  заброшенным, а над крышей не вьется
дымок.
     Он  подошел  ближе.  В  серой  влаге  воздуха  было  тяжело   различить
что-нибудь дальше собственного носа.
     -- Ибалар! -- позвал он.
     Но  ему  не отозвались. Лагха высадил заколоченную дверь и вошел в дом.
Как он и думал, никого. Пепел в очаге давным-давно остыл.  Лагха  уселся  на
сундук  с книгами и осмотрелся в нерешительности. Все на своих местах, ничто
не намекает ни на грабеж,  ни  на  нападение.  Да  и  кто  решится  ограбить
Ибалара, от одного взгляда которого у смердов дрожат поджилки?
     В общем, следов недобрых событий в доме не обнаружилось. Видимо, Ибалар
не ожидал,  что Лагха вернется столь быстро. И позволил себе отлучиться. Кто
знает, может он снова взошел на борт "Шалой птицы" и  отправился  куда-то  в
поисках  новых  Отраженных?  Мальчиков  и  девочек  из дурных семей, которым
суждено великое будущее воителей и властелинов?
     Неожиданно половицы на крыльце заскрипели и дверь в  дом  распахнулась.
Лагха  обернулся и привстал, готовый ко всему. Его правая рука сжала рукоять
меча Кальта Лозоходца.
     -- Здравствуй! -- на пороге стоял улыбающийся Ибалар.
     -- Здравствуй, Ибалар, -- отозвался  обрадованный  Лагха,  склоняясь  в
почтительном поклоне. -- Я выполнил все. Вот меч. Я добыл его.
     Ибалар  медленно  вошел  и  ответил  Лагхе  легким,  дружелюбным кивком
головы. Движения его были медленными и размеренными. Лицо --  умирот