а  мольба.  Раненого,  обессиленного  человека.
Человека, стоящего на грани полного морального поражения.
     -- То был  я,  --  ответил  Прокаженный  и,  откинув  капюшон,  наконец
обернулся к Эгину.

     x 2 x

     Лицо рыбы. Лицо черепахи. Сухая, морщинистая кожа. Кажется, лоб, щеки и
подбородок присыпаны морской солью. Глаза -- как два выбравшихся из раковины
моллюска.  Влажные,  мягкие,  слизистые.  Без зрачков. И в то же время глаза
Прокаженного были подвижными, живыми. Ни волос, ни бороды, ни усов. И бровей
тоже. И ресниц. Руки, такие же  сухие.  Кожистые  перепонки  между  пальцев,
словно у болотной птицы. Ногти с зелеными прожилками. Нос -- расплющенный, с
большими ноздрями. Шея -- сморщенная, сухая, короткая.
     "Ну  и  урод! -- подумалось Эгину. -- Теперь ясно, отчего он всегда, по
слухам, одевался так, чтобы никто не увидал его лица!"
     -- Скажи мне, Эгин, когда ты имеешь драный, латаный-перелатанный  плащ,
станешь  ли ты одевать его в том случае, если намерен познакомиться с важной
и знаменитой персоной?
     -- Нет, -- ответил удивленный Эгин. О чем это он? С какой это персоной?
     -- А что ты станешь делать? -- дружелюбно и тихо  спросил  Прокаженный,
как  будто  этот  вопрос  был  самым  принципиальным и важным из всех, какие
только можно задать в подобной ситуации.
     -- Пойду и куплю себе новое. Или попрошу у кого-нибудь из друзей...  --
в нерешительности пробормотал Эгин.
     Прокаженный  удовлетворенно  кивнул  своей  плоской  головой.  Мол, все
правильно.
     -- Я как раз так и  поступил.  Я  взял  обличье  Куха  и  пошел  в  нем
знакомиться  с  тобой.  Ведь,  уверен, будь ты сильнее, ты зарубил бы такого
мерзостного урода, как я, быстрее, чем я смог бы тебе  объяснить  что-нибудь
существенное. Или постарался бы зарубить. Ведь так?
     Эгин  ответил  не  сразу.  Он взвешивал. Он вспоминал. Он старался быть
честным с самим собой и с Прокаженным.
     -- Пожалуй, ты прав, -- вздохнул Эгин и закрыл глаза.
     Так значит, Прокаженный одел  обличье  Куха,  как  он,  Эгин,  одел  бы
платье, к примеру, Альсима...

     x 3 x

     -- Этот обман был плох, как и всякий обман, Эгин. Но он был лучше всего
остального.  Ведь  теперь,  как бы ты не хорохорился, ты мне доверяешь. Ведь
верно?
     -- Верно, -- усмехнулся Эгин.
     Как бы там ни было, но он был  бы  уже  три  раза  мертв,  если  бы  не
Прокаженный  --  хоть  в  обличье  Куха, хоть в своем собственном. Не важно.
Важно, что если бы даже он желал ему, Эгину, зла, он, получивший  от  судьбы
тысячу  шансов  подарить Эгину зло, так и не воспользовался ни одним из них.
Зная человеческую натуру, это не так уж мало. Стоп. Человеческую?
     -- Я не человек, Эгин. Я эверонот, -- внес ясность Прокаженный.
     -- Хорошо, эверонот так эверонот... Значит, ты все время дурачил  меня,
так?  Начал  в ту ночь, когда я, не разбирая дороги, бежал в Ваю из Кедровой
Усадьбы, а окончил сегодня?
     Как и всякому человеку, а в особенности офицеру Свода Равновесия, Эгину
очень не нравилось чувствовать себя воробьем, которого  провели  на  мякине.
Пусть очень даже искусно сработанной, но все-таки мякине.
     --  Почти так. Я начал еще до твоего бегства, когда ты отважно сражался
с костерукими, а я стоял на стене Кедровой Усадьбы и предложил  тебе  отойти
на  шесть  шагов  влево.  Но,  согласись,  я  щедро  расплатился  с тобой за
возможность обмануть тебя.
     -- Соглашаюсь, соглашаюсь, соглашаюсь, --  размеренно  закивал  головой
Эгин  и, усевшись рядом с Прокаженным, стал смотреть вниз, на кедровую рощу,
где расторопными пчелами, чей улей прибит нежданным ливнем, суетились горцы.

     x 4 x

     -- ...но, знаешь, сегодня утром, когда ты схватил мой клинок и стал  им
крушить костеруких, я догадался, что ты не совсем тот, за кого себя выдаешь.
Хотя  в  остальном  ты сыграл роль Куха так, что тебе позавидовали бы лучшие
актеры столичных театров, -- сказал Эгин, мало-помалу  привыкая  к  мысли  о
том,  что его спутником все это время был никто иной, как тот, ради которого
он прибыл на Медовый Берег.
     -- Да... -- проскрипел Прокаженный. -- Я бы с  удовольствием  и  дальше
оставался Кухом. Молодое, здоровое, подвижное человеческое тело дает гораздо
больше  простора для действий, чем тело эверонота. Но когда сегодня утром на
горцев напали костерукие, я понял, что мои планы оказались никудышными.
     -- Почему? Костеруких-то мы с тобой видели и раньше?
     -- Потому что сегодня утром  я  понял,  что  на  Медовом  Берегу  скоро
появится  еще  одна  сила, которую я, по своему недомыслию и прекраснодушию,
раньше совсем не учитывал. И тогда все,  что  я  задумывал,  пойдет  прахом.
Одним  словом, пришлось покончить со старым планом вместе с этим маскарадом,
Эгин.
     -- Что это за сила?
     --  А,  сила  сильная,  --  отмахнулся  Прокаженный,  мрачнея.  --  Мой
брат-близнец по имени Ибалар. Он теперь на службе у южан. Он служит им, хотя
я-то  прекрасно  понимаю, что на самом деле это они служат ему. Ибалар не из
тех, кто выносит ночные горшки за тиранами.
     --  Ибалар?  Это  имя  я  слышу  в  первый  раз...  --  сознался  Эгин,
одновременно  стыдясь той всеведущей спеси, которую нагнала на него служба в
Своде Равновесия. В какой-то момент ему уже начало казаться, что он,  словно
бы сам гнорр, знает о Круге Земель все, что вообще достойно быть узнанным.
     --  А  мое  имя  тебе о чем-нибудь говорит? -- с мягкой иронией спросил
Прокаженный и улыбнулся.
     Улыбка у него была вполне, вполне человеческая. Стеснительная,  кроткая
и   какая-то   ребячливая,   являющая  поразительный  контраст  с  глубокими
старческими морщинами, избороздившими его лицо -- лицо прокаженного.
     Эгин покраснел  до  корней  волос.  Чего,  кстати  сказать,  с  ним  не
случалось едва ли со дня знакомства с Овель исс Тамай.
     -- Говоря по правде, нет, ведь я даже не знаю как тебя зовут. А называю
тебя, как и все, Прокаженным, -- в крайнем смущении сказал Эгин.
     --   То-то   же,   --  без  осуждения  и  совершенно  беззлобно  сказал
Прокаженный. Видимо, человеческие слабости и пороки  давным-давно  перестали
будить  в  нем  что-то  сходное  с  простым  человеческим осуждением. -- Мои
родители назвали меня Авелиром. Проказой же я не болен и никогда  не  болел.
Хотя  ты  можешь  звать  меня  так,  как  тебе больше нравится. Прокаженным,
Чумным, Косым или даже Хромоногим.

     x 5 x

     -- Скажи-ка... Авелир... --  старательно  проговорил  имя  Прокаженного
Эгин, -- а костерукие -- это плод магического таланта твоего брата?
     --  В некотором роде да. У него много разных талантов. Но только от них
земле и людям больше горя, чем радости.
     -- Так значит все, что произошло там, в Вае, тоже сделал он?
     -- Нет, если бы все зло этого  мира  сосредоточилось  в  Ибаларе,  жить
стало  бы куда как легче. Потому что мы бы с тобой знали, как уничтожить все
зло мира. А так -- нет, ибо ни я, ни мой  брат  не  всеведущи,  Эгин.  Но  я
совершенно  уверен  в  том,  что шардевкатраны не входили в планы Ибалара, а
даже, напротив, были им помехой. Для того, чтобы  начать  войну  с  Вараном,
причем  начать  ее,  насколько я могу судить, не просто так, а с уничтожения
верхушки Свода Равновесия, Ихше и Ибалару достаточно одних костеруких... Но,
не исключено, я ошибаюсь. Я не видел своего брата  уж  весен  восемь.  Время
меняет  все.  Может,  норов  Ибалара  переменился и он на старости лет решил
заняться воспитанием шардевкатранов...
     Эгин промолчал. Да уж, внушительная  дилемма,  нечего  сказать.  То  ли
заняться  воспитанием  шардевкатранов,  то  ли  переделыванием живых людей в
мертвецов, а мертвецов -- в живых мертвецов, понимаешь ли...
     -- Выходит, ты с Ибаларом в ссоре? -- спросил Эгин, дабы не  продолжать
темы, от которой у него непроизвольно шел мороз по коже.
     --  В  ссоре? -- переспросил Авелир. -- Не-ет. Ссорятся школьники из-за
острого грифеля. Ссорятся  наложницы,  не  поделившие  милости  покровителя.
Ссорятся  мужчины,  не  знающие цены словам. Мы с Ибаларом враждуем. И, увы,
эта вражда не может быть остановлена мной, ибо не мною начата. Я сделал  для
Ибалара  больше,  чем  брат  может  сделать для брата... -- задумчиво сказал
Авелир  и,  по  всему  было  видно,  мысли  его  были  далеко,  во  временах
героических, загадочных и грустных.
     --  Прости  за  нескромность, Авелир, но я должен это знать. Что такого
сделал ты, чего брат не может сделать для брата?
     -- Не надо извинений. Я морочил тебе голову целых девять дней и с  моей
стороны  было  бы  верхом подлости таить от тебя что-то важное. Итак, где-то
восемь весен тому назад я поделился с Ибаларом своим бессмертием.
     -- Постой, но вы же, по твоим словам, близнецы. Разве  могло  случиться
так, что один из вас получил проклятый дар бессмертия, а другой -- нет? -- с
сомнением спросил Эгин.
     --  Разумеется,  мы получили его оба из рук нашей матери. Но бессмертие
не означает неуязвимость... Ибалар был убит, а я остался жить.  И  когда  я,
старый  прекраснодушный дурачина, расчувствовался над его безжизненным телом
в сердце Мертвых Болот, я  подумал  --  на  что  мне  бессмертие,  если  мой
единственный  брат,  моя  половина,  пусть  черная,  но  все-таки  половина,
проваливается на моих глазах в бордовую бездну небытия, из которого возможен
возврат только той души, которая черна еще более, чем поглощающая ее бездна.
Тогда я подумал: что ждет моего нечестивого брата  в  посмертии?  И  ответил
себе  --  ничего хорошего, ибо такова была жизнь Ибалара. И я решил дать ему
вторую жизнь в надежде, что она будет благородней и светлей первой. В общем,
я потерял свое бессмертие, обменяв его на две смертных жизни. Одну для себя,
другую для Ибалара. Но, как оказалось очень скоро, это была очень наивная  и
совершенно никчемная трата времени и сил...
     --  Если я верно понимаю законы бытия, ваши жизни теперь связаны "цепью
теней"? И смерть одного из вас повлечет за собой смерть другого? Верно? -- с
надеждой спросил Эгин, гордясь своими недюжинными для  двадцативосьмилетнего
варанца познаниями в вопросах запредельного.
     -- Все верно, Эгин. Поэтому-то я до сих пор и жив. Ненависть Ибалара ко
мне велика  настолько,  что,  не  будь  "цепи теней" между нашими душами, он
вовек не оплошал бы так,  как  то  было  в  последние  недели.  Он  попросту
подослал  бы  ко  мне  убийц  и те покончили бы со мной раз навсегда. Или не
поленился бы прийти самостоятельно...
     -- Не прибедняйся, Авелир, -- запанибратски начал Эгин. -- Я видел тебя
в бою и должен сказать, что тебя не так-то уж легко  убить.  Мне,  например,
это было бы не под силу.
     Авелир  снисходительно  улыбнулся  и положил руку на плечо Эгина, будто
собирался поделиться с ним каким-то своим секретом.
     -- В своей первой жизни Ибалар был настоящим воином. Куда  было  мне  с
ним  тягаться!  Если  сравнивать наши умения, то я, признаюсь сразу, едва ли
был достоин чести идти к Ибалару в оруженосцы. Но  его  все-таки  убили!  --
прошептал Авелир и многозначительно поднял в небеса свой маленький палец.
     --  Кто  же  этот  мастер  меча?  --  не удержался Эгин, который всегда
ревниво относился к чужой славе.
     -- Да так, один юноша небесной красоты, --  нарочито  небрежно  ответил
Авелир и вновь уставился вниз, на кедровую рощу.

     x 6 x

     Юноша  небесной  красоты...  В Варане немало красивых, статных и просто
миловидных мужей, мальчиков и юношей. Но "юношей  небесной  красоты"  игриво
называли  в  столице отчего-то лишь одного. Да и то -- шепотом, в придворных
кругах. В общем, Эгин знавал одного такого. То есть даже не знавал, а знает.
Он жив и по сей день. Его имя...
     -- Ну да, Эгин, это Лагха Коалара, -- тотчас же согласился  Авелир.  --
Кстати, это имя дал ему Ибалар.
     Эгина  словно громом поразило. Да, Медовый Берег, вырядившийся в одежку
скучного захолустья, мало-помалу скинул все свое тряпье и  превратился  едва
ли  не  в  пуп  земли.  Здесь,  видите  ли,  плодятся  невиданные  и грозные
шардевкатраны, здесь  как  ни  в  чем  не  бывало  разгуливают  Переделанные
Человеки,  здесь  добывают  загадочный мед, за которым, кажется, не охотится
только ленивый. И ладно бы только  это.  Здесь,  оказывается,  и  сам  Лагха
Коалара  известен  даже горным отшельникам, показательно равнодушным ко всем
мирским делам... И тут Эгину вспомнилось еще одно  обстоятельство,  которое,
материализовавшись, обожгло его грудь холодом металла. Холодом медальона. Он
все еще был с ним.
     --  Послушай, Авелир, -- начал Эгин, пряча глаза в смущении. -- Вот уже
больше недели как мы с тобой заодно.  Ты  три  раза  спасал  мне  жизнь.  Ты
заботился  обо  мне как друг, утешал меня как брат, а сейчас ходишь за мной,
раненым, словно родная мать. Я же пока не сделал для тебя ничего  достойного
упоминания.
     --  Так  сделай  же!  --  развел  руками Авелир. Дескать, буду премного
благодарен.
     Эгин снял медальон с шеи и протянул Авелиру со словами:
     -- Я не хочу ничего делать у тебя за спиной, Авелир.  Я  не  знаю  враг
тебе  Лагха Коалара или друг. Что-то подсказывает мне, что недруг. Я получил
этот медальон от Лагхи  перед  отбытием  на  Медовый  Берег.  Он  велел  мне
разыскать  тебя,  а  когда  мне  это  удастся,  сделать одну простую вещь --
распахнуть створки этого медальона не дальше чем в сорока шагах  от  тебя  и
произнести  заклинание-"стрелу".  Если  я  сделаю  это, твое местоположение,
Авелир, будет известно Лагхе так же хорошо, как местоположение луны и  звезд
в  ясную  ночь.  Иными словами, куда бы ты после этого не шел, у Лагхи будет
возможность разыскать тебя где угодно. Так вот. Сейчас, в знак нашей дружбы,
я отдаю тебе этот медальон. Ты волен делать с ним все что хочешь. Вышвырнуть
вон, повесить себе на шею. Раскрыть его прямо здесь или испепелить взглядом.
     Авелир неожиданно просиял и его детская улыбка обнажила мелкие,  словно
зерна дикого граната, но поразительно белые и крепкие зубы.
     --  Я  очень ценю твою искренность, -- сказал Авелир и положил медальон
себе на колени, -- но...
     -- Что "но"? -- удивился Эгин.
     -- Но я уже открыл этот медальон в ту ночь,  когда  некий  беспредельно
доблестный  горец  стащил  его у тебя, дабы преподнести своей новой пышной и
доброй царице. Открыл сам и даже произнес над ним заклинание-"стрелу".

     x 7 x

     -- Значит, я ошибся и  Лагха  не  питает  к  тебе  вражды?  --  спросил
ошарашенный новостью, а равно и своей недогадливостью Эгин.
     --   Ты   и  ошибся  и  не  ошибся  одновременно.  Лагха  хочет  смерти
Прокаженному оттого, что уверен, что я и Ибалар -- суть есть одна  и  та  же
персона.  Поэтому отчасти ты прав. Но, с другой стороны, мне, Авелиру, он не
желает зла, ибо я никогда не сделал ему  ничего  дурного.  Если  не  считать
того,  что  я  воскресил  своего  брата.  Напротив,  я  предотвратил  Черное
Посвящение, к которому его готовил Ибалар.
     -- Вот оно как... -- задумчиво пропел Эгин.
     Кажется, мимоходом разрешилась еще одна загадка, не дававшая ему  покоя
столько времени. Значит, Лагха стал гнорром с помощью Ибалара.
     --   Выходит,   Лагха   тебя  никогда  не  видел  и  не  знал  о  твоем
существовании. Правильно,  Авелир?  --  снова  спросил  Эгин  после  долгого
раздумья о жизненных путях -- крушениях, взлетах и, конечно, ученичестве.
     --  Ты  снова  и  прав  и  не  прав. Лагха действительно не знал о моем
существовании. Но он действительно  меня  видел.  Однажды,  когда  срок  его
обучения  у  Ибалара  подходил  к  концу и на горизонте уже замаячило Черное
Посвящение, после которого воля Лагхи  стала  бы  безраздельно  принадлежать
Ибалару,  я, приняв обличье того человека, которым пользовался тогда Ибалар,
предстал перед Лагхой и потребовал, чтобы он немедленно шел в  Пиннарин,  не
останавливаясь  и не оборачиваясь. К сожалению, Ибалар нагнал Лагху быстрей,
чем тот смог убраться в Варан. О чем они там вздорили в то утро -- не  знаю.
Но  когда  я нагнал их обоих, я обнаружил своего брата мертвым, причем у его
хладного тела нашел мешочек с семью золотыми монетами южной чеканки.
     -- А что Лагха?
     -- Его и след простыл! Как я  понимаю,  до  недавнего  времени  он  был
уверен  в том, что Ибалар в самом деле погиб. Но, как видно, в последний год
произошло что-то, что разубедило Лагху. Ибалар не из тех, кто отступается от
намеченных целей. В этот раз его целью было  посадить  в  Пиннарине  гнорра,
полностью покорного его злой воле. И править его руками. С Лагхой этот номер
не  прошел.  Но, думаю, что вскоре Ибалар нашел другого Отраженного, который
стал вредить Лагхе, а Лагха, догадавшись, что его  неприятности  вдохновляет
ни  кто  иной  как  его  прежний  господин  и  учитель,  решил убить его, но
обнаружил только меня...  Правда,  это  только  мои  догадки,  --  признался
напоследок Авелир.
     "Хороши   догадки!"   --   мысленно  возопил  Эгин,  дивясь  и  завидуя
проницательности Авелира.
     Как раз год назад он, Эгин, не то совершенно случайно, не то  абсолютно
закономерно  оказался  в  центре  чудовищной и кровавой интриги, которую его
бывший начальник Норо окс Шин,  тоже,  кстати  сказать,  Отраженный,  сплел,
чтобы  подсидеть  Лагху,  влезть в кабинет гнорра на правах нового хозяина и
остаться в живых. Однако, Норо окс Шин погиб, причем немалая заслуга в  этом
принадлежала  Эгину, за что он, собственно, и получил в обход Уложений Свода
звание аррума. Но Эгин прекрасно помнил, что все это предприятие  для  Лагхи
не  раз  и не два висело просто-таки на волоске. Так что -- выходит, все тот
же Ибалар вдохновил Норо окс Шина на решительные и  наглые  действия  против
княжеского  венца  и Свода? Тогда выходит, что и он, и Эгин, вполне мог лить
воду на мельницу того, чьи костерукие питомцы еще несколько часов тому назад
едва не отправили его к праотцам?
     -- Тогда скажи мне, Авелир, -- глухо проворчал Эгин, -- зачем ты открыл
медальон?
     -- Чтобы Лагха Коалара пришел сюда.
     -- Но ведь не исключено, что он убьет  тебя,  по-прежнему  считая  тебя
Ибаларом?
     --  Это странно звучит, но я не боюсь смерти. Я прожил пятьсот долгих и
интересных лет. Я сделал много странного, но и много доброго. Жаль, часть из
того, о чем  я  мечтал,  не  сбылось.  Но  значит  на  то  есть  воля  более
могущественная,  чем моя. Если Лагха убьет меня, я, пожалуй, не буду на него
в обиде -- ибо, поступив  так,  он  заодно  покончит  и  с  Ибаларом.  Но  и
сознательно   нарываться   на   его   клинок   я  тоже  не  стану.  Ибо  это
противоестественно. В конце-концов, если бы Лагха разил, не разбирая  врагов
и друзей, он бы не продержался в Своде Равновесия и недели.
     "Что  верно то верно", -- пронеслось в голове Эгина. Он сам являл собой
живой и наглядный пример разборчивости и, можно  даже  сказать,  мудрости  и
незлобивости  молодого  гнорра  Свода  Равновесия.  Ибо  Лагха  Коалара  был
прекрасно осведомлен о том, что его подчиненный Эгин не только имел  некогда
весьма  бурную ночь с его будущей супругой, но и был любим ею. Всякий на его
месте, наплевав на все неоценимые услуги, которые Эгин некогда оказал Лагхе,
давно сжил бы его со свету под благовидным предлогом. А Лагха  --  напротив.
Он  был  даже  так  любезен, что в свое время позволил Овель послать Эгину в
подарок свои серьги с сапфирами как напоминание о  ночи  любви,  проведенной
вместе. И кому как ни Эгину об этом помнить!
     --  И все-таки я не понимаю, зачем ты позвал Лагху, -- заключил наконец
Эгин.
     Авелир пристально посмотрел на него своими огромными, слизистыми, не то
рыбьими, не то человечьими глазами и, мгновенно посерьезнев, отвечал:
     -- Потому что, боюсь, вдвоем мы с тобой здесь не управимся.

     x 8 x

     Солнце неспешно уходило за Большой Суингон. Со  скалистого  плато,  где
вели беседы Эгин и Авелир, открывался необычный, величественный в