отдал бы
за  одну  ночь  с  этой женщиной, в руках которой волнистый, пламенеющий меч
смотрится волнующим знаком пламенной страсти. Нет, он не раскроит ей череп.
     Твари все-таки догнали их. К счастью, "молнии" вывели из строя  большую
часть Переделанных Человеков и лодку настигли лишь четверо. Но и эти четверо
были страшными противниками.
     Первый  же  удар  костяной  змеи разорвал корму лодки и та стала быстро
наполняться водой. Люспена несколько раз нанесла рубящие удары в темноту  за
кормой  и  была  опрокинута на спину ответным выпадом костерукого. Тэн успел
заметить, что удар пришелся прямо в  живот  Люспены,  но  та  совершенно  не
пострадала  --  только отчего-то сразу в нескольких местах с треском лопнуло
ее ночное платье.
     Одна тварь вынырнула у борта лодки, справа от Тэна, и  тот,  удивленный
собственной  везучестью,  опередив противника, тюкнул его по голове палицей.
Тот исчез под водой, но  спустя  несколько  мгновений  поразительно  живучая
тварь  вынырнула справа от Тэна и тот не успел опомниться, как страшная боль
пронзила его левую руку до самой шеи. Тэн не  знал,  что  тварь  метила  ему
прямо  в  сердце  и,  будь они сейчас на суше, обязательно достигла бы своей
цели. Но у всякой одержимой и Измененной плоти есть свои  пределы  силы.  Их
преследователи истратили слишком много, гоняясь вплавь за своими жертвами, и
их  ночное  зрение сильно пострадало от ослепительных вспышек "молний Аюта".
Если бы не это -- Тэн умер бы мгновенно.
     Забыв себя от гнева, он с ревом раненного  вепря  изо  всех  сил  нанес
противнику  повторный  удар  по  голове и набалдашник палицы полностью ухнул
вглубь пробитого-таки черепа с  таким  звуком,  от  которого  приличных  дам
должно  бы  сразу  вытошнить.  Но  Люспена была не из "приличных". Заливаясь
жутковатым  победным  смехом,  она  изловчилась  отсечь  конечность  другого
Переделанного,  которая,  проткнув  днище,  ободрала  ей  бедро и, угрожающе
щелкая костяной дланью-ножницами, наугад искала плоть своей жертвы.
     Борта лодки между тем сровнялись с  морской  гладью  и  Тэн,  по  щекам
которого  текли  непрошенные  слезы,  вызванные изуверской болью в сломанной
руке, понял, что надежды на спасение  больше  нет.  И  тут  откуда-то  слева
донесся  выкрик  на  незнакомом Тэну языке. Голос был женским -- уверенным и
властным -- и прозвучал совсем близко. Люспена что-то задорно  прокричала  в
ответ.  Тэн  сообразил,  что  за  неразберихой  ночного  боя  не распознал в
скрипении и плеске весел приближения не то  галеры,  не  то  крупной  лодки.
Тотчас  же  оттуда,  откуда  их  окликали, донеслось громкое шипение и на их
гибнущую лодку обрушился ослепительный сноп света. Словно бы  тысячу  свечей
разом  возожгли  перед  зеркалами  и  зеркала,  собрав  свет свечей воедино,
направили его туда, куда желали их хозяева.
     Тэн увидел, как Переделанный Человек, который за мгновение до этого был
готов нанести Люспене  смертельный  удар  своей  устрашающей  рукой-клешней,
беспомощно заслонил свои выпученные глаза и вслед за светом в него вонзились
разом  три метательных копья. Тэн успел только подивиться самоуверенности их
спасителей -- уйди любое из копий на четверть ладони в сторону и  он,  а  не
Переделанный,  упал  бы  в  воду, пробитый насквозь копьем, -- а Люспена уже
столкнула спасенного и похищенного ею командира вайского гарнизона в воду.
     Свет погас, но через несколько мгновений возгорелся с новой  силой.  Он
был  уже совсем близко. Тэн разглядел нос большого баркаса и весла, воздетые
вверх, словно крылья невиданной птицы или рога морского  чудовища.  А  потом
его  нежно  подхватили  под мышки два длинных багра. Но от этой нежности его
сломанная рука словно бы растеклась расплавленным свинцом  и  вместе  с  ней
растеклось  и  сгинуло  все мироздание, что безумствовало вокруг, пронзенное
коваными двухлоктевыми наконечниками аютских метательных копий.

     ГЛАВА 11. МЕЧ ЛОЗОХОДЦА

     МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 53-54 Г.Г. ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ

     x 1 x

     Ради пользы Лагхи Ибалар стал учить его мертвительному искусству.
     Любопытно, что сам Ибалар,  по  его  уверениям,  прибегал  к  мечу  как
способу  решения  каких бы то ни было проблем крайне редко. То же касалось и
прочих видов холодного и метательного оружия.
     -- Воин средней руки должен уметь справиться с врагом при помощи  меча.
Даже  самого  дрянного. Воин получше должен уметь убить врага голыми руками.
Даже не складывая ладоней в кулаки. Но настоящий  воин  не  нуждается  ни  в
кулаках,  ни  в  мече  для  того, чтобы утвердить свое превосходство, -- так
полагал Ибалар.
     Сам Ибалар был из тех, кто может себе позволить ходить без  оружия,  не
опасаясь  при  этом  за  свою  жизнь.  А  вот из Лагхи предстояло для начала
сотворить посредственного воина. Что в понимании  Ибалара  было  равносильно
сотворению первоклассного фехтовальщика.
     С  языками  было  покончено.  Но  прежде, чем позволить Лагхе подойти к
мечу, Ибалар решил заняться его телом.
     Вместо пергаментов с харренскими стихами, Лагху ожидала  теперь  яма  в
человеческий  рост,  вырытая  на  самой сухой из окрестных полян. Но так как
даже эта поляна располагалась в самом сердце Мертвых Болот, на  дне  вырытой
ямы   всегда  хлюпала  зеленоватая  жижа.  Из  этой  ямы  Лагха  должен  был
выпрыгивать без помощи рук и запрыгивать спиной вперед, не  теряя  при  этом
равновесия.  Поначалу это упражнение показалось Лагхе не только бредовым, но
и невыполнимым. Но после трех дней  этого  сумасшествия,  оно  стало  вполне
обыденным  развлечением. Но Ибалар не удовольствовался и этим. Спустя неделю
Лагха уже запрыгивал в яму на руках и выпрыгивал назад спиной вперед.
     Затем был бег по пояс в стылой болотной жиже. И многочасовое висение на
ветке каменного дуба, которая шла параллельно земле на высоте глаз Лагхи.  А
потому висеть приходилось поджав колени.
     Затем  Ибалар  придумал  для  Лагхи  еще  более изысканное развлечение.
Однажды утром он извлек из сундука  полоску  южного  шелка  длиной  в  сорок
локтей.  И повязал ее конец вокруг шеи Лагхи так, чтобы основная часть ткани
стелилась у юноши за спиной. Он должен был бежать столь быстро, чтобы,  пока
он  бежит,  конец шелкового шарфа за его спиной ни разу не касался земли. На
овладение этим трюком у Лагхи ушел почти целый месяц.
     Зато следующее упражнение  показалось  Лагхе  проще  лузганья  семечек.
Ибалар  предложил  ему  лист  пергамента,  на котором была записана какая-то
южная мура из разряда таких, каких было не жаль угробить и испачкать.  Лагха
должен  был  прижать лист пергамента к груди и бежать так быстро, чтобы лист
держался лишь одним напором набегающего  ветра.  С  этим  пергаментом  Лагха
освоился за три дня.
     Наблюдая  за  успехами  своего  ученика,  Ибалар  никогда не высказывал
похвал. "Лучшая похвала -- та, которую достойный муж выскажет самому  себе",
--  сказал он однажды. И Лагхе ничего не оставалось как хвалить себя самому.
Например, выбегая с крыльца домика на сваях на тропу с  шелковым  шарфом  за
спиной,  Лагха  думал  о  том,  что  его доблесть не в том, чтобы бежать так
быстро, как требуется, а в том, чтобы во  время  этих  безумных  забегов  по
болотным  тропам  ни  разу  не  оступиться.  Оступись  он  хоть  раз,  когда
поблизости нет Ибалара, и трясина проглотит его с большим  аппетитом  и  без
всяких  угрызений  совести.  То,  что  этого до сих пор не произошло, и есть
лучшая похвала ему, Лагхе. А смерть -- гораздо худшее  наказание,  чем  все,
какие  может  измыслить Ибалар в случае его нерадивости. Почему-то в то, что
Ибалар действительно может убить его в любое мгновение, Лагхе  верилось  все
меньше  и  меньше.  Слишком  много сил потратил учитель на то, чтобы сделать
Лагху таким, каким он  стал  теперь.  В  воспитание  жертвенных  баранов  не
вкладывают таких усилий.

     x 2 x

     Затем  Лагха  учился  искусству  равновесия  и,  как  выражался Ибалар,
"чувствованию земли и ее направлений". Это, как ни странно, оказалось  самым
хлопотным  делом  из  всех.  Потому  что жить с закрытыми глазами, не будучи
слепцом, чрезвычайно трудно.
     Вначале он обходил окрестности с повязкой на глазах.  Затем  обегал  их
трусцой.  О том, что можно оступиться и сойти с тропы прямо в лапы гибельной
трясины, Лагха уже вообще не вспоминал. Затем  ему  приходилось  скакать  на
одной  ноге  спиной  вперед.  Затем  -- проходить по доске, положенной между
двумя валунами. А после -- по этой же доске, но восставленной на ребро.
     Затем было легче. Лагха тренировал силу  захвата  с  двумя  горшками  в
руках.  Затем  прибивал мелкие камешки, тонким слоем покрывающие поверхность
кадки с песком, растопыренными пальцами. Затем -- падающий лист  пергамента.
Когда  его  пальцы  начали  уверенно  оставлять  в  листе пять дырок, Ибалар
сообщил, что теперь Лагха должен  проделать  все  упражнения  до  единого  с
камнем  на  шее,  двумя  камнями  на  руках  и  двумя  на  ногах. Лагха лишь
легкомысленно  усмехнулся  поначалу  --  камни  показались   ему   настолько
маленькими,  что  нисколько  не смутили его. Но, как оказалось впоследствии,
напрасно.
     На то, чтобы выполнить задание Ибалара  с  утяжелениями,  ему  пришлось
потратить еще один, очень длинный и тягучий лунный месяц.
     Все  эти  дневные  развлечения,  конечно, давно свели бы Лагху в могилу
раньше срока, так ничему  его  и  не  научив,  если  бы  по  вечерам,  когда
упражняться в гибкости и выносливости уже не было ни сил, ни желания, Ибалар
не вразумлял его в материях совершенно иного свойства.

     x 3 x

     --  Ты  станешь  гнорром. Первым человеком Свода Равновесия. Но если ты
будешь всего лишь пронырливой змеей, которой удалось заползти на чужой трон,
ты не проживешь и недели. Ибо если  твоими  подчиненными  будут  люди  много
сильнее  и талантливей тебя, они сведут тебя в могилу раньше, чем ты успеешь
понять,  что  же  на  самом  деле  произошло.  Ты  должен  уметь   убеждать.
Настаивать. Читать чужие мысли и намерения в глазах людей так же хорошо, как
читаешь  свитки.  Скрывать  свои  намерения под маской чужих. Диктовать свою
волю и исподволь лишать  воли  других.  Твой  взгляд  должен  быть  взглядом
божества,  от  которого не скрыться и не убежать даже во сне. Ты должен быть
сильнее сильнейших, -- так говорил Ибалар.
     В качестве первого объекта для  тренировок  господин  Ибалар  предложил
себя.
     --  Если  ты  сможешь  выстоять против меня, значит ты сможешь победить
любого, -- без излишней скромности заметил учитель и Лагхе оставалось только
согласиться.
     В центре дома на сваях был сложен очаг, где они готовили пищу и  сушили
одежду. Лагха обыкновенно садился с одной стороны очага. Ибалар -- с другой.
Их разделяло только пламя. Поначалу Лагха должен был выстоять против взгляда
Ибалара.  Выстоять -- значит не моргнуть, не отвести взгляда и не заработать
чудовищной боли в висках, жгучей сухости во  рту  и  оглушительного  грохота
молотов в ушах.
     Разумеется,  поначалу Лагхе хватало и одной-двух минут, чтобы тотчас же
запросить о пощаде, не выдержав давления  несгибаемой  воли  учителя.  Затем
Лагха  обнаружил,  что  если  складывать  пальцы  рук  определенным образом,
складывать за спиной, то время "жизни" можно увеличить до десятка  минут.  А
если заплетать волосы в три косы, а не в две, как он практиковал это доселе,
то  дело  становится  еще  более  легким.  Однажды  они просидели у очага до
момента захода луны. И Лагха ни разу не отвел взгляда. Ибалар  был  удивлен.
Лагха  --  обрадован. Его очередное усовершенствование сработало -- скрестив
ноги как обычно, он восседал ягодицами на  серебряном  кольце,  обнаруженном
как-то  в  сундуке  Ибалара. А у него на шее была повязана толстая шерстяная
нить.
     -- Что ж, защищаться ты научился. Теперь ты должен научиться  нападать,
-- заключил Ибалар.
     И Лагха старательно учился нападать. Правда, прежде ему пришлось свести
знакомство  с фантомами. Воображение Лагхи создавало опасные, хищные фантомы
и натравливало их на мыслеобраз учителя. А Ибалар умело разбивал  все  козни
своего  противника  одним  сверканием  глаз.  Причем  (и  это  до конца дней
оставалось предметом зависти и уважения Лагхи),  ни  шерстяными  нитями,  ни
серебряным  кольцом,  ни  скрещенными  пальцами  он  при  этом совершенно не
пользовался. Он просто сидел, чуть нагнувшись вперед,  и  спокойно  возложив
руки на колени.
     -- Нападающий из тебя посредственный, -- заключил Ибалар. -- Ты слишком
малодушен, друг мой. Будь я женщиной, слабой на передок, я может и клюнул бы
на какое-нибудь из твоих мысленных увещеваний, а так...
     Но  Лагха  не  отчаивался.  И  довольно скоро настал миг его маленького
торжества.
     -- Хватит, -- потребовал Ибалар, когда Лагха перебрасывал сквозь  пламя
очага  особенно  злые  и  подлые  мысли,  а  фантомы,  которое порождало его
воображение, вышибали холодный пот даже из него самого.
     Ибалар сказал "хватит" совершенно обыденным тоном. Словно бы ему просто
надоело заниматься недостойной внимания чепухой.  Но  по  колыханиям  тонких
материй  бытия,  доходившим до Лагхи с той стороны пламени, юноша понял, что
сделал учителю больно. Он наконец-то  пробил  его  защиту.  И  красные,  как
болотная  клюква  поздней  осенью  глаза  Ибалара,  которые  заволокла слеза
подавленной, но не смятой окончательно  боли,  были  восприняты  Лагхой  как
лучшее тому подтверждение.
     --  Ладно,  завтра  тебе  можно  будет дать в руки приличный клинок, --
бросил Ибалар, как бы невзначай прикасаясь к своим вискам кончиками пальцев.

     x 4 x

     Лагха встретил это событие простой  и  искренней  радостью  ребенка.  В
самом  деле,  Ибалар  сказал,  что в искусстве фехтования учить Лагху больше
нечему. Это было, мягко говоря, лестно. А еще Лагха втайне надеялся  на  то,
что  Ибалар  пожалует  ему  свой меч. Поскольку других "приличных клинков" в
доме на сваях не  было.  Меч  Ибалара  вызывал  у  Лагхи  обильное  душевное
слюноотделение. Неказистый, старый, но поразительно качественный, он отменно
лежал  в  руке  и  лучился уверенной, тяжелой силой победителя. Почему бы не
подарить его ученику, как к тому склоняют  трактаты  об  учительствовании  и
ученичестве?  В  самом  деле,  ведь  учитель  всегда говорил, что меч ему не
нужен. Но Ибалар начал разговор в совершенно ином ключе.
     -- Ты трус,  Лагха,  и  это  хорошо.  Все  хорошие  мастера-мертвители,
здравствующие  ныне  --  самые  настоящие трусы. Потому что души тех, кто не
были трусами, давным-давно произросли в Святой Земле Грем  алыми  и  глупыми
маками.
     -- Да, Ибалар, -- подтвердил Лагха, не скрывая смущенной улыбки.
     --  Ты  не  очень  крепок телом, но твоя хитрость отчасти искупает этот
недостаток. К слову, телесно Кальт Лозоходец был  здоровей  и  сильней  тебя
втрое.
     -- Я усвоил это, учитель, -- кивнул Лагха.
     В  последние  месяцы  он  мог вызывать воспоминания о Кальте Лозоходце,
когда ему самому хотелось,  и  останавливать  их  в  соответствии  со  своим
желанием.  Теперь  он  знал о Кальте все, что хотел. В частности и то, о чем
говорил Ибалар.
     -- Ты не слишком преуспел в искусстве овладевания чужой душой. Но  твоя
изобретательность делает тебе честь, -- продолжал Ибалар.
     --  Ты  --  никудышный  ученик.  И,  будь ты обычным человеком, за свою
нерадивость ты давно лишился бы головы. Но ты Отраженный,  а  за  это  можно
простить  многое. Завтра тебе предстоит последнее испытание. Готовься к нему
получше.
     "Готовься к нему получше означает не готовься к  нему  вовсе",  --  так
истрактовал  для  себя смысл учительской тирады Лагха и оказался прав. Он не
стал ворочаться с  боку  на  бок  до  полуночи,  придумывая,  чем  бы  таким
отличиться,  и что за испытание готовит ему Ибалар. Он просто заснул задолго
до наступления темноты.

     x 5 x

     Еще  только  начинало  светать,  когда  Лагха  почувствовал,  что   его
затолкали  в  оринский  гроб  и  теперь  заколачивают  крышку  сверху. Он не
сопротивлялся. Он сделал вид, что продолжает спать. В самом  деле,  что  тут
странного  -- ведь он готовился к последнему испытанию, обещанному учителем,
и всю ночь мучился вопросом, что это будет за испытание. Разумеется, он спит
как сурок.
     За эту ночь он накопил настоящие силы. Дело в том, что предыдущие шесть
месяцев он спал никак не больше  трех-четырех  часов.  Он  был  уверен,  что
Ибалар  умышленно  сделал  все,  чтобы  свести  его сон к пустоте. И что чем
больше спит, тем сильнее становится. Лагха не ошибался.
     Ибалар прикатил бочку к озерцу и столкнул в  воду.  Лагха  ощутил,  как
мало-помалу  в бочку стала сочиться вода. Вспомнилось ему и то, давнее утро,
в бочке. О нет, теперь он не будет таким слабаком.
     Первым делом он перевернулся. Затем  подумал  о  том,  не  прочесть  ли
заклинание или одной физической силы будет достаточно. Он напряг мышцы -- но
доски  не  поддались.  Даже не затрещали. Стало очевидно, что без заклинания
здесь никак не обойтись. И хотя Ибалар  пока  что  не  учил  его  даже  азам
магического искусства, Лагха знал, что в бытность свою Кальтом Лозоходцем он
использовал и Слова, и Знаки. Через три минуты внутреннего сосредоточения он
подобрал  нужное в хранилище своей памяти. Лагха прочел его шепотом. И затем
вновь напряг все мышцы, уперевшись в  дно  бочки  головой,  а  в  стенки  --
коленями  и  локтями. Обручи были разорваны, а доски, затрещав, как уверенно
разгрызаемый медным щелкуном орех, разошлись в разные стороны.
     Лагха выгреб на поверхность. О  да,  Ибалар  был  здесь.  Он  стоял  на
берегу,  скрестив  руки  на  груди.  Багор,  тот  самый, лежал у его ног. Он
наблюдал за успехами  своего  питомца  исподлобья  --  недобро,  с  каким-то
обидным пренебрежением.
     --  Ты  недоволен, Ибалар? -- спросил Лагха, выбираясь на берег. С него
лило ручьем, а вся одежда была заляпана ряской и тиной. Склизкой и вонючей.
     -- Нет, отчего же. Ты сделал все правильно, -- прохладно  отвечал  тот.
-- Теперь ты видишь, что этим простым способом мне убить тебя не удастся.
     -- Я вижу, -- отвечал Лагха, отжимая воду из своих косиц.
     -- Но, несмотря на твои успехи, я не подарю тебе свой меч, Лагха.
     -- Почему, Ибалар? -- не удержался Лагха. Он был обижен и сейчас у него
не было сил скрывать это.
     --  Потому что Отраженный только тогда по-настоящему силен, когда в его
руках его собственное оружие. Ты должен добыть меч Кальта  Лозоходца  и  его
шлем. И вернуться с ними ко мне.
     -- Это и будет последним испытанием? -- догадался Лагха.
     Но  Ибалар не ответил. Он лишь бросил на Лагху взгляд, исполненный, как
ему тогда показалось, плотоядной решимости покорять, нагибать и властвовать.
Властвовать над ним, Лагхой. А через него -- над всем миром.

     x 6 x

     Меч Кальта Лозоходца, его рог и его шлем принадлежали к числу  немногих
свидетелей Героической эпохи, не попавших ни в грубые лапы Свода Равновесия,
ни  в  холеные ручки Гиэннеры. Как и отчего получилось так -- слишком долгая
история, но факт оставался фактом. И при этом был известен Лагхе.
     Меч и шлем  Кальта  Лозоходца,  самого  пламенного  из  царей  Ре-Тара,
хранились в Нелеоте, где им воздавались разнообразные достохвальные почести.
Что  хорошего  принесла  война, в которой погиб Кальт Лозоходец, ре-тарскому
царству -- о том шесть веков кряду до хрипоты спорили историки и ни до  чего
путного  так и не доспорились. И отчего реликвии Кальта в таком почете среди
жителей Нелеота -- тоже было загадкой для всех, и,  в  первую  очередь,  для
жителей  самого  Нелеота. Но отгадывать ее у Лагхи не было никакого желания.
Ему было достаточно того, что  взыскуемый  предмет  находится  в  нелеотском
Капище    Доблестей.   А   само   это   капище   располагается   на   берегу
медленноструйного Ориса, ночевкой у стены которого  Лагха  ознамен