реждение. Он знал,  что  подавляющее
большинство предупрежденных не обратят на это никакого внимания и  уж  точно
никто  из  них  не  сможет  отметить  момент  смерти   своего   двойника   и
закономерность, приводящую к гибели...
   Он перебрался в очень доступный сон, снившийся, по  крайней  мере,  сотне
тысяч людей, - сон о мертвой  рыбе,  -  и  почувствовал  его  близость.  Оно
пронизывало все вокруг сигналами о присутствии - древнее существо с  изнанки
жизни. Время бессильно стекало с него миллионами  своих  капель-секунд.  Для
Саши существо не имело облика и формы. Оно было живым  облаком,  средоточием
иллюзий, бесплотным и потому -  более  реальным,  чем  материя...  К  своему
счастью, он не мог представить себе беглеца и поэтому не мог ужаснуться.
   "Спрячь меня..."
   Замороженный и подавленный вибрациями твари, он  ждал...  Потом  до  него
дошло нечто невообразимое: существо просило его о помощи! Это  была  высшая,
абсолютная степень доверия - почти невозможная там,  где  любая  зависимость
означала смерть. Саша не видел причины, по которой ему  могло  быть  оказано
такое доверие. Разве что, у существа не было другого выхода. Конечно, именно
так. Беглец предпочел этот выход смерти в сетях герцога...
   Мальчик задрожал, когда понял, что может  стать  тюремщиком,  хранителем,
хозяином этой твари. Но все это было не то! Он не хотел владеть ею. Он хотел
быть ее союзником.
   "Спрячь меня..."
   Саша стал искать убежище для себя и беглецы, лихорадочно  перебирая  сны.
Он знал один закоулок в самой  глухой  части  лабиринта,  сон,  приснившийся
только двум людям за многие тысячи лет. И оба уже были мертвы.
   Один из  них  был  астрономом  и  интересовался  мифологией.  Другой  был
художником по имени Игорь Седой, и однажды он случайно доврался до  того  же
места. Это стоило ему жизни.
   Времени на колебания больше не осталось. Саша  растворился  в  беглеце  и
повел его за собою в убежище...

Глава тринадцатая

   Дом в котором жила Ирина, был довоенной постройки со стенами полуметровой
толщины,  высокими  потолками  и  огромными  коридорами.  Ее   двухкомнатная
квартира находилась на третьем этаже и выходила окнами на  тихий  дворик,  в
котором летом было довольно уютно. Дом населяла 'элитарная публика,  и  даже
основательные дубовые перила на лестницах хранили фальшивый  дух  старины  и
респектабельности.
   Тяжелая дверь захлопнулась, и Голиков почувствовал себя запертым в сейфе.
Он помог пострадавшей  раздеться.  Рукав  и  воротник  шубы  были  испачканы
кровью. Не зажигая света, Ира исчезла в  ванной.  Зашумела  вода,  и  спустя
минуту Максим услышал приглушенные ругательства.
   Сам он, не раздеваясь, прошел в комнату и нашел на стене  выключатель.  С
первого же взгляда ему стало ясно, что квартира представляет собой  любовное
гнездышко.  Огромная  комната,  роскошная  мебель,  мягкий  свет  люстры  из
молочного богемного стекла, несколько журналов  "космополитен"  и  "вог"  на
низком  столике,  початая   бутылка   старого   армянского   коньяка,   блок
"честерфилд", золотая зажигалка "данхилл", проигрыватель  "торранс",  плейер
"филипс",  ламповый  хай-энд  и  вмонтированные   в   стену   двухсотваттные
акустические системы JBL 3000...
   Он упал в удобное глубокое кресло возле полочки с компакт-дисками.  Кенни
Джи, Дэйв Грузин, несколько сборников "Sax & Sex".  Сладенький  набор...  Но
сейчас ему было не до музыки.  Макс  поискал  глазами  рюмку.  Не  обнаружив
ничего  подходящего,  кроме  двух  бокалов  со  следами  губной  помады,  он
откупорил коньяк и хлебнул из горлышка. Обжигающая  жидкость  растеклась  по
пищеводу, и приятное тепло наполнило желудок.
   Стрелки старинных маятниковых часов показывали половину девятого.
   Почему-то Макс не мог заставить себя снять пальто. Ему казалось, что  без
верхней одежды он останется голым  и  беззащитным.  Сейчас,  здесь,  в  этой
теплой хате, ему стало по-настоящему страшно. Сезон охоты открылся,  а  дичь
даже не знала, в чем провинилась...
   Чтобы заполнить жутковатую пустоту. Голиков вышел в коридор за  сумочкой,
висевшей на вешалке. Вытащил из нее тетрадь и снова расположился  в  кресле.
Потом он открыл дневник Строкова на первой попавшейся странице. И  наткнулся
на  подобие  какого-то  коротенького,   но   весьма   претенциозного   эссе,
свидетельствовавшего о нереализованных амбициях автора.

***

   "...26.01. 23 часа 05 минут - 23 часа 55 минут...
   ...Я ничего не сказал. Я ничего не сделал.  Я  ничего  не  написал  и  не
напишу никогда, кроме этих записок... У меня больше не будет  ни  настроения
что-либо   писать,    ни    возможности    сосредоточиться.    Я    ненавижу
сосредоточиваться...
   ...Мимо проходят годы, люди, ненависть,  любовь,  красота.  Все  проходит
мимо. Остается только вопиющий, непередаваемый ужас жизни.
   Зачем я пишу об этом? Чтобы вспомнить через секунду,  что  я  подумал  об
этом?..
   ... Если постоянный, назойливый шум в  голове  считать  мыслями,  то  вот
первая: настоящих книг вообще не существует. Кто покажет  мне  по-настоящему
ужасную книгу? Или  по-настоящему  больную  книгу?  По-настоящему  правдивую
книгу? Кто напишет их? Кто напишет их за секунду до своей смерти?.. Или тот,
кто познал настоящую, окончательную правду, -  разве  его  интересует  такая
мелочь, как книга?..
   ...Все искусство -  ложь.  А  значит,  искусства  не  существует.  Любой,
взявший в руки бумажную безделушку, должен знать, что это - очередной мираж.
Эти строки уже стали миражом  для  меня  к  моменту,  когда  я  собрался  их
написать, и только на этой планете находятся  еще  дураки,  готовые  платить
деньги за то, под чем не подпишется ни один человек, если  он,  конечно,  не
законченный болван... И все тонет  в  океане  этой  ненужной  трескотни,  от
которой спасение только в снах, но и те снятся, быть может, не нам... И  все
эти пишущие, пляшущие, поющие, рисующие ребята,  конечно  же,  дурачат  нас.
Возможно, некоторые делают это бессознательно. Возможно,  некоторые  дурачат
сами себя...
   ...Меня тошнит от слова "творчество". Меня тошнит от творческих людей.  И
меня тошнит от Себя самого,  потому  что  мне  нравятся  кое-какие  книги  и
кое-какая музыка. Надеюсь, тем, кто сочинял все это, было нескучно...
   ... Зачем? Вот вопрос вопросов! Вопрос, стоящий в тупике всех  начинаний,
всех попыток улыбнуться и всех попыток зарыдать  всерьез.  И  слава  Богу!..
Зачем? Короткое слово, тяжелой, готовой  обрушиться  глыбой  зависающее  над
моей рукой, вяло потянувшейся к перу. И над моей головой, поднявшейся к небу
с глоткой, открывшейся для воя. И над моим  телом,  готовым  содрогнуться  в
пароксизме почти сексуального удовлетворения... Я ненавижу писать, говорить,
объяснять.  Это  проклятие  моей   природы,   всего   моего   существа,   не
приспособленного для кайфа. Что это за кайф, для которого нужно еще  что-то,
кроме моего настоящего "я" - безмолвного и зыбкого, как солнечный свет?.."

***

   Раздался звук открываемой двери, и Макс почувствовал  себя  неуютно.  Ему
вовсе не хотелось встречаться с тем, кому принадлежала эта квартира.  Однако
тяжелый день, по всей видимости, еще не закончился.
   В комнате появился высокий тип с красивым  лицом  и  жестким  оценивающим
взглядом. Ha нем был костюм  канареечного  цвета,  галстук  с  бриллиантовой
заколкой и туфли на тонкой подошве, из чего  следовало,  что  на  улице  его
ждала машина. Казалось, он только что вышел  из  парикмахерской.  Подбородок
идеальной формы лоснился в электрическом свете.
   Незнакомец бросил на Максима неприветливый пренебрежительный взгляд и сел
в свободное кресло, закинув ногу за ногу. Видимо, он был слишком крут, чтобы
снизойти до  разговора.  Голикову  приходилось  встречать  таких  придурков,
считавших себя солью земли. От тех семерых, напавших на  него  под  фонарем,
этот отличался только чуть большей утонченностью в манерах и одежде.
   Он закурил сигарету "Мальборо" с "легким" табаком, выпуская вверх  тонкие
струйки дыма. На  его  указательном  пальце  мерно  раскачивался  серебряный
брелок  в  форме  египетского  креста  "анх",  символизировавшего   таинства
загробной жизни. Эта деталь совершенно не вязалась со всем остальным.
   Из ванны появилась Ирина. Она переоделась в длинный  халат;  волосы  были
собраны на затылке. Она смыла остатки косметики, но,  по  мнению  Макса,  не
стала от этого менее красивой.
   Но теперь была хорошо видна свежая рана на левой стороне лица. Из нее все
еще сочилась кровь. Даже незначительное сокращение  лицевых  мышц  причиняло
девушке боль.
   -  А,  это  ты...  -  растерянно   сказала   она,   увидев   человека   в
ослепительно-желтом костюме.
   - Кто это? - буркнул тот, даже не взглянув на нее. Ирина присела на узкий
диванчик и устало откинула голову на спинку.
   - На меня напали. Он помог мне и привез сюда.
   Человек в канареечном костюме еле заметно зевнул.
   - Разве я даю тебе мало денег на тачки?.. Кто напал? Скажешь Ягненку,  он
с ними разберется.
   - С ними уже разобрались. Незнакомец недоверчиво посмотрел на Голикова  и
хмыкнул.
   - Тогда я плачу за услуги. Сотни хватит?  Макс  не  понимал,  к  кому  он
обращается.
   - Слушай, Виктор, - тихо сказала Ирина. - Меня порезали. Бритвой.
   -  Да  ну?  -  тот,  кого  назвали  Виктором,   впервые   проявил   некую
заинтересованность. Он встал и подошел к девушке. Взял ее  за  подбородок  и
развернул  лицом  к  свету.  Несколько  секунд  он  с  брезгливой   гримасой
рассматривал рану, потом налил себе  грамм  пятьдесят  коньяку  в  бокал  со
следами помады,
   - Ты поедешь со мной, - бросил он Максу. - Поможешь найти этих уродов.  Я
хочу, чтобы они извинились.
   - В другой раз, - сказал Голиков. Виктор повернулся к нему с  недоуменным
видом, как будто не поверил своим ушам.
   - Я же сказала - извиняться уже некому! - раздраженно крикнула Ирина.
   - Тсс-с-с, - произнес Виктор с очень нехорошей усмешкой. С  его  сигареты
упал столбик пепла и рассыпался по ковру. - В любом случае, товар  испорчен,
и ты должна понимать это. Завтра освободишь хату. Ключи отдашь Майку.
   Он  загасил  недокуренную  сигарету  в  бокале  с  остатками  коньяка   и
направился к выходу. Из темного коридора появилась  его  рука.  Указательный
палец был направлен на Максима.
   - Тебя я запомнил, - сказал Виктор и закрыл дверь. Голикову  вдруг  стало
жарко. Меньше всего ему  были  нужны  дополнительные  неприятности.  Снаружи
донесся визг шин отъехавшей машины.
   - Твой факер? - спросил он у Ирины. Та не поняла и закрыла глаза ладонью.
Макс догадался, что она беззвучно плачет. Когда тишина стала нестерпимой, он
нарушил ее вопросом:
   - К кому ты переедешь?
   - Не знаю, - зло бросила она.
   - Тогда я пошел, - сказал Голиков, сворачивая дневник Строкова в трубку и
пряча его в карман. Дискеты он собирался вытащить из сумочки в коридоре,  но
обнаружил, что та исчезла.
   - Подожди, - голос девушки остановил  его  возле  двери.  -  А  мне  куда
деваться?
   "Это твои проблемы", - хотелось ответить Максу и побыстрее  исчезнуть  из
этой квартиры, ставшей вдруг очень враждебным местом, но что-то помешало ему
так поступить. Не сострадание и не жалость.  Даже  не  комплекс  "настоящего
мужчины". Наверное, ему понравилось, что она не ныла по поводу своей  навеки
испорченной вывески. Кроме того, он чувствовал, что общая  тайна  и  недавно
совершенное убийство связывают их сильнее, чем ему хотелось бы. Шок  пройдет
- и тогда одно слово этой женщины может погубить его.
   - ...Вообще-то, я живу один, - сказал он, не глядя на нее.  -  Завтра  ты
сможешь перевезти свои вещи.
   - Я не хочу оставаться здесь сегодня. И у меня очень мало своих вещей.

***

   Она была права. Все ее вещи поместились в большую сумку. Перед  тем,  как
выйти на улицу, Максим выглянул из подъезда. Любая из машин,  припаркованных
возле дома, могла принадлежать Виктору. Отбросив бессмысленную осторожность,
парочка отправилась к ближайшей станции метро. Денег на такси у Макса уже не
хватило.

Глава четырнадцатая

   Один из малых спутников Сатурна - Янус.
   За  пять  миллиардов  лет  существования  Солнечной   системы   приливное
ускорение, создаваемое на Янусе планетой-гигантом, затормозило его вращение,
и  теперь  он  был  повернут  к  Сатурну  одной  стороной.  Другая   сторона
периодически слабо освещалась маленьким шариком Солнца. Поверхность спутника
была покрыта водяным и метановым льдом.
   Ледяное королевство, погруженное в вечные сумерки. Неизменное  господство
зимы. Страна уснувших фей и мертвых гор. Таким увидел  этот  осколок  тверди
первый человек, нашедший загадочную усыпальницу в километровой толще.
   Но человеку снилось и другое - то, что находилось по ту сторону физики  и
логики. Это место было спящим телом Януса - демона дверей, входов и выходов.
Двери вели вовне и внутрь усыпальницы; двуликий кошмар  был  обращен  в  обе
стороны - к тому, кто прятался, и к тому, кто искал. В глубине этого кошмара
была спрятана тайна прошлого и будущего.

***

   ...И был темный, неразличимый остров в застывшем  океане,  где  двигались
лишь частицы света и края теней... Гигантская полость внутри  острова  могла
присниться только сумасшедшему астроному, но теперь ее заполняла  субстанция
беглеца. Саркофагом ему служила вся планета. Идеальное убежище - до тех пор,
пока слуги герцога не найдут его... или ребенка.
   - Уходи!.. - попросила благодарная тьма, и Саша  с  трудом  оторвался  от
созерцания двуликого Януса.
   Неудивительно, что кошмар отравил чувства Седого.  Художник  был  гораздо
более впечатлительным, чем слепой мальчик, и это погубило его.

Глава пятнадцатая

   Он проснулся в кресле. Беззвучно мерцал экран телевизора. Макс  вспомнил,
что смотрел  его  далеко  за  полночь.  В  местных  ночных  новостях  прошло
сообщение о трех трупах с огнестрельными ранениями,  обнаруженных  в  районе
"Пролетарской".
   Потом ему снился какой-то сон, почти кошмар - о слепом ребенке,  которого
он искал в пустой гостинице. Конечно, он не мог сказать, зачем ему нужен был
этот мальчик, и даже - был ли мальчик вообще... Макс бродил  по  бесконечным
полутемным коридорам, поднимался и опускался с этажа  на  этаж.  Везде  были
двери, двери, двери. Слишком много комнат, чтобы обыскать их за  всю  жизнь.
Иногда он слышал слабый отзвук детских  шагов,  как  будто  ребенок,  играя,
убегал от него...
   Он  вздохнул.  Дурацкое  место.  Хорошо,  что   его   не   существует   в
действительности. "Нужно будет  взять  отпуск,  сменить  обстановочку,  "  -
подумал Голиков и повернул голову направо.
   Ира спала на диване, закутавшись в плед. Сейчас она выглядела очень юной,
беззащитной и не вызывала у него желания. Ее лицо  казалось  фарфоровым.  На
краях разреза запеклась кровь.
   Он вышел на кухню и стал варить кофе. За окном занимался унылый  рассвет.
Мысли текли вяло и беспорядочно, как грязные талые воды по  тротуарам.  Макс
думал о том, зачем Виктору могла понадобиться сумочка любовницы. Тот взял ее
не ради помады, пудры или даже кошелька... Максим вспомнил о брелке в  форме
символа "анх". Теперь уже Виктор не казался ему случайно попавшимся на  пути
богатым болваном.
   Голиков снова взял в руки дневник Строкова. Хлебнул  обжигающего  кофе  и
раскрыл тетрадь. На этот раз страница начиналась  со  стихов,  написанных  в
новогоднюю ночь.

***

   "...31.12. 23 часа 47 минут - 1.01. 01 час 28 минут.
   Он не хочет сойти с ума. Он вдруг увидел,  что  достиг  середины  черного
сердца.  Внутри  у  него  ревущая  тишина,  снаружи  -  погребальная  музыка
свадебных  маршей.  Город  -  затемненный  корабль,  неизбежно  плывущий   к
омертвелому айсбергу.
   Смотрю в дыру, из которой дует ветер. Ожившее чучело в темноте движется к
нейтральной полосе. В куче тряпья тоскливо бьется голодный ветер, не  находя
дрожащего тела... Город сквозных течений воздуха, трупного запаха,  лилового
света. Крысы на задворках пережевывают новый день. Еще ниже уровень  холода,
падает ртуть, неприкаянный взгляд скользит по лысому миру. Если замерзнешь -
спускайся вниз! "Сколько можно жить?" - спрашивает  сморщенное  существо  из
шезлонга. Одно и то же, одно  и  тоже...  Движение  в  нескончаемом  тумане.
Растекается ночь, падают руки. В моих перепонках бьется ветер.  Все  сильнее
рвется  пространство...  Смотрю  в  глубину  шезлонга  -  моя  мертвая  жена
улыбается какому-то солнцу... Неужели ты, крыса, не  чувствовала?  Мы  давно
идем ко дну..."

***

   Макс вздрогнул. Ирина стояла рядом и смотрела в дневник через его  плечо.
Она подошла неслышно, или он сам настолько забылся, что  ничего  не  слышал.
"Неужели ты, крыса, не чувствовала? - Мы давно идем ко дну...".
   - Налей мне кофе! - попросила Ира. Она пахла постелью,  от  нее  исходило
томное тепло. Припухшие веки и полные губы выглядели очень чувственно.  Макс
понял, что думает не о том, и спросил:
   - Чем занимается Виктор?
   - Он никогда не посвящал меня в свои дела. А я не интересовалась,  потому
что предпочитала  ничего  не  знать.  Думала,  что  дольше  проживу,  -  она
саркастически усмехнулась. - У него есть ночной клуб "Черная жемчужина",  но
это не основной бизнес.
   - А Майк?
   - Его дружок. Мерзкий тип. Майка всегда можно найти в "Жемчужине"...
   - Вчера Виктор прихватил с собой твою сумочку с дискетами.
   - Что?! - она чуть не разлила кофе.
   - Тебе это кажется странным? Она выглядела растерявшейся.
   - Черт!.. Может быть, это ты ее спрятал?
   - Не будь дурой! Я даже не знаю, что на этих дискетах. А кстати,  что  на
них было?
   Она помедлила. Макс ее не торопил. На Иркином месте он и сам  не  доверял
бы никому...
   Потом она, видимо, поняла, что их связывает не просто случайная  встреча,
а три мертвеца и еще, может быть, смерть самого Строкова.
   - Думаю, что там был полный текст книги...
   - Какой книги?
   - "Путеводителя по снам". Дореволюционная книга Якова Чинского.
   Голиков почувствовал, что увидел если не свет в  конце  туннеля,  то,  по
крайней мере, сам туннель.
   В этот момент раздался звонок в дверь. Макс дернулся от неожиданности. На
часах было семь ноль пять. Слишком рано для любого визита. Разве что  Виктор
уже выследил его...
   Он подошел к входной двери и посмотрел в  глазок.  Площадка  была  пуста.
Рядом на вешалке висело его пальто, в кармане которого лежал "беретта".  Это
не очень успокаивало, но на всякий случай Макс надел пальто.
   Звонок раздался снова. В другое время  ситуация  показалась  бы  Голикову
смешной, как в том анекдоте про слона и комара, сидящего на  кнопке  звонка.
Он открыл дверь. За нею никого не было. Он ощутил легкое дуновение  воздуха,
словно с площадки в квартиру потянуло сквозняком. Это был довольно  странный
сквозняк - он обдувал Макса только с одной стороны.
   На краю поля зрения  промелькнула  какая-то  тень,  переливавшаяся  всеми
цветами радуги. Нечто подобное видят гипотоники,  когда  барахлят  сосуды  в
голове. Но Голиков только что выпил чашку крепкого кофе и  не  жаловался  на
давление.
   Он запер дверь и хотел вернуться  в  кухню.  Проходя  мимо  гостиной,  он
увидел ноги человека, сидевшего в кресле.

***

   Макс любил мистику. На бумаге и на экране телевизора. Его интерес к этому
предмету был отвлеченным и никогда  не  пересекался  с  реальностью,  а  тем
более, никогда не воплощался в быту. После встречи с черной  кошкой  Голиков
не сплевывал трижды через левое плечо,  не  верил  гадалкам,  не  поддавался
гипнозу, у него не бывало видений и вещих снов.  Душа  была  слишком  прочно
привязана к телу и не покидала его для бесплатных путешествий.
   Он нащупал в кармане пистолет и вошел в комнату. В кресле сидел невысокий
стройный человек лет шестидесяти,  с  благородными  чертами  лица,  короткой
седой  бородкой  и  маленькими  руками   безупречной   формы.   Ногти   были
отполированы, при этом особенно тщ