су немного странным. Возможно, он понемногу
утрачивал мужественность; в нем появились писклявые нотки.
   Но существо научило бывшего полковника ни о чем не волноваться.

Глава сорок восьмая

   Здание отеля действительно было похоже на  пирамиду,  одним  своим  углом
погруженную в море. От этого угла начинался  причал,  к  которому  в  случае
необходимости мог пристать даже океанский лайнер. С высоты  птичьего  полета
можно было видеть, как три из четырех граней пирамиды - южная,  восточная  и
западная - сверкают тысячами ячеек солнечных батарей.
   Несколько десятков этажей террасами поднимались к огромному  белому  кубу
императорского номера, на крыше которого имелись антенна космической связи и
вертолетная площадка. Шахта скоростного лифта пронизывала всю толщу пирамиды
снизу доверху; пять его кабин -  каждая  величиной  с  небольшую  комнату  -
преодолевали стометровую высоту за двенадцать секунд.
   В одном из  подвалов  была  пробурена  артезианская  скважина.  Приливная
электростанция находилась в пятистах метрах от пляжей и не сбрасывала в море
ничего, кроме отработанной воды.
   Энергоснабжение  отеля  было  полностью  автономным,  что  позволяло   не
зависеть  от  государственной  электросети.  В   неглубокой   долине   между
ближайшими   горами   прямой   серой   лентой   пролегла    двухкилометровая
взлетно-посадочная полоса.
   Реконструкционные работы коснулись, в  основном,  очистных  сооружений  и
внутренней отделки  помещений,  которая  должна  была  соответствовать  духу
времени и плавно следовать за модой, не  шокируя  консервативно  настроенную
часть публики и не вызывая иронических ухмылок у приверженцев модерна.  Этой
почти  неразрешимой  проблемой   занималось   несколько   высокооплачиваемых
дизайнеров и специалистов по интерьерам.
   Каждый день простоя обходился Максу примерно в  двести  тысяч  рублей,  и
таких дней прошло уже два. Сколько их будет впереди, оставалось неизвестным.
Клейн, как и обещал, договорился со строительной компанией,  и  работы  были
свернуты на неопределенный срок.
   Впрочем,  четыре  других  отеля,  принадлежавших  Голикову,  этим   летом
оказались заполненными до отказа, поэтому призрак бедности ему не угрожал.
   Они разместились в соседних номерах "люкс" на первом этаже, поблизости от
скоростного лифта: Клейн с мальчиком - в одном, Ирина и  Макс  -  в  другом.
Когда прилетел Девятаев, ему  предложили  любой  номер  на  выбор  из  числа
отреставрированных, и он выбрал одноместный "люкс" в западной части.
   Таким образом, они остались впятером в  громадном  здании.  Все  служащие
находились  в  отпусках,  если  не  считать  старика-сторожа,  обитавшего  в
двухкомнатном коттедже у въезда на территорию "Пирамиды".  Подземный  гараж,
рассчитанный на двести пятьдесят машин, был пуст,  зато  еды  в  холодильных
камерах было достаточно, чтобы пережить длительную осаду. Но Макс знал,  что
осады не будет; будет или уничтожение, или бегство. Он  ждал  первого  и  на
всякий случай готовился ко второму.
   Его яхта находилась в это время в  Средиземном  море  у  берегов  Греции,
арендованная одним техасским нефтепромышленником. Из  отеля  Голиков  послал
капитану  кодированную  радиограмму  с  приказом  возвращаться  к  Крымскому
побережью. Случай был из ряда вон выходящий, и  Макс  понимал,  что  наносит
удар по собственному престижу, но предпочитал прослыть ненадежным партнером,
чем стать мертвецом с безупречной репутацией...
   И потянулись часы в  райском  уголке,  где  можно  было  бы  наслаждаться
солнцем, свежестью моря и дыханием  ветра,  узнавать  тайны  бухт  и  старых
осыпающихся пещер, однако  вместо  этого  приходилось  вести  затворническую
жизнь, наблюдая за неотвратимым приближением тени.

Глава сорок девятая

   Один из последних спокойных дней, омраченных только  тревожным  ожиданием
нового нападения.  Бесконечный  простор  неба,  берег  в  фиолетовой  дымке,
гипнотический шепот моря... Мир предстает звенящим  и  хрустальным,  готовым
рассыпаться на мельчайшие осколки от неосторожного прикосновения...
   Макс опустошен до крайности. Звенит в голове; звенят резкие крики и тугие
удары крыльев чаек; отдает звоном гул  ветра  в  спиральном  турбопарусе  из
легкого сплава. Порой кажется, что из-за горизонта  вот-вот  налетит  темная
стая металлической саранчи, но это всего лишь облака, появляющиеся незадолго
перед закатом...
   Погода идеальная; прогноз самый благоприятный.  Воздух  в  меру  прогрет;
вода в меру прохладна. Ветерок, скорость которого три узла,  освежает.  Яхта
"Звездный прилив"  покачивается  на  волнах,  будто  отдыхающий  белый  кит.
Голиков развалился в шезлонге, стоящем на палубе, и пытается читать  "Вечера
в древности". Рядом с ним - непременная бутылка крымской "мадеры"; он  то  и
дело отхлебывает из горлышка и, к счастью, не страдает от  морской  болезни.
Ирен загорает без купальника на баке. Ему видны ее ноги цвета  расплавленной
бронзы. Живописное тело; впечатляющий загар... Больше на борту  никого  нет.
Все члены немногочисленной команды, включая  капитана,  получили  оплаченные
авиабилеты и уже находятся  очень  далеко.  Несмотря  на  это,  у  Макса  не
возникает  проблем  с  управлением.  Яхта  послушна  как  живое  существо  -
восемнадцатиметровое компьютеризированное чудо технологии, с  которым  легко
справляется и один человек. Во многих  случаях  его  вмешательство  даже  не
требуется. Особенно если речь идет о дрейфе в пределах  видимости  береговой
линии. Тем не менее Голиков постоянно слышит доносящиеся из  рубки  сигналы,
которые передает навигационный спутник. Цифровой тюнер тихо истекает  жирным
и самодовольным поп-джазом, как истекает соком  перезрелый  лопнувший  плод.
Макс обнаружил, что подобная музыка  успокаивает  нервы,  сглаживает  острые
углы, растворяет часто возникающую напряженность. А напряженность неизбежна,
когда двое вынуждены все время быть  вместе,  даже  если  любовники  еще  не
успели надоесть друг другу.
   Ирка с утра дуется, будто Макс в чем-то виноват.  Ее  честолюбивые  планы
рухнули. О прежней  разгульной  жизни  можно  забыть.  Изоляция  и  страх  -
паршивое сочетание для молодой женщины. Вдобавок у  нее  задержка,  так  что
есть повод задуматься о будущем. Узнав об этом. Голиков испытал двойственное
чувство. С одной стороны, Савелова устраивала его  во  всех  отношениях,  за
исключением ее чрезмерной привязанности к кокаину. С другой стороны,  трудно
было  выдумать  что-нибудь  более  несвоевременное,  чем  беременность.   Он
довольно точно вычислил день и час вероятного зачатия (хорошо, хоть оба были
трезвыми). Вот что значит пренебречь самыми надежными в мире презервативами,
произведенными и проверенными электронным способом на собственной фабрике! А
требовать от Ирен регулярности в приеме таблеток не  мог  бы  даже  записной
оптимист.
   Разве все это не смешно? Однако смеяться почему-то не хотелось... К  тому
же он как-то слабо представлял себя в роли отца. Впрочем, когда  становиться
им, если не теперь? Ему уже порядком за тридцать,  и  он  последний  отпрыск
могущественной  династии  (папино  баловство  на  стороне  -  не  в   счет).
Единственный живой побег на усыхающем древе... Будет обидно, если на нем все
и закончится. Папа был бы очень  недоволен,  упокой.  Господи,  его  грешную
душу!.. Каждое утро Максим говорит себе: "Подождем  еще  один  день".  Потом
Ирен ложится с ним, и он понимает: она - лучшее, что было  в  его  жизни.  В
этой жизни. Кроме того, ему кажется, что ей не следовало бы столько жариться
на солнце. Однако у нее есть на это резонный ответ: "А каким чертом тут  еще
заниматься?".
   Клейн предпочитает торчать в "Пирамиде".  Его  бледной  коже  аристократа
противопоказан  избыток  солнечной  радиации.  Он  изучает   древнекитайский
трактат по  геомантии,  который  откопал  в  здешней  библиотеке,  и  заодно
присматривает  за  мальчишкой.  Делает  уколы,  перевязки  и  меняет  белье.
Причиной этой трогательной  заботы  о  ближнем  является  вовсе  не  горячая
любовь, а,  скорее,  инстинкт  самосохранения.  Макс  начинает  верить,  что
ребенок - важнейшее звено в неизвестной цепи существ, принимающих участие  в
беспощадной гонке с выбыванием. И все же Голиков предпочел бы, чтобы адвокат
занимался чем-нибудь полезным - хотя бы  готовил  отходные  пути.  Но  масон
невозмутимо отвергает любые упреки в пассивности и бездействии. Он  уверяет,
что сейчас самым худшим было бы обнаружить свое присутствие. В  этом  случае
их не спасет ни яхта, ни самолет, ни даже  космический  челнок.  Разумеется,
все средства связи в отеле и на судне работают только "на прием".
   Пилот также спокоен и на вид абсолютно надежен. Профи, на которого  можно
положиться в решающую минуту, и который будет выполнять свою нелегкую работу
без паники, не задавая лишних вопросов. Дявятаев  даже  не  поинтересовался,
почему хозяин устроил себе этот странный  тихий  отпуск  в  реконструируемом
отеле и чем вызвана измена привычному стилю.  Так  ложатся  на  дно  дешевые
гангстеры. Откровенно говоря, Голиков чувствовал себя еще  более  неуютно  -
будто мальчик, втянувшийся по собственной глупости во взрослую игру. А когда
предъявили счет, выяснилось, что он несостоятелен и несамостоятелен. До  сих
пор ему чудом удавалось избегать встречи со своими кредиторами. Но  ведь  те
находят всех должников - рано или поздно. Этот факт признавал даже Клейн...
   Макс захлопнул книгу, на которой не мог сосредоточиться,  и  в  очередной
раз приложился к бутылке. Любая литература сейчас  казалась  ему  невыносимо
искусственной и фальшивой, а вот вино  было  настоящим.  Оно  имело  терпкий
привкус  и  пахло  степью.  Лучи  солнца  ласкали  опущенные  веки.   Максим
расслабился.
   Рядом была женщина, возможно, уже носящая  его  ребенка.  Что  еще  нужно
человеку для счастья? И почему именно в такие моменты судьба обычно  наносит
разящий удар? Впрочем, у "судьбы"  появилось  новое  имя.  Теперь  ее  звали
"барон Найссаар"...
   Макс поднялся, подтянул шорты и полюбовался  голой  Иркой.  Вот  зрелище,
которое ему, наверное, никогда не надоест! Однако плоть  увядает  быстро.  И
кто знает, что будет с этим распустившимся цветком,  когда  кончится  долгий
летний  день?..  Ее  рот  был   полуоткрыт,   губы   высохли;   их   целовал
бродяга-ветер. Руки расслабленно  лежали  вдоль  тела.  На  мгновение  Максу
показалось, что с кончиков ее пальцев капает кровь.
   Проклятье! Он с размаху ударил себя ладонью по лбу.
   "Прекрати спекулировать, идиот!"
   То, что он принял за капли крови,  было,  конечно,  всего  лишь  ногтями,
покрытыми ярким лаком... Он решил спуститься вниз и приготовить пару  порций
холодного апельсинового сока. Ему явно не мешало остыть. Так кому же  вредно
находиться на солнце - Ирке или ему, почти все время державшемуся в тени?!
   ...Глаза не сразу привыкли к мягкому сумраку.  Кают-компания,  отделанная
красным деревом и бархатом, была его любимым местом отдыха. Правда,  он  еще
не встречал  человека,  которому  не  понравилось  бы  на  борту  "Звездного
прилива". А безмозглые курочки, перебывавшие тут  в  большом  количестве  до
того, как случай свел его с Савеловой, и вовсе таяли от роскоши и комфорта.
   Голиков подошел к подлинной средневековой  карте,  занимавшей  почти  всю
поперечную переборку. Дольше всего он рассматривал вычурные  надписи  "terra
incognita" и пятна  неопределенных  очертаний,  порожденные  чьей-то  скупой
фантазией. Он поймал себя на  том,  что  завидует  неизвестному  картографу,
рисовавшему  их  несколько  столетий  назад.  Причина  была  проста.   Карта
иллюстрировала нечто большее, чем несовершенство плоского проецирования. Она
безмолвно свидетельствовала о переломе в мироощущении поколений, словно была
отпечатком   давно   исчезнувшего   образа   жизни,   воплощением   поисков,
направленных вовне, а не в глубь. Тогда  еще  искали  клады,  спрятанные  на
далеких островах, и бились над загадками природы, а не  раскапывали  тайники
подсознания. Но  ведь  если  копать  достаточно  долго,  непременно  отроешь
вначале змеиную яму, затем старую могилу, а после - сам ад...
   Макс думал  о  том,  до  чего  же  маленькой  стала  Земля  в  восприятии
современного  человека.  В  старые  времена  существовала  прочная   иллюзия
беспредельности, открытости мира; людям прошлого всегда было куда стремиться
или по крайней мере куда бежать. Вопрос "А что дальше, за  горизонтом?"  еще
не звучал по-детски наивно, а возвышал душу.  Теперь  же  мир  замкнулся  на
сфере ограниченной площади, и  каждый  может  увидеть  его  целиком  и  даже
подержать в руках, купив себе глобус...
   Где-то в глубине  романтизм  умирает,  когда  знаешь,  что  место  твоего
обитания огорожено кольцевым забором, - даже если  это  кольцо  диаметром  с
экватор. Частичной  компенсацией  потерянной  бесконечности  служат  научная
фантастика и мистицизм,  расцветающие  пышным  цветом  в  эпоху  исчерпанных
географических открытий, урезанных пространств и  коллапсирующего  сознания.
Но "странствия духа", как правило, не  приносят  подлинного  удовлетворения.
Сколько бы ты ни двигался, ты возвращаешься в точку, из которой отправился в
путь. Только тонкий слой воздуха отделяет тебя от вакуума,  удерживающего  в
капкане тяготения на переполненном шарике миллиарды твоих  соплеменников.  И
если никто еще не заговорил о клаустрофобии в масштабах планеты, то  Голиков
уже ощущал первые симптомы этой главной болезни будущего.

Глава пятидесятая

   Ах ты, гребаный философ! Займись-ка лучше делом. Он открыл холодильник  и
вытащил оттуда пять апельсин. Разрезал первый пополам  и  начал  выдавливать
густой  кисло-сладкий  сок  в  высокий  бокал  с  утяжеленным  донышком.  На
привычном фоне (музыка - чайки - сигналы спутника) возник посторонний звук -
нечто вроде комариного зуда на пределе слышимости. Но с каждой секундой звук
становился все громче, пока не перешел  в  низкое  тарахтение,  будто  через
небосвод катилась поврежденная колесницу.
   Макс выбросил апельсин в контейнер для мусора  и  отправился  на  палубу,
чтобы взглянуть на возмутителя спокойствия. Меньше всего ему хотелось сейчас
видеть посторонних поблизости от "Пирамиды".
   Со стороны берега приближался небольшой винтовой самолет -  не  такая  уж
редкость в регионе,  густо  усеянном  отелями,  виллами  и,  соответственно,
частными взлетно-посадочными полосами. Однако этот был серым, обшарпанным  и
производил впечатление допотопного экспоната, похищенного из  Императорского
музея воздухоплавания. Да и вообще это была самая нелепая Летающая машина из
всех, которые Максу приходилось когда-либо видеть.
   Примерно за полкилометра  до  яхты  самолет  начал  делать  левый  вираж.
Странный летательный аппарат смахивал на прямоугольную раму с приделанными к
ней фонарем, крыльями и стабилизатором. В  нескольких  местах  обшивка  была
изрешечена отверстиями, весьма напоминающими пулевые. Опознавательный знак -
черная  -  свастика  на  фоне  грязно-белого  круга  -  ничего  не   говорил
Голикову-дворянину и подданному благополучной, в общем-то,  страны,  хотя  и
вызывал определенные ассоциации  с  индуизмом.  Зато  другая  его  половина,
изгой, утративший корни и привычный мир, но  впитавший  в  себя  неизлечимые
фобии трех потерянных поколений, содрогнулся при виде абсолютно  чужеродного
здесь FW-189.
   В целом "рама" выглядела крайне архаично, тем не менее в ней было  что-то
зловещее. А может быть, истинная причина этого  представления  о  "зловещих"
чертах засела в голове у Макса, словно вирус, поражающий мозг  и  искажающий
реальность.
   Все  это,  без  сомнения,  не  случайно:  изматывающий  звон  в   голове;
окровавленные ногти; боязнь замкнутого пространства;  гость,  залетевший  из
параллельной реальности...
   Он как мог сопротивлялся возрастающему давлению на психику. Например,  он
честно старался убедить себя в том, что если "рама" создана  для  ;  ведения
воздушной разведки, то это означает всего  лишь,  что  папарацци  не  жалеют
денег на "фотоохоту". Объяснение  не  выдерживало  критики.  Оно  не  просто
казалось притянутым за уши. Оно было поистине  идиотским  и  демонстрировало
"неэвклидову" логику. У  Максима  не  оставалось  времени,  чтобы  придумать
лучшее.
   На какую-то минуту он поверил в рецидив шизоидного расщепления личности и
загнал "бедного родственника" обратно в темный подвал,  где  тот  предавался
бесплодному мазохизму. Но даже если ему и впрямь был нужен психиатр. Голиков
предпочел перестраховаться.
   - Эй! - крикнул он Ирен, разомлевшей на солнце и погруженной в дремоту. -
Спускайся вниз! Летит какая-то дрянь.
   Она сладко зевнула, не открывая глаз.
   - Пограничники?
   - Нет.
   Ирен повернула голову и поглядела вверх, держа ладонь козырьком.
   - Расслабься, дорогой! Это, наверное, чертовы туристы.
   Она потянулась, будто дразнила его,  а  особенно  того  парня,  которому,
видимо, полагалось немедленно  вспотеть  в  тесной  кабине  от  такого  шоу.
Эксгибиционизм был у нее в крови.
   - Какие, на хер, туристы! - заорал Голиков,  выходя  из  себя,  -  Убирай
задницу с палубы! Мне только не хватало тут оравы кретинов с камерами!..
   (Макс  был  лично  знаком,  по  меньшей  мере,  с  пятью  представителями
таблоидных изданий, а с одним из них даже судился пару лет назад  и  получил
триста тысяч в качестве компенсации  за  моральный  ущерб.  По  его  мнению,
затраченная нервная энергия стоила дороже. С защитой гипотетических "чести и
достоинства" все оказалось куда сложнее. Так что он знал,  на  что  способна
эта братия. Ну а лучшего катализатора для очередного скандальчика, чем  фото
Савеловой, загорающей в чем мать родила на "Звездном приливе" после  побоища
в поместье, и быть не могло.)
   Ирен не обиделась.  Она  привыкла  к  вспышкам  неконтролируемого  гнева,
случавшимся все чаще в последнее время. Она лениво поднялась и набросила  на
плечи   белое   полотенце,   служившее   прекрасным   обрамлением   для   ее
обольстительной груди. Ни одно из ее движений не было случайным; каждый жест
был пропитан мелодраматической женской сутью...
   - Ты эгоист, милый, - заявила она, направляясь на кокпит. По пути она как
бы нечаянно задела рукой его шорты, слегка вздувшиеся спереди,  ухмыльнулась
и расположилась под натянутым тентом. -  Теперь  ты  доволен?  Дыши  глубже,
неврастеник.
   Макс раздраженно пробулькал что-то нечленораздельное. Слишком  жарко  для
скандала. И разве он не должен сам решать свои проблемы?
   Глупо вымещать бессильную ярость на единственном человеке, способном  его
утешить. В чем-то она была права, а он, следовательно, еще  способен  трезво
оценивать ситуацию...
   "Рама" суживала спираль и теперь тарахтела по дуге в радиусе каких-нибудь
ста восьмидесяти метров от яхты на уровне топа. Это был довольно рискованный
пилотаж. Голиков уже мог разглядеть темный силуэт за стеклом  кабины.  Пилот
повернул голову, и Макс увидел его лицо.
   Ирен подумала, что в эту секунду ее здорового (почти во всех  отношениях)
любовника хватит удар. Он остолбенел,  побелел  как  покойник,  затем  вдруг
сорвался с места и загремел вниз по трапу.
   Ему понадобилось всего полминуты, чтобы ворваться в свою каюту,  найти  в
полном хаосе  ключ  от  оружейного  сейфа  и  достать  оттуда  многозарядную
автоматическую  винтовку  с  клеймом  корпуса  морской  пехоты  -  память  о
лицейском товарище, погибшем во время заварушки на  Шпицбергене.  В  верхнем
отделении сейфа лежала нетронутая коробка патронов. Сейчас Макс  любил  себя
за предусмотрительность. Правда, оружие давно не  чистили,  и  в  атмосфере,
насыщенной солью, с этой штуковиной могло случиться что  угодно.  Оставалось
уповать на лучшее.
   Максим снова появился на палубе и загнал патрон в патронник,  не  обращая
внимания на подозрительный налет, покрывавший металлические части винтовки.
   - Ты что, псих? Или пе