стеклянного  дождя  снизу  донесся  звук  негромкого
влажного шлепка, с которым асфальт встретил тело мертвеца.

***

   - Надо уходить! - рявкнул Клейн и схватил уцелевшую  пачку  бумаги.  Макс
осмотрел кабинет. На этот раз шансов отвертеться было микроскопически  мало.
Труп с колотой раной, разбитое окно, следы  обуви,  остатки  чая  в  чашках,
отпечатки пальцев... Вдобавок, его наверняка вспомнит человек, дежуривший на
входе. Теперь уже допроса не избежать,  ведь  это  был  его  кабинет  и  его
следы...
   На всякий случай он положил  обе  чашки  в  первый  попавшийся  картонный
конверт и раздавил их каблуком, после чего высыпал осколки в карман.
   - Быстрее! - поторопил его Клейн, и оба выскочили за  дверь,  не  заперев
ее.
   Коридор пока еще был пуст.  Макс  потянул  масона  за  рукав  к  запасной
лестнице, ведущей на задний двор.
   Они сбежали по ступенькам, не встретив никого, кроме уродливой старухи  в
черном, стоявшей возле стены. Она сгорбилась так сильно, что ее  лица  почти
не было  видно.  Оно  казалось  сморщенной  маской,  окруженной  желтоватыми
редкими волосами.
   Макс впервые видел  эту  ведьму.  Пробегая  мимо  нее,  он  на  мгновение
почувствовал  отвратительный  трупный  запах.  Непонятно  было,  откуда  она
взялась и что делала здесь. Если Клейн и обратил внимание на старуху, то  не
подал виду. Наверное, просто выбрал из двух зол меньшее.
   Они оказались у двери, на которой висел небольшой навесной замок.
   Это был старый выход  во  двор,  которым  пользовались  очень  редко.  На
цементном полу валялось огромное количество  окурков.  Запрещающий  знак  на
стене изображал перечеркнутую сигарету.
   Одного удара ногой было достаточно, чтобы сломать петлю замка. За  дверью
ржавели два контейнера с отходами, электродвигатель и  автомобильная  будка.
Пробравшись между грудами металлолома, Голиков и Клейн  наткнулись  на  гору
строительного мусора, за которой был виден сплошной забор из  бетонных  плит
трехметровой высоты. Макс знал, что по ту  сторону  забора  находится  узкий
переулок, заканчивающийся въездом на территорию соседнего завода.
   Он нашел короткую доску и приставил ее к стене. С помощью масона  кое-как
взобрался на нее, и его  голова  показалась  над  шершавым  краем  плиты.  В
переулке пока еще было безлюдно и тихо. Он махнул рукой, и Клейн  подтолкнул
его снизу. Застонав от боли. Макс забросил ногу на забор  и  подтянул  тело.
Вниз посыпались осколки чашек. "Беретта" врезался в грудь. В плече как будто
выгрызала нору большая злобная крыса...
   Лежа на торце плиты шириной в десяток  сантиметров,  он  протянул  масону
руку. Но тот повторил его трюк без посторонней  помощи  и  с  необычной  для
своего почтенного возраста ловкостью.
   На другой стороне забора они оказались почти одновременно. Макс сполз  по
плите,  приземлившись  на  одну  ногу.  Вторая  была  охвачена  огнем.   Ему
показалось, что края рваных ран снова разошлись.
   Наспех отряхнувшись, он посмотрел на Клейна. Пальто слегка  вздувалось  у
того на груди. Там лежала пачка бумаги, доставшаяся им слишком дорого.  Макс
понял, что ему  придется  избавиться  от  пистолета  раньше,  чем  состоится
разговор с властями. Отвратительное чувство, что потеряно все, было еще хуже
физической боли. Ловушка захлопнулась, и он не видел выхода из  создавшегося
положения...
   Они вышли на проспект. Там, где лежал труп, собралась небольшая толпа. Ее
освещали только фары проезжавших мимо машин.  Макс  повел  Клейна  в  другую
сторону, к трамвайной остановке, подальше  от  того  места,  где  его  могли
узнать.
   Он шел, еле переставляя ватные ноги и ощущая себя мешком с костями. Он не
умел так жить  и  не  мог  расслабиться  хотя  бы  на  секунду.  Остаться  в
одиночестве сейчас было бы невыносимо. Он понял, что цепляется за  Клейна  и
Ирину. Но что будет, когда те бросят его?..

Глава тридцать первая

   - Все-таки  ему  удалось  помешать  нам,  -  сказал  масон,  рассматривая
оборванную шестьсот двенадцатую страницу. Один ее угол превратился в  пепел.
- У нас есть большая часть текста... Этого хватит, чтобы войти, но может  не
для того, чтобы  выйти,  -  Клейн  изъяснялся  в  своем  обычном  стиле,  не
договаривая самого главного и пропуская ключевые слова?
   Они сидели в квартире Голикова и  поглощали  весьма  сомнительную  Иркину
стряпню. Впрочем, Максу было не до еды. Тревога скрутила его кишки  в  тугой
узел, через который было трудно протолкнуть даже маленький кусочек пищи.
   Ему удалось проглотить хоть что-то после того, как он влил в себя граммов
двести водки. Теперь он лихорадочно соображал,  что  будет  говорить,  когда
придут люди с удостоверениями. Но ему не удавалось  зацепиться  ни  за  одну
связную мысль.
   - Самое время найти другую копию, - сказал
   Клейн как бы самому себе, - Если она, конечно, существует.
   - По-моему, уже поздно, - сказала Ирина. -  Посмотрите  вечернюю  газету.
Раздел происшествий.
   Рука Макса, державшая  вилку,  остановилась  на  полпути  ко  рту.  Клейн
потянулся за газетой и развернул ее. Максим видел полосу с  расстояния  чуть
больше метра. Строчки расплывались и плясали, однако он все  же  понял,  что
речь в заметке шла об очередной смерти в запертой квартире.
   Судя по состоянию трупа, это было зверское убийство,  но  с  необъяснимым
исчезновением убийц. Преступление против личности сопровождалось  варварским
уничтожением предметов обстановки и вещей  покойного,  включая  персональный
компьютер. Судмедэксперты в шоке... По  данным  предварительного  следствия,
убитый  Б.  Могилевский  поддерживал   тесные   контакты   со   скончавшимся
несколькими днями ранее В. Строковым. В связи  с  этим  версия  самоубийства
Строкова пересматривается...
   - Скорее всего, тот самый компьютер, - процедил масон, -  Это  ясно,  как
божий день. Нас опередили.
   Макс  хмыкнул  и  плеснул  себе  еще  водки.  "Беретта",   завернутый   в
целлофановый кулек, лежал в кармане его пальто. Он  собирался  закопать  его
этой ночью где-нибудь подальше от своего дома. Интересно, установлена ли уже
личность хозяина кабинета и его адрес? Если да, то это последний  нормальный
ужин в его жизни...
   - У нас мало времени, - справедливо заметил Клейн.
   - Ну и что вы намерены теперь делать? - спросил Макс с пьяной горечью.  -
Превратить мою квартиру в избу-читальню?
   - Я намерен научить вас обоих технике перемещения. Сеанс будет коротким и
очень рискованным. Насколько я понимаю, у вас нет гашиша или мескалина?
   Макс засмеялся. По его мнению, Клейн просто прикидывался наивным идиотом.
   - Как насчет ЛСД-25?
   - Вы немного опьянели. Иногда  это  помогает.  Если  вы  наелись,  детки,
слушайте внимательно и попробуйте сделать то, что я скажу, иначе  вас  ничто
не спасет. Мы имеем дело с врагом, который умеет  перемещаться  поэтому  вам
придется научиться тому же... Я смогу помочь только в  самом  начале,  потом
все  будет  зависеть  от  вас.  Самое  худшее  -  потерять  ориентировку   и
заблудиться.  Чтобы  избежать  этого,  я  воспользуюсь  книгой  Чинского.  К
сожалению,  утрачена  ее  последняя  часть,  в   которой   описана   техника
возвращения  и  координаты  соответствующих  перекрестков...  Поэтому  я  не
гарантирую, что каждый из вас  останется  тем  же,  кем  является  сейчас...
Похоже, он говорил серьезно. Макс был не против чудес. В  принципе.  Чудо  -
единственное, что могло его спасти. Он был согласен на что угодно,  лишь  бы
снова стать законопослушным гражданином, но не мог воспринимать слова Клейна
без иронии. Он был крепко  привязан  к  единственной  реальности.  Настолько
крепко, что скоро она могла сделать его мертвым.
   - Черт вас возьми, - сказал он. - Почему  это  не  пришло  вам  в  голову
немного раньше? Например, до визита к Виктору?
   - Разве  тогда  ваша  свобода  была  под  угрозой?  -  видимо,  масон  не
притворялся. Он действительно не понимал. То,  что  под  угрозой  находилась
жизнь Голикова, было для него незначительной частностью.
   - Хорошо, только побыстрее начинайте, -  раздраженно  бросил  Макс.  -  В
камере будет гораздо труднее чему-либо научиться.
   Клейн аккуратно коснулся губ салфеткой. Потом достал из  кармана  плоскую
металлическую коробочку с тончайшей резьбой на крышке. Под крышкой оказались
кусочки какого-то вещества, больше всего похожего на застывшую смолу.
   Зрачки  масона  были  сужены  до  предела.   В   его   белках   отражался
искусственный свет. Голос звучал в тишине позднего  вечера,  как  бормотание
духа, замурованного в древней стене:
   - ...Ваши память и восприятие изменятся, но постарайтесь запомнить: самое
важное - это общий сон. Держитесь друг друга, а вместе держитесь меня,  пока
не научитесь ориентироваться самостоятельно. Следуйте за мной, кем бы я  вам
не казался.  По  возможности  не  поддавайтесь  искушениям  и  иллюзиям.  Не
путешествуйте в одиночку.  Как  только  возникнет  непосредственная  угроза,
перемещайтесь дальше, но все вместе! Если удастся, сразу  же  возвращайтесь.
Здесь я найду вас всегда, а ТАМ вас не найдет никто, и некому будет  вернуть
вас оттуда...
   Макс еле заметно раскачивался,  подчиняясь  глубинному  ритму  его  речи.
Слова все еще находились на бесконечном удалении от подлинного  переживания.
Разговоры Клейна были, словно книги мистиков, - многообещающими и совершенно
бесполезными.
   - ...У вас появится  возможность  выбирать.  Выбирайте  правильно.  Любая
ошибка необратима и смертельна. Доверяйте мне, потому что больше вам  некому
доверять... Вероятно, вначале вы не сможете отличать  врагов  от  союзников.
Исключением являются мальчик и белая  собака.  Только  настоящие  мальчик  и
собака... Будьте готовы ко всему. Любая  новая  реальность  может  оказаться
хуже предыдущей... Теперь приступим. Поскольку вы не сумеете войти  в  общее
сновидение, мне придется ввести вас независимо от ваших тайных желаний...
   Он вручил  Ире  и  Максу  по  кусочку  зелено-коричневого  смолоподобного
вещества  и  велел  медленно  разжевывать  его,  глотая   только   слюну   и
выделяющийся сок. Сам Клейн откинулся в кресле и прикрыл  глаза.  Его  белки
поблескивали в узких щелях под веками.
   Как никогда он был похож на шарлатана.

***

   Максим был слишком пьян, чтобы сразу почувствовать  какой-либо  особенный
вкус. Смола быстро размягчилась на языке, и вскоре он  ощутил  ее  горечь  и
терпкость. Постепенно улетучивалась тревога... Спустя несколько минут голова
немного просветлела,  как  будто  ее  заполнял  легкий  теплый  газ.  Эффект
воздушного шара был довольно сильным. Одна часть тела всплывала, в то  время
как другая оставалась очень  тяжелой  и  подверженной  неприятным  ощущениям
вроде жжения в желудке и тошноты...
   Потом все физическое постепенно  растворилось  в  невещественном.  Каждый
звук стал удивительно чистым и громким, но не калечил уши,  потому  что  был
вибрацией  иной  природы.  Макс  услышал  ангельское  пение  пустоты.  Шорох
насекомого,  ползущего  по  абажуру,  воспринимался,  как  близкий  гром   в
очищающую грозу. И повсюду было разлито сияние, интенсивное, но не  слепящее
- феерия света, рождавшая фантастическую музыку.
   Миллионы цветов, о которых  он  раньше  не  подозревал,  пронизывали  его
лучами нестерпимого блаженства, обращая тело в дрожащий атомный  студень,  и
трансформировали грязь в чистую обезличенную радость.  Но  радость  не  была
абсолютной; это было наслаждение движением к глубокому миру, покою  и  любви
сквозь волшебные  ландшафты  запредельного  существования.  Иллюзия  времени
исчезла;  неописуемая  свежесть  летала,  подобно  бесплотной  птице,  среди
хрустального смеха богов, играющих в залитых солнцем облаках...
   Макс встал с  кресла,  обратившегося  в  точку,  вспыхнувшую  музыкальным
контрапунктом и спектральным веером перед тем,  как  исчезнуть.  Его  голова
пронзила  искрящийся  туман,  отреагировавший  ласковыми  прикосновениями  к
обнаженному мозгу. Он вдохнул разреженный воздух стратосферы  и  оказался  в
холодной звенящей  чистоте  космоса.  Здесь  сверкали  разноцветные  звезды,
словно драгоценные камни в черном бархате небес, - звезды с  непроизносимыми
именами, - и каждая из них была глазом  космического  существа  размерами  в
миллионы световых лет...
   Все  происходившее  на  исчезающе  малой  Земле  показалось  Максу  таким
незначительным,  таким  смехотворным;  собственное  "эго"  запирало  его   в
скорлупке ограниченных чувств; теперь он  избавился  от  страха  и  ощущения
безнадежности, но до сих пор пребывал в странном безотносительном  движении,
поглощая наполняющий мир фотонный ветер...
   Замутненные звезды посыпались с покосившихся  небес,  как  сухие  листья.
Пространство утратило  прозрачность  и  бесконечную  перспективу.  Он  падал
куда-то в сужающуюся яму и рассмотрел на неопределенном расстоянии  от  себя
обнаженную женскую фигуру с развевающимися волосами. Она  повернула  к  нему
голову, и Макс разразился слабеющим смехом - вместо женского лица он  увидел
изящную мордочку леопарда в золотистых каплях, сверкавших тончайшими звуками
клавесина...
   Но свет уходил из мира, и свет покидал его внутренности. Он снова  ощутил
тяжкие якоря существования, тянувшие на дно Вселенной, к костям и  смерти...
Темнота становилась все более гнетущей.  Стены  бездонной  ямы  состояли  из
липкой мертвеющей субстанции. Он понял, что оказался в  прото-сне,  сне  без
видений и атрибутов - в том измерении, которого никогда раньше не осознавал.
Он даже не вспоминал о собственном теле, но ощущал чье-то присутствие рядом.
Это были они, его союзники - две трепещущие жизни, которые когда-то,  где-то
назывались Ирина и Клейн...
   Он потянулся к ним бесплотными лучами своих желаний, и Клейн ответил ему.
Он почувствовал неописуемую вибрацию.  Масон  успокаивал  его,  как  человек
успокаивает растерявшегося  и  испуганного  щенка,  впервые  оказавшегося  в
непривычной  обстановке.  Он  знал,  что  чернота,  простиравшаяся   вокруг,
бесконечна, и это ужасало сильнее, чем физическое уничтожение. Он мучительно
постигал первый урок перехода: безмолвие  разума,  сворачивание  сознания  в
точку, погружение в первобытный сон, лишенный архетипов.
   Он  действительно  стал  иным,  избавившись  от  многих   привязанностей,
заблуждений, комплексов. Его  перестало  тревожить  одиночество  -  никакого
другого состояния просто не существовало. Человеческая  мораль  предстала  в
виде уродливой короткоживущей догмы, вроде кодекса поведения и обязанностей,
принятого в муравейнике. Он стал опасен; его снова затапливала грязь.
   Он понял, что хочет Ирину, после вселенской любви он желал  проникнуть  в
нее тысячами своих чувств и опутать ее "эго", чтобы затем  раздавить  его...
Макс дрожал от похоти. Где-то должно было опять возникнуть ее тело, как тень
от зажженной лампы инстинкта, как проекция его вожделения. Он искал то,  что
хотел, и понимал, что  уходит  в  сторону.  Болото  затягивало,  мгла  звала
беззвучными сладострастными песнями, но Клейн держал его на крепком поводке.
И девушку тоже.
   Масон провел их, смятенных и испуганных,  к  восходящему  потоку.  Отсюда
начинался жуткий и интригующий  путь  к  сновидениям.  Это  был  мост  между
"внутри" и "снаружи", врата, за которыми начинались непостижимые  территории
измененного сознания.
   Максу это место  представлялось  черным  столбом,  вокруг  которого  тени
кружились в призрачном хороводе. Где-то на его вершине, там,  куда  возносил
ветер перемен, существа погружались в хаос новых измерений. Отыскать  в  нем
нужную дорогу было труднее, чем в самом  сложном  лабиринте  Земли.  Поэтому
Макс цеплялся за общий сон, за общую бесчувственность, лишь бы  не  потерять
союзника, впервые отправившего его в путешествие на другую сторону жизни...

***

   Спустя тридцать восемь  минут  после  того,  как  Клейн  закончил  фразу:
"...мне придется ввести вас независимо от вашего  желания",  дверь  квартиры
Голикова была  взломана  крепкими  ребятами  из  спецподразделения  "титан",
одетыми в черные комбинезоны и бронежилеты.
   После осмотра выяснилось, что в квартире  никого  нет.  В  двух  комнатах
горел свет. На столе были  найдены  остатки  еще  теплого  ужина  на  троих.
Дверные замки были заперты  изнутри,  также  закрытыми  оказались  балконная
дверь и все окна.
   Исчезновение хозяина квартиры и двух его неустановленных гостей неминуемо
связывалось со  столь  же  загадочными  смертями  Строкова  и  Могилевского.
Голиков стал главным подозреваемым и  в  деле  об  убийстве  Кононова  В.А.,
выброшенного из окна его кабинета.  Это  дело  постепенно  обрастало  самыми
невероятными слухами.
   При обыске в квартире не было найдено ничего  такого,  что  проливало  бы
свет на события последних дней. Милиционер, дежуривший в метро,  опознал  по
фотографиям человека, толкнувшего под поезд женщину  и  затем  напавшего  на
него... "Беретта" и "скорпион" исчезли из квартиры  так  же  бесследно,  как
исчезают тела ушедших в нирвану.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СУМЕРКИ

Глава тридцать вторая

   Если это и было сном, то довольно приятным. Впрочем, от обычного сна  или
галлюцинации новую реальность отличала прекрасная проработка деталей  и  то,
что человек по имени Максим Голиков отлично помнил свою  прежнюю  жизнь.  Он
осознавал произошедшую с ним  глубокую  перемену.  Горький  привкус  во  рту
напоминал о препарате Клейна и переходе...
   Теперь у Макса было два параллельных прошлых, слившихся в одно настоящее.
Вполне возможно, что  в  ближайшем  будущем  ему  придется  "вспомнить"  еще
несколько снов.

***

   А пока он лежал на спине и рассматривал отражения в зеркалах, укрепленных
на потолке примерно в шести метрах от него. Себя,  богатого  тридцатилетнего
повесу,  единственного  наследника  мультимиллионного  состояния,  владельца
золотого  прииска  в  Сибири,  фабрики  по  производству  контрацептивов   в
Харькове, нескольких пятизвездочных  отелей  на  южном  побережье  Крыма,  и
спавшую рядом крепким утренним сном Ирину Савелову -  певицу  из  роскошного
ресторана "На набережной", носившую артистический псевдоним "Ирен"...
   Сейчас, после бурной ночи любви, созерцание женского тела не  вызывало  у
него иных чувств, кроме нежности и самодовольства. Стройные ноги его подруги
были до колен укрыты смятой простыней; выше открывался простор для  фантазии
художника или эротомана.
   Максим не сразу пришел  в  себя  и  не  сразу  "въехал"  в  новую  жизнь.
Состояние двойственности было слегка ошеломляющим и в то же  время  отдавало
какой-то фантасмагорической игрой. Убийственные проблемы из той  реальности,
где  Макс  был  незначительной  личностью,  все  еще   напоминали   о   себе
рудиментарными приступами страха, а когда Голиков вспомнил о  неприятностях,
возникших у  отпрыска  богатейшей  фамилии  здесь,  он  потянулся  к  своему
золотому портсигару, лежавшему на прикроватной тумбочке.
   Он взял портсигар в руки и посмотрел на фамильный герб. Герб был знакомым
и незнакомым одновременно. Макс безрадостно  ухмыльнулся.  Ситуация  уже  не
казалась ему забавной. Одна половина  его  двуликого  существа  видела  герб
впервые, другая созерцала сие геральдическое чудо не менее восьми тысяч раз,
начиная с раннего детства, проведенного в родовом поместье под Харьковом.
   "Интересно, куда подевался Клейн?" -  подумал  Максим  и  тут  же  решил:
"Ладно, черт с ним..." Он открыл портсигар и достал  заранее  приготовленную
папиросу с марихуаной. Оказывается, у  него  были  надежные  старые  друзья,
поставлявшие прекрасную афганскую "траву".
   Он, исключительно редко курил "джойнт" с утра, но сейчас сделал это прямо
в постели  и  попытался  думать.  Ему  предстояло  совместить  кошмары  двух
измерений, чтобы уцелеть в обоих.
   Думать  не   получалось.   Волшебное   путешествие   сознания   все   еще
продолжалось. Себя  он  рассматривал  в  зеркале  осторожно,  словно  боял