он
выскользнул из рук масона, словно холодная, дурно  пахнущая  рыба,  и  мягко
упал на пол. Даже в полумраке было видно, что пыль и грязь  не  прилипают  к
нему. Он побежал в темноту, не оставляя следов. Однако его  маленькие  ножки
отчетливо шлепали по камням.
   Через несколько мгновений он  затерялся  в  лабиринте.  Вот  тогда  Клейн
испугался. Не за свою жизнь, а того чуждого и жуткого, что поселилось теперь
в его цитадели. Младенческий смех не стихал, доносясь отовсюду...
   Масон вспомнил о девушке,  которая  была  свидетельницей  превращения,  и
увидел в ее глазах отражение собственного безумия. Это немного помогло  ему,
вернув птицу сознания на остров, целиком помещавшийся внутри  черепа.  Клейн
схватил  фонарь  и  устремился  к   выходу   из   лабиринта,   моля   своего
несуществующего бога только об одном: чтобы  ему  не  довелось  наступить  в
темноте на скользкий серый комок плоти, блуждавший где-то поблизости.
   Впрочем, он понимал, что бегство  бессмысленно.  Младенец  из  мандрагоры
обитал теперь  и  в  лабиринте  его  мозга.  Они  давно  и  изначально  были
проекциями друг друга: мертвое подземелье и органическое вещество;  каменные
коридоры и серые извилины из нейронов...
   Где кончались эти странные, вложенные друг в друга миры? Скорее всего,  у
них вообще не было конца. Кошмар распространялся повсюду...

***

   Клейн запер подвал и поднялся к себе в  кабинет.  Здесь  он  открыл  бар,
предназначенный исключительно для гостей и клиентов. Бар был  полон,  потому
что никогда раньше масон не прибегал к излюбленному средству Голикова.
   Но сейчас он налил себе до вульгарного огромную дозу коньяку и выпил  его
почти залпом. Оглушающего  удара  не  получилось.  Опьянение  подкрадывалось
слишком медленно и не позволяло забыться.  Наоборот,  он  вспомнил  кое-что.
События   конца   далеких   двадцатых   годов.   Предсказание   ведьмы    из
полузаброшенного украинского села. Тень, которую он,  оказывается,  носил  с
собою  повсюду.  Наказание  за  непочтительное  отношение  к   сокровенному.
Расплата за похищение мандрагоры...
   Он сидел в кресле и вспоминал. Окна кабинета  были  зашторены,  и  он  не
видел солнца. Но даже если бы окна  были  открыты,  в  его  глазах  уже  шел
ливень. Ледяной ноябрьский ливень осени тысяча девятьсот  двадцать  девятого
года...

Глава тридцать восьмая

   Вольво медленно двигался  вдоль  стен  и  витрин.  Медленно,  потому  что
Голиков чувствовал себя очень паршиво. Ирен,  наоборот,  как  будто  немного
пришла в себя, вырвавшись из аквариума с кошмарами. Она  опустила  стекло  и
жадно вдыхала раскаленный воздух.  Встречный  ветер  играл  с  ее  волосами,
вычесывая из них тончайших червей, паразитировавших на мозге.
   И  все  же  это  бесцельное  кружение  по  городскому  центру  не   могло
продолжаться  до  бесконечности.  Макс  свернул  на  тихую  улицу   и   стал
высматривать кафе или ресторанчик, где, можно было бы пообедать.  Под  одной
из арок он увидел застекленные  двери,  на  которых  золотыми  буквами  было
написано; ресторан Калимантан.
   Голиков точно знал, что раньше на этом самом месте была лавка букиниста.
   - Что-то я проголодалась, - объявила Ирен, и он свернул к тротуару.
   - Впервые вижу этот кабак, - сказал Максим, засомневавшись.
   - Тем лучше. Должно же быть в жизни хоть что-нибудь новое.
   Она вышла из машины и решительно направилась к дверям "Калимантана". Макс
огляделся по сторонам. Какая-то женщина со скучающим видом рассматривала  их
из окна в доме напротив. На улице было  пусто.  Солнце  вытапливало  остатки
влаги из организма, и Голиков поспешил укрыться в тени арки.
   Двери открылись с тихим мелодичным  звоном.  Оказавшись  с  Ирен  внутри,
Максим обнаружил, что они являются единственными  посетителями.  Ресторанчик
был более чем скромным по размерам. Шесть столиков размещались между старыми
четырехгранными колоннами, на которых теперь были укреплены  светильники,  а
когда-то тут находились стеллажи, заставленные древними книгами. В зале  без
окон работал кондиционер, поэтому  здесь  было  сумрачно  и  прохладно,  как
вечером.
   Навстречу уже  спешил  хозяин  -  человек  в  строгом  темном  костюме  с
бабочкой. У него была желтая кожа, очень красные  узкие  губы  и  сверкающие
металлокерамические  зубы.  Прилизанные  черные  волосы,  зачесанные  назад,
покрывали голову лоснящейся пленкой. Хозяин,  несомненно,  был  азиатом,  но
каким-то экзотическим.
   Он предложил Максу выбрать столик и щелкнул пальцами, подзывая официанта.
Вполне возможно, ресторан принадлежал одной семье, потому что  официант  был
похож на хозяина, как родной  брат.  Оба  говорили  по-русски  с  незнакомым
акцентом.
   Меню  оказалось  обширным  и  достаточно  изысканным.   Голиков   заказал
венгерский  летний  салат,  телятину,  запеченную  в  сметане,  мороженое  с
клубникой и дольками ананаса на  десерт,  шампанское  "поммери"  девяностого
года для Ирен и "черный доктор" к мясу для себя.
   В ожидании заказа он рассматривал большую редкостную  раковину,  лежавшую
посреди стола рядом с пепельницей  и  пачкой  "Мальборо".  Назначение  этого
предмета оставалось неясным. Спиральные разводы вокруг острых пик,  которыми
была усеяна раковина, интриговали, как  рельефная  карта  чужого  мира-Стали
прибывать блюда. Бутылка "поммери" была доставлена в серебряном  ведерке  со
льдом. Максим с утра ничего не ел и только сейчас понял,  что  очень  сильно
проголодался.  Ирина  не  отставала  от  него.  Некоторое  время  они  молча
поглощали закуску - может быть, излишне быстро по обычным меркам.
   Официант, незаметный, словно  тень,  наблюдал  за  ними  с  почтительного
расстояния,  всегда  появляясь  возле   столика   вовремя.   Перемена   блюд
совершалась ловко и совершенно бесшумно.  Свет  в  зале  был  зеленоватым  и
ненавязчивым. Вместо музыки был слышен какой-то слабый отдаленный  перестук,
похожий на шум бамбуковой рощи...
   Хозяин возник в  искусственных  сумерках  и  осведомился  о  достоинствах
стряпни. Ирен бурно выразила свое одобрение, а Макс беззвучно покивал в знак
того, что полностью с ней согласен. - Вы у нас одни из первых посетителей, -
сказал хозяин со льстивой улыбкой. - Позвольте предложить  вам  традиционное
полинезийское блюдо за счет заведения...
   Два официанта уже внесли в зал огромный длинный поднос, накрытый  высокой
металлической крышкой. Все вместе напоминало маленький сверкающий  саркофаг.
Между краями  крышки  и  подноса  торчали  пучки  какой-то  травы,  усеянной
мельчайшими колючками. Макс 'вдруг  ни  с  того  ни  с  сего  вспомнил,  что
Калимантан - название одного из островов, на которых расположена  Индонезия.
По крайней мере, в этом мире сохранилась привычная география.
   Поднос занял почти весь стол; остались свободными  только  два  небольших
сегмента для тарелок. Куда-то пропали  пепельница  и  пачка  сигарет.  Перед
Максимом теперь лежала морская раковина.
   Официанты подняли крышку и немедленно  исчезли  с  нею  из  поля  зрения.
Впрочем, Голикову было не до  них.  Ему  показалось,  что  потолок  медленно
опускается, сжимая его в тесной раскаляющейся духовке.
   Несколько секунд он сидел, глядя перед собой и пытаясь понять,  что  это:
плохая шутка или репетиция театра абсурда. Может быть, галлюцинация? Но  то,
что он видел, было  ужасающе  реальным  и  вдобавок  издавало  запах.  Запах
жареного мяса.
   Кошмар, преследовавший Макса в другой жизни, нашел его и тут.

***

   На подносе лежал запеченный целиком мальчик в  скорбной  раме  из  травы,
морских червей, рыбьих потрохов и всевозможных специй. Волос на  его  голове
не осталось. Там, где они когда-то были, розово-серая  кожа  треснула,  и  в
щели виднелась узкая полоска пожелтевшего черепа.
   Несмотря на то, что  лицо  мальчика  распухло  и  было  сильно  искажено,
Голиков узнал его. Утопленника, найденного в своей ванне, он не 'мог забыть,
как ни старался.
   От испытываемого  им  ужаса  замедлились  даже  физиологические  реакции.
Сквозь дрожащую пелену поднимающегося пара  и  слишком  густого  воздуха  он
видел, как  дернулась  Ирина,  пытаясь  вскочить  с  места,  но  из  темноты
появились болезненно-желтые руки и схватили ее за плечи.
   Почти одновременно Максим почувствовал чужие руки и на своих плечах.  Они
обхватили  его,  будто  стальные  хомуты,  и  прижали  к  стулу  с   усилием
гидравлического пресса.
   Невзирая на исходивший от этих рук тошнотворный запах, куда-то  отступила
тошнота, хотя Голиков почти мечтал о спасительной судороге. Хозяин склонился
над подносом и протянул к уху мальчика свои дряблые пальцы. УХО отломилось с
тихим хрустом,  и  он  положил  его  себе  в  рот,  смакуя,  словно  кусочек
деликатеса.  Макс  закрыл  глаза,   пытаясь   сосредоточиться   и   уйти   в
беспамятство, но его преследовали  назойливые  звуки,  с  которыми  владелец
"Калимантана" медленно пережевывал хрящ...
   Он ощутил нарастающую боль в  неподвижном  теле  и  открыл  глаза,  чтобы
увидеть источнике этой боли. Из желтых пальцев,  впившихся  в  его  ключицы,
росли когти, покрытые жесткими черными волосками. Каждый ноготь был похож на
щетку, которая до крови раздирала кожу...
   Вокруг стола стояли азиаты - маленькое  племя  каннибалов,  протягивавших
руки к нежной человеческой плоти. На их лицах двигались только яркие губы, и
раздавался тихий непрерывный хруст.
   Раковина послужила ритуальным  разделочным  инструментом.  Хозяин  вскрыл
живот жертвы ее острым краем и  провел  длинный  разрез  до  груди.  Уже  не
подсознание, а боль руководила мышцами Голикова, поэтому он сидел  с  широко
открытыми глазами и разинутым ртом, но так и не услышал  своего  крика.  Его
связки дрожали, но звук не рождался в безвоздушном пространстве кошмара...
   Напротив исходила немым криком Ирен. Ее  голова  была  запрокинута,  и  в
полости  рта  колыхалась  какая-то  розово-черная  масса.  Горло   судорожно
дергалось, сопротивляясь удушью. Он понял, что через секунду она захлебнется
рвотой...
   Клан  "Калимантана"  пожирал  внутренности  мальчика.   Волосатые   когти
отделяли от них багрово-коричневые полоски, макали в специи и  отправляли  в
кремовые рты, обрамленные красными  червями  губ.  Раковина,  отброшенная  в
сторону, издавала резкий,  сверлящий  гул.  Вскоре  обнажились  белые  ребра
маленького скелета. Между ними шевелился спутанный клубок кишок, похожих  на
змей. Кто-то медленно снимал  корочку  с  лица,  под  которой  дрожало,  как
медуза, пористое мясо...
   Макс чувствовал себя так,  словно  от  его  тела  осталась  одна  голова,
плававшая в горячем озере пота и смрада. Он видел сморщенный мешочек сердца,
к которому подбирался желтый паук, выпутываясь из сплетения  артерий.  Через
вскрытую грудную клетку вытягивалось членистое тело трахеи...
   Что-то сотрясало стол - Макс понял, что разбивает себе колени  о  крышку.
Азиаты наклонялись все ниже и ниже. Их языки вытягивались, как  моллюски  из
раковин, чтобы облизать кости и запекшуюся кровь... Боль  стала  чудовищной.
Максим  почувствовал,  что  начинают  рваться   уголки   его   рта.   Кто-то
воспользовался этим, положив ему на  язык  кусочек  детского  мяса.  Сладкий
привкус ударил в глотку и запустил щупальца  в  желудок.  Потом  они  начали
сокращаться, выворачивая его наизнанку. Внезапно боль  отпустила  голову,  и
челюсти  Макса   с   треском   захлопнулись.   Внутри   мертвым   осьминогом
перекатывался скользкий желеобразный кусок...
   Он ударил головой невидимого врага, стоявшего за спиной,  и  ощутил,  как
затылок врезался в чью-то  челюсть,  выкрошив  зубы.  Липкая  горячая  кровь
брызнула ему на волосы. Несмотря  на  звездный  хоровод  перед  глазами,  он
воспользовался  тем,  что  хватка  чужих  пальцев   ослабла,   и   рванулся,
навалившись на гладкие черные головы каннибалов, обгладывавших череп и  ноги
мальчика.
   К нему повернулись искаженные яростью лица. В  них  уже  не  было  ничего
человеческого. Двуногие гиены протягивали к нему  когтистые  лапы  и  злобно
рычали в полумраке.  Очертания  колонн  дрожали,  превращаясь  в  сталактиты
внутри  влажной  ледяной  пещеры.  Первобытный  ужас  беззащитного  человека
пронзил Голикова.
   Он стоял, прижавшись к стене, и ветер, несущий капли гноя и запах  гнили,
облизывал его большим спиралевидным языком,  проникая  глубоко  под  кожу  и
перебирая струны нервных окончаний. Двуногие твари наступали, где-то  за  их
спинами впервые завизжала Ирина, и он понял, что  сейчас  они  начнут  жрать
его, как сделали это с ритуальной жертвой.
   Он сунул руку за пояс и схватил "беретту", который был  липким  от  пота.
Выдернул  пистолет,  распоров  мушкой  кожу,  и  направил  в  лицо   хозяину
"Калимантана".
   Звук выстрела утонул в истошном реве раковины. Голова азиата раскололась,
словно спелая тыква, забрызгав коллег веществом мозга. Его отбросило  назад,
и он упал на стол, ломая хрупкие детские ребра.
   Остальные продолжали тупо и медленно приближаться, выставив  перед  собой
покрытые щетиной когти. Макс выстрелил еще несколько раз.  Не  попасть  было
невозможно  -   каннибалы   наступали,   выстроившись   в   стенку.   Сквозь
образовавшуюся дыру он увидел Ирку, отползавшую в  сторону.  Ее  костюм  был
залит остатками чудовищной трапезы.  Изо  рта  свисала  розовая  бахрома.  В
глазах застыл ужас.
   ...Быстрые взмахи справа и слева.  Режущая  боль  и  ощущение  жжения  на
щеках... Двое, подступившие слишком близко, начали терзать его. Он выстрелил
в упор, и обе твари отвалились от него, как деревянные куклы.  Осталось  еще
трое.
   Но тут одна из его пуль угодила  в  морскую  раковину,  расколовшуюся  на
тысячи осколков. Рев тут же сник, побежденный тишиной. В ней были  отчетливо
слышны рыдания женщины и чавкающие звуки.
   Опасные и агрессивные твари вдруг превратились  в  насмерть  перепуганных
людей. Хорошо ощутимая  вибрация  страха  наполнила  пересеченное  колоннами
помещение ресторана. Это было место безумия, и Макс уже  не  соображал,  что
делает. Пора было остановиться, но он не хотел останавливаться...
   Трое официантов в белых кителях бежали от него,  пытаясь  спрятаться  где
угодно и трусливо виляя узкими  задами.  Он  методично  расстрелял  их,  как
мишени в тире, с удовлетворением отмечая  появление  черных  кратеров  между
лопатками  или  на  затылке,  сопровождаемое  выбросом  крови  из   выходных
отверстий...
   Непередаваемый вид. Непередаваемый запах, витающий над детским  скелетом.
Трупы на полу, и повсюду - частицы жареного  мяса  и  мертвая  плоть  мозга.
Ползущая женщина, которую ужас  превратил  в  животное...  Он  поднял  ее  и
отхлестал по щекам. Как бы ему хотелось, чтобы кто-нибудь проделал с ним  то
же самое!..
   Макс потащил Ирину к двери. Здесь у" него хватило  ума  прислонить  ее  к
стене и осмотреть улицу через стекло. Женское лицо в окне напротив  исчезло.
Мимо проезжали автомобили. Он увидел несколько  случайных  прохожих.  Должно
быть, снаружи прошло немало времени. Когда никого не  оказалось  поблизости,
он схватил Иру за предплечье и втолкнул ее в машину.
   Дверь кабака раскачивалась, отбрасывая  золотистые  блики.  Жара  немного
спала, но зной еще висел  над  асфальтом  в  тесном  ущелье  улицы.  Голиков
тронулся с места и медленно поехал прочь от "Калимантана". Вероятно, слишком
медленно. Любой полицейский мог заподозрить, что водитель "вольво" пьян.
   Макс чувствовал себя немногим лучше  человека,  отравившегося  алкоголем.
Сладкий запах мяса въелся во все его  поры.  Мясом  пахли  руки,  мясом  пах
костюм, мясом пахла Ирина. На светлом  пиджаке  расплылись  хорошо  заметные
пятна жира и крови...
   Дорога  текла  навстречу,  как  бесконечная  река  отбросов.  Он  пытался
отыскать безопасный путь к острову, на котором стоял его дом.

Глава тридцать девятая

   Клейн вспоминал... Экипаж медленно пробирался по размокшей  дороге.  Были
слышны приглушенные проклятия кучера. Поздняя осень  -  не  лучший  сезон  в
Украине. Почти зимний холод, непроходимая слякоть, обилие дождей...  Ледяные
струи хлестали по крыше, затекали  под  воротник,  в  щели  кареты,  слепили
лошадей. И вдобавок наступила по-осеннему долгая ночь.
   Клейн  подумал,   что   совершил   ошибку,   отказавшись   заночевать   в
Старобельске. Теперь до Сватово оставалось еще около десяти верст, но вокруг
была темнота без единого проблеска света. Масон зябко ежился, когда  ему  на
ум приходили самые жуткие места из Гоголя...
   Спустя полчаса он понял,  что  дело  не  в  его  ошибке,  а  в  искажении
пространства, которого он не мог объяснить несмотря на то, что был знаком  с
модными теориями господ Лобачевского и Эйнштейна. Еще более непостижимым это
было для кучера, который проезжал здесь не в первый раз.
   Странная вещь: двигаясь прямо на  северо-запад,  карета,  тем  не  менее,
описывала дугу огромной окружности  радиусом  в  несколько  десятков  верст.
Внутри этой окружности было темное царство, не подверженное обычному течению
времени и смене дня и ночи. Иногда оно сжималось в точку, но иногда,  как  в
ту треклятую ночь, поглощала изрядный участок земли, и тогда в нем бесследно
исчезали люди, животные, экипажи и целые деревни... До Клейна доходили слухи
о Черном Пятне, но он считал его не более, чем элементом местного фольклора.
Теперь ему предстояло убедиться в обратном.
   Карета остановилась. Клейн  открыл  дверцу  и  чиркнул  спичкой,  которую
немедленно загасил порыв ветра. Ему удалось зажечь третью спичку,  прикрывая
ее широкими полями своей шляпы. За лоснящимися лошадиными  крупами  он  едва
разглядел  перекресток,  отмеченный  пересечением  двух  почти  непроходимых
дорог. На  одной  из  них  еще  можно  было  увидеть  расплывающуюся  колею,
проложенную колесами его кареты.
   Круг замкнулся. Они вернулись на то место, которое  проехали  около  часа
назад. Кучер подавленно молчал, отругавшись и открестившись.
   -  Поезжай  направо!  -  крикнул  ему  Клейн,  предпочитая  неизвестность
бесцельному кружению. Он выбрал дорогу, на которой не  было  ничьих  следов.
"Лишь бы старый дурак не сбежал, "  -  подумал  он,  когда  спичка  погасла.
Наступившая тьма показалась еще более густой,  чем  раньше.  Ливень  яростно
набросился на экипаж.
   Масон поднес руку к груди  и  нащупал  свой  талисман  -  мужской  корень
мандрагоры,  глубоко  спрятанный  и  почти  касавшийся  тела.  Без   особого
сожаления Клейн размышлял о силе, все-таки настигшей его здесь. О той  силе,
от  которой  ему  удавалось  ускользнуть  в  течение  четырех  с   половиной
столетий...
   Безвременье и  власть  тьмы.  Дождь,  заливающий  звериные  норы,  птичьи
гнезда,  утлые  рыбацкие  лодки...  Дождь,  смывающий  следы  благодеяний  и
преступлений... Здесь исчезала память я всякий смысл...

***

   Из состояния прострации Клейна вывел сдавленный  нечленораздельный  крик.
Он высунулся наружу и увидел свет - зловещее красноватое  пятнышко  у  самой
земли. Где-то  рядом  с  дорогой,  если  та  никуда  не  сворачивала.  Кучер
уставился на тусклый огонек с чисто мужицкой подозрительностью.  Свет  часто
мигал за завесой ливня; масону показалось, что единственный ориентир вот-вот
исчезнет.
   Он поторопил слугу, и тот злобно ужалил лошадей кнутом,  вымещая  на  них
свою  растерянность.  Карета  рванулась  вперед,  сильно   раскачиваясь   на
рессорах. Незапертая дверца дребезжала; сквозь щели хлестала  вода.  Уже  не
обращая на это внимания, Клейн старался не потерять из виду скачущий огонек.
   Через некоторое время пятно превратилось в светящийся прямоугольник окна.
Вокруг замелькали белесые тени. Клейн понял, что въехал в одну из затерянных
деревень, в которой  если  и  сохранилась  жизнь,  то  тлеющая,  призрачная,
подавленная, смертельно больная... Он и сам был подавлен  тем,  что  увидел.
Карета проезжала мимо мрачных хат, крытых разбухшей от  воды  и  почерневшей
соломой, по самые окна ушед