ать,  словно  медиум,  и  при
этом корчилась в судорогах. Понять  ее  было  невозможно.  Она  говорила  на
тайном языке женской общины.
   Макс уже знал достаточно, чтобы понять: старуха - это  ключ  к  какому-то
сновидению, заблокированному в ее сознании и настолько  важному,  что  Клейн
пожертвовал всем, пытаясь добраться до него. И вот теперь  жертвы  оказались
Напрасными - если не считать  того,  что  они  нашли  Савелову,  на  которую
переместился невидимый луч влияния слепца.
   Макс догадался об этом по болезненной гримасе, исказившей  ее  лицо.  Ему
самому была знакома эта боль, это неприятное ощущение мгновенного помутнения
рассудка, за которым следовал более или менее длительный период  вынужденной
подчиненности,  -  то,  что  могло   восприниматься,   как   шизофреническое
раздвоение личности, диктующее необходимость поступков, совершаемых себе  во
вред.
   Ирина услышала просьбу о помощи обманчиво слабого существа. Просьба  была
зашифрована в ее собственных боли, страхе,  тревоге  и  угрызениях  совести,
поэтому казалось почти нереальным добраться до ее сути. Гораздо  легче  было
действовать  в  соответствии  с  подсознательными  импульсами,  которые  она
считала проявлениями  доминирующего  психического  двойника.  Это  могло  бы
послужить слабым утешением... если бы ее целью был самообман.
   Слепоглухонемой дал ей  иллюзию  освобождения,  шанс  вырваться  из  стен
монастыря, прервать свое пожизненное заключение. Ее чувства казались  такими
естественными и так органично соответствовали всему происходящему,  что  она
сама не заподозрила внушения. Она просто слушала описания снов из мертвеющих
уст матери Софии и думала, что та исповедуется в своих грехах,  если  тайное
наваждение можно назвать грехом.
   Один из снов настоятельницы был чудовищным, редчайшим  кошмаром,  который
действительно почти невозможно отыскать без помощи человека, хотя бы однажды
побывавшего в нем.
   Заодно молодая монахиня услышала об искушениях гораздо более сильных, чем
те, которыми чреваты похотливые желания. Для сестры Ирины это было актуально
- по ночам ее указательный палец слишком легко находил клитор...
   Мать  София  тоже  была  далеко  не  святой.  Гипноз  Клейна  безжалостно
препарировал ее. Она изливала ужас, заключенный в снах и накопленный  ею  за
десятки лет.
   Следующим был сон о кладбищенской лошади, плавно  переходящий  в  сон  об
одноногом  мужчине  на  костыле.  Отсюда  уже  недалеко  было   до   первого
перекрестка, который пронизывал сны о фатальных символах. Крылатый  корабль,
созданный из гниющей плоти мертвецов и перелетающий  со  звезды  на  звезду.
Философская бабочка Бретона.  Упоминание  (всего  лишь  вскользь)  о  Лунном
Человеке, хотя именно он был главным действующим лицом ночной рулетки...
   Сомнамбулические  видения.  Растянутый  во  времени  летаргический   сон,
заканчивающийся ощущением рыхлой земли в носоглотке...  Лунатический  город,
оживающий ночью и наполняющийся шорохом тысяч босых ног...  Неясная  угроза,
возникающая внутри подрагивающего металлического  вагона,  под  частый  стук
колес на стыках рельсов...
   Если бы Ирина знала, что из всего этого нужно слепому и Клейну! В  словах
старухи еще не было самого кошмара, только намек на него;
   София всегда просыпалась раньше, чем страх  достигал  критической  точки.
Воплощение  в  реальность  предстояло  пережить   кому-то   другому,   менее
пугливому, и более отчаявшемуся...
   УХОДИЛО драгоценное время, а Савелова выслушивала почти бессвязный  поток
откровений, понятный ей только потому, что она приблизительно знала,  о  чем
идет речь... Сон, который мог бы присниться останкам в цинковом гробе,  если
допустить, что... Дальше, дальше... Грегор Замза  из книги  старых  сказок...  Перекресток
зыбких форм. Жуткие трансформации тел и еще более  неприятные  трансформации
намерений... Змеи с безглазыми головами, ползающие в китовых  внутренностях.
Люди, спрятанные в предметах. Губы, шевелящиеся  на  поверхности  телефонной
трубки. Младенческая голова, выступающая из стены и  старательно  заклеенная
обоями (но плач все равно слышен)... Женское лицо с густой черной бородой  и
красными отблесками догорающих углей в глазах...
   Старуха внезапно захрипела. У нее изо рта хлынула кровь. Это была агония,
и кто-то ее приблизил. Савелова обернулась.
   Лицо, о котором она только что услышала, смотрело на нее из темноты.

Глава семьдесят вторая

   Никто из них не заметил, как в комнату вошла Колчинская.  Она  подкралась
неестественно тихо. С нею были двое  бритоголовых,  вооруженных  винтовками.
Макс начал разворачиваться, но слишком поздно. Они все опоздали, потому  что
мать София скончалась  одновременно  с  выстрелом,  отбросившим  Голикова  к
стене.
   Винтовочная пуля сломала ему ребро и  прошла  ниже  сердца.  Он  ударился
лопатками  о  камни  и  на  несколько  секунд  потерял  сознание.  Он  лежал
неподвижно, с  приоткрытым  ртом  и  немигающими  глазами.  Его  приняли  за
мертвого, и это спасло ему жизнь.
   Колчинская едва заметно  кивнула.  Один  из  бандитов  поднял  "галил"  и
повесил  автомат  себе  на  плечо.  Клейн   отреагировал   на   происходящее
единственно  правильным  образом.  Он  попытался  сразу  же  ускользнуть   в
сновидения, но его  возвратили  оттуда  еще  одним  выстрелом,  раздробившим
масону коленную чашечку. Двух минут боли, выжигающей мозг, в течение которых
он просто не мог погрузиться в спасительный сон, оказалось вполне достаточно
для его бывшей узницы...
   Веки Макса слегка дрогнули. Он видел события  растянутыми  во  времени  и
слышал звуки сквозь толстый слой ваты. Гулко и громко стучало сердце, словно
внутренний метроном. Бритоголовые не стали тратить пулю на Ирину - молодая и
к тому же красивая монахиня была слишком ценной добычей. Тот, который поднял
"галил", шагнул вперед и наступил на приклад "фольксштурма", заодно придавив
к полу ее пальцы. Потом  схватил  девушку  за  воротник  балахона  и  рывком
поставил на ноги. Она, стояла,  согнувшись,  и  смотрела  на  мужчину  снизу
вверх.
   Вокруг его глаз были вытатуированы паучьи лапки, а лоб  и  щеки  затянуты
синеватой паутиной. Это  была  тонкая  работа,  стоившая  не  менее  двухсот
патронов. Но Ирина не отрывала взгляда от рук бандита.  Между  запястьями  и
локтями проступали толстые извивающиеся шнуры. Не сухожилия и не  вены.  Для
монахини это оказалось шокирующей новостью, а Максу уже приходилось видеть в
пустыне такие вещи - червей, паразитирующих под кожей...
   Колчинская прошла в трех шагах от него.  Она  была  одета  в  вельветовые
брюки "бенеттон", высокие армейские ботинки и мужской  жилет  со  множеством
накладных карманов. Из-под жилета выпирала внушительная  грудь,  выглядевшая
особенно представительно  по  контрасту  с  темной  бородой  и  мускулистыми
руками, покрытыми жесткой порослью. Серые глаза мягко мерцали между длинными
бархатными ресницами. Они смотрели на масона почти  нежно.  За  поясом  брюк
торчала рукоятка "ТТ", но двуполое существо не воспользовалось пистолетом.
   Колчинская остановилась над скорчившимся на полу Клейном и облизала  свои
окровавленные  четырехсантиметровые  ногти.  Она  вела  себя  так,  что   не
оставалось сомнений в том, кто возглавляет банду и кому  теперь  принадлежит
Лиарет.
   Второй бритоголовый со счастливой улыбкой прогуливался вдоль ряда лежащих
монахинь. Только раз он нагнулся, чтобы перерезать горло старухе, на губах у
которой выступила пена и лопались розовые пузыри. Правая кисть брата Максима
дрогнула  и,  словно  искалеченный  краб,  стала  медленно   подбираться   к
"беретте"...
   Колчинская  уже  стояла  возле  Клейна  на  коленях.  Потом   она   резко
наклонилась и приблизила свое лицо к его лицу. Макс понял,  что  происходит,
только тогда, когда услышал нечленораздельный вой и увидел, как  задергалась
неповрежденная нога масона.
   Существо выпрямилось. Между его зубами был  зажат  кусок  розового  мяса.
Клейн, лишившийся нижней губы, почти непрерывно кричал.  Боль  не  отпускала
его в сновидения. Савелову чуть не стошнило.  На  лице  масона  теперь  была
жуткая перевернутая улыбка.
   Колчинская выплюнула пережеванный кусок и вытерла губы  бородой,  которая
от засохшей крови стала похожа на клок стекловаты. Она играла с Клейном;  ее
игра была не менее жестокой, чем многосуточная партия в  подвале  масонского
дома, но гораздо более болезненной. Он балансировал на  грани  перехода,  но
уже понимал, что все кончено.
   Четыре клиновидных ногтя пробили его кожу и погрузились под левую  грудь.
Ледяные лезвия проникали все глубже, и страх вытеснял нестерпимое  осознание
потери. Пожар боли был неотличим от их замораживающих душу прикосновений.
   В легких Клейна не осталось воздуха. Его нервы сгорали,  как  бенгальские
огни... В конце концов он ослеп, и вокруг разлилась слепящая белизна. Черная
игла проколола ее; масон в последний раз ощутил свое тело, и смерть пришла к
нему, как только пальцы гермафродита прикоснулись к его сердцу.
   Двуполое существо вырвало из груди мужчины пульсирующий мешочек  и  стало
жадно пожирать его, выдавливая  зубами  кровь.  Савелову  все-таки  скрутила
рвота, и бритоголовый со смехом зажал ее голову у себя между ног...
   Пальцы Макса судорожно цеплялись за рукоятку пистолета  и  соскальзывали.
Он придавил "беретту" к полу всей своей тяжестью. Стоило  бандитам  заметить
малейшее его движение, и он, возможно, разделил бы участь гроссмейстера.
   Второй бритоголовый расстегнул джинсы и пристроился к монахине сзади. Оба
насильника были слишком заняты, чтобы обратить внимание на то, что  тамплиер
еще жив и к тому же шевелится.
   Внезапно Колчинская отбросила от себя  остатки  сердца  и  посмотрела  на
развлекающихся бандитов. Ее лицо, еще сохранившее присущую женщине гладкость
кожи и некоторую мягкость черт, исказила гримаса отвращения.
   Она  подошла  к  бандиту,  который  задрал  на   Савеловой   балахон,   и
молниеносным движением схватила его за гениталии.  Ногти  щелкнули  друг  об
друга, как зубья стального инструмента. Их  цвет  мало  отличался  от  цвета
налитого кровью пористого тела. Бритоголовый догадывался,  что  ожидает  его
при любом неверном движении.
   - А меня ты хочешь?  -  спросила  Колчинская  и  захохотала,  наслаждаясь
мгновениями  абсолютной  власти  над  мужчиной.  Так  же  неожиданно  пальцы
разжались, отпуская на свободу его мгновенно увядший скипетр.
   - Сделаешь это потом, -  сказала  она  бритоголовому  и  заставила  Ирину
встать, вцепившись ей в подбородок. - И помните: девка мне нужна живой...
   В этот самый момент она увидела черный зрачок дула, уставившийся  на  нее
из  полумрака.  Лицо,  видневшееся  за  ним,  было  перекошено  от  боли   и
напряжения, однако сигнал от мозга все  же  прошел  по  нервам,  мышцы  руки
сократились, и времени у Колчинской осталось не так уж много.
   ...Она  попыталась  закрыться  Савеловой,  но  увидела   яркую   вспышку,
окруженную протуберанцами пороховых выбросов, и  ощутила  удар  в  ямку  под
горлом.
   Незаметно для самой себя Колчинская сделала несколько самых легких  шагов
в своей жизни. Она буквально летела по воздуху, пока  не  поймала  еще  одну
пулю в живот. Невероятно,  но  она  еще  была  в  сознании,  когда  потеряла
равновесие и рухнула в догорающий костер.
   И сразу же стало темно. Колчинская задергалась, как  лягушка  под  током.
Кто-то провел по ее спине и ягодицам гигантским раскаленным рашпилем, сдирая
кожу, обуглившуюся от трения. Потом загорелась одежда.  Из  пробитого  горла
вырвался сдавленный хрип и сменился звуками, с  которыми  лопались  кровавые
пузыри...
   Комната быстро наполнялась запахом горелого мяса;  с  шипением  дотлевали
борода и остатки волос на затылке.
   Умирающее существо несколько раз содрогнулось, разбрасывая искры, и вдруг
его тело загорелось с сухим древесным треском,  осветив  все  вокруг  ровным
желтым пламенем.
   До этого Макс стрелял почти наугад, несмотря на то,  что  мог  попасть  в
Ирину. Его пуля разбила голову "пауку", и тот исполнил короткий предсмертный
танец, прежде чем вытянулся среди умирающих монахинь.
   Другой  бритоголовый  оказался  проворнее.  Он  вовремя  упал  на  пол  и
откатился с линии огня.  Сейчас  ему  было  не  до  расстегнутых  джинсов  и
кровоточащих гениталий. Три пули из  "беретты"  прошли  над  его  головой  и
заставили ткнуться лицом в камни. Потом бандит перекатился влево от Макса, и
тому пришлось перебросить  руку  через  собственный  окровавленный  живот  и
стрелять, не целясь. Каждый выстрел тупой болью отдавался внутри...
   Серая фигура с лысой головой и неразличимой физиономией двигалась к  нему
на четвереньках. Его мутило, и соображал он настолько плохо, что  чуть  было
не выстрелил Савеловой в  лицо.  Она  предостерегающе  закричала;  тогда  он
повернул ствол в направлении другой живой мишени и нажал на спуск.
   Безрезультатно. В обойме "беретты" закончились патроны. В обойме "рашида"
их тоже уже не было, но против штыка Макс оказался  бессилен.  Бритоголовый,
шатаясь, поднялся с колен и расплылся в улыбке, обнажив коричневые  столбики
зубов.
   Голиков обреченно закрыл глаза. Судорога свела мышцы  пресса  и  рук.  Он
представил себе звук, с которым рвется ткань. Не  очень  приятно  умирать  с
тридцатисантиметровым куском стали в кишках...
   Сверкающее жало штыка приближалось к нему, и он понял, что, как и Клейну,
на этот раз ему не уйти.

Глава семьдесят третья

   Саша Киреев сидел внутри раскалившейся металлической камеры на колесах  и
своей неподвижностью напоминал манекен. Он был  парализован  ужасом.  Совсем
рядом четверо рыцарей, охранявших слепого, натянули тент и, спасаясь под ним
от палящих лучей солнца, лениво играли в преферанс на патроны. Он не  слышал
их приглушенных голосов, зато явственно  ощущал,  что  происходит  за  много
километров отсюда.
   Никто не мешал ему; ничто не экранировало сигналы в безлюдной пустыне, за
исключением хаотического скопления существ  возле  Лиарета.  Самым  странным
было то, что с юго-запада в город ворвалась стая диких собак.  Проводник  не
помнил случая, чтобы собаки нападали на людей среди белого дня, а тем  более
во время сражения.
   До последнего момента Саша сохранял связь с Клейном, - и вот теперь Клейн
умер. Живой сгусток, известный слепцу под таким именем, вознесся и растаял в
космосе... Их осталось лишь трое на  пути  к  Храму  Януса,  хотя,  если  бы
существовало что-то похожее на справедливость, именно масон и должен был  бы
дойти. Слуги герцога все же настигли его здесь, так далеко от места и эпохи,
в которых тот начинал гонку, обреченный на поражение.
   Теперь  они  подобрались  очень  близко,  и  у  Киреева  не  было  шансов
затеряться в многолюдном городе, как это случилось когда-то...  Он  совершил
непоправимую, трагическую ошибку, послав тамплиеров к Лиарету. В  результате
он лишился своей  охраны.  Настоятельница  женского  янусианского  монастыря
унесла в могилу тайну своего сна, а два  уцелевших  союзника  были  окружены
неверными...
   Саша чувствовал себя черепахой, выскользнувшей из панциря по  собственной
глупости. На всем континенте не было более уязвимого  существа.  Впервые  он
пожалел о своем даре, удерживавшем его под непрерывным гипнозом страха.  Без
всякой надежды он перебирал доступные ему сны и в  конце  концов  остался  в
лагере рыцарей, отсрочив смерть на несколько часов.
   Везде его поджидали, и повсюду он был без пяти минут  мертвецом.  Никогда
собственное  бессилие  не  причиняло  ему  такой  боли.  Боль   была   почти
физической, она мешала ему дышать и сдавливала  горло,  как  слишком  тесный
ошейник. Он попал в ловушку собственного фальшивого величия.  Стоило  слепцу
сделать шаг из будки, как тамплиеры - преданные ему слуги  (но  не  все!)  -
остановят его. Они понимали безопасность так же  узко,  как  родители  Саши,
застреленные в супружеской  постели.  Назойливая  глупость  союзников  порой
убивает вернее, чем настойчивость врага...
   Кроме того, опасность была на  самом  деле  гораздо  ближе,  чем  слепому
казалось раньше. Ее источник находился в его окружении, а  причиной  явилось
извращенное влечение,  природы  которого  мальчик  не  понимал.  Если  он  и
предчувствовал что-то, то уже не мог ничего изменить...
   Он  узнал  о  приближении  неверных  и   впервые   за   несколько   часов
воспользовался своими жалкими мышцами. Он  сделал  четыре  шага  негнущимися
ногами, наткнулся на внутреннюю обшивку будки и начал бить по  ней  кулаком.
Он не слышал звуков, но ощущал вибрацию, пронизывавшую тело.
   Тамплиеры оставили игру. Один из них открыл  дверь,  имевшую  запоры  как
внутри, так и снаружи. Рыцарь увидел слепого, который,  в  отличие  от  всех
известных  ему  людей,  был  бледен,  как  покойник,  и  потому   производил
впечатление бесплотного существа.
   Саша застыл в неподвижности, посылая в окружающее  пространство  сигналы,
чувствительностью к которым обладали очень немногие. К сожалению, он не имел
понятия о языке знаков и о том, что его конечности могут послужить не только
для перемещения  и  осязания,  но  и  для  передачи  четких  недвусмысленных
инструкций. На самом деле он излучал  сильнейшую  тревогу,  почти  отчаяние,
однако внешне оставался бесстрастным, как хороший игрок в покер. Поэтому ему
пришлось смириться с тем, что он наткнулся на глухую стену непонимания.  Без
посредника, которым до сих пор был Клейн, его  попытки  связаться  с  людьми
редко завершались успехом.
   Но тамплиеры были вовсе не так беспечны, как ему казалось. Вскоре один из
рыцарей, охранявших периметр лагеря, тоже получил информацию о противнике  и
подал сигнал опасности.
   Приближалась небольшая разведывательная группа. Около восьми  человек  на
двух  легковых  машинах.  Это  соответствовало  обычной  тактике   неверных,
позволявшей им уходить от перехвата. Без  сомнения,  бандиты  искали  лагерь
тамплиеров, двигаясь по расширяющейся спирали, в  центре  которой  находился
Лиарет. Было более чем вероятно, что таких  групп  несколько.  Их  разделяло
всего несколько километров.
   Не было ничего удивительного в том,  что  в  конце  концов  одна  из  них
обнаружила лагерь.

Глава семьдесят четвертая

   На переднем  сидении  своих  "жигулей"  брат  Анатоль  тщательно  заряжал
пистолетные обоймы, выбирая экземпляры с самыми тугими  пружинами.  В  тачке
было нестерпимо жарко; между телом и кожаными шмотками  скапливались  лужицы
пота; крышка капота была облеплена мертвыми и живыми мухами.  Мухи  садились
на лицо Анатоля, и он сгонял их, сокращая лицевые мускулы.
   Со  стороны  это  могло  показаться   маленьким   мимическим   спектаклем
ненормального, но тамплиера такое предположение ничуть не оскорбило  бы.  Он
был почти  доволен  тем,  как  все  обернулось,  потому  что  ненавидел  дни
бездействия и ночи, проведенные с правой рукой. Минувшая  ночь  была  именно
такой.
   Он посмотрел вправо,  на  приближающиеся  "мицубиси-лансер"  и  "двадцать
первую" "волгу". Над  однообразной  поверхностью  пустыни  колебались  струи
горячего воздуха, искажая пропорции и приближая отдаленные предметы. Анатоль
оставил дверцу водителя открытой, чтобы ее не заклинило при возможном ударе.
   "Волга" двигалась прямо на  него.  Его  "жигули"  действительно  казались
самым невзрачным и, на первый  взгляд,  непрочным  звеном  в  кольце  машин,
выстроившихся вокруг лагеря. Анатоль  посмеивался  про  себя.  Он  испытывал
сексуальное возбуждение, словно любовник,  спешивший  на  свидание,  хотя  в
"волге" сидели четверо убийц и в их арсенале были автоматы и дробовик, заряд
которого мог превратить тело тамплиера в подобие лунной поверхности, изрытой
следами метеоритных попаданий.
   Он не боялся такого  конца  и  не  питал  к  мертвым  ни  отвращения,  ни
почтения. Смерть давно казалась ему наиболее интересным приключением во всей
грязной и бессмысленной ж