в том, что каждая клетка его тренированного тела здорова и все
мышцы послушны мозгу, работавшему безотказно и лишенному  каких-либо  химер,
присущих личностям с неустойчивой психикой. Это подтверждали  многочисленные
тесты, а также поведение полковника в  экстремальных  ситуациях,  которых  у
него было очень мало. Он обладал ценным умением исправлять ситуацию  раньше,
чем она становилась экстремальной.
   Время близилось  к  полудню.  Полковник  совершил  четвертый  вылет.  Его
"Су-27" с бортовым номером 18 был исправен, насколько вообще может считаться
исправной система, состоящая из  такого  количества  элементов.  Отрабатывая
перехват  низколетящих  малоскоростных  целей,  истребитель  шел  на  высоте
шестьсот метров со скоростью четыреста километров в час над лесным массивом.
Впереди уже был виден "условный противник" - "Ми-8", скользивший над  самыми
верхушками  деревьев.  Винты  вертолета  дрожали  в  воздухе  двумя  зыбкими
кругами.
   Внезапно что-то случилось со зрением Девятаева. Цвета исчезли, как  будто
истребитель нырнул в грозовое облако. Теперь внизу был океан бушующего леса,
а черные беззвездные небеса прорезали слепящие вспышки молний.
   Девятаев закрыл глаза всего на одну  секунду,  пытаясь  привести  себя  в
состояние ледяной расчетливости. Но и через секунду тьма  не  исчезла,  зато
отказали приборы. Стрелки тахометра и альтиметра дергались,  как  конечности
эпилептика. На стекле прицела хаотически мелькал рой зеленых "мух". В  эфире
установилась полная тишина, нарушаемая только треском грозовых разрядов.
   Полковник удерживал ручку  управления  в  неизменном  положении,  надеясь
сохранить высоту до окончания катаклизма. Все попытки связаться С базой ни к
чему не привели. Несколько минут он летел без всяких ориентиров, не и. - 1ея
представления ни о том, где находится, ни о том, что происходит.
   Потом  фюзеляж  самолета  потряс   страшный   удар.   Что-то   попало   в
воздухозаборник  правого  двигателя.   Первая   ступень   компрессора   была
немедленно разрушена; под действием центробежных сил осколки лопаток пробили
обшивку,  перфорируя  крашеный  металл.  Резко  упали  обороты;  истребитель
завалился на крыло, входя в глубокий вираж. После  двадцатисекундных  усилий
взмокшему от напряжения Девятаеву удалось выровнять самолет, но теперь он не
мог даже предположить, на какой высоте и в каком направлении летит.
   За стеклом каплевидного фонаря плыла  непроглядная  мгла.  Антон  услышал
нарастающий грохот, как будто старый разболтанный  поезд  несся  под  уклон.
Стало ясно, что поврежден и левый двигатель.  Полковник  сжался  в  ожидании
неминуемого удара. Его  тело  заранее  "знало"  о  боли,  которая  придет  с
вонзающимися в него кусками раскаленного металла...
   Вскоре двигатель окончательно "сел". Девятаев оглянулся и  увидел  пламя,
стелющееся по фюзеляжу. Раздался нестерпимо высокий свист.  Полковник  убрал
руку со ставшего бесполезным РУДа .  Одна
его кисть вцепилась  в  металлическую  петлю  катапульты  чуть  раньше,  чем
другая.
   Последовал сброс фонаря, слепящий удар черного  воздуха,  кратковременная
дезориентация под аккомпанемент удаляющегося рева. Твердотопливный двигатель
увел кресло в сторону  от  падающего  истребителя.  Когда  кровь  прилила  к
глазным яблокам, Девятаев снова увидел над собой  опрокинутую  голубую  чашу
неба.
   С хлопком  вышел  вытяжной  парашют  и  большой  белый  купол  основного.
Полковник не успел еще набрать воздуха  в  опавшие  легкие,  как  его  грудь
сдавил спазм ужаса.
   Он увидел свой самолет, сверкавший в лучах солнца. От него тянулся  шлейф
серого дыма.  Внизу  был  райский  континент  зелени  с  аккуратными  белыми
прямоугольниками коттеджей. Между ними безнадежно медленно двигались цветные
пятна - фигурки  людей.  Картина  чудовищного  покоя  и  умиротворенности...
Истребитель беззвучно  падал.  Из-за  отсутствия  фонаря  он  выглядел,  как
беспомощная ослепшая птица.
   Девятаев смотрел на все это, завороженный неотвратимостью смерти, которая
приближалась к кому-то с небес. Помимо его воли темная  машинка,  спрятанная
внутри мозга, проделывала какие-то вычисления, сопоставляла,  вспоминала  и,
наконец, выявила беспощадный  результат.  Он  вдруг  узнал  свой  коттедж  -
четвертый в ряду себе подобных, с тарелкой спутниковой антенны на крыше...
   В эти мгновения  Девятаев  осознал,  что  такое  непоправимые  вещи.  Его
отчаянный рев вытеснил неземную тишину.  Крик  продолжался  и  тогда,  когда
огненная вспышка поглотила коттедж полковника и черно-багровый ком  бесшумно
покатился дальше, подминая под себя еще два дома...  Жирный  дым  взвился  в
небо вместе с газообразными останками шести человек, среди которых была жена
Девятаева и его неродившийся ребенок.
   Через секунду ушей полковника достиг грохот взрыва, но он уже  ничего  не
слышал.

***

   ...Голос в наушниках вывел Антона из транса. Он посмотрел  на  приборы  и
обнаружил пятнадцатиградусное отклонение от курса. Кроме того, он забрался в
зону   действия   радаров   дальнего    привода    аэродрома    истребителей
противовоздушной обороны. Голос настойчиво призывал его убираться  подальше,
пересыпая оскорбления нецензурной бранью.
   Девятаев поспешно отвернул, возвращаясь на  маршрут.  Впервые  за  четыре
года работы на "Ан-58" он совершил такую ошибку, и ему стало не по себе. Это
грозило отстранением  от  полетов  и,  возможно,  даже  лишением  пилотского
удостоверения. Если военные дадут делу ход, бывшему полковнику не помогут  и
исключительные способности господина Клейна как адвоката...
   Теперь он летел на юго-восток, сверившись не только с приборами и картой,
но и с наземными ориентирами. До  сегодняшнего  дня  амфетамины  никогда  не
вызывали у него  подобного  выпадения  из  реальности.  Оно  было  не  таким
страшным,  как  тогда,  во  время  полета  на  истребителе,   однако   более
длительным.
   Девятаев подсчитал, что самолет двигался бесконтрольно в течение примерно
восьми минут. Весь этот промежуток времени Антон  не  слышал  ни  диспетчера
аэропорта,   ни   операторов   военных   радиолокационных    станций...    С
отвратительным чувством бессилия  он  понял,  что  пришла  пора  уходить  из
авиации. Это было для него едва  ли  не  худшим  наказанием  и  наигорчайшим
завершением жизни.
   Хуже была только вечная пытка памятью.

***

   ...Он  подал  рапорт  об  отставке  на  следующий  день  после   похорон.
Погребальная церемония стала  бы  для  любого  другого  человека  еще  одним
мучительным испытанием, поскольку проходила на фамильном кладбище  в  имении
ее родителей. Жертв катастрофы хоронили в закрытом гробу. В нем  лежало  то,
что осталось от жены полковника и его ребенка. Только люди  из  спасательной
бригады знали, что не осталось почти ничего.
   Все присутствовавшие на похоронах отметили, что полковник  не  плакал.  У
него было странно неподвижное и ничего не выражавшее лицо.  Никто  не  знал,
что он мертв с того самого мгновения, когда увидел взрыв на месте  коттеджа.
Поэтому он даже не замечал открытой враждебности ЕЕ матери и отца.
   Он не изменил своего решения, несмотря  на  уговоры  и  беседы  на  самом
высоком уровне. В конце концов, его рапорт был подписан. Девятаев был уволен
из армии с пожизненной пенсией и исчез на долгие восемь лет. Никто из бывших
друзей и знакомых ничего не знал о его местонахождении. Вполне возможно,  он
покинул пределы империи.
   Так же внезапно Девятаев объявился в  школе  пилотов  малой  авиации  под
Чугуевым и после полугодовой переподготовки получил разрешение на управление
реактивными  и  винтовыми  самолетами  негосударственных  компаний.  С   его
биографией найти работу было нелегко. Придирчивые  исследования  не  выявили
каких-либо психических отклонений;  физически  Антон  также  был  совершенно
здоров.
   Когда Голиков  подыскивал  себе  классного  пилота,  ему  порекомендовали
отставного полковника. Тот был замкнут, исполнителен, не жаден до  денег,  и
после консультаций с Клейном Девятаев был принят. С тех пор он  ни  разу  не
давал нанимателям повода усомниться в своей преданности и  профессионализме.
Максим умел ценить людей и платил своему  пилоту  гораздо  больше,  чем  тот
получал бы, работая по контракту  на  ближних  и  средних  грузопассажирских
линиях.
   Таким образом, все были довольны друг другом.
   И никто не подозревал об аде, тлеющем в выжженной душе экс-полковника.

Глава сорок первая

   Вечеринка была в разгаре. Огромный  трехэтажный  дом  и  несколько  акров
прилегающего парка были залиты электрическим светом. В  чайных  беседках  на
берегу озера зыбко и маняще мерцали бумажные фонарики. По неподвижной воде
   1ли силуэты лодок. В одной из них четверо молодых людей распевали  песни,
размахивая  опустошенными  бутылками.  Над  бортом  другой  торчала   голова
блондинки и ее высоко поднятые  голые  ноги.  С  нею  в  лодке  находился  и
мужчина, но его не было видно с берега.
   И все же большинство  гостей  предпочитали  развлекаться  в  парке  и  на
террасе, где гремел живой оркестр,  исполняя  старые  и  новые  танцевальные
вещи...
   Максим Голиков в изрядном подпитии полулежал на диване и  еще  не  вполне
пришел в себя после случившегося в "Калимантане". Сегодня алкоголь  погрузил
его в черную меланхолию.
   Рядом с хозяином расположилась пара русских гончих  стоимостью  не  менее
двух тысяч каждая, из собственного  элитного  питомника.  Сквозь  стеклянную
стену фасада Макс смотрел на танцующих. Среди них бешено выплясывала Ирен  в
длинном серебристом платье с разрезом до верхнего сустава берцовой  кости  и
обнаженной спиной.
   Его любовница выглядела вполне беззаботно. После укола  метедрина  всякие
воспоминания о трапезе каннибалов перестали иметь какое-либо значение.  Было
видно, что сейчас у нее на уме одно - секс. Вокруг Савеловой увивались  двое
молодых секретарей из грузинского посольства...  Голиков  тяжко  вздохнул  и
потянулся за стаканом.
   Он уже сожалел, что не последовал ее примеру. Какого  черта?!  Невозможно
находиться в напряжении постоянно, надо же когда-то и расслабиться...
   Послышались тихие шаги, смягченные ковром. Сзади подошел Клейн с  бокалом
шампанского в руке - невозмутимый и непогрешимый Клейн,  взиравший  на  игры
молодых со снисходительной улыбкой. Макс показал ему на  поднос  с  колесами
"брызг", "спида" и секонала - на любой вкус. И, конечно же, масон отверг его
предложение...
   Где-то в глубине дома загремела музыка.  Какой-то  придурок  добрался  до
хозяйской музыкальной комнаты. Голиков выругался, но ему было лень сниматься
с насиженного места и идти разбираться с обнаглевшим козлом.
   - Неплохо веселимся, - заметил Клейн,  усаживаясь  рядом.  -  Сколько  ей
исполнилось?
   - Кому? -  тупо  переспросил  Максим  и  вдруг  вспомнил,  что  вечеринка
устроена по поводу дня рождения Савеловой - А-а. Кажется, двадцать шесть...
   Зодиакальный знак - Близнецы. Если погасить свет во  всем  этом  чертовом
имении, еще можно будет увидеть Кастор и Поллукс,  заходящие  на  западе.  В
дальнем конце парка у Голикова имелась небольшая любительская  обсерватория.
Впрочем, пятидюймовый цейссовский рефрактор был установлен и на  крыше  дома
под раздвижным куполом. Но Ирен не интересовалась подобными вещами.  Плевала
она на звезды, цветы и стишки...
   В знаке Савеловой была заключена двойственность,  присущая  ее  образу  с
самого начала их знакомства. Она не собиралась посвящать его в свои тайны  и
переносила боль с чисто женским  терпением.  Неужели  и  в  нем  подозревала
тайного врага?..
   А вот и она, все такая же соблазнительная и такая же отчужденная, как при
их первой встрече. Отделалась от своих кавалеров, поощрив их  многообещающей
улыбкой. Идет к дому, заприметив Клейна и Максима,  застывших  за  стеклами,
будто доисторические рыбы в гигантском аквариуме.
   Подошла и легла на ковер, поглаживая гончую. Не стесняясь Клейна. Что  ж,
собаки и мужчины всегда ее любили. Господи, какие ноги!..
   - Смотри, не исчезни до фейерверка, - мрачно предупредил Голиков,  думая:
"К чему вся эта мишура? Взять Ирен и уехать ко всем чертям, чтобы  никто  не
нашел, даже Клейн. А что? - Финансы позволяют." Вот только скучно станет  на
пятый день. Не на пятый, так на десятый. Не ей станет скучно - ему. Он  знал
это точно.
   - Макс, не будь занудой, - сказала она, посмеиваясь. Кобель лизал ее  нос
и губы. - Пойди потряси костями. Или нет - лучше пойдем наверх...
   С террасы донесся визг и взрыв хохота. Некоторые дамы уже  танцевали  без
верхней части туалета...
   Публика у Голикова  всегда  бывала  самая  отвязаная.  Никакого  надутого
солидняка. Только откровенно грешные  и  святые  в  своем  грехе.  Несколько
вездесущих телевизионщиков - приятели Ирен. Богатые бездельники,  чьи  виллы
стояли на Сосновой Горке. Десяток клоунов из богемы, на  словах  презиравших
деньги и тех, у кого  они  есть,  но  не  упускавших  случая  приложиться  к
бесплатной выпивке и  сладким  доступным  девочкам.  Пара  "голубых",  имена
которых  Макс  все  время  забывал.  И,  конечно,  ребята   из   музыкальной
корпорации, - с тех пор, как  Савелова  стала  любовницей  Голикова,  у  нее
появились  бредовые  идеи   самореализации.   Она   записывала   альбом   на
"Полигрэм-Юкрэйн", и ее продюсер как-то во время совместного  обеда  всерьез
уверял Макса, что получается на удивление неплохая штучка.
   Толпа на террасе поредела. Парочки разбредались  по  укромным  местечкам,
чтобы дать волю основному инстинкту. Держались  пока  только  самые  трезвые
поздние гости, профессиональные  пьяницы  и  импотенты.  Время  близилось  к
двадцати трем часам. Вся ночь впереди... От кого  зависело,  станет  ли  она
ночью  удовольствий  или  кошмаров?  Лаже  масон  не  знал  этого.  Вот   уж
действительно - крысы в лабиринте...
   Голиков рухнул на ковер рядом с Иркой. Было видно, что под туго натянутым
платьем у нее ничего нет. Макс позавидовал тем, кто  умеет  жить  настоящим,
оставляя будущее за порогом восприятия. Что мешало ему отправиться сейчас на
свой уютный тихий сексодром площадью в сотню квадратных метров - тем  более,
что он заприметил  среди  гостей  негритянку  с  гладкой  шоколадной  кожей,
известную среди знатоков как "черная конфетка"? Ирен была в таком состоянии,
что, наверное, не возражала бы против кувырка втроем...  Он  начал  целовать
ее, подбираясь к глубокой ложбинке между грудей.
   В глазах Клейна мелькнул огонек раздражения, но через  секунду  он  снова
был  сама  безмятежность.  Масон  закурил  тонкую  сигару  и  отправился   в
биллиардную, уже затянутую дымкой сигаретного дыма.
   Здесь собрались те, кто знал, что своего  все  равно  не  упустит.  Клейн
подумал о  том,  сколь  разнообразны  способы  удовлетворения  человеческого
тщеславия. Биллиард был своего рода алтарем. Никаких голых девок на столе и,
упаси Боже, никаких развлекающихся юнцов! Островок степенности, вежливости и
холодного расчета. Ставки тут достигали астрономических размеров.
   Кивком  головы  адвокат  поздоровался  со  старыми  партнерами.  Он   был
некоронованным королем биллиарда. Еще бы - двести  лет  практики  на  лучших
столах Европы! Он тщательно и не торопясь выбирал себе кий...
   Тем временем Макс  оставил  Ирен  колдовать  над  зеркальным  подносом  с
первосортным  "снежком"  и  отправился  на  ловлю  "черной   конфетки".   На
танцплощадку он подоспел вовремя.  "Конфетку",  оставшуюся  в  одних  только
туфлях на высоких прозрачных каблуках,  уже  ангажировал  модный  писака  из
еженедельника "Гордость нации" - старый приятель Голикова.
   Оркестр играл "Бамаламу", и парочка изображала  опасную  с  точки  зрения
возможного членовредительства пародию на  диско-танец,  при  этом  журналист
даже не пытался скрыть  вздутие  брюк  в  области  паха.  Макс  приготовился
по-приятельски попросить его убраться и вдруг заметил еще одного гостя.
   Несколько мгновений он стоял как  оглушенный.  Потом  оглянулся  на  дом.
Ирен, лежавшая на ковре, была отсюда не видна, и это его немного  успокоило.
Какая-то девица попыталась втянуть его в  круг  танцующих,  но  ему  удалось
отбиться. Он спустился с террасы и оказался в полутемной  аллее,  обсаженной
елями и пихтами. Из ближайших зарослей доносились недвусмысленные стоны. Что
ж, каждый развлекается, как может. Правильно.  Закон  цивилизации...  А  для
него развлечения закончились.
   Он увидел совсем трезвого господина,  как  две  капли  воды  похожего  на
Виктора. Тот прогуливался с красивой голубоглазой женщиной, одетой в светлое
короткое платье и державшей в руке  бокал  шампанского.  Она  была  босиком;
ногти на ногах сверкали бриллиантовой пылью, и
   Макс подумал, что Виктор, очевидно, подцепил ее недавно.
   На бывшем хозяине ночного клуба из другой жизни был безупречный  смокинг;
по обе стороны груди наблюдалась легкая асимметрия. Для  незаинтересованного
глаза плечевая кобура была практически незаметна.
   Голиков потрогал под пиджаком  своего  "беретту",  с  которым  теперь  не
расставался. Вполне возможно, что у Виктора здесь  были  сообщники.  В  этот
момент их взгляды встретились. Взгляд гостя равнодушно скользнул дальше.
   Безразличие было сыграно великолепно. Макс не сомневался в том,  что  его
узнали. Случайный человек не отвел бы глаза так спокойно,  наткнув-.шись  на
откровенный вызов.
   Мимо  как  раз  продефилировали  журналист   и   негритянка   в   поисках
романтического уединения. Понимая,  сколь  неуместно  вмешательство,  Максим
схватил приятеля за локоть и доверительно обнимая, спросил:
   - Слушай, Ник, этот парень в смокинге... Ты его знаешь?
   Ник, то бишь, Никита, некоторое  время  анализировал  вопрос  на  предмет
возможного прикола, потом обернулся и уставился на Виктора. Он так обкурился
"травой", что Голиков поморщился.
   - А, это барон Найссаар. Виктор Найссаар.  Большой  человек  в  ювелирном
бизнесе... Макс, не сейчас...
   "Конфетка" нетерпеливо приплясывала  на  посыпанной  песком  дорожке.  Ее
полная грудь переливалась в электрическом свете  всеми  оттенками  лилового.
Ник облизал губы. У Максима хмель постепенно выветривался из  головы,  и  он
стал чрезмерно настойчив.
   - Он что - действительно барон?
   - Ага, кажется, купил остров в Балтийском море и титул.  Ну,  ты  знаешь,
как это делается-Слушай, друг, мне пора - сам понимаешь...
   - Ладно, давай...
   Они обменялись дружескими тычками в живот и  довольными  ухмылками.  Макс
сделал это по инерции. Как и журналисту, ему предстояло серьезное испытание,
только куда менее приятное.
   Пьяной походкой Голиков направился к въезду. По пути он сел в стоявший на
обочине электрокар садовника и покатил на нем к воротам. Два прожектора  над
забором были направлены вовне. За воротами господствовала тихая летняя ночь.
Стрекотали кузнечики, и в лучах света кружились рои ночных насекомых.
   Здесь музыка была едва слышна. Дом сверкал вдали, как корабль пришельцев.
В коттедже, стоявшем возле ворот, было темно. Один  из  охранников  сидел  в
шезлонге, забавляясь  с  электронной  игрушкой,  второй  прогуливался  вдоль
забора с радиотелефоном в руке. Из-за  сетки  вольера  сверкали  глаза  трех
ротвейлеров. На стоянке возле въезда  мирно  дремали  многочисленные  машины
гостей.
   Макс остановил кар возле стоянки и прислушался к звукам  ночи.  Охранники
приветствовали его  традиционными  жестами,  коснувшись  пальцами  козырьков
фуражек. Работа была не пыльной и вполне их  устраивала.  Чего  еще  желать?
Хозяин - не жлоб и хорошо платит. Что же до его  способов  развлекаться,  то
это никого не касалось.
   Несколько минут они болтали о  футболе  и  скачках.  Потом  Макс  как  бы
невзначай спросил:
   - Барон Найссаар давно появился?
   - Полчаса назад. Вон его красная, "мазда".
   - У него было приглашение?
   - Конечно, иначе бы мы его не пропустили. Что-то не в порядке, босс?
   -  Да