регрелся? - услышал он краем уха. - А если это...
   Ирен осеклась. В  течение  нескольких  долгий  мгновений  она  ошарашенно
смотрела на  него,  будто  он  действительно  был  пациентом  желтого  дома,
вырвавшимся из-под опеки санитаров. Потом, похоже, до  нее  все-таки  дошло.
Отбросив полотенце, она нырнула в рубку, чтобы связаться по радио с отелем.
   Голиков не стал полагаться на Клейна, который в лучшем  случае  находился
на расстоянии пяти-шести километров, и трижды выстрелил по "раме".
   Хрустальное небо не раскололось; осколки не посыпались. Вспугнутые  чайки
взмыли   вверх   белыми   стремительными   бумерангами,   протыкая    воздух
пронзительными криками. Самолет резко отвернул и  начал  с  надсадным  гулом
набирать высоту.
   Макс чертыхнулся.  Ему  мешало  низкое  солнце,  бившее  прямо  в  глаза.
Пришлось  побегать  вокруг  скрученного  в  замысловатую   спираль   паруса,
торчавшего, как  высоченная  труба  на  старинном  пароходе.  Удобная  точка
прицеливания все время менялась. Правое ухо было заложено после  первого  же
выстрела. Сквозь ватную прокладку временной глухоты он слышал  Иркин  голос,
но не мог разобрать отдельных слов (интересно, как сильно они навредят себе,
нарушив режим радиомолчания?). Хорошо,  хоть  качка  была  едва  ощутимой...
Наконец, он сумел найти устойчивое положение,  выдохнул,  задержал  дыхание,
как следует прицелился и выдал свинцовую пилюлю вслед "раме", взявшей курс в
сторону открытого моря. Если он рассчитывал попасть в пилота или в бензобак,
то значительно переоценил свои снайперские возможности. А просто  припугнуть
разведчика не имело смысла.
   Самолет покачал крыльями, будто в насмешку,  и  продолжал  набор  высоты.
Затем развернулся и вошел в затяжное пике. То, что пилот всерьез намеревался
таранить яхту, дошло до Макса гораздо позже, когда опасность миновала.
   "Теперь жди гостей", - подумал Голиков обреченно и собирался уже крикнуть
Савеловой, чтобы та врубала двигатели,  когда  вдруг  послышалось  негромкое
завывание, как при  старте  фейерверочной  ракеты.  Но  это  был  далеко  не
фейерверк.
   Пошарив  взглядом  по  небу.  Макс  увидел  бледный  конусовидный  шлейф,
тянувшийся за невидимым предметом.  Основание  конуса  находилось  где-то  в
районе отеля, сверкавшего отраженным светом заката, будто гигантский  рубин,
а  изделие  типа  "земля  -  воздух"  стремительно  настигало   единственную
воздушную цель.
   "Рама" явно не относилась к аппаратам,  способным  уходить  от  ракеты  с
инфракрасной головкой самонаведения или  ставить  активные  помехи.  Поэтому
случилось то, что должно было случиться. Раздавшийся  взрыв  был  не  громче
выстрела  хлопушки.  Назойливое  тарахтение  стихло.  Падение  обломков   не
произвело особого впечатления.
   Их оказалось слишком мало, словно взорвался не самолет, а пустой мусорный
ящик.
   Максим постоял, глядя на рассеивающееся дымное облако, и сказал себе, что
с морскими прогулками пора кончать.

***

   Яхта прошла по короткому искусственному каналу и причалила в крытом доке.
Наступили сумерки. Заметно посвежело. Небо утратило  прозрачность  и  чистый
цвет синего  топаза.  Все  вокруг  было  будто  вылеплено  из  пластилина  и
постепенно оплывало, чтобы слиться с бесформенными тенями ночи...
   Перед  тем,  как  отправиться  в  душевую.  Макс  прогулялся  по  берегу,
крокетному полю и причалу без особой надежды  разрешить  очередную  загадку.
Естественно, он не обнаружил ни пусковой  установки,  ни  (смешно  сказать!)
контейнера  со  "стингерами".  Расспрашивать   о   чем-либо   сторожа   было
бесполезно. Макс знал это по  опыту  -  старик  обладал  ценным  умением  не
замечать всего того, что выходило за узкие рамки его обязанностей.
   Когда Голиков, чистый и благоухающий, спустился из номера в бар  "Золотой
саркофаг", там уже сидел масон, который  с  самым  безмятежным  видом  курил
сигару и разглядывал спроецированные на стену пейзажи в  настроении  "юген".
Макс хотел задать какой-то  вопрос  и  даже  открыл  для  этого  рот,  затем
безнадежно махнул рукой и направился к стойке промочить горло.
   Сегодня  он  собирался  набраться  и  отметить  таким  образом  очередную
отсрочку. Достаточно было одного неуместного замечания насчет выпивки, чтобы
он сорвался, однако Клейн благоразумно  промолчал.  А  после  третьей  рюмки
стресс пошел на спад. Ирен появилась чуть позже. Она была в простой майке  и
джинсовых шортиках "ермак", сидевших на ней как кожура на спелом яблоке. Она
уронила руки на стойку, а голову на руки и вполголоса сообщила Голикову, что
у нее началась менструация.
   Тот выслушал ее, рассматривая японскую  живопись  сквозь  бутылку  водки,
прозрачной,  как  слеза.  Красота,   умиротворение   и   тайна   искажались,
возвращаясь к хаосу и уродству. Нечто подобное творилось у него в  сознании.
Его охватывала невыразимая тоска. Он  знал  только  одно  средство,  которое
помогало против этого, да и то - временно. Он не пользовался шейкером  и  не
обращал  внимания  на  аккуратные  кубики   льда.   Он   потреблял   продукт
исключительно в чистом неразбавленном виде.
   Ирен подняла голову и посмотрела, как наполняется бокал. Потом  постучала
ногтем по стеклу.
   - Налей-ка и мне, - попросила она, кусая губы.  -  Лей  побольше!  Теперь
можно. Это дело надо отпраздновать.
   И они "отпраздновали" ее месячные так, что в десять вечера Максу пришлось
отнести Ирен в номер на руках. В ту ночь она была совершенно непригодна  для
любви.

Глава пятьдесят первая

   Он сидел перед "ящиком" и слушал новости о  самом  себе.  Теперь  его,  а
также Клейна и Савелову разыскивала полиция. Как он и предполагал, вертолеты
были угнаны с ближайшей военно-воздушной базы и взорваны после нападения  на
поместье. В результате этой операции погибло пятнадцать человек. Охранниками
был застрелен только один из нападавших, оказавшийся членом террористической
организации "Сила и слава". Остальные бесследно исчезли.
   Предполагалось, что Голиков, его  подруга  и  адвокат  похищены  с  целью
получения крупного выкупа.  Правда,  до  сих  пор  похитители  не  выдвинули
никаких требований. Шеф харьковской полиции выступил по телевидению и назвал
случай "беспрецедентным",  тут  же  заверив  налогоплательщиков,  что  будут
приняты "все меры для розыска преступников  и  освобождения  пострадавших  в
результате варварской акции"...
   Максу эти меры совсем не нравились. Пер вый же умник в  полиции,  который
догадается установить наблюдение за отелем и выяснить  с  помощью  спутника,
куда  направлялась  исчезнувшая  из  эфира  яхта,  поймет,   где   находятся
"похищенные"...
   Как только полицейские найдут  Голикова,  он  превратится  в  неподвижную
мишень для Найссаара.  Мальчишка,  скорее  всего,  окажется  в  каком-нибудь
христианском приюте, где барон также возьмет его без помех...
   Дверца мышеловки захлопнулась, и Макс  все  чаще  с  тоской  вспоминал  о
кусочках застывшей смолы из коробочки Клейна. А ведь этот сон мог  бы  стать
таким приятным!..
   Он выключил телевизор и оказался в темноте.  Подошел  к  окну,  раздвинул
шторы  и  посмотрел  на  вечернее  море.  Горизонт  таился  во  мраке;  вода
переливалась, будто шкура гигантского  зверя.  Причал  был  пуст,  обрываясь
недалеко от берега, как уцелевшая часть рухнувшего моста...
   Максим зашел в  спальню.  Ирен  лежала  поперек  кровати,  читая  дневник
Строкова. В последние дни он нередко издевался над ее внезапно пробудившимся
интересом к этому бессмысленному занятию,  но  тетрадь  действительно  имела
притягательную силу.
   Он присел рядом и заглянул через плечо девушки  в  записки  мертвеца.  Он
прочел следующее:

   "... 19.06. 22 часа 02 минуты - 22 часа 26 минут.

   Где, когда, в какую секунду
   Порвется тонкая ткань пространства,
   И можно будет увидеть
   Живущего в дремлющем доме?.."

***

   Они прочли это одновременно и посмотрели друг на друга. Обоим стало не по
себе. Он бросил взгляд на часы. Двадцать два часа три минуты.  На  календаре
было девятнадцатое июня.  Макс  ощутил,  как  цепенеет  тело,  а  обстановка
спальни становится зыбкой. Он не "видел" Зыбь, а именно "ощутил" ее.
   Означало ли это, что сейчас можно было уйти отсюда без Клейна?
   Искушение было  сильным,  но  страх  перед  неизвестностью  еще  сильнее.
Возможно, Строков был не таким уж идиотом, каким считал его масон,  и  успел
извлечь из "Путеводителя" кое-что полезное...
   Ирен захлопнула тетрадь и перевернулась на спину. Макс склонился  над  ее
лицом; он видел его в необычном ракурсе, и оттого оно  казалось  неузнаваемо
чужим, словно проступившим из другой реальности.
   Он нашел ее губы, а она погладила кончиками пальцев его виски. Он  понял,
что они пытаются удержать друг друга. Не было ничего более хрупкого, чем  их
взаимная привязанность...
   Адвокат и пилот ожидали их в номере Клейна для партии в покер, но  у  них
нашлось  занятие  поинтереснее.  Макс  набросился  на  девушку  с  такой  же
жадностью, с  которой  приговоренный  к  смерти  выкуривает  свою  последнюю
сигарету. Все-таки время - великий мистификатор, и многое  приходит  слишком
поздно. Даже иллюзия расколотого одиночества...
   Впервые ему принадлежало не только  ее  тело,  но  и  душа;  бесформенный
сгусток мечты,  грязи,  света,  похоти,  слабости,  страха  и  еще  миллиона
оттенков человеческих эмоций искал  себе  выстланное  ватой  покоя  убежище,
гнездо, в котором все чувства рождаются, чтобы сразу умереть, и  потому  там
есть только ожидания и воспоминания, но никогда не бывает любви...
   Он был в ней и с отчаянием чувствовал, что уже  не  сможет  стать  ближе,
даже если разорвет ее кожу и растворится во  внутренностях.  Она  закричала,
раскачиваясь на  волнах  оргазма,  а  он  продолжал  делать  свою  работу  -
бессмысленную, как любая работа в мире,  -  и  даже  удовольствие  было  под
сомнением, потому что все потеряло форму и незыблемость; он не мог  удержать
даже самого себя от  распада,  от  возвращения  в  жуткое  состояние  капли,
которую носит неведомое течение - вечно, слепо, безнадежно.

Глава пятьдесят вторая

   В номере Клейна горела лампа под зеленым  абажуром,  висевшим  низко  над
столом. Шторы были задернуты; правила  маскировки  соблюдены;  радиоприемник
издавал тихие звуки. В эфире была ялтинская музыкальная станция. Гитара Пэта
Мэтэни  добавляла зыбкости в и
без того нереальную атмосферу.
   Ребенок, лежавший на диване, был почти не виден в полумраке.  Он  до  сих
пор находился в бессознательном состоянии. Адвокат, не щадя мальчишку, дымил
одной  из  своих  сигар.  Перед  Девятаевым  лежала  нераспечатанная   пачка
"винстон". Макс не замечал, чтобы тот в последнее время курил.  Две  бутылки
"хереса" из погребов отеля ожидали своего часа.
   Снова  обсудили  возможность  отправки   мальчика   в   больницу.   Клейн
категорически  возражал.  Максим  не  хотел  брать  грех   на   душу.   Ирен
поддерживала его. Пилот помалкивал. В конце концов сошлись на том, что утром
Голиков  отправит  Девятаева  за  врачом.  А  уж  врачу  поневоле   придется
задержаться здесь на неопределенное время.
   Сели играть в  покер.  Макса  это  немного  отвлекало;  что  давала  игра
остальным, он не знал. По крайней мере, пока никто не отказывался.
   Ставки были символическими. Ожидалось, что выигрывать  будет  Клейн;  его
лицо могло служить образцом бесстрастности, а  глаза  оставались  совершенно
пустыми  при  любых  обстоятельствах.  Однако   чаще   выигрывал   Девятаев,
оказавшийся непревзойденным мастером  блефа.  Оставалось  только  удивляться
тому, как он различает карты сквозь стекла солнцезащитных очков...
   Время близилось  к  полуночи.  Пэта  Мэтэни  давно  сменила  танцевальная
музыка, гремевшая сейчас в ночных барах  побережья.  Одна  бутылка  "хереса"
опустела, во второй оставалось меньше половины. Карты бесшумно скользили  по
сукну. Максим поменял одну, и у него на руках оказались  две  пары.  С  этим
жалким товаром он сказал: "Поднимаю". Ирина и Клейн отпасовали. Пилот принял
ставку и положил несколько мелких купюр поверх горки металлической мелочи...
   В этот момент Макс почувствовал, как что-то изменилось за его спиной.  Не
было ни звука, ни запаха, ни вспышки света, но он знал, что сзади  появилось
нечто живое. Он швырнул карты на стол и обернулся.
   Он увидел блестевшие в темноте белки ребенка, открывшего глаза. На третью
ночь после тяжелого ранения в грудь тот пришел в сознание.
   Втроем они обступили диван. Неподвижный взгляд и полное молчание мальчика
были неестественны, как будто перед ними лежал умирающий  старик  с  усохшим
телом. Ира взяла его за руку и спросила о чем-то. Никакого  ответа.  Лежащий
не отреагировал на звук, его зрачки  по-прежнему  выглядели  каплями  черной
краски на стеклянных шариках.
   - О, дьявол! - тихо сказал Макс. Он ощутил некое неудобство,  как  бывало
всегда, когда он  видел  человеческую  ущербность  или  обреченность.  Потом
Голиков дважды взмахнул рукой перед неподвижными глазами раненого. -  Он  же
слепой...
   Клейн схватил Сашину  кисть  и  сильно  сжал  ее.  Мальчик  издал  низкое
нечленораздельное мычание. Его лицо исказила гримаса боли.
   - Ты что, с ума сошел, мать твою?! -  закричала  Ирина,  ударив  адвоката
ладонью в грудь.
   - Тихо, детка, - сказал Клейн, не рассердившись, но и не пытаясь обратить
все в шутку. - Вы слишком чувствительны. Он глухонемой к тому же.
   Макс посмотрел на него с нескрываемой ненавистью.
   - Вы знали?
   - Догадывался.
   - Господи! - сказал Голиков в пустоту. -  Почему  ты  свел  меня  с  этим
придурком?
   - Хватит ныть! - Клейн, как ни странно, улыбался, - Надо его перевязать.
   - Давай, перевязывай, - с ядом в голосе предложил Макс.  -  Только  узнай
вначале, когда он сам сможет о себе позаботиться.
   - Ты так ничего и не понял, - сказал масон с легким сожалением.
   - Главное, я понял, с кем имею дело.
   - Ну, тебе не приходится выбирать,  -  с  этими  словами,  произнесенными
презрительным тоном, Клейн принялся  отклеивать  от  груди  мальчика  полосы
пластыря, которым была закреплена повязка.
   Процедура оказалась довольно  болезненной.  Ребенок  мычал,  как  больной
теленок. Ира держала его за руки.
   Девятаев равнодушно смотрел на все это, сидя за карточным столом. Он  так
и не распечатал пачку сигарет и не бросил на стол  своих  карт.  У  него  на
руках был "стрит", и существо,  сидевшее  внутри  пилота,  радовалось  этому
обстоятельству едва ли не больше, чем  тому,  что  вплотную  приблизилось  к
чужому союзнику.

Глава пятьдесят третья

   Старик Брыль и сам  уже  не  помнил,  сколько  лет  числился  сторожем  в
"Пирамиде".  Благодаря  здоровому  климату,  размеренному  образу  жизни   и
многолетней привычке, он до сих пор исправно выполнял свои обязанности.  Они
были несложными, но достаточно  важными  -  вроде  контроля  и  профилактики
газового оборудования, насосов, вентиляционной системы и прочей дребедени, к
которой  Брыль  всегда  относился  с  подозрением,  справедливо  считая   ее
враждебной человеку.
   Этой ночью ему не спалось. После приезда господ он вообще чувствовал себя
не в своей тарелке. Вместо обычных шумных кутежей и сомнительных развлечений
с девицами молодой хозяин проводил все время в более  чем  тесной  компании,
практически не покидая отеля. Неужели  скрывался  от  кого-то?  Эта  простая
мысль приводила Брыля в растерянность. Курортная империя Голиковых всю жизнь
была для него  олицетворением  стабильности  и  нерушимых  устоев  общества.
Старик не мог даже вообразить, что столь могущественному человеку кто-нибудь
угрожает. А если это так, то мир действительно катится к чертям...
   Он взял фонарь с аккумуляторным питанием и решил сделать обход, в котором
не было особой  необходимости.  В  небе  горели  яркие  южные  звезды.  Море
вкрадчиво шумело,  накатываясь  на  пустынные  пляжи.  Огромная  ступенчатая
пирамида казалась беззвездной дырой в пространстве, гробницей еще живых,  но
уже совершивших непоправимую ошибку обитателей заброшенного берега.
   Старик спустился к морю и обошел  павильон  пляжного  бара,  закрытого  с
прошлой осени. Потом проверил ангар, набитый водными мотоциклами,  катерами,
досками для виндсерфинга и лодками. Где-то в ночи  низко  и  тоскливо  завыл
корабельный гудок.
   Брыль семьдесят восемь лет прожил возле моря, но его никогда не тянуло  в
темный простор. Он  предпочитал  просыпаться  там,  где  заснул,  и  ощущать
твердую землю под ногами. Он был желчным и  прагматичным  стариком,  превыше
всего ценившим собственную безопасность.
   Над полосой пляжей располагались бассейны с морской водой,  в  том  числе
крытые. Вода в них подавалась по трубам, проложенным под землей,  с  помощью
мощных насосов. Дно самого глубокого бассейна находилось выше  уровня  моря,
что обеспечивало беспрепятственный сток.
   Старик наполнил их сразу же после приезда хозяина и его гостей. Он еще ни
разу не видел, чтобы  кто-нибудь  из  приехавших  купался,  но  это  было  и
неважно.
   На зеркальной поверхности воды поблескивали отражения фонарей, освещавших
обширную  территорию  парка  с  аттракционами.  Своими   острыми   глазками,
нетронутыми старостью, Брыль заметил какие-то хлопья,  плавающие  в  дальнем
углу бассейна. Это  было  недопустимо.  Сторож  с  лихвой  отрабатывал  свое
скромное жалованье.  Решив  поменять  воду,  он  открыл  сливной  коллектор.
Благодаря его стараниям, к утру бассейн снова будет полон...
   Завершая  обход,  старик  посетил  гараж,  в  котором   сиротливо   стоял
"призрак".  Огромное  гулкое  подземелье  тонуло   во   мраке.   Часть   его
представляла собой естественные пещеры, расширенные и укрепленные колоннами.
Когда Брыль вошел, ему показалось, что мотор машины завелся и тут же заглох.
Несколько секунд звучало тихое эхо...
   Одиночество и изоляция никогда не пугали сторожа и никогда не  доставляли
ему никаких неудобств. Он не страдал нервным расстройством на этой  почве...
Вот и сейчас он даже не вздрогнул. Просто перед ним была  одна  из  дурацких
современных штучек - вроде брелков для ключей, отзывающихся на свист.
   Он спокойно вышел из гаража и заглянул к себе  в  коттедж,  чтобы  выпить
чашечку "русского караванного" чая. Было далеко за полночь. Он знал это  без
всяких часов - чувствовал пору суток, как животное.
   Брыль вернулся к бассейну, когда в самой глубокой  части  оставался  слой
воды глубиной не более полуметра. И сразу увидел  ее,  прижатую  течением  к
решетке сливного отверстия...

***

   Вначале старик пытался мыслить рационально. Он решил, что это  та  девка,
которая приехала с Голиковым. Напилась, вышла освежиться и  упала  в  пустой
бассейн. В этом случае Брыля не ожидало  ничего  хорошего,  ведь  именно  он
выпустил воду, не предупредив об этом. Перспектива провести остаток жизни  в
тюрьме ему совершенно не импонировала. Его  умишко  тут  же,  не  отходя  от
кассы, начал искать запасной вариант.
   Он оглянулся и посмотрел на здание гостиницы. Там царили гробовая  тишина
и могильная темень. Брыль стал спускаться в бассейн по лестнице.
   Волосы утопленницы затянуло в отверстия решетки; на лице застыла  гримаса
удушья. Вода почти сошла,  и  грязно-белый  мокрый  купальник  блестел,  как
раскрытая раковина. На руках и ногах были  какие-то  темные  пятна,  которые
Брыль принял за синяки и кровоподтеки.
   Старик приближался к ней под  тихое  журчание  воды.  Дно  бассейна  было
скользким.   Влажно   отсвечивали   фиолетовые   стены,   очерчивая   черный
прямоугольник неба... За три шага до жертвы он включил фонарь, луч  которого
не был виден из окон отеля. И вот тут до Брыля дошло, что старость  все-таки
разъедает если не душу и тело, то хотя бы мозги.
   Несмотря на скудное освещение, он узнал  мертвую  женщину.  Он  узнал  ее
купальник, ее слегка раздувшуюся фигуру и даже ее лицо. В позапрошлом сезоне
он