ры покойного Гоголя,  Анна
Васильевна и Ольга Васильевна.  Его третья сестра, Елизавета Васильевна, при
его жизни, минувшею осенью, вышла замуж  за г. <Вл. И.> Быкова и тогда
находилась в Киеве.  Я вручил матери  Гоголя письмо Бодянского. После первых
приветствий, мне дали умыться,  переодеться, закусить.  В гостиной, за чаем,
меня  осыпали вопросами  о моих осенних  встречах  с Николаем  Васильевичем.
Оказалось, что  Шевырев, видевшийся  с  Бодянским после моего  проезда через
Москву, предупредил мать Гоголя о моем заезде, и меня здесь уже ожидали. Эти
черные шерстяные платья, эти полные  горькой скорби лица и эти слезы близких
великого писателя  потрясли  меня до  глубины  души.  Марья  Ивановна,  мать
Гоголя, говорила о сыне с глубоким, почти суеверным благоговением.
     -- Моего сына, --  сказала она, отирая слезы, -- знал сам государь и за
его  писательство  велел считать его  на службе  и  отпускать  ему жалованье
339. Не пожил покойный, не послужил родине!
     -- Ваш сын долго отсутствовал за границей?
     -- Почти восемнадцать лет; но он и там служил пером своей родине.
     Мы прошли в сад. Но  прежде опишу дом. Гоголь в последние четыре года в
свои приезды к матери обыкновенно помещался во флигеле, направо от  большого
дома. Здесь  он, по словам его близких, работал и над вторым  томом "Мертвых
душ", с 20-го апреля по  22-е  мая 1851 года, в последнее свое  пребывание в
Яновщине.
     Флигель  --  низенькое,  продолговатое  строение,  с  крытою  галереей,
выходящею во двор. Ветхие ступени вели на крыльцо;  из небольших  сеней  был
вход в пространную комнату, род залы, а отсюда в гостиную.
     В этой гостиной и в кабинете -- поочередно -- работал и отдыхал Гоголь.
Постоянно тревожное  его настроение,  по словам его матери, в  последний его
заезд сюда заставляло  его нередко менять свои рабочие комнаты. Так же точно
он,  по ее словам, не мог несколько ночей сряду  и спать  в  одной и  той же
комнате.  Трудно  это  приписать,  как  это  объясняли  впоследствии, мухам,
которых  на юге весною почти не бывает, или беспокойству от солнечных лучей;
во всех  комнатах  флигеля  я  застал в мой  заезд  на окнах занавески. Окна
гостиной  выходили  в  особый  палисадник  у флигеля,  огражденный  высокими
тополями. За ними был вид на избы хутора и на степь.
     Кабинет во флигеле  был расположен в другом конце здания и  имел особый
выход в сад. Здесь более всего оставался Гоголь. В последнее свое пребывание
в Васильевке он отсюда не выходил иногда по целым дням, являясь в дом только
к обеду и вечернему чаю. Это -- комната в десять шагов длины и в четыре шага
ширины. Два небольших ее окна выходят во двор; между ними  зеркало. На окнах
белые кисейные занавески. Влево от двери -- печь; вправо -- дубовый шкаф для
книг. Этот шкаф был заказан Гоголем летом 1851 года  и окончен уже без него.
Влево  от  печи стояла деревянная,  простая кровать, покрытая ковром.  Кроме
писания, во  флигеле Гоголь усердно занимался  в  последнее время улучшением
фабрикации домашних ковров, -- сам рисовал для них узоры,  -- и это занятие,
с  разведением  деревьев  в  саду,  составляло  его главное  удовольствие  в
немногие часы  его отдыха.  Над кроватью в  углу  висел  образ  ев  угодника
Митрофания. Рабочий стол Гоголя помещался между печью и кроватью, у забитой,
лишней двери. Это -- на высоких ножках конторка из грушевого дерева, с косою
доской,  покрытою кожей. На  верхней  части конторки с  двух сторон  вделаны
чернильница и  песочница. На стене, над конторкою, висел привезенный Гоголем
из Италии нерукотворенный образ Спасителя, писанный масляными красками.
     Дом,  где помещались  мать и сестра Гоголя, выстроен удобно.  По стенам
были развешаны старинные портреты Екатерины Великой,  Потемкина  и Зубова  и
английские гравюры, изображающие рыночные и рыбачьи сцены  в Англии. В  зале
стоял  рояль,  за  которым  Гоголь,  по  словам  его  матери,  иногда  любил
наигрывать  и  петь  свои  любимые  украинские  песни,  особенно  веселые  и
плясовые.
     -- Он иногда смешил нас до-упаду, -- сказала мне  М. И.  Гоголь, -- сам
казался весел, хотя в душе оставался постоянно задумчивым и печальным.
     Кстати о матери Гоголя. Она --  урожденная Косяровская, дочь чиновника.
Когда я впервые увидел ее, по приезде в Яновщину, меня  поразило  ее близкое
сходство с ее покойным сыном: те же красиво очерченные, крупные губы, с чуть
заметными усиками, и те же карие, нежно-внимательные глаза. Она была в белом
чепце а  без малейшей седины. Ее полные, румяные, без морщин, щеки говорили,
как была в  молодости красива  эта, еще и в то  время  замечательно красивая
женщина.
     -- Покойный  брат, -- сказала мне старшая сестра Гоголя, когда мы вышли
в сад, --  все затевал исправить, перестроить дом  -- переделать в нем печи,
переменить двери, увеличить  окна и  перебрать  полы. Зимою  у вас  холодно,
писал он, надо иначе  устроить сени. Оштукатурили мы дом особым составом, по
присланному им из-за границы рецепту. Сам он не выносил зимы и любил лето --
ненатопленное тепло.
     Старый, дедовский сад, где так любил гулять Гоголь, расположен во вкусе
всех украинских сельских садов.  Его деревья высоки и  ветвисты. По сторонам
тенистой дорожки,  идущей  вправо  от садового  балкона,  Гоголь в последнее
здесь пребывание посадил с десяток молодых деревцов  клена и  березы. Далее,
на луговой поляне,  он посадил  несколько желудей,  давших  с  новою  весной
свежие и сильные  побеги. Влево от  балкона  другая, менее тенистая, дорожка
идет над прудом и упирается во  второй, смежный с ним пруд. По  этой дорожке
особенно любил гулять  Гоголь.  Возле нее,  на пригорке,  стояла  деревянная
беседка, разрушенная  бурею вскоре за последним отъездом Гоголя из Яновщины.
Тут же, недалеко, в тени нависших лип и акаций, был устроен  небольшой грот,
с огромным диким камнем у входа. На этом камне Гоголь, по словам его матери,
играл, будучи еще ребенком по третьему году. Через сорок лет после этой поры
он любил садиться  на  этот камень, любуясь  с него видом прудов и окрестных
полей.
     На дальнем пруде, за гадом, стояла купальня. К ней ездили на небольшом,
двухвесельном плоту. Купальню Гоголь устроил для себя, но  пользовался ею не
более трех  раз. За прудом -- широкая поляна, обсаженная над берегом вербами
и серебристыми тополями, за которыми Гоголь ухаживал с особым участием.
     -- Вот туда, за  церковь, -- заметила  Марья Ивановна, указывая, -- сын
любил по вечерам один ходить в поле.
     Это был  проселок  в  деревни  Яворовщину  и Толстое, куда  нередко,  в
прежнее  время  бывая здесь,  Гоголь  хаживал  пешком в  гости,  своеобразно
рассказывая друзьям, как он совершал возвратный путь, пополам "с подседом на
чужие  телеги", а потом опять  "с напуском пехондачка". За последние годы он
почти никого не посещал из соседей.
     Гоголь в  деревне вставал  рано;  в воскресные  дни посещал  церковь; в
будни тотчас принимался за работу, не  отрываясь от нее иногда по пяти часов
сряду. Напившись кофе, он  до  обеда гулял. За обедом старался быть веселым,
шутил,  рассказывал  импровизованные  анекдоты,  и все  передвечернее  время
оставался  в кругу семьи, хотя  иногда среди  близких, как и среди знакомых,
любил и  просто помолчать, слушая разговоры других. Вечером  он опять гулял,
катался на  плоту  по  прудам  или  работал в  саду,  говоря,  что  телесное
утомление, "рукопашная работа"  на  вольном воздухе --  освежают  его и дают
силу писательским его  занятиям. Гоголь в  деревне  ложился спать  рано,  не
позже десяти  часов  вечера. Оставаясь среди  семьи, он  в особенности любил
приниматься за разные домашние работы; кроме рисования  узоров  для любимого
его матерью тканья  ковров, он  кроил сестрам  платья  и  принимал участие в
обивке  мебели и  в  окраске  оштукатуренных при его пособии  стен. Я застал
гостиную  в доме его матери раскрашенную его  рукой  в  виде широких голубых
полос по белому полю, зал с белыми и желтыми полосами.
     Из соседей Гоголя  немногие посещали его. Иные боялись обеспокоить  его
среди литературных занятий, другие, из  старых друзей, в то время  не жили в
своих  поместьях,  а  третьи, по странному мнению о  характере  сатирических
писателей, просто боялись его.  Вообще соотечественники-полтавцы чуждались и
недолюбливали  его.  Да и Гоголь, особенно после  изданной  им  "Переписки с
друзьями", упорно избегал свидания с соседями, говоря  в шутку сестрам, что,
прежде чем явится кто-либо из  окрестных знакомых, того и гляди уже выскочит
"длинноязыкая   бестия   --   чорт",  распускающий   сплетни.   Посторонними
собеседниками   Гоголя   из  его  соседей  изредка   были,  большею  частью,
простолюдины-хуторяне,  убогие и  несчастные, которым он часто помогал.  Оба
священника села Васильевки, в последние заезды сюда Гоголя, были отъявленные
пьяницы. Поневоле он переписывался с отдаленным священником города Ржева.
     К  украшениям дома  в  Яновщине, в  последнее  здесь пребывание Гоголя,
прибавились: его чрезвычайно схожий  портрет, писанный в 1840 году масляными
красками Моллером  (этот портрет был  привезен Гоголем  в  подарок матери из
Петербурга), и трость из пальмовой ветви, с которою  Гоголь путешествовал по
Святой земле.
     -- Мы его с прошлой осени ждали  на всю  зиму в деревню, -- сказала мне
мать  Гоголя,  -- он сперва думал ехать  в  Крым,  хотя  говорил,  что  Крым
прелесть, но  без людей  там  --  тоска.  Зимою он  почти никогда  не жил  в
деревне.
     -- Почему?
     --  Он  это объяснял тем,  что  в  деревне в ненастную  погоду он более
хворает, чем в городе. Ему каждый день были нужны прогулки, и он предпочитал
Москву, где все дома просторнее и теплее и где для прогулок пешком  устроены
хорошие тротуары,
     -- Он и при мне выражал сожаление  Бодянскому, -- сказал я,  -- что  не
попал на свадьбу сестры по нездоровью и из-за осенней погоды.
     -- А  уж  как он этого  хотел, --  заметила  мать Гоголя,  -- мечтал  в
подарок новобрачной купить небольшую коляску и в ней приехать на свадьбу. На
покупку у него, очевидно, не хватило денег.
     Гоголь,  посылавший  через  меня  Плетневу  пособие  бедным  студентам,
действительно сам нуждался в средствах к жизни. Надо вспомнить, что в то  же
время книгопродавцы,  скупившие  остатки последнего  издания  его сочинений,
распускали слух, что нового  издания почему-то не будет,  и продавали каждый
его экземпляр по сто рублей.
     Гоголь, по  словам его матери, родился  19-го  марта  340, в
1809 году, в селе Сорочинцах, в двадцати верстах от Яновщины. Через три года
исполнится восемьдесят лет со дня его рождения. Марья Ивановна Гоголь  имела
до  него других детей, из которых  ни  один не  жил более недели, вследствие
чего  появление на  свет нового  дитяти  она  ожидала  с  грустным и тяжелым
раздумьем, будет ли ему суждено остаться в живых? Родился мальчик,  которого
назвали  Николаем.  Новорожденный  был  необыкновенно  слаб   и  худ.  Долго
опасались  за  его  жизнь.  Через  шесть недель  он был  перевезен в  родную
Васильевку-Яновщину. Несмотря на слабый организм, он, однако, скоро показал,
что не в теле сила человека. Трех лет от роду он уже сносно разбирал и писал
слова мелом, запомнив алфавит по рисованным, игрушечным буквам.
     Пяти лет от  роду Гоголь,  по словам его матери, вздумал  писать стихи.
Никто  не  помнил,  какого рода стихи  он  писал. У  его  домашних  осталось
воспоминание,  что известный  украинский  литератор  <В.  В.> Капнист,
заехав  однажды  к  отцу  Гоголя,  застал  его  пятилетнего  сына  за  пером
341. Малютка Гоголь сидел у  стола,  глубокомысленно  задумавшись
над  каким-то  писанием. Капнисту  удалось,  просьбами и  ласками,  склонить
ребенка-писателя прочесть свое  произведение. Гоголь отвел Капниста в другую
комнату и там прочел ему свои стихи. Капнист никому  не сообщил о содержании
выслушанного  им.  Возвратившись к  домашним  Гоголя, он, лаская  и  обнимая
маленького сочинителя, сказал: "Из него будет большой талант, дай ему только
судьба  в  руководители  учителя-христианина!" Склонность  Гоголя  к  стихам
проявлялась в нем впоследствии еще не один  раз. По  словам его матери, он в
Нежинском лицее  написал стихотворение "Россия под игом  татар". Эту никогда
не  напечатанную вещь Гоголь тщательно переписал в изящную книжечку, украсил
ее собственными рисунками  и  переслал  матери  из Нежина по почте. Из всего
содержания этой поэмы,  увезенной  им впоследствии из Яновщины  и, вероятно,
истребленной,  мать  покойного  вспомнила  мне  только  окончание,  а именно
следующие два стиха:
        "Раздвинув тучки среброрунны,"
        "Явилась трепетно луна."
     Гоголь,  начав впоследствии  писать исключительно  прозою,  обыкновенно
молчал о своих  первых стихотворных попытках 342. О  сожжении  им
изданной  своей поэмы  "Ганц  Кюхельгартен" мне  рассказал  свидетель  этого
аутодафе,  его бывший камердинер  и  повар Яким, состоявший  во время  моего
приезда в Яновщину дворецким  и ключником. Застенчивый и робкий Яким передал
мне, что его  покойный барин однажды, в Петербурге, пришел домой сильно не в
духе и послал  его скупать и отбирать по книжным лавкам отданные на комиссию
книгопродавцам  синенькие   книжки,   на   которых  было   заглавие:   "Ганц
Кюхельгартен". Были собраны, привезены и без всякого сожаления сожжены около
шестисот этих книжек 343.  Кстати  об этом Якиме. Узнав,  в  1837
году, о смерти Пушкина, он неутешно плакал в передней Гоголя.
     -- О чем ты плачешь, Яким? -- спросил его кто-то из знакомых.
     -- Как же мне не плакать... Пушкин умер.
     -- Да тебе-то что? Разве ты его знал?
     -- Как что? И знал,  и жалко. Помилуйте, они так любили барина. Бывало,
снег, дождь и слякоть в Петербурге, а они в своей шинельке бегут с Мойки, от
Полицейского моста, сюда, в Мещанскую. По целым ночам  у барина просиживали,
слушая, как наш-то читал им свои сочинения, либо читая ему свои стихи.
     Зная об этом слуге Гоголя от  Плетнева, я стал  расспрашивать  Якима  о
времени  знакомства  Гоголя с  Пушкиным. По словам  Якима,  Пушкин, заходя к
Гоголю и не заставая его, с досадою рылся в его бумагах, желая знать, что он
написал нового. Он  с любовью следил за развитием Гоголя  и все твердил ему:
"Пишите,  пишите",  а  от его  повестей  хохотал и уходил от  Гоголя  всегда
веселый и в духе.  Накануне отъезда Гоголя, в 1836 году, за границу, Пушкин,
по словам  Якима, просидел у него  в квартире, в доме каретника  Иохима,  на
Мещанской,  всю ночь напролет.  Он  читал  начатые  им  сочинения. Это  было
последнее  свидание  великих писателей 344.  В 1837  году  Пушкин
скончался. Гоголь, по возвращении из чужих краев, уже не застал его в живых.
     Мать Гоголя мне передавала,  что  первые годы  отрочества  он провел со
своим младшим, рано умершим братом, Иваном 345. Отец Гоголя, ездя
в  поле  с сыновьями,  иногда  задавал  им  дорогою  темы  для  стихотворных
импровизаций:   "солнце",   "степь",   "небеса".   Старший   сын   отличался
находчивостью в ответах на такие задачи. Гоголь-отец сам сочинял театральные
комические  пьесы  для  домашней  сцены  в  семействе  Трощинских,   которые
оказывали  особенное  внимание  ему  и его  старшему  сыну.  Комедии  своего
покойного отца Гоголь взял  с собою от матери  при отъезде в Петербург,  для
того чтобы их напечатать.  Неизвестно, какой участи они подверглись, так как
впоследствии никто их  не видел, за  исключением выписок из них, послуживших
эпиграфами к некоторым из повестей Гоголя 346.
     Смерть  младшего  брата  до  того  поразила  отрока  Гоголя,  что  были
принуждены отвезти его в Нежинский лицей 347, чтобы отвлечь мысли
его от могилы брата. Здесь Гоголь вскоре оправился и из хилого, болезненного
ребенка стал  сильным, веселым и  падким до разных потех и  шалостей юношей.
Страстный поклонник  всего  высокого  и изящного,  он на  школьной  скамейке
тщательно  переписывал  для  себя  на  самой  лучшей  бумаге,   с  рисунками
собственного  изобретения,  выходившие в то  время в свет  поэмы:  "Цыганы",
"Полтава", "Братья разбойники" и главы "Евгения Онегина". По окончании курса
в Нежинском  лицее  Гоголь у  матери отпросился  в Петербург,  где некоторое
время усердно занимался живописью 348 и иностранными языками.
     В 1829 году Гоголь неожиданно уехал за границу.  Добравшись  до Любека,
он  написал   матери  покаянное  письмо   (она  мне   давала   его   читать)
349, изложил в нем свои разочарования в местах, к которым  он так
жадно стремился, приложил к письму очерк  улицы,  в которой остановился,  и,
увидев близкий конец своих скудных денежных средств, с грустью возвратился в
Петербург.
     ...  Набросав  давно  эти  воспоминания,  я не решался  их печатать, не
собрав сведений о дальнейшей судьбе семейства Гоголя.
     ...  Минувшим летом  350 я  узнал, что в  настоящее  время в
Полтавской губернии  благополучно  здравствуют  две сестры Гоголя, которых я
тридцать четыре  года  назад  видел в Яновщине, а  именно:  Анна  Васильевна
Гоголь --  в городе.  Полтаве и Ольга Васильевна Головня -- в родном их селе
Васильевке.
     На мои  обращения  с вопросами в Полтаву,  я получил от  почтенной Анны
Васильевны Гоголь ответ, за который приношу ей глубочайшую  признательность.
Привожу отрывки  из ее  писем ко  мне, давших  мне  возможность  значительно
дополнить мою статью. Ан. В. Гоголь мне написала,  между прочим, в августе и
сентябре этого Года следующее:
     "Как я вам благодарна, что вы прислали  мне прочесть ваши воспоминания!
Отвечаю по пунктам на ваши вопросы.
     Наша  мать  умерла,  76-ти  лет,  в 1868  году,  в  деревне Васильевке,
скоропостижно, на  первый день Светлого  праздника; вероятно, не побереглась
после семинедельного поста. Она до смерти была очень моложава и бодра; у нее
не было морщин и седины. С  нею тогда  жила  меньшая  наша сестра  Ольга,  с
мужем,  отставным майором  Головня,  который держал  наше  имение в  аренде.
Сестра Ольга  с тех  пор овдовела и имеет  трех детей, замужнюю дочь и  двух
сыновей, Николая и  Василия Яковлевичей,  служащих  в  Ахтырском  драгунском
полку, в Белой Церкви. Наша  деревня Васильевка разделилась на две  части --
сестре  Ольге  и старшему сыну покойной сестры Елизаветы Васильевны Быковой,
Ник.  Влад.  Быкову, который женат на  Марье Александровне  Пушкиной, внучке
поэта.
     По жребию,  старая усадьба (двор,  сад и пр.) досталась сестре Ольге, а
племянник  Николай  Быков построил себе новую усадьбу,  за  прудом, в другом
саду, где теперь и живет, имея двух малолетних детей, сына Александра и дочь
Елизавету. Он служил в Нарвском гусарском полку, во время командования им А.
А. Пушкиным  (сыном поэта), где и женился  на его дочери.  Недавно он был  в
Москве  и уступил  там  от нас  право на  издание сочинений  покойного брата
книгопродавцу Думнову, наследнику фирмы братьев Салаевых. До этого изданиями
сочинений брата заведовал И. С. Аксаков.
     Старая  наша  усадьба  в  запустении,  особенно  флигель для  гостей, в
котором брат останавливался  в последнее время.  Сад запущен, заглох; гротик
завалился. Старый повар Яким умер в прошлом 1885 году, в деревне, у женатого
своего сына ...
     Ник. Павл. Трушковский, сын старшей  нашей  сестры,  Марьи  Васильевны,
умершей  в 1844  году, остался круглым сиротой  с  одиннадцати лет; учился в
гимназии, потом  в Казанском университете, по факультету  восточных  языков;
кончил  курс  в  С.-Петербургском  университете,  кандидатом.  Он  занимался
изданием  сочинений  покойного  брата  351,  но заболел и умер  в
помешательстве. Я с моею матерью  ездила  за ним в Москву.  Это была славная
личность! Я его очень любила.
     Из соседей, знакомых брата, никого уже нет в живых. В  деревне Толстое,
в шести  верстах от нас,  жили Черныши,  которых брат любил. Особенно же был
дружен с  детства  с  А. С.  Данилевским  *.  Не  знаю,  жив