е, и с такими же почерневшими от солнца лицами.
     - Немцы есть в деревне?
     - Нет, но в лесу у шоссе их много, в засадах сидят.
     - Сам видел?
     - Видел, как они на деревья залезают.  В танках их много сидит.  Мы  за
ягодами ходили и видели.
     - Давно они здесь? А в деревне точно нет?
     - Да когда уж... Четырнадцатого ночью услышали сильный шум на шоссе, мы
еще спали. Лязг такой страшный. Все утро. Отец  сходил к шоссе - немцы едут!
А у нас в деревне раненые жили,  говорят, что не может  быть, что  немцы.  Я
сбегал к  шоссе  - машины на  Кричев  одна за  другой, и все немецкие, в  их
касках были солдаты.
     - Точно это было четырнадцатого  под  утро? Не спутал? - строго спросил
один из военных.
     - Точно, я запомнил. В деревне они не останавливались, а на другой день
один  немец приезжал  на  мотоцикле.  Страшный  такой,  у  нас  все девчонки
попрятались. А он воды набрал в колодце и уехал. По-русски немного  говорил,
сказал  женщинам,  чтобы  мы  не  боялись  немецких солдат,  они  пользуются
французскими духами и  кушают только курочек.  Весь день тогда они по  шоссе
ехали,  танки, машин  много  прошло.  А  вчера  подъезжала из  леса машина с
нашими, спрашивали, свободна ли дорога на Александровку-вторую. Я им сказал,
что тут кругом немцы, они и уехали обратно.
     Ваня обратил внимание, что один из военных был со шпалой в петлице.  Он
немного  разбирался в званиях,  старший  брат, капитан, служил на  границе в
Прибалтике.
     Всхрапнула лошадь, на которой сидел командир со шпалой в петлице.
     - А хутор Лукьяновку знаешь? Немцы там могут быть?
     - Дорогу знаю. Там можно лесом обойти, место глухое... Дяденьки, я  вот
только коров соберу и мамке скажусь...
     - Мы подождем. Да, мать позови.
     Минут через десять к кустам подошли мальчик и женщина.
     - Мамаша, нам бы надо вашего сына, дорогу показать.
     Женщина опустила голову, теребя платок. Подумала немного, вздохнула.
     - Не надолго бы только... Ваня, смотри...
     - Поднимайте людей, - повернулся к одному из военных командир со шпалой
в петлице.
     Ваня Левков пошел впереди, изредка  оглядываясь. Сквозь кусты и деревья
он видел,  как за ним  вытягивалась колонна  - редкий  строй красноармейцев,
повозки, несколько упряжек с орудиями.
     - Ваня, а за шоссе  сможешь  нас провести к Сожу? -  спросил военный со
шпалой, когда они лесом прошли мимо заброшенного хутора.
     - Смогу, наверное, только всем надо идти тихо.
     Ваня примерно знал, где  могут стоять засады немцев - все эти дни  он с
младшим братишкой ходил к шоссе, будто бы за ягодами.
     Метров  за  двести  перед шоссе, когда лес  стал редеть,  командир  дал
колонне знак остановиться.
     -  Ваня, возьми с собой двоих  бойцов,  сходите к шоссе,  посмотрите по
сторонам и назад.
     - Я лучше один схожу. Их могут заметить, а я тихонечко.
     Ваня  прокрался  к шоссе, внимательно посмотрел по сторонам и вперед на
лес. Никаких  признаков людей  не было, даже посвистывали  птички. На всякий
случай он сбегал на ту сторону  шоссе, дал  круг и  только  тогда вернулся к
колонне.
     - Можно идти, товарищ командир.
     Ваня провел колонну  через шоссе низиной, самым надежным местом на этом
участке трассы, дошел почти до Сожа.
     - Ну, хватит,  сынок, -  остановил  его командир со шпалой, - Дальше мы
сами.  Беги домой, -  погладил  по  вихрам,  - Большое  тебе спасибо,  Ваня,
хороший ты хлопец. Что бы тебе подарить...
     - Я же не за награду, товарищ командир, - обиделся Ваня.
     - Возьми на память, -  сказал командир,  доставая из планшета красный с
белыми полосками шарфик.
     Ваня Левков побежал  назад  к шоссе,  навстречу  ему  ехали  повозки  с
ранеными и  упряжки с орудиями, брели бойцы, не зная, что  жизнью  своей, по
крайней мере, на ближайшие часы или дни, они обязаны этому пареньку.
     Не добежав до  шоссе метров  пятидесяти, Ваня услышал,  как  слева,  не
далее  как  в полукилометре, вспыхнула густая стрельба. Он удачно перемахнул
шоссе, стараясь бежать как  можно быстрее -  бой разгорался  по всему шоссе,
слышны были не  только  выстрелы, но и крики.  И совсем недалеко от дома  он
чуть  не наткнулся на двоих. В нашей форме. Один был  с пулеметом, а  второй
держал ленту. Ваня уже хотел было окликнуть их, как пулемет заработал и пули
- Ваня обмер - летели по выходившей на полянку группе наших же бойцов.
     - Что вы делаете, это же наши!
     Второй номер пулемета оглянулся на вскрик, и Ваня заметил под отворотом
его выцветшей гимнастерки край чужой темно-зеленой формы.
     - Немцы! Переодетые!
     Гитлеровец несколько раз выстрелил из пистолета, но Ваня быстро скрылся
в кустах.. Метров через двести-триста он чуть не налетел еще на одну группу.
Пригляделся - наши.
     - Дяденьки, там два немца переодетых в нашей форме с пулеметом!
     - Где? Далеко отсюда? - спросил боец.
     Ваня показал направление.
     - А ну, беги домой, - перебил его другой красноармеец,  - Мать, небось,
с ума сходит! Как ты тут оказался?
     Ваня  побежал  домой  уже напрямик,  с  ужасом  вспоминая, как над  его
головой свистели пули.
     - Ну, Ванька, мать тебе сейчас и всыплет!  - услышал  он голос младшего
брата, залезая в щель, вырытую возле дома..

     19 июля около полудня капитан Шапошников, только что выслушавший доклад
лейтенанта Шажка,  ходившего  в разведку,  стоял  на пригорке,  поглядывая в
бинокль  на  деревушку  и  лес,  за которым  метрах в пятистах  и  проходило
Варшавское шоссе. Бойцы  батальона капитана Леоненко,  получившие разрешение
отдохнуть, сидели  и  лежали  группами на  обочинах  лесной пыльной  дороги.
Курить, разводить  костры, ходить было категорически запрещено. Все лежали в
траве  под деревьями, поглядывая на палящее солнце, понимая, что  на  прорыв
придется идти только с наступлением темноты.
     Заметив легковой автомобиль, Шапошников подошел к дороге. В вышедшем из
машины  генерале  он узнал командира корпуса генерала  Еремина. Узнал,  но с
трудом. Ввалившиеся,  покрасневшие глаза, на небритом запыленном лице печать
смертельной усталости. Чувствовалось, что генерал давно не спал.
     Шапошников,  представившись,  доложил,  что  выводит  2-й  батальон  на
исходный рубеж для наступления.
     - А где командир полка?
     - Подтягивает третий батальон, левее метров семьсот.
     - Тоже, нашел время... Операцию возлагаю на вас. Задача: пробить брешь,
оседлать шоссе и  занять оборону на том берегу Сожа. Выполните - молодец, не
сумеете - расстреляю... - и вдруг спросил, уже без жести в голосе, устало: -
Это вы мне докладывали утром тринадцатого данные разведки о танках?
     - Да, - тихо ответил Шапошников.
     -  Вы были  недалеки от истины, капитан,  -  генерал  Еремин  вздохнул,
поморщился чему-то своему и пошел к машине.
     "Почему он возложил операцию на меня? - недоумевал Шапошников. - Да еще
через головы командиров полка  и дивизии... Тем  более что задачу на  прорыв
Гришин уже ставил Малинову. Почему такая фраза: "Тоже мне, нашел время...".
     Вскоре подошел  3-й батальон капитана  Горбунова, но  командира полка с
ним не было. Почувствовав по интонации генерала, что операцию  надо готовить
без промедления,  Шапошников вызвал комбатов и поставил  им задачи. Батальон
майора Московского должен был выйти к шоссе на правом фланге и ударить вдоль
него  направо.  На  левом  фланге должен  был  наступать  батальон  из полка
Корниенко и  тоже  ударить  вдоль  шоссе,  на запад.  Батальоны  Леоненко  и
Горбунова должны были наступать в центре и, миновав шоссе, выйти к Сожу.
     -  Степанцев!  -  окликнул  Шапошников  стоявшего неподалеку  командира
химвзвода полка.  - Вам задача: вывести  все спецподразделения полка за Сож.
Забирайте хозяйство Татаринова - и за нами.
     Когда Московский  и  Горбунов  пошли в  свои  батальоны, к  Шапошникову
подошел капитан Леоненко.
     - Товарищ начальник штаба, - устало и со злостью сказал он. - Ничего не
воспринимаю, трое суток не спал.
     Шапошников, посмотрев  на Леоненко, понял,  что тот едва стоит на ногах
от усталости.
     - Хорошо,  я поведу батальон  сам,  -  сказал он, хотя  от  постоянного
недосыпания голова была, как тоже чугунная.
     По  данным  лейтенанта  Шажка,  немцев  на  шоссе  было немного,  но  в
нескольких местах их все  же обстреляли,  а дважды  он слышал шум двигателей
танков.  По  шоссе  медленно  проезжали  взад-вперед  бронетранспортеры,  не
исключено, что были здесь и засады.
     Под вечер в расположение второго батальона по пыльному проселку заехала
легковая   автомашина   с  немцами.   Бойцы,   находившиеся  поблизости,  от
неожиданности  открыли  огонь.  Водитель  сразу  же  выскочил  из-за  руля с
поднятыми  руками.  Оказалось,  что  убитый  пассажир на  заднем  сиденье  -
полковник. Бойцы быстро обыскали водителя, высокого симпатичного блондина.
     - Надо же, бабник какой... - сказал кто-то из бойцов, разглядывая пачку
фотографий, взятых из кармана водителя.
     На снимках с дарственными надписями,  которые  тут  же пошли  по кругу,
были девушки  из  многих  городов  Европы  и -  вперемешку  порнографические
открытки.
     - Кто знает по-немецки? - спросил какой-то боец.
     - Я знаю  немного, - предложил свои  услуги переводчика сержант-связист
Самойленко.
     Но к  немцу уже пробивался, бесцеремонно  отталкивая плечом  окруживших
его любопытных красноармейцев,  переводчик полка Иоффе.  Фотографии  вернули
владельцу. Пленного повели по направлению к штабу полка.
     Не  прошло  и получаса, как  на место расположения батальона  обрушился
артиллерийский огонь.  Снаряды рвались в верхушках деревьев и скоро весь лес
здесь был заполнен дымом. Люди лежали, вжавшись в нагретые за день  сосновые
иголки, и думали, что это, наверное, месть за убитого немецкого полковника.

     Дождавшись темноты, батальон Леоненко с капитаном Шапошниковым пошел на
прорыв. Развернувшись в боевой  порядок  метров на пятьсот по фронту, только
перед самым шоссе батальон наткнулся на небольшую группу автоматчиков. Когда
роты  дружно поднялись в атаку, ведя на ходу беглый огонь из винтовок, немцы
разбежались по сторонам. К шоссе  вышли  спокойно. Справа  и слева  метрах в
пятистах видны были бронетранспортеры за обочинами, а впереди - только лес.
     Подав команду  "Вперед!", Шапошников,  а  за ним и  все роты  батальона
быстро  перемахнули  через  шоссе.  Несколько  сот   метров  цепи,  по  тихо
отдаваемым  командам на ходу собираясь в  колонны взводов и рот, шли  молча,
как вдруг лес осветила яркая вспышка и тут же раздался истошный крик.
     - Что такое? - оглянулся капитан Шапошников.
     Оказалось, что кто-то из бойцов наткнулся в  темноте на  дерево, уронил
бутылку с  горючей смесью, и она почему-то вспыхнула.  Его предсмертный крик
смолк через несколько секунд, вспышка огня тоже быстро погасла.
     Убедившись,  что  противника  вблизи  нет,  Шапошников,  как  это  было
обговорено заранее, приказал Леоненко развернуть батальон  метрах в пятистах
лицом к шоссе, а сам со своим штабом пошел лесом к Сожу.
     Было  тихо,   лишь   где-то   справа  на  шоссе   стрелял  пулемет,  но
чувствовалось,  что  бьет  он не прицельно.  Шапошников  шел быстрым  шагом,
изредка оглядываясь по  сторонам, и когда  минут через сорок лес  неожиданно
кончился,  он, увидев  ленту реки, кустарник за ней и  огромное поле, поймал
себя на мысли, что куда он посмотрит - там наши, немцев нет.
     - Тюкаев, - позвал Шапошников своего помощника, - берите коня и скачите
обратно. Найдите Горбунова,  передайте - пусть идет следом за нами как можно
скорее. Найдите полковника Малинова,  доложите,  что второй батальон перешел
шоссе и развернулся, чтобы обеспечить переход остальных частей.
     Глядя,  как  лейтенант Тюкаев  садится на  лошадь  без седла и как  его
длинные  ноги  болтаются  чуть не  до  земли,  Шапошников  подумал:  "Удачно
проскочили,  просто не  верится...  Если  там  промедлят хотя бы  час, будет
гораздо  хуже.  Немцы  нас,  конечно, уже засекли и поняли, что  прорывается
крупная  часть,  теперь   подтянут  сюда  силы.   Тогда  остальным  придется
прорываться действительно с боем".
     За Сожем, когда рассвело, Шапошников встретил группу командиров и среди
них   своего   однокашника  по  Рязанской   пехотной   школе   подполковника
Тер-Гаспаряна. Тот искренне обрадовался встрече,  но у Шапошникова, хотя  он
тоже рад был встретить друга, настроения вспоминать прошлое не было.
     -  Кричев у  немцев или наш?  Могилев держится? -  спросил Шапошников у
Тер-Гаспаряна.
     - Немцы в Кричеве два дня. Про Могилев не слышал, чтобы оставили. Знаю,
что немцы уже в Смоленске.
     - Да ты что?
     -  Я тоже не верил. А мы вот третий день Пропойск то возьмем,  то опять
сдадим.
     - Ты в какой дивизии?
     - Пятьдесят пятая мотострелковая. Хотя - давно уже просто стрелковая.
     Шапошников услышал густую пулеметную и автоматную стрельбу в том месте,
где  должен был  идти  батальон майора  Московского.  Через несколько  минут
стрельба началась и на участке прорыва батальона полка Корниенко.
     Еще на  подходах к  шоссе майор Московский  вызвал командира  приданной
батареи старшего лейтенанта Похлебаева, своего адъютанта старшего лейтенанта
Воробкина и политрука Андрианова,  и, когда они подошли, устало опустился на
траву.
     -  Как  будем  действовать? Задачу  вы  все знаете, -  майор Московский
сделал  паузу и вдруг  виновато сказал: -  Что хотите  со мной  делайте,  но
командовать батальоном я сейчас  не смогу. Устал смертельно, на ходу сплю...
Брать  сейчас на себя ответственность - значит подвергать риску всю операцию
и жизнь сотен людей.
     Политрук Андрианов,  высокий, худой, с  красными от бессонницы глазами,
после минутного тягостного раздумья предложил:
     -  Может быть,  временно  выберем  нового  командира? - и  поглядел  на
Похлебаева.  Он  знал,  что  в  первом  бою  тот некоторое  время командовал
батальоном.
     - Я согласен, - произнес лейтенант Воробкин, глядя на Похлебаева.
     - Товарищ старший лейтенант, беритесь, - сказал Похлебаеву Андрианов.
     Похлебаев  посмотрел на отрешенно сидевшего майора Московского,  провел
руками по ремню, словно заправляясь, и ответил:
     -  Согласен.  Но  если  вы мне доверяете, то  и  мои  приказы выполнять
беспрекословно. Бойцам об этом говорить  не будем,  и  вообще - если выйдем,
вспоминать  об этом ни к чему. Сейчас надо послать разведку к шоссе. Товарищ
майор, вам лучше быть с первой ротой.
     Выслав  разведку, отделение стрелков, и  не дождавшись  ее возвращения,
Похлебаев  отправил к шоссе вторую  группу, политрука Андрианова со взводом.
Чутко прислушиваясь  к звукам,  он так и не  услышал стрельбы с направления,
куда ушла вторая группа. Стреляли, но  редко  и  где-то  левее. Прождав  еще
полчаса и разозлившись, что обе группы наверняка  уже  перемахнули шоссе,  а
возвращаться боятся,  Похлебаев приказал ротным разворачивать свои взводы  в
боевой порядок, а батарею направил к шоссе по узкой просеке.
     Метров  триста  батальон,  стараясь ступать  тихо, прошел  спокойно, но
когда деревья впереди поредели, и до шоссе  оставалось метров двадцать  - им
навстречу  защелкали  выстрелы. Цепи,  открыв  недружный  огонь из винтовок,
залегли.
     - "Кукушки"!Воробкин, видите? - ложась и  дергая его  за  рукав, сказал
Похлебаев, - Вон на дереве сидит, подлец.
     - У нас же счетверенная установка есть!
     - Ну-ка давай ее сюда, пусть прочешет!
     Минут через пять в беспорядочный треск винтовок уверенно вплелся густой
перестук счетверенной зенитной установки.
     Похлебаев, чувствуя  мстительное удовлетворение, что  с верхушек  сосен
летят во все стороны  не только  щепки - он  видел, как упали  четыре трупа,
выбрал момент после того, как  пулемет  прочесал сосны по второму заходу,  и
громко крикнул:
     - Первая рота - вперед!
     Несколько десятков бойцов плотной массой быстро перебежали шоссе.
     Стрельба с  деревьев  прекратилась, Похлебаев хотел  отдать  приказ  на
бросок  второй роте,  как  вдруг услышал  шум  мотоциклов на  шоссе.  Теперь
перебегать  было  опасно, тем  более что от шоссе лес здесь  стоял  довольно
далеко, метрах в ста.
     - Мотоциклы! Десятка два! - крикнули от шоссе.
     - Пулеметы - на обочину! - дал команду Похлебаев.
     Через пару минут, точно  споткнувшись обо что-то, три мотоцикла летели,
кто вправо, кто влево от дороги на обочины, остальные, частью развернувшись,
открыли огонь наугад.
     Похлебаев  решил  было,  что  бой  с  мотоциклистами  займет  не  более
нескольких  минут,  но  гитлеровцы,  спешившись  и  быстро  организовавшись,
открыли  такой плотный и точный пулеметный и автоматный огонь, что о  броске
через шоссе не могло быть и речи.
     Похлебаев послал один взвод вдоль шоссе, чтобы зайти немцам с фланга, с
той  стороны дороги тоже стали  активнее вести  огонь, но и  гитлеровцы,  не
жалея патронов, прижимали стрелков к земле.
     Время  шло, стрельба, если  и  стихала  на минуту-другую,  потом  опять
вспыхивала с новой силой. Похлебаев  уже прикидывал, как бы поставить против
мотоциклистов  орудия  его  батареи.  -  "Два часа  возимся", - удивился он,
взглянув на  часы.  Бой  явно  затягивался, нужно  было  принимать  какое-то
решение.
     От немцев в стрельбу вплелись очереди крупнокалиберных пулеметов, потом
гулко ударили танковые пушки.
     - Три  танка подошли, товарищ старший лейтенант,  -  крикнул Похлебаеву
подбежавший лейтенант Воробкин.
     -  Марычев! Давай свое орудие на  прямую  наводку к обочине!  - крикнул
Похлебаев и подумал: "На тебя вся  надежда. Если хотя бы один танк подожжем,
то, может быть, и мотоциклисты смоются".
     Георгий  Похлебаев, видя, как с десяток артиллеристов  бегом выкатили и
развернули орудие, как опускается ствол и  одновременно заряжающий  загоняет
снаряд, и, понимая, что быстрее, чем они это делают, делать уже  невозможно,
все же мысленно подгонял: "Быстрее... Быстрее...".
     Наконец, первый снаряд полетел в танк. Второй, третий. - "Торопишься!",
-  хотел  крикнуть  Георгий, но от  четвертого снаряда  передний танк быстро
окутался дымом, через секунду-две левее орудия разорвался снаряд и Похлебаев
увидел, как упал на спину со снарядом в руках  кто-то из расчета.  Еще через
мгновение вспыхнул  второй танк, а уже через минуту, не больше, как-то разом
стихли автоматные  очереди,  а третий  танк, круто развернувшись,  укатил  в
сторону Кричева.
     "Если  сейчас  не  поднимемся,  то  целый  день  пролежим",  -  подумал
Похлебаев и, набрав в легкие воздуха, громко и уверенно крикнул:
     -  Батальон! Вперед! Вперед!  -  и видя,  как из-под деревьев  со  всех
сторон поднимаются и бегут бойцы, поднялся и сам.
     Пропустив  последнюю  упряжку  с  орудием,   которая   пронеслась,  как
сумасшедшая, он в три прыжка последним из батальона перескочил шоссе.
     Через  триста метров, когда бойцы разобрались  по взводам и отдышались,
Похлебаев дал команду "Стой!".
     Посчитав своих людей, ротные  доложили майору Московскому, а тот сказал
Похлебаеву,  что  убитых   в  батальоне  всего  пятеро,   но  раненых  около
пятидесяти.
     "Будем считать, что еще раз повезло", - устало подумал Похлебаев.


     На  берегу Сожа большая группа саперов рубила лес на переправу. Человек
тридцать подносили бревна, а остальные,  перекинув через реку стальной трос,
перетаскивали по дну орудия.
     Из леса к  реке подходили все новые группы запыхавшихся бойцов, многие,
не раздеваясь, бросались в воду и плыли на тот берег.
     Шапошников и Васильчиков,  отвечавшие за порядок  на переправе, громче,
чем обычно, подавали команды растерявшимся после прорыва  группам, то и дело
подходили  от  одной  к другой, что-то объясняли,  кого-то торопили, кого-то
осаживали - из-за шоссе с каждой минутой нарастал поток людей и техники.
     Политрук сапе