внушало ему полное доверие.
     Политруком  саперной роты  был  Сергей  Моисеев,  тоже земляк,  человек
немногословный и абсолютно надежный. Все время с ротой был и инженер дивизии
майор  Туркин,  человек  редких организаторских  способностей. Оказавшись  с
начала войны без  подчиненных - отдельный саперный батальон дивизии на фронт
не прибыл,  потерявшись по  дороге, - майор Туркин, опираясь  в  основном на
саперов  Минаева,  ухитрялся  делать  всю  работу,  что  полагалась  саперам
дивизии,  одной  ротой.  Строили  переправы  через речки, минировали дороги,
делали  завалы,   ставили  колючую  проволоку,  когда  была  возможность   и
необходимость.  Этой  колючей  проволоки Туркин  достал на фронтовом  складе
такое количество, что ее хватило бы на три дивизии. В одной из поездок в тыл
фронта он  сумел достать  даже несколько противотанковых  ружей, о которых в
дивизии тогда  никто и не слышал.  Туркин  всем говорил, что ему их дали для
испытания в войсках.
     Саперная рота капитана Минаева работала едва ли не круглосуточно, но  и
народ в роте подобрался сильный, в основном из Павлова и Богородска: угрюмые
плечистые  мужики, все в годах,  младше  тридцати лет не было ни одного. Все
бывшие строители - землекопы, бетонщики, плотники, привыкшие и  на гражданке
работать  через силу. Перекуривали они только тогда, когда ждали, пока через
наведенные ими  мосты  пройдут войска. Потом  сами же  подрывали эти мосты и
уходили догонять пехоту.
     Так  было  и  на  Беседи.  По  инициативе  майора  Туркина  в  качестве
центральной  опоры  использовали  застрявший  в  реке танк.  Быстро напилили
бревен,   уложили,  сбили  -  через  мост  успели  пройти  обозы  корпуса  и
разрозненные части других дивизий армии.
     -  Полковник  Гришин  приказал  этот мост  взорвать  вместе с  танками.
Слышишь, Моисеев? - сказал майор Туркин.
     -  Попробуем,  но не  гарантируем,  товарищ майор, - сдержанно  ответил
политрук Моисеев.
     Один раз они пытались взорвать  мост  с  танком,  но  ничего не  вышло:
танкист остановился перед мостом, прошелся, заметил провода и оборвал их.
     Вскоре  к мосту  через  Беседь  подошли  пять танков. Встали. Несколько
человек  танкистов  зашли  на  мост,  потоптались  на  нем.  Один  нагнулся,
осматривая настил снизу.
     -  Эти  ученые...  Сейчас  заметят провода. Эх,  рви,  Егоров, -  подал
команду Моисеев.
     Мост, в дыму и огне, поднялся метра на два и рухнул.
     Танки с берега открыли огонь из пулеметов.
     -  Ну  вот,  -  теперь  проблема,  как  уйти,  -  и Моисеев  с  группой
подрывников побежал догонять роту.
     На  марше,  километрах в десяти  от Беседи,  саперов  догнали  немецкие
мотоциклисты.  По  команде  капитана Минаева рота развернулась  к бою.  Один
мотоцикл свалили в первые  же секунды, а остальные, с десяток,  и  идущая за
ними танкетка повернули к лесу.
     Минут  через  пятнадцать   из  леса   начался  шквальный  пулеметный  и
минометный огонь.
     Саперы видели,  как  к  противнику подошли  еще несколько  автомашин  с
пехотой, но уходить было поздно. Капитан Минаев был ранен в первые же минуты
обстрела.
     -  Продержись,  Сергей,   сколько  сможешь,  но  отходи  организованно.
Побежите - конец роте, - прошептал он, теряя сознание.
     - Давай его, ребята, в мотоцикл и вперед по дороге, - приказал политрук
Моисеев двоим саперам.
     Немцы  поднялись в  атаку, но  их  довольно  быстро  заставили  залечь.
Моисеев был уверен, что  здесь  они смогут продержаться и до  вечера, если к
противнику не подойдут танки. И не было бы у немцев  минометов... Все  же  у
него  в роте почти  восемьдесят карабинов и пулемет,  а саперы его  стреляли
всегда не как-нибудь,  лишь  бы на курок нажать, а  прицельно, основательно.
Многие карабином владели не хуже, чем топором.
     После  того, как  гитлеровцы  откатились  к  лесу,  политрук Моисеев  с
немалым удивлением насчитал на  поле  два десятка  трупов. "Какие  оказались
упрямые!  Куда  так  торопятся?  Неужели  нельзя  нас объехать?"  -  подумал
Моисеев.
     Но  вторую  атаку  противник  начал  серьезно   и   по  всем  правилам:
артподготовка, поддержка минометами, впереди  шли танки,  да немало  - машин
девять сразу, и  автоматчиков было до двух рот. "Ничего себе! Это на одну-то
роту мужиков и такой силы не пожалели!" - удивился Моисеев. Увидев эти танки
и  цепи пехоты, Сергей понял, что сидеть здесь и дальше - верная смерть всей
роте, поэтому приказал отходить. Но не бегом, а медленно, отстреливаясь.
     В полном  порядке, так и двигаясь цепью,  рота  отошла за  очень кстати
оказавшийся недалеко противотанковый ров. Там они продержались примерно час,
то и дело укладывая  автоматчиков, которые  подбегали ко рву.  Танки, частью
разъехавшись  в стороны,  отыскивали  проход через ров, а частью стреляли  с
места.
     Пока гитлеровцы думали, как перейти ров, Моисеев собрал роту и повел ее
по маршруту, догонять своих.
     Вечером  они были в том же лесу, что и  штаб дивизии, расположившийся в
нескольких  палатках,  простреленных  местами так,  что смотрелись  они, как
решето. Политрук Моисеев, найдя майора Туркина, доложил, что мост взорван, а
задержались потому,  что  вели бой. Спросил, доставили  ли  к  ним  капитана
Минаева,  узнал, что его  повезли куда-то в госпиталь  и  решил,  что  можно
отдохнуть. Моисеев только приготовился было  вздремнуть, как к  нему подошел
связной и сказал, что его вызывает командир дивизии.
     У палатки сидели полковники Гришин, Яманов и полковой комиссар Гаранин,
начальник политотдела. Его Моисеев не знал - в дивизию Гаранин пришел уже на
фронте.
     -  Садитесь, Моисеев,  - полковник  Гришин ловко свернул  самокрутку  и
закурил. - Доложите, где вы были.
     - Взорвали мост на  Беседи. Когда отходили с ротой,  то  приняли  бой с
мотоциклистами. Потом подошли автомашины  с пехотой, несколько танков, вот и
задержались.
     Гришин курил, чуть прищурив глаза.
     - Овец они ловили, - перебил Моисеева Гаранин.
     -  Каких овец? А-а, ну да после  боя. Недалеко от  расположения  штаба,
попалась нам отара. Бойцы взяли двух. Пастуха не было, а то бы спросили.
     - Я же говорю: овец они ловили, - повторил Гаранин, - а пастух был.
     - Майора Зайцева ко мне, - приказал Гришин своему  адъютанту лейтенанту
Мельниченко.
     Подошел начальник разведки дивизии майор Иван Зайцев.
     - Кто вел бой на дороге у Барсуки? Есть у вас такие сведения?
     - Саперы, товарищ полковник.
     -  Идите, Моисеев.  И  вы, Зайцев, -  сказал  полковник Гришин и бросил
неприязненный взгляд на Гаранина.
     -  Что он на меня набросился за этих овец? -  спросил  Моисеев Зайцева,
когда они отошли от палатки.
     - Кто-то видел, как  вы этих овец ловили.  Так  могут  и  в мародерстве
обвинить,  ты смотри.  В этом бою вы целую колонну  задержали,  выходила она
прямо на штаб.  Наши успели отойти в сторону,  пока вы держались. Если бы не
это - досталось бы тебе за овец. Вот Гришин и простил.
     - Овцы... Мародерство... - усмехнулся Моисеев, чувствуя, как отлегло от
сердца.
     - Он почему придирается, Гаранин-то, - сказал Зайцев. - Потеряли сейф с
партийными документами. Взбучка ему  будет, если вообще не снимут,  вот он и
срывает злость на других...18

     Когда полк  капитана Шапошникова вышел к Суражу, его внимание привлекли
группы людей в пижамах, бродивших около усадьбы с садом.
     - Тюкаев, узнайте, кто это. Сумасшедший дом, видимо.
     Лейтенант Тюкаев вернулся через десять минут:
     - Дом отдыха, товарищ капитан. Я им говорю: "Немец на хвосте", они мне:
"Чего панику разводишь!" Как из другого мира. В пижамах...
     Шапошников  вывел полк  за реку,  положил  его  в  оборону.  А  в  реке
продолжали  беспечно купаться отдыхающие,  даже не поинтересовавшись, почему
здесь начали окапываться пехотинцы.
     Вскоре  к  реке  выскочили  немецкие  мотоциклисты,  за ними  подкатили
автомашины с пехотой, и только тогда отдыхающие, натянув пижамы, разбежались
кто куда.
     Разгорелся   бой,   тяжелый,   изматывающий,   на   почти  30-градусной
августовской жаре.
     К вечеру, с большим  трудом  выйдя  из боя,  полк оторвался от  колонны
немцев, жертвуя несколькими взводами прикрытия,  и ушел проселком  в сторону
Унечи.
     На следующее утро, когда полк после короткого  отдыха начал втягиваться
в  ритм марша, Шапошников увидел, как  параллельно  его колонне, примерно  в
километре справа, прошла длинная вереница бортовых машин с пехотой. "Немцы!"
-  жутко ударила  в  голову мысль.  А гитлеровцы,  заметив  из машин колонну
русских, начали что-то громко  кричать и махать касками. "Догоняйте, мол", -
понял Шапошников.
     В  более унизительном положении  с самого начала  войны он себя  еще не
чувствовал.
     Незадолго  до   этого   Шапошников,   посоветовавшись   с  Наумовым   и
Татариновым, весь обоз полка отправил в брешь между Клинцами и Унечей.

     - Пусть вы сделаете крюк, зато целее будете, - сказал он Наумову.
     - Если что, то прикроем  вас. Должны  успеть проскочить.  Встретимся  в
Стародубе, дозоры выставь заранее, - ответил Шапошников.
     И опять ЧП: разбежался батальон Чижова. Когда танки противника объехали
его,  командир  собрал  людей  и сказал,  что  батальон  в  окружении, можно
разбегаться. Поскольку большую часть батальона составляли украинцы, они этот
приказ выполнили без колебаний.  В полк  из батальона пришли всего несколько
человек, остальных  собрать  не удалось, хотя Шапошников  специально посылал
для этого группу лейтенанта Шажка. Исчез и комбат Чижов.19

     Легко прорвав фронт, который был, что называется, "в нитку" и к тому же
в  движении,  танковые  дивизии  гитлеровцев обошли крайне истощенные  части
45-го стрелкового корпуса полковника Ивашечкина и к исходу  17 августа вошли
в Унечу.
     Части полковника Гришина,  а точнее - полк Шапошникова, батальон связи,
саперная рота, остатки недавно примкнувшего к дивизии артполка майора Малыха
и  нашедшийся накануне  автомобильный  батальон  сосредоточились  в обширном
орешнике у деревни Ляличи, что восточнее Суража.
     Шоссе Клинцы -  Унеча, через которое предстояло прорываться,  несколько
часов, как было занято противником, немцы ждали советские  окруженные части,
держа  на дороге  крупные силы  танков и мотопехоты, которые патрулировали в
пределах видимости или же стояли в засадах.
     Под вечер разведчики привели к полковнику Гришину лесника.
     - Сможешь, отец, вывести  из этого орешника  и провести через  шлях, да
так, чтобы было незаметно? Где лес погуще...
     - Конечно. Что мне лес, хоть и ночью. Я все тропинки здесь знаю.
     - Веди.
     Через полтора часа лесник  вывел группу  полковника Гришина со штабом и
остатками его частей на... то же самое место, откуда они двинулись в путь.
     -   Промашка  вышла,  не  на  ту   тропку  свернули,  теперь  понял,  -
оправдывался лесник, вполне искренне, как показалось всем.
     Однако и вторая попытка закончилась тем, что они пришли туда же, откуда
вышли.
     - Заколдованный лес! Где этот дед? - ругался Гришин.
     - Исчез наш дед, - сердито ответил Канцедал.
     - Так почему же его не охраняли?  Теперь он сюда немцев приведет! Майор
Зайцев, берите группу и по компасу - разведать проход через  шоссе. Ждем вас
не позднее двух часов ночи.
     Однако в назначенное время  никто из  группы майора  не вернулся. Ждали
еще полчаса - никого.
     - Алексей Александрович, -  позвал Гришин Яманова, -  что-то  мы совсем
заблудились и растерялись. Куда делся Шапошников? -  он уже жалел, что 771-й
полк отправил  на  прорыв еще с вечера, впереди себя, понадеявшись, что штаб
выведет  лесник.  - Придется идти тебе.  Зайцев, конечно, сюда не  вернется,
даже если у него и есть такая возможность... Ты, надеюсь, не подведешь. Бери
Бабура, Реутова и человек  трех, не  больше. Не было сведений от Лукъянюка и
Малыха?
     - Нет, Иван Тихонович. Наверное, они все прошли через шоссе.
     - Выходит,  мы  тут одни остались? Дивизия впереди, а  мы сидим в  этом
проклятом орешнике!
     Полковник Яманов успел  еще  в темноте  разведать подступы к  шоссе, но
возвращаться  всей группой назад посчитал неразумным  и  послал в орешник  с
донесением лейтенанта.  Он  слышал  шум боя  в  стороне, примерно  метрах  в
пятистах,  значит, лейтенант вывел Гришина неточно, да еще угодил на немцев,
но  идти им  на помощь не  было ни сил, ни смысла,  поэтому Яманов дождался,
когда на  перестрелку по шоссе проскочили  несколько автомашин  с пехотой  и
стало тихо, а потом перебрался на ту сторону.20
     Гришина Яманов догнал под утро.
     - Ты где был? Смотрел, как нас всех чуть  в  плен не забрали? - ругался
Гришин. - Еле вырвались, хорошо еще, что ни зги не видно было.
     - Я ждал в условленном месте, лейтенант должен был привести вас ко мне,
а потом  слышу  - стрельба  идет где-то  вообще  в  стороне, -  оправдывался
Яманов.
     - Пересчитай, сколько нас осталось, пока привал.
     Через полчаса Яманов подошел к Гришину, который устало сидел на пеньке.
     - Саперная рота - семьдесят человек, и управление дивизии, всего  около
ста пятидесяти. Потерь,  можно сказать,  при прорыве не было. Столько  нас и
было в том орешнике, никто не отстал, - доложил Яманов.
     -  А  Лукьянюк, Малых, Шапошников? Где их  теперь искать? -  в  сердцах
сказал Гришин, - Давай команду на движение. Саперов - вперед...
     Глядя на  нестройную  колонну  качавшихся от усталости людей, полковник
Гришин  впервые  с  начала войны  почувствовал приближение  конца  всей  его
дивизии... - "Два  месяца всего  провоевали... И под  рукой  - сто пятьдесят
человек...".

     Батальон связи капитана Лукьянюка и полк капитана Шапошникова через это
шоссе прошли удачно:  даже  без  боя. Помогли ночь и то, что немцы не  могли
просматривать все шоссе. Да  и людей в полку оставалось немного: все повозки
были с комиссаром полка Наумовым, а они, видимо, уже подходили к Стародубу.
     Почти  весь световой  день Шапошников не  мог  догнать колонну, как ему
казалось,  своих. Дорога петляла,  то  поднималась на холм, то  скрывалась в
лесу, и  только под  вечер  разведчики  Шажка,  давно  уже ходившие  пешком,
разглядели, что они весь день идут за колонной немцев.
     - Прут так, что оглянуться им лень, - горько усмехнулся Шажок.
     Шапошников с холодком в душе подумал, что он хотел, было,  дать команду
"Бегом!",  когда  его  колонна  спускалась  с пригорка. Тогда бы они догнали
колонну немцев, на свою голову.
     Ночь застала полк на подходах к большому селу. Разведчики доложили, что
там немцы, предупредила их одна женщина.  Но  обходить село стороной не было
никаких сил, и Шапошников приказал ночевать там, где остановились.
     ... Так, день за  днем, еще десять суток шел полк Шапошникова от Суража
до Трубчевска, стараясь не  ввязываться в бои.  За  это время полк  численно
увеличился почти вдвое: как магнит притягивал  он к себе отставшие от других
частей группы, одиночек, обрастал повозками и даже автотранспортом.









"НАС ПУЛИ С ТОБОЮ ПОКА ЕЩЕ МИЛУЮТ..."


     Командир  батальона  связи  капитан  Лукьянюк   в  лесу  под  Новгород-
Северским наткнулся  на нескольких военных, стоявших  у грузовика с зенитной
установкой. Это оказалась оперативная группа 13-й армии.
     -  Сколько у  вас людей,  капитан? -  спросил его моложавый  генерал, в
котором Лукъянюк узнал начальника штаба армии.
     - Около ста человек.
     -  Даю вам маршевую роту, это будет еще сто, три пулемета, и пойдете  в
Трубчевск.   Наведете  там   порядок.   На   дорогах   выставить  охранение,
организовать разведку и  обо всем докладывать мне. Даю вам  для этого своего
человека, для связи.
     Капитан  Лукьянюк,  получив от  генерала  задачу, был  в  недоумении  и
тревоге:  как он  сможет с двумя  сотнями бойцов  оборонять целый город?  Он
знал, что Трубчевск совсем  рядом, и  не  успеют  они  туда  прийти, как там
окажутся немцы.
     Покрутившись  среди  окружения генерала,  Лукьянюк узнал,  что из 137-й
дивизии никто еще не вышел. Вообще нет  никаких сведений ни о Гришине,  ни о
Шапошникове. Сплошного  фронта  на участке Новгород-Северский не существует,
сил  в армии очень  мало, а надеяться, что  в ближайшие дни  на этот участок
выйдут наши резервы, было, в общем-то, только мечтой.
     Прибыв в  Трубчевск, Лукьянюк застал там полный разгром. Никаких  наших
частей и властей в городе не было, жители попрятались или ушли на восток. Он
сразу же выставил на окраине Трубчевска заставы. И уже на следующий день, 28
августа, его патрули  привели троих немецких кавалеристов. Это была разведка
гитлеровской 1-й кавалерийской дивизии. От пленных стало известно, что кроме
нее  на Трубчевск  двигается еще и пехотная дивизия, а правее, в направлении
Брянска,  танковые  части.  Этой  же ночью  в Трубчевск вошли  остатки нашей
кавалерийской дивизии, понесшей по дороге большие потери от авиации.
     В этот  же день, 28 августа, в леса юго-восточнее Трубчевска, за Десну,
вышел  и полк капитана Шапошникова, от Суража  не  встречавший ни своих,  ни
немецких частей. У  Трубчевска  представители штаба армии  направили полк на
сборный пункт, где Шапошников и узнал, что фронт  стоит на Судости,  то есть
позади  их. Вечером  этого же дня на  сборный  пункт прибыл  и  обоз  полка,
успешно выведенный из-под удара немецких танков комиссаром полка Наумовым.
     Целые сутки  люди отдыхали и приводили себя в порядок, веря и  не веря,
что они все-таки и в этот раз вышли к своим.
     Лейтенанта  Вольхина разбудил уже  забытый,  было, запах  пшенной каши.
Бойцы  его роты доставали из вещмешков котелки, готовясь  к  обеду. Знакомая
фигура Миши-повара разбудила в нем воспоминания.
     -  Мишя,  что у тебя на обед? - с улыбкой,  заранее зная ответ, спросил
Вольхин.
     - Кашя, - просто, но с достоинством ответил Миша.
     Вольхин  засмеялся, - "Кашя!"  -  очистительно, легко, от души,  как не
смеялся очень давно. - "Живы! Полк живой!".

     Полковник  Гришин с управлением дивизии в Трубчевск вышел  днем позднее
Шапошникова.  Он быстро нашел штаба полковника Ивашечкина, который  поставил
его дивизии задачу на оборону Трубчевска.
     От Ивашечкина Гришин поехал к Шапошникову.
     -  Здравия желаю, товарищ  полковник, - не скрывая  радости от встречи,
поздоровался Шапошников.
     - Здравствуй,  -  крепко пожал ему руку Гришин. Шапошников заметил, что
глаза его потеплели, - давно здесь?
     - Позавчера утром прибыли.
     - Сколько у тебя людей?
     - Пятьсот пятьдесят  человек, орудий - три, минометов - пять, пулеметов
- тридцать, лошадей - около сотни, автомашин - пятнадцать...
     - А это откуда? - перебил Гришин удивленно.
     - Пристали по дороге.
     - Из нашего автобата?
     -  Нет, кто  откуда.  И уходить  не хотят. Были три шофера-грузина, без
машин,  хотел их  в пехоту  направить,  - "Нет, мы  себе  найдем!",  исчезли
куда-то,  а через день  все  трое  на машинах приехали. А  что с  автобатом,
товарищ полковник?
     - Накрылся автобат, - со  злостью  вздохнул Гришин, -  под Ляличами, со
всем  хозяйством, видимо. Теперь будут таскать особисты... А сколько у  тебя
кухонь?
     "Опять..." - Шапошников  вспомнил, что этот  вопрос Гришин ему один раз
уже задавал. - Девять, а что?
     - Ого! Куда тебе столько? Две отдашь Михееву. Люди от него придут.
     - Михеев  вышел? - обрадовался  Шапошников, и  подумал: "Значит, теперь
дивизию точно не расформируют, а то такого позора Гришин бы не перенес...".
     -  Пятьдесят человек  привел,  -  ответил  Гришин,  -  а  от Смолина  и
Корниенко никаких вестей. Малых, правда, здесь, но что там у него - сотни не
наберется, так с одной пушкой и воюет...
     Полковник Гришин, когда узнал,  что прибыла группа из полка Михеева, да
еще со знаменем полка, обрадовался так, будто ему вручили орден. Если  бы не
это, то вполне возможно,