и они разобрали валявшийся
на  полу  шрифт и с горем пополам все же отпечатали очередной номер.  Там же
они встретили Новый год и на следующий день поехали в дивизию. В политотделе
их встретили, как всегда, тепло. Распределив  по полкам свежий номер газеты,
они зашли в штаб к майору Кустову за новостями.
     Настроение у всех в дивизии было в эти дни приподнятым. Сводки с фронта
стали повеселее. Наши войска наступали по всем фронтам. Тяжелые  бои  шли на
Ржевском, Мценском, Сухиничском направлениях.
     - Танковую армию  Гудериана от Тулы отбросили, - сказал майор Кустов. -
К Зуше вышли, а тут у немцев подготовленная оборона. Бой за переправу начали
двадцать восьмого  декабря,  но местность  открытая, снег глубокий. А силы у
нас уже не  те.  Сорок автомашин пехоты  к немцам подошли, начали контратаки
при  поддержке  танков,  да  еще,  подлецы,  местное население впереди  себя
пускали! - Кустов зло сверкнул глазами. - Женщинами прикрывались, вояки!
     - И как же отбились? - спросил Васильев.
     - Пулеметы на фланги выдвинули, отсекли пехоту. А женщины в это время и
перебежали к нам. Не все, конечно, - вздохнул Кустов.
     - Дмитрий  Михайлович,  - вступил в разговор капитан Лукьянюк, командир
батальона связи. - Послушай, какие  бывают встречи и  судьбы на войне. Когда
беженцы  к нам перешли, а все изможденные,  оборванные, многие с детьми, без
слез нельзя было смотреть, подбегает ко мне мальчонка лет семи, в лаптишках,
пиджаке рваном. -  "Дяденька,  дай хоть  кусочек хлеба!" - а  сзади мать его
идет,  с другим  ребенком  на руках. Я приказал ездовому  взять  из вещмешка
сухарей и  в  это  время из дома выбегает  мой командир роты  Рыслин, и этот
мальчик  бросается  к нему  и  кричит: "Папа!  Папа!"  Рыслин  увидел  его -
"Сынок!"  - а женщина  с  ребенком  так  на снег и  повалилась.  Сцена  была
ужасная...  - Лукъянюк  замолчал  на минуту, проглотил  комок в горле.  -  Я
приказал Рыслину отвезти жену и детей в тыл, покормить, помыть, отчистить от
вшей. Дали ей одежды, что нашлось,  военной,  и  отправил он ее к матери,  в
Тамбов. Оказалось, что Рыслин отступал от самой границы,  семью оставил там,
жена  с детьми двигалась на восток,  но никак из окружения выйти  не могли и
вот  оказались  здесь.  А маленький у ней  где-то  при бомбежке был  ранен в
ручку. - У Лукьянюка опять подернулись влагой глаза.
     - Ну,  фашисты,  сволочи, до чего  народ  довели... -  скрипнул  зубами
Васильев.
     - Мы им тоже даем неплохо, - сказал  майор Кустов.  - Двадцать девятого
три  контратаки  отбили, от  роты до  батальона, так потом двести  пятьдесят
трупов насчитали.
     - Кладова помнишь? - спросил Мазурина Кутузов.
     - Конечно, а что?
     -  Они  с  Мезенцевым  подпустили  немцев  на  шрапнель и  как  косой -
семьдесят пять за  несколько минут. Петров, у Гогичайшвили пулеметчик, довел
свой счет до  ста  двадцати. Вчера его тяжело ранило.  Крови много  потерял,
говорят.
     - Да, а мы ехали и думали, что вы уже Мценск взяли, - сказал Васильев.
     - Полк  Тарасова  всего семисот  метров до окраины  не дошел, -  сказал
Кустов. - Огонь  был  сильнейший,  все подступы у  них пристреляны. А  у нас
артиллерия без снарядов сидит, по лотку на орудие.
     - Давайте в артполк сходим, - предложил Мазурин.
     - Сначала к Яманову, а потом к артиллеристам.
     Полковник Яманов,  начальник  штаба  дивизии,  итоги  боев  дивизии  за
декабрь представил газетчикам с удовольствием:
     - За  две недели  прошли с  боями до ста  километров. Взяли  сто  сорок
деревень, из них семьдесят  - не сожженными, - подчеркнул Яманов. - На полях
остались,  по нашим подсчетам,  более  тысячи восьмисот  трупов гитлеровцев,
двадцать танков, двадцать девять орудий. Итоги хорошие, как видите.
     "Итоги-то хорошие, но сколько жизней они стоили..." - подумал Васильев.
     - А у нас, товарищ полковник, большие потери? - спросил Мазурин.
     -  За декабрь безвозвратные потери составили сорок шесть  командиров  и
двести  пятьдесят красноармейцев. Я считаю, что это, по сравнению с потерями
немцев,  немного. Воюем теперь не  числом, а уменьем. За декабрь восемьдесят
шесть человек представили к наградам.  К  ордену Ленина - лейтенанта Савина,
это ротный у Фроленкова. Отчаянный парень, дерзкий даже, вчера немцы пошли у
Хальзево  в контратаку,  со  ста  метров открыл огонь - семьдесят  трупов. И
второй к ордену Ленина -  Мезенцев, наводчик из артполка. Доброволец, лучший
агитатор в полку, он и  помог местных жителей освободить, когда немцы ими  в
бою прикрывались, - Мазурин отметил себе в блокноте: "Срочно познакомиться с
Мезенцевым". - А  сержанта Кладова  представили  к  званию  Героя Советского
Союза, но военный совет пожалел,  утвердили  орден Ленина. На Красное  Знамя
подали  человек  десять:  Петров, пулеметчик, его  вы знаете; в  624-м полку
Ребрик,  что ни  поиск -  пять-шесть  убитых, а то  и больше.  Вот  на днях:
устроил засаду, идет группа немцев, так  они  шестерых убили,  троих взяли в
плен, в том числе Ребрик лично четверых уложил.
     - А сержант  Клюсов, - перебил сидевший с Ямановым батальонный комиссар
Кутузов,  -  с отделением был в  боевом охранении,  окружили  их человек сто
двадцать, но  ничего, бой  выдержали, до полусотни уложили. Лично  Клюсов  -
двенадцать. Ранен был,  но вел  огонь. А Карпенко - один пошел  в  разведку.
Немцы  в доме сидят, не растерялся. Пара гранат  в окна - двадцать фашистов,
как  ни бывало. Притащил семь винтовок и  пулемет.  Вообще примеров героизма
стало гораздо больше, чем месяц назад. И опыта больше, да и злее стали.
     -  Все  бы  хорошо,  вздохнул Михеев,  да несчастье  у  нас:  лейтенант
Нагопетьян убит. Такой был парень...
     Мазурин вспомнил, как он пел: "Ах, Андрюша, нам бы знать печали...". Не
хотелось  верить,  что этого отчаянного храбреца больше нет в  живых... Пять
ранений за  лето и  осень, и всегда  обходился  без госпиталя. Он  так и  не
узнал, что награжден орденом Красной Звезды и что ему присвоено внеочередное
звание капитана.

     В  17-й  артполк Мазурин и Васильев пришли  под вечер. Новостей и здесь
было много. Вместо раненого майора Новицкого  полком командовал подполковник
Савченко, старший лейтенант Яскевич тоже  был ранен, вместо него - лейтенант
Шилов. Были  и  другие перестановки, но  самое огорчительное, что  наводчики
Кладов и Мезенцев, с которыми хотел встретиться Мазурин,  были тяжело ранены
и отправлены в тыл.
     На батарее Мазурин встретил ее комиссара политрука Сироту.
     - Здравия желаю, давненько вы у нас не были, - сказал Сирота.
     - Слышал, что у вас несчастье на батарее.
     - Да, таких наводчиков потеряли...
     - Как же это произошло?
     - Перед  самым новым годом.  Ночью  преследовали немцев,  утром  заняли
боевые позиции,  не  успели окопаться - танки, шесть машин.  Сначала они  на
шестую батарею  поползли, там что-то попасть никак не могут, потом на нас. А
снарядов мало,  сектор обстрела  ограничен - мешали  деревья,  танки бьют  с
восьмисот метров, у  нас же, если по  панораме  наводить - все  мимо и мимо,
рассеивание  большое. Стали  по  стволу  наводить - сразу два танка подбили,
остальные ушли. Вот здесь Кладов и Мезенцев и были ранены. 30









"А ДО СМЕРТИ ЧЕРЫТЕ ШАГА..."

     Первые попытки взять Мценск показали,  что противник имеет здесь мощную
подготовленную оборону, поэтому  командование 3-й  армии  решило  попытаться
пробиться севернее города.  Дивизия  полковника  Гришина  была переброшена в
район села  Кузнецово-1,  это  семь-восемь километров  севернее  Мценска.  В
случае  успеха на этом участке  наши войска должны были наступать на Болхов,
что  значительно  помогло  бы  дивизиям  61-й  армии, наступавшим на  Брянск
Карачев.
     Перед наступлением  дивизия получила два маршевых батальона пополнения,
по четыреста человек  в каждом, но было оно  плохо обученное  и  коммунистов
имело единицы.
     Лейтенант Вольхин  был  назначен на  должность комбата  вместо младшего
лейтенанта  Ковалева, тяжело раненного в  начале января за деревню Кручь. Из
пополнения  был сформирован и 2-й батальон под  командованием  прибывшего из
отдела кадров армии старшего лейтенанта Настеко.
     Времени на детальное  изучение обороны противника не было,  и полковник
Гришин решил одним батальоном 771-го полка провести разведку боем.
     На рассвете 23 января батальон старшего лейтенанта Настеко пошел в бой.
Связь с ним прервалась в первые  же  полчаса боя. Гогичайшвили и  Шапошников
послали в батальон несколько связных,  но назад никто не вернулся: местность
до батальона простреливалась  из крупнокалиберных пулеметов.  Уже  несколько
раз  звонил полковник  Гришин, но  майор  Гогичайшвили  ничего определенного
сказать  ему не мог: батальон Настеко  вел бой самостоятельно.  Только через
пять часов в расположение полка вернулись остатки батальона, не более  сотни
человек. Старший лейтенант Настеко, бледный, несмотря на  мороз, злой, вошел
в блиндаж к командиру полка.
     - Залезли  в мешок, еле ноги  унесли. Половину людей потерял! - ругался
Настеко.  - Какое  же  наступление без артиллерии! Местность  открытая,  все
пристреляно до метра, минные поля поставлены, проволока. Немцы на высотах на
берегу,  в блиндажах, окопы, есть дзоты.  Нет,  без  артиллерии  нечего даже
соваться!
     - Почему такие большие  потери?  Надо  было  сразу  выходить  из боя, -
сказал Шапошников. Он вспомнил случай с  батальоном Осадчего. Тот урок пошел
не впрок.
     - Не  так-то просто оказалось и отступить... - ответил Настеко. - Немцы
контратаковали  ротой, зашли нам во фланг  и в тыл, раненых человек тридцать
перестреляли. Могло быть и хуже, да  все спасла пулеметчица, не вспомню, как
ее фамилия, Аней звать. В упор  всю  роту  перестреляла, один немец только и
остался, приполз сдаваться.
     - К награде ее надо представить, - тихо сказал Гогичайшвили.
     - Она... -  после тягостной  паузы  сказал Настеко, - застрелилась. Как
узнала, что  ротного Иванова  убило, так и застрелилась,  бойцы сказали. Она
ему женой, что ли была?
     -  Изложите подробно  ход  боя  и  свои  соображения,  -  сказал  майор
Гогичайшвили. - Будем докладывать в штаб дивизии.

     Через  неделю,  30 января, разведку боем повторил 3-й  батальон  409-го
стрелкового полка. И опять неудачно: четверо убитых и тридцать один раненый.
     Все эти дни активно работали полковые и дивизионные разведчики. Удалось
установить,  что  перед  фронтом  дивизии   действуют  два  пехотных   полка
гитлеровцев,  оборона создана - насыщенная артиллерией и минометами и, самое
главное, на господствующих высотах.
     Четвертого февраля полковник Гришин вернулся в дивизию из  штаба армии,
куда ездил на совещание.
     - Послезавтра наступление. Читай приказ, - сказал он Яманову.
     Полковник Яманов вчитался в текст. Задумался. Потом усмехнулся:
     -  "Стремительно  двигаясь   на  плечах  противника..."  Ты  что,  Иван
Тихонович, ничего не мог им объяснить? Сейчас же не  лето, да и чтобы начать
"стремительно двигаться", надо сначала Зушу перейти, на тот берег забраться.
     - Думаешь, легко там спорить? - рассердился Гришин. - Дают нам танковую
бригаду из шести танков.  Да своих тридцать восемь  орудий на два  километра
фронта - считается более чем достаточно. И людей у нас сейчас все  же четыре
тысячи.
     - А снаряды дают?
     -  Половину боекомплекта выпросил. Операция армейская.  Кроме нас,  еще
четыре дивизии пойдут. Мы в  центре,  как самые сильные. За  нами три лыжных
батальона  и  кавдивизия для  развития успеха. Давай  думать, как  выполнить
приказ, Алексей Александрович, - вздохнул Гришин.
     За  вечер  они составили план боя, подготовили  боевые приказы  полкам,
переговорили  о  взаимодействии с танкистами.  Весь следующий  день  ушел на
подготовку к бою в полках и батальонах.
     Обещанный авианалет  на немцев  возмутил всех,  кто его видел. Самолеты
сбросили на противника не бомбы, а листовки,  да и те ветром отнесло на свои
позиции.
     С 7 часов утра 6 февраля  артиллерия дивизии начала  артподготовку. Для
корректировки огня  еще ночью  под самый передний край немцев  была  послана
группа  артиллеристов-корректировщиков   и   отделение  связистов   сержанта
Папанова.
     - Есть связь, сержант? - к Гаврилову подполз лейтенант Георгий Зайцев.
     - Все готово, товарищ лейтенант.
     - "Гвоздика"! "Гвоздика"! Я - "Фиалка", как слышите?
     - Слышу хорошо. Где вы?
     -  Под самым  берегом. Хорошо  вижу блиндажи,  дзоты,  засек  несколько
орудий, минометную батарею. Даю координаты...
     Через несколько  минут в обороне  немцев разорвалось несколько десятков
снарядов.
     - Даю поправку... Десять метров правее... Есть попадание!
     C помощью корректировщиков наши артиллеристы вели огонь уверенно и  уже
минут  через  десять было накрыто несколько блиндажей  и дзотов.  Гитлеровцы
открыли ответный огонь и вскоре связь с командным пунктом прервалась.
     - Гаврилов! Егоров! На линию! - приказал сержант Папанов.
     - Связь! Связь! Быстрее, сержант! - кричал лейтенант Зайцев.
     - Уже отправил, товарищ лейтенант.
     Георгий  Зайцев увидел,  как  две  фигурки, прижимаясь к  земле, ползли
вдоль линии, то и дело замирая в местах обрывов.
     Минут через двадцать связисты вернулись.
     - Четыре  обрыва, -  выдохнул Иван  Гаврилов.  -  Работает? Да опять не
надолго - вон как хлещут из минометов!
     Лейтенант  Зайцев  успел передать еще несколько координат и связь снова
оборвалась.
     По  линии поползли трое.  За  полчаса было соединено еще семь  обрывов.
Возвращаясь, Гаврилов увидел, что Папанов лежит на спине.
     - Куда тебя, Алексей?
     - В позвоночник... Конец мне, Иван.
     - Ну, погоди умирать, вытащим.
     Вокруг них то и дело рвались мины.
     Гаврилов потащил товарища в направлении тыла, но через  несколько минут
сам был ранен пулей в бедро. Чувствуя, как  от потери крови теряет сознание,
он увидел, как к ним ползут двое. Это были Баторин и Егоров.
     -  Крови-то  за  вами на  снегу! -  сказал Баторин. - Держись,  братцы,
вытащим.
     Последнее,  что  видел Гаврилов,  пока  не  потерял  сознание, это  как
навстречу им,  но чуть  левее идут шесть наших танков,  а за  ними  медленно
бегут цепочки пехотинцев.
     Лейтенант Андрей Зайцев  на НП  дивизиона прибыл  часа через два, когда
бой шел полным ходом.
     - Уничтожено двенадцать дзотов, два орудия, подавлено шесть  минометных
батарей, - доложил он командиру  дивизиона старшему лейтенанту  Шилову. - Но
это капля в море!
     - Понимаю, - вздохнул Шилов. -  Тут надо долбить несколько дней подряд.
Эх, снарядов бы побольше...
     Все шесть приданных дивизии танков  дошли  до Зуши, но забраться на  ее
крутой западный берег не удалось ни двум КВ, ни тем более легким танкам. Они
буксовали  в  снегу  на склоне,  сползали и, наконец,  все застряли в  снегу
окончательно.
     Пехота  с  большими   потерями  преодолела   открытую  местность  перед
замерзшей рекой, саму  Зушу, несколько  групп бойцов  даже  взобрались на ее
высокий   берег,  но   фланкирующим  пулеметным  огнем  все  атакующие  были
отброшены.
     Не удалась и вечерняя атака.
     Поздним  вечером майор Гогичайшвили  получил  приказ утром  возобновить
наступление.
     -  За день  мы потеряли треть  боевого состава, - сказал  Шапошников. -
Если и дальше так будем  воевать - без артподготовки и  в полный рост ходить
на пулеметы, то надолго же нас тут хватит...
     Гогичайшвили нахмурился:
     -  Приказ  есть  приказ. Полковник Гришин обещал с  утра  дать  часовую
артподготовку. Давай  подумаем,  что  мы  можем  сделать,  чтобы максимально
сберечь  людей  и выполнить  боевую  задачу.  Основные потери  несем,  когда
выходим на рубеж атаки... Добраться бы до траншей...
     -  Больше километра по  открытой, пристрелянной  местности,  - напомнил
Шапошников. - И все по снегу.
     - Надо быстрее преодолевать открытое пространство, -  неуверенно сказал
Гогичайшвили.
     Он понимал, конечно, что быстрее, чем  они пробовали атаковать, вряд ли
возможно.
     - По-пластунски? Тоже не выход...
     И следующий день не  принес успеха.  Все  попытки атаковать пресекались
мощным минометным  и пулеметным огнем гитлеровцев.  В  полку Гогичайшвили за
двое суток боев из шестисот штыков осталась одна треть.
     Полковник Гришин дал один день передышки, как раз  в  этот  день пришло
пополнение - четыреста человек. И снова начались атаки, одна за другой.
     На четвертый  день  боев на  НП полка  Гогичайшвили  приехали полковник
Гришин и командир соседней гвардейской дивизии.
     - Где командир полка? - спросил Гришин в штабе.
     - У артиллеристов.
     - Шапошников, почему у тебя люди не атакуют, а лежат? - спросил Гришин,
глядя в бинокль на заснеженное поле боя.
     -  А они  и  не встанут, товарищ  полковник. Они  убитые,  -  с  трудом
сдерживая горечь, ответил  Шапошников, - За  вчерашний  день  тоже семьдесят
восемь убитых и сто двадцать семь раненых. И так - каждый день.
     Полковник Гришин  молча продолжал смотреть в бинокль,  хотя и так  были
видны десятки застывших на снегу фигурок.
     - Подготовим  атаку, поднимем людей,  пройдем немного  - немцы  нам  по
носу, - продолжал Шапошников,  - Сильнейший пулеметный огонь. Люди четвертые
сутки в снегу, и днем  и ночью. Огневые средства  противника  не подавляются
совершенно.
     Полковник Гришин вспомнил цифры потерь  в других  полках  за  вчерашний
день:  у Фроленкова  - сто убитых и  сто сорок  пять раненых,  у  Тарасова -
семьдесят убитых и сто восемьдесят раненых.
     - Приказ  остается  прежним, -  сказал он Шапошникову,  - Ты  же должен
понимать:  и  на  меня  давят  сверху! - глаза  у  Гришина сверкнули болью и
обидой, он отвернулся, скрипнув зубами.

     Политрук Андрей  Александров  после лечения  в госпитале  в  свой  полк
вернулся  в  разгар  боев.  По  дороге на фронт  ему удалось заехать  домой,
поэтому  на передовую он попал с  хорошим настроением, свежий  и энергичный.
Политрук Иван Пилипенко, заменявший его на должности комсорга полка, как раз
уехал на курсы, и Андрей вновь стал комсоргом.
     Когда он пришел в батальон, которым после гибели Нагопетьяна командовал
лейтенант Максимов, там  готовились к бою. Наступление было назначено  на 13
часов,  но  гитлеровцы,  заметив, что  советский  батальон накапливается для
атаки в ложбинке, начали сильнейший  минометный обстрел. Только Андрей успел
перекинуться  с  комбатом   парой  фраз,  как  его  ранило  осколком  близко
разорвавшейся мины.
     - Ну вот, политрук, командуй теперь ты, раз здесь оказался, - Максимов,
морщась, зажимал ладонью плечо, куда попал осколок.
     - Санитары,  быстро в  санроту комбата! - крикнул  Андрей  и  побежал в
цепь. "Человек  сто пятьдесят нас", - быстро прикинул он, оглядев ложбинку и
поле, в котором залег батальон.
     Гитлеровцы,  не  менее сотни,  треща  автоматами,  быстро приближались,
несмотря на глубокий снег.
     Никакой   проводной  связи  с  ротами  не  было,  и   Александров  лишь
перебежками успел обойти участок обороны роты - метров триста-четыреста.
     Первую  атаку  немцев они  отбили довольно  легко. Гитлеровцы  отошли в
овраг. Через полчаса они  полезли снова, еще напористей.  Отбили ее -  через
полчаса третья атака. И опять немцев поднялось не менее сотни.
     Александров,  переползая  от  одного  бойца  к  другому, обходя убитых,
успевал сказать  кому  слово,  кому фразу,  подбадривал,  успевая  и изредка
стрелять по набегавшим фигуркам гитлеровцев.
     В начале  четвертой  атаки  он  услышал с правого  фланга: "Пулеметчика
убило!".  Перебравшись туда, Андрей  быстро осмотрел пулемет  -  цел,  лента
есть.  Второй  номер был ранен, но помогать может. Немцы пристрелялись, пули
стучали в двух шагах.  Он быстро  перенес пулемет левее за бугорок и  открыл
огонь.
     Человек  д