м.
     Борис Терещенко, командир батареи, лично снял замки  со своих последних
трех орудий, побросал их в кусты,  сел  на корточки  и  задумался. - "Вот  и
кончилась моя батарея... Ну,  ничего, двадцать  танков мы все же уничтожили,
счет в мою пользу...".
     -  Двух  лошадей  забили  сейчас  на  мясо, остальных распустили.  Пора
двигаться, Борис, - к Терещенко подошел его политрук Евгений Иванов.
     Судьба разведет  их всех  -  Терещенко, Иванова  и Ленского - по разным
тропинкам. И получилось это потому, что  догоняли  колонну полка они все  по
разным тропинкам огромного брянского леса...23
     Разделившись на две части, батарея полка догоняла  свой полк. С Борисом
Терещенко пошли полтавчане, считая, что их командир, сам полтавский, поведет
их на Украину. Когда  они поняли, что Терещенко ведет их на восток, все ушли
от него ночью, и Терещенко остался вдвоем с грузином-коноводом. Догнать свой
полк ему не удалось, попал  в  другую часть, получил назначение на должность
командира батареи и воевал, так и не зная, что же стало с Ивановым, Ленским,
Шапошниковым.  Политрук  Иванов со своей частью батареи колонну  Шапошникова
догнал.
     А сержант Ленский с ездовым Боярским, свернув  в лесу не  на ту тропку,
своих догнать  не сумели  и через несколько дней напоролись на группу конных
немцев. Бежать не было смысла. Отстреливаться - нечем. Их разули и втолкнули
в колонну таких же бедолаг.  Через несколько часов они оказались в Навле, за
колючей проволокой...

     Поздно вечером колонна капитана Шапошникова, спешно собравшись, вышла в
направлении станции  Локоть, от  места  прорыва отряда Гришина и главных сил
3-й  армии взяв резко к югу. Глухой ночью колонна прошла по окраине станции,
рискуя напороться на немцев,  и  уже за  полночь, пройдя без остановки более
двадцати километров, вышла к мелиоративным каналам.
     - Не  знаю, где они кончаются, и справа и слева прошел метров по триста
-   везде  вода,  -   подошел  к  капитану  Шапошникову  старший   лейтенант
Бакиновский, начальник разведки полка.
     -  Придется идти вперед.  Возвращаться и ждать  больше  нельзя. Если до
рассвета не войдем в лес, немцы нас заметят, - сказал Шапошников.
     Прошли по грудь в ледяной воде один канал, за ним, метрах в пятидесяти,
второй, третий.
     - Какой Сусанин нас сюда завел? - слышал Шапошников чей то- злой голос.
- Да будет ли им и конец!
     Только к рассвету люди вышли к лесу, на сухое место.
     -  Может быть -  костерок? - подошел к Шапошникову  капитан  Филимонов,
цокая зубами от холода.
     -  Не может быть  и речи, Тихон Васильевич.  Углубимся в  лес, тогда  и
обогреемся.
     Когда часа через два  колонна встала на дневку в густом сосновом  бору,
обмундирование на всех было почти сухое.
     - Тихон Васильевич, соберите  всех командиров, -  подошел Шапошников  к
Филимонов. - Людям можно отдыхать. Костры жечь, но небольшие.
     Шапошников больше недели спал один-два часа  в сутки. Голова гудела  от
напряжения, мысли  ворочались,  словно  жернова на  мельнице,  мучили боли в
желудке,  но он  все  же удержался от  соблазна присесть, только прислонился
спиной  к  сосне. Бойцы,  услышав команду "Привал!", большей частью, наскоро
наломав лапника, повалились спать, лишь несколько человек раздували костры.
     Минут через десять подошли все командиры, что оказались в колонне.
     "Филимонов, Тюкаев, Наумов, - считал Шапошников глазами  подходивших, -
Бакиновский, Меркулов, Осадчий, Степанцев, Бородин, Иоффе, Татаринов, Пизов,
Бельков, - фамилии еще троих лейтенантов он не мог сразу вспомнить. - Где же
Шажок?  Кого-то  еще  не  стало..."  - но напрягать память  было  тяжело,  и
Шапошников, прокашлявшись, сказал:
     - Товарищи  командиры, я  собрал  вас, чтобы вместе посоветоваться, как
быть дальше, как мы будем выходить из этого окружения. Большинство из вас не
в  первый  раз в таком  положении, но,  наверное, это окружение  будет самым
тяжелым. И не только потому, что предстоит пройти не одну сотню километров и
погода  не летняя.  Где  сейчас  линия  фронта,  мне  неизвестно.  Возможно,
противник подходит к Москве. И наше  место на фронте, мы остаемся регулярной
частью Красной Армии.  Выйти надо, чего  бы это ни  стоило,  и, главное, как
можно быстрее, и сохранить при  этом  людей. Если  будем  действовать  также
дружно и с  таким же  настроем, как  раньше,  то к своим обязательно выйдем.
Сегодня  весь день отдыхать,  надо набраться сил. Двигаться будем в основном
ночью.  Пересчитайте  в  своих  подразделениях  людей,  оружие,  боеприпасы,
продукты -  до  сухаря. Все должно быть на строгом  учете. И все сведения  -
начальнику  штаба полка. При  движении  в  головном дозоре  пойдет лейтенант
Пизов, маршрут разработаем подробно сегодня.  Лейтенанта Степанцева назначаю
ответственным за снабжение колонны продовольствием. Какие будут предложения,
вопросы?
     Все стояли молча.
     - Если все ясно и никаких вопросов нет, то прошу идти к своим людям.
     -  Обязательно  переговорите  с  каждым, -  добавил политрук Наумов.  -
Настройте людей на оптимизм.
     -  Семен Иванович,  - повернулся Шапошников к Татаринову, - подсчитайте
все  продукты,  что у нас есть, спросите каждого бойца, и все в общий котел.
Подберите из ездовых покрепче носильщиков.
     - Иди приляг, Александр Васильевич, бойцы веток наломали, плащ-палаткой
накрыли - как перина, - подошел к Шапошникову Филимонов.

     В саперный батальон  137-й  стрелковой  дивизии  связной  с приказом на
прорыв  прибежал утром,  когда  прорываться  вслед  за  колонной  полковника
Гришина было,  в  общем-то,  поздно. Оказавшийся  в батальоне майор  Зайцев,
начальник  разведки  дивизии,  собрал командиров  на совет. Подошли  старший
лейтенант  Ремизов,  командир  саперного  батальона, его  комиссар  политрук
Моисеев, артиллерист  капитан  Малахов,  начальник  снабжения  дивизии майор
Ефремов, несколько  человек политработников и  медиков,  группа  из  особого
отдела дивизии.
     Надо было  кому-то возглавить оказавшихся  вместе  людей, но  никто  не
решался взять это на себя.
     - Товарищ майор,  - обратился к  Зайцеву политрук  саперного  батальона
Моисеев, - командуйте вы, как старший по званию.
     - Может  быть, лучше вы? - посмотрел Зайцев  на капитана  Малахова. - Я
неважно себя чувствую, и вообще... - он не закончил фразу.
     Брать на себя ответственность за судьбы сотен людей майор Зайцев считал
себя не вправе, и вообще он  хотел предложить  выходить из окружения мелкими
группами, а не колонной.
     -  Какая теперь разница? Ну,  давайте командовать вместе, если  так,  -
рассердился Малахов. - Командуйте вы, вас все знают.
     - Хорошо. Тогда соберите людей, пересчитайте всех.
     На разбитой дороге показался забрызганный грязью "козлик".
     - Что  вы  стоите  здесь,  еще  можно  прорваться вслед  за  командиром
дивизии!
     Зайцев  узнал  в  выглянувшем  из  машины  человеке  прокурора  дивизии
Ваксмана. Глаза их  встретились.  Зайцев не  любил этого  человека,  а после
унизительной  процедуры трибунала, когда  ему пришлось оправдываться, почему
он в августе вышел в Трубчевск, а выход колонны штаба дивизии не обеспечил и
не вернулся к Гришину, просто ненавидел.
     - Так догоняйте и прорывайтесь, - сквозь зубы ответил ему Зайцев.
     Ваксман сел в машину, с силой  захлопнул дверцу и поехал по направлению
к месту прорыва.
     Минут через десять "козлик" с Ваксманом вернулся.
     - Обстреляли, - тихо и виновато сказал он.
     Майор Зайцев долго не смотрел на него, углубившись в изучение карты.
     - Предлагаю идти не на восток, за Гришиным, а  на север. К Брянску. Там
и леса погуще, проще будет идти, и безопаснее, - предложил Зайцев Малахову.
     - Как же мы тогда в Елец выйдем?
     -  А тебе обязательно именно с Гришиным воевать? "Мне вот что-то больше
не хочется под  его командованием быть", -  подумал он про себя. -  Готовы к
движению?
     -  Готовы,  -  ответил  капитан  Малахов,  -  Всего нас здесь четыреста
человек.  Из батальона Ремизова двести пятьдесят,  остальные из политотдела,
финчасти, медсанбата.
     -  Смотри  маршрут,  - майор Зайцев достал карту. - Пойдем  лесами, раз
решили идти все вместе. В бой по возможности не вступать, все равно нас и на
один серьезный бой не хватит. А еще и линию фронта придется переходить.
     Зайцев  посмотрел на  голову  колонны,  там стояли саперы.  Угрюмые,  в
основном пожилые,  все  в фуфайках, они выглядели крепче остальных.  "Эти не
подведут и  не разбегутся. Может  быть, так  и выйдем", - повеселел Зайцев и
дал  команду на  движение.  Он  подумал,  что  если  ему удастся  вывести из
окружения  эту колонну, и именно не по маршруту  полковника Гришина,  то так
будет лучше и для него, и для его людей.
     Колонна быстро  прошла мелколесье  и через полчаса углубилась  в густой
молодой ельник.

     В день прорыва  дивизии у  Литовни  лейтенант Вольхин, передав роту  на
политрука  Белькова, по  заданию  Шапошникова  ходил к Салтановке,  в районе
которой  должен  был  действовать батальон Калько.  Надо было вывести его  в
расположение штаба, или,  если это не удастся, указать место прорыва и пункт
сбора дивизии после выхода из окружения.
     За несколько часов блуждания по лесным дорогам Вольхину и его группе, а
с ним  было трое бойцов,  кроме одиночек, мелких групп отставших, в основном
из других  дивизий,  никого  не  удалось встретить.  Добросовестно  прочесав
район,  где  примерно  мог  действовать батальон Калько,  и  никого  там  не
встретив, Вольхин решил вернуться и догонять своих.
     Накрутив за день туда и обратно километров  пятьдесят, Вольхин вернулся
на место, откуда они ушли искать батальон Калько и где должны были быть, как
он надеялся, Шапошников и его штаб, но никого там не встретил. В лесу стояли
несколько  десятков  повозок  с   имуществом,  частью  разбросанным,  частью
сожженным. Чувствовалось, что люди отсюда ушли по крайней мере час назад.
     Покрутившись по  лесным тропинкам, он  догнал сержанта Ляшко,  старшего
писаря штаба.  Оказалось, что  пока  он  набивал  сумки  из-под противогазов
продовольствием из  брошенных  повозок, колонна  штаба  ушла,  и он даже  не
обратил  внимания,  в  каком точно направлении.  Ляшко так  и остался один с
документами полка, которые Шапошников приказал ему выносить.
     Вольхин и Ляшко решили  двигаться вместе.  К ночи они вышли к  каким-то
баракам, где лежали несколько десятков раненых красноармейцев.
     - Карманов!  -  обрадовался Ляшко,  встретив  в лесу  у бараков  своего
приятеля, политрука зенитно-пулеметной роты. - Наших не видел?
     - Сам ищу. Вас что, всего пятеро? - спросил он.
     - Давай  вместе  двигаться, - предложил Ляшко. С Кармановым было восемь
бойцов.
     Переночевали  на еловом  лапнике.  Утром  они  нагнали  колонну  майора
Зайцева. Узнав, что колонна  идет  на северо-восток,  Вольхин забеспокоился,
так  как знал, что его полк  должен идти на  Елец. "Не по пути", - подумал и
Ляшко,  но  оставить колонну не решился, помня, что  отвечает за сохранность
документов, многие из которых были секретными. Посоветовавшись с Вольхиным и
Кармановым, он решил не испытывать судьбу и идти вместе с этой колонной.
     Но  в этот же день колонна майора Зайцева напоролась на засаду  немцев.
После  перестрелки  колонна рассеялась по  лесу,  только к  вечеру  капитану
Малахову удалось собрать часть людей.
     - Я же говорил,  что не пройти нам такой ордой, - ругался майор Зайцев.
- Надо разделиться на группы и  идти параллельными маршрутами, а то пропадем
все вместе.
     -  Я  тоже  так  думаю,  -  сказал старший лейтенант  Ремизов, командир
саперного  батальона, - да  и прокормиться так будет легче.  Давайте оставим
ядро человек в пятьдесят, а остальных по двадцать разобьем  или по небольшим
подразделениям.  Так хоть кто-то выйдет, а если напоремся все вместе еще раз
- всем и конец.
     - Ваксман застрелился, товарищ майор, - подбежал к Зайцеву боец.
     - Вот те раз... - удивился Зайцев. - "Рано нервишки сдали..."

     В  тот  же день на привале  к Ляшко и Вольхину подошел исчезнувший было
политрук Карманов.
     - Слушайте, хлопцы. Мне Чоботов сказал, что знает место, где казну всей
дивизии зарыли - семьсот тысяч рублей. Он при  финчасти состоял,  сам видел,
как закапывали. Давайте сходим туда.
     - О  деньгах  ли  сейчас  думать?  Зачем они  тебе, опомнись,  - сказал
Вольхин.
     - Да ты что, не пропадать же добру!
     Вольхин и Ляшко отказались, а Карманов и с ним еще двое все-таки пошли.
Вечером  из  четверых  вернулись двое.  Николаев  тащил  на  спине  раненого
Карманова.
     Осторожно опустил его на землю.
     - А те двое?
     - Погибли. Напоролись  на  немцев. Вот тебе  и миллион...  -  выругался
Николаев.
     - Братцы,  вы меня только до ближайшей деревни  донесите,  -  простонал
Карманов.
     Чоботов, видевший, как работники финчасти  зарывали  под  елкой  мешок,
ошибся. Это  была не вся казна  дивизии,  а  только мелочь, медные деньги. У
начальника  полевого  госбанка  Лексина,   старшего   кассира   Мокрецова  и
бухгалтера Медведева и мысли не  возникало,  чтобы  бросить  казну  дивизии.
Мешок с мелочью нести было тяжело и они, и то после долгих колебаний, решили
его  закопать. Акт был составлен по  всем правилам.  Все остальные деньги, в
купюрах,  более семисот тысяч рублей,  решили вынести любой ценой.  Никто из
отряда  майора  Зайцева не  подозревал, что эти  трое  голодных, исхудавших,
оборванных людей несут в своих  мешках почти миллион рублей. Спасают деньги,
когда в любой момент  можно  было расстаться не только  с  деньгами,  но и с
жизнями.  Шли  неделю,  вторую, третью,  в  полной неизвестности,  по глухим
лесам,  болотам,  впроголодь,   в  лохмотьях,  лаптях,  потому  что   сапоги
расползлись, но  -  с миллионом  за  плечами - люди с чистой  совестью  и  с
сознанием своего долга...24

     Когда колонна начальника разведки  дивизии  майора Зайцева разбилась на
группы,  то  Вольхин  оказался  командиром  группы  в   пятнадцать  человек.
Посоветовавшись,  они  решили  вернуться  на маршрут  движения  главных  сил
дивизии и все-таки догнать свой полк. Оставив раненого политрука Карманова в
деревне на попечение двух старушек, они решили переночевать в гумне, одиноко
стоявшем посреди большой поляны.
     Вольхину  не  давала покоя мысль, что он идет совсем не той дорогой, по
которой  ушел  его полк, он то и  дело ругал  себя,  что  тогда замешкался и
отстал.  Сумки  с документами,  которые  нес сержант  Ляшко, тоже  обостряли
нервозность. Он уже несколько раз ссорился с товарищами, которые думали, что
в них что-то съестное.
     Примерно через час, когда они всей группой начали готовиться ко сну, из
леса раздался громкий и уверенный голос:
     - Товарищи красноармейцы! Вы окружены, сдавайтесь!
     По знаку Вольхина все  быстро заняли выходы из гумна и приготовились  к
бою.
     - Вот так влипли! -  услышал Вольхин чей-то голос, -  Я же говорил, что
нельзя здесь было останавливаться.
     - Погоди, если предлагают  сдаваться,  а не  атакуют сразу, то, значит,
сил у  них здесь немного, - успокоил всех Ляшко, да и побоятся  они сунуться
через поляну. Попробуем поторговаться...  Вышлите офицера  на  переговоры! -
крикнул он в темноту.
     -  Выходите  сдаваться, потом  решим, -  послышался  голос  с  немецким
акцентом.
     - Дайте нам десять минут, посоветоваться!
     Ляшко встал,  отошел в глубь гумна.  Сел и  задумался, обхватив  голову
руками...  -  "Нас пятнадцать  человек. Прорываться -  перестреляют.  Сидеть
здесь - сожгут живьем...".
     Он достал из сумки чистый лист бумаги и быстро написал: "Акт" - "Что же
делать, придется документы сжечь,  рисковать ими нельзя". И, пока кто-то  из
бойцов по  его просьбе  рвал и поджигал папки со  списками  личного  состава
полка,  боевыми  донесениями  и   приказами,   написал  акт  об  уничтожении
документов. Он попросил подписать его двоих бойцов, как свидетелей.
     Раздалось несколько автоматных очередей сразу с трех направлений.
     - Ну,  что  будем делать, командир,  -  подошел  к Вольхину  кто-то  из
бойцов. - Решай скорее, немцы торопят. Сдаваться или гореть живьем?
     - Дождь! Дождь  пошел! -  обрадованно  крикнул  Ляшко.  По  крыше гумна
зашелестели струйки осеннего дождя. В проемах дверей стало еще темнее.
     Вольхин внимательно  всмотрелся в полосу леса. От  гумна до опушки было
не больше ста метров. Чуть левее он еще засветло заметил болотце, там немцев
быть не должно.
     - Все ко мне, - позвал он бойцов. Когда  все четырнадцать его товарищей
встали вокруг него, Вольхин сказал: - Двое останутся у выходов, стрелять как
можно  чаще, создавать видимость,  а остальные  - за мной. Полезем в болото.
Вся надежда у нас сейчас на темноту и дождь.
     Вольхин первым, а за ним и все остальные, вжимаясь в мокрую, со снегом,
некошеную траву, поползли к болоту. "Только  бы  повезло, -  шептал  он  сам
себе. - Не полезут же они в болото..."
     Из  гумна то и дело раздавались винтовочные выстрелы. Немцы отвечали из
автоматов, и чувствовалось, что здесь их не меньше двух десятков.
     Когда  они вползли в болото, и  гумно осталось метрах в двухстах сзади,
Вольхин долго не решался подать команду, что можно вставать. Но  переползать
по жиже  от  кочки к кочке становилось  все невыносимей, и Вольхин встал. Он
посчитал глазами: "Двенадцать человек".
     - Теперь можно и в  рост, - отряхиваясь, сказал кто-то из  бойцов, - не
догонят.
     Перепрыгивая с коча  на коч, группа Вольхина к утру вышла в сухой  лес.
Пройдя еще около километра, они увидели деревню.
     - Может  быть,  нет там  немцев, командир. Обсохнуть  бы, а  то  совсем
задубели, - сказал кто-то из бойцов.
     - Стойте все здесь, я схожу разведаю, - предложил Ляшко.
     Из  деревни  не  доносилось  никаких  звуков,  и  он  решил  подойти  к
ближайшему дому. На дереве висела совершенно голая женщина и  Ляшко невольно
отпрянул, оглядываясь  по сторонам.  Только  теперь он  заметил, что  правее
калитки длинным  рядом  лежат  тела женщин  и  детей. Ляшко подошел поближе,
чувствуя, как у него останавливается дыхание и леденеет кровь. Он всмотрелся
в лицо первой в ряду молодой женщины. Ее открытые глаза  невидяще смотрели в
небо, рот был перекошен гримасой  ужаса.  Рядом с ней лежали два мальчика, а
дальше на несколько десятков метров - тела женщин и детей.
     Ляшко  осторожно огляделся по сторонам.  На дереве висел фанерный щит с
надписью:  "Похороны не разрешаются". Он  зашел в дом. У печки  в луже крови
лежала  женщина.  Рядом -  двое  детей с разбитыми головами.  В люльке лежал
младенец с воткнутым в грудь немецким кинжалом.
     Петр Ляшко не помнил, как вышел из этого дома. В себя он пришел,  когда
увидел своих.
     - Ну, что там? - спросил его Вольхин.
     - Не могу говорить... Звери, нелюди... Мертвая деревня...
     Успокоившись, он сбивчиво рассказал об увиденном.
     Все с полчаса сидели в оцепенении, не глядя друг другу в глаза.
     В тот же день, переходя шоссе, они наткнулись на немецкий патруль. Хотя
патронов почти  не было, вступили в бой. Двое гитлеровцев было убито, третий
сумел убежать.
     - Сколько можно прятаться!  Так они  совсем обнаглеют, - сказал  Ляшко,
снимая с убитого немца карабин.
     Вечером им  повезло: удалось угнать у немцев  десять лошадей. Дальше на
восток группа двигалась верхом.

     На лошадях группа лейтенанта Вольхина через сутки почти безостановочной
езды,  выехав на  колею,  где  прошла  большая колонна явно наших,  утром 18
октября догнала хвост огромной, километра на три растянувшейся колонны.
     Хмурый  ездовый  на  последней  повозке  на вопрос Вольхина,  кто  они,
ответил коротко:
     - Хозяйство Тарасова дивизии Гришина.
     Услышав  это,  Вольхин  невольно  пришпорил  коней,  -  "Сейчас  увидим
своих!".  Мрачного  в