жары и  бессонной ночи Андрей быстро задремал. Он очнулся от близких
разрывов,  быстро  выскочил  из машины и в три прыжка  оказался в  ближайшей
наскоро  вырытой щели.  Там уже  сидели  несколько человек,  и он  с  трудом
втиснулся  между  ними.  Из густого  ельника методично, снаряд  за снарядом,
стрелял  легкий  танк,  совершенно  не обращая внимания на  все  учащавшиеся
винтовочные выстрелы в ответ.
     Андрей Червов,  видя вокруг убитых,  не  успевших вовремя спрятаться, и
слыша   стоны   раненых,   чувствовал,   как   постепенно   страх  сменяется
ожесточением. Услышав команду старшего лейтенанта Афонина, командира штабной
роты, он  вместе со всеми выскочил из щели и бросился к дороге. Длинный веер
пуль заставил  всех залечь. Андрей, чувствуя у себя  на  лице  муравьев,  но
боясь пошевелиться,  все плотнее вжимался в землю, ощущая, как  в нескольких
метрах впереди в землю вонзаются пулеметные очереди.
     Во время  паузы  Андрей ползком вернулся  в щель. Тишина стояла минуту,
слышно было только, как кто-то  стонал. Потом  Андрей увидел, как из сосняка
поднялся немец  и махнул рукой:  "Рус!  Сдавайс!".  Он согнулся  в  пояс  от
чьей-то меткой пули.
     В танке снова заработал  пулемет.  Сзади послышался  шум мотора, Червов
оглянулся - ехали два наших броневика. Подойдя к танку метров на двести, они
повернули назад, не сделав  ни  одного выстрела.  Немец  из  танка продолжал
стрелять.
     Лейтенант Червов  заметил, как  в полуторку, стоявшую на другой стороне
дороги, залез немец, попытался  завести мотор,  но через минуту вывалился из
кабины - стреляли по нему сразу человек десять.
     Часа через два, когда у немцев кончился боезапас, танк уполз. В сосняке
вставали с  земли, не глядя друг другу в глаза: было стыдно, что один  танк,
издеваясь, держал под обстрелом и заставил лежать не одну сотню людей.
     - Заводи! - услышал Червов команду начальника штаба батальона.
     Заработали  двигатели  нескольких десятков автомашин,  и  гарь  бензина
быстро перебила запахи леса и пороха.
     - Червов!  - услышал  Андрей.  - Берите двоих  бойцов,  любую  повозку,
соберите раненых и догоняйте машины. Мы больше ждать не можем, каждая минута
на счету.
     Пока Андрей  с двумя  бойцами грузили раненых на повозку, а их пришлось
собирать по  кустам и щелям,  машины уехали далеко, и все попытки догнать их
оказались тщетными. В повозке же было восемь человек  раненых, и что  с ними
делать - Червов не знал.
     Снова показалась развилка. "Куда же ехать?  - остановился Андрей. -  Да
где же оно, это шоссе? Сколько ни едем - все лес..."
     Из-за поворота  показалось  несколько  конных,  а  за  ними  упряжки  с
орудиями.
     -    Кто    такие?   Куда?    -   осаживая   коня,    спросил   молодой
капитан-артиллерист.
     Червов ответил и добавил:
     - Там нас только что танк  обстрелял, куда вы едете. Наверное, уехал на
заправку, но может вернуться.
     - Пусть попробует, разобьем вдребезги, - зло ответил капитан и хлестнул
плеткой коня.
     "Приехал бы ты к нам вовремя, посмотрели  бы, каков ты в  деле,  а то -
"вдребезги!", - подумал Андрей.
     Мимо быстро проезжали упряжки с орудиями, Андрей смотрел на них и никак
не мог понять: неужели он заблудился и отстал от своих? Ему казалось, что он
едет к шоссе, но  почему тогда  артиллеристы едут ему навстречу? - "Все-таки
заблудился. Нет, лучше ехать  за ними. Может быть,  они  едут вдоль  шоссе и
ищут брешь?"
     Червова догнали повозки с ранеными, и он закричал:
     -  Товарищи! Возьмите  заодно  наших  раненых.  Есть  тяжелые,  еле-еле
перевязаны.
     -  Из  какой  части?  -  спросил  свесивший   с  повозки   ноги  хмурый
военфельдшер средних лет.
     - Батальон связи.
     - А у нас артполк. Вези к своим, нечего путаницу создавать.
     - Да  куда я с ними? - "И их не довезу, и сам погибну в этом лесу..." -
испугался Андрей. - Кто у вас старший? - закричал он.
     - Я старший, - ответил со следующей повозки пожилой капитан с эмблемами
медика в петлицах. - Чего вы хотите?
     - Прошу принять у меня раненых, - стараясь  сдерживать  волнение, начал
Андрей, - есть в тяжелом состоянии. Я не медик и могу их не довезти.
     -  Пристраивайтесь  в  колонну. Раненых  сдайте  девушке,  вон  на  той
повозке, - показал военврач, обернувшись.
     Андрей  передал  раненых  и  пристроился  со  своими  двумя молчаливыми
бойцами к пешему  строю, успокоившись, что  теперь, по  крайней мере, думать
надо только о себе. Он был с людьми, и если погибнет, то вместе со всеми это
было не так страшно и обидно.
     Как  выяснилось,  артиллеристы  действительно  заблудились  и  всю ночь
ходили  вдоль шоссе,  то  останавливаясь,  то снова  передвигаясь. Только на
рассвете они вышли к шоссе, и сразу же пошли на прорыв.
     Немцы словно ждали  их колонну и обрушили на нее точный сосредоточенный
огонь  из танков и минометов, стоявших  воль  шоссе.  Колонна развернулась к
бою,  пехотинцы  и  повозки  схлынули назад, а  артиллеристы, сняв орудия  с
передков,  покатили их  на  прямую  наводку.  От снарядов  ломались деревья,
летели  сучки и листья,  везде слышались команды, крики, стоны,  матерщина и
выстрелы, а Андрей, в  самом начале  боя упавший  лишь метрах в  двадцати от
кювета  и оказавшийся  в  мертвой зоне,  видел башни танков  за  обочиной  и
удивлялся, что все снаряды и пули летели над ним и за него.
     И справа, и где-то подальше слева дымили танки, а один шел вдоль шоссе,
развернув  башню и  густо поливая  лес  из пулемета,  как вдруг  дорогу  ему
преградила огромная сосна,  подпиленная двумя  смельчаками у  самой обочины.
Андрей Червов  посмотрел туда, откуда падала сосна, и  увидел там еще троих.
Они лежали ничком, недвижимые.
     Услышав передаваемую по  цепи команду "Прорываться под огнем!", Андрей,
сжавшись  в комок, приготовился перебежать  шоссе  за первым же  бойцом.  За
шоссе стеной  стоял спасительный  лес, был он так близко, что казался  всего
лишь  в нескольких метрах, а там, в кустах, за деревьями - спасение. Чуть ли
не через разрывы мчались упряжки  с орудиями, с грохотом перескакивая шоссе,
и ездовые, нахлестывая и без того разъяренных, вспененных лошадей, гнали их,
не разбирая дороги прямо в лес.
     Улучив  момент,  когда вслед  за снарядом, выбившим фейерверк  огненных
брызг из каменного покрытия шоссе, ударила  и смолкла  пулеметная очередь из
танка,  Андрей  в три  прыжка бросился в  противоположный  кювет. Неподалеку
вповалку  лежали  трупы  женщин в  разноцветных  платьях.  На  груди молодой
женщины лежал мертвый годовалый ребенок. Этих беженцев, наверное, расстрелял
какой-нибудь немецкий летчик, а может быть и солдаты  с автомашин, спешивших
на Кричев.
     В сотне метров от шоссе лес обрывался поляной,  которая простреливалась
немцами  из  пулеметов  и  танковых  пушек.   Андрей  видел  на  бегу,   как
развернулись  перед  поляной несколько наших орудий, прямой наводкой ударили
по  танкам, торчавшими стволами с  опушки, а по полю, метров триста шириной,
бежали врассыпную  люди, мчались упряжки,  повозки, машины. Среди них  то  и
дело рвались мины, кто-то падал, иные лошади, как подкошенные, летели, ломая
шеи, но  следом  бежала  масса,  которую  уже  ничто  было  не  в  состоянии
остановить, даже артиллерийский огонь в упор.
     За поляной начинался плавный спуск к реке,  покрытый  лесом, уже  можно
было идти шагом да и бежать больше не было сил. Лейтенант Червов,  видя, как
люди,  шатаясь, падают  кто куда и чувствуя, что  не хватает  больше дыхания
даже идти - ломит зубы и распирает грудь, упал у куста.
     А  прорвавшиеся через шоссе, выйдя  к реке, кто  раздевшись, а кто  и в
обмундировании,  вплавь  преодолевали  последний  рубеж  до  своих.  По реке
огромной массой плыли люди, лошади с сидящими на них ездовыми, и среди всего
этого скопища  изредка рвались  мины  и многие из тех, кто прорвался, прошел
самое страшное, наверное уже радуясь в душе, еще погибали в последние минуты
перед спасительным берегом.
     Лейтенант Червов вместе со всеми переплыл реку. Отдышавшись и  все  еще
не  веря,  что  он живой, и  боясь случайной  пули  или мины,  он не поверил
сначала  своим ушам, услышав  впереди  знакомый голос их комбата -  капитана
Лукьянюка. Чувствуя, как сердце заколотилось от радости, Андрей догнал людей
и закричал:  "Товарищ  капитан!",  -  еще не зная,  что именно он будет  ему
докладывать.
     - Червов? Ну  вот, а  мне старший  лейтенант  Кадушин доложил, что  вас
разметало в куски на шоссе. Молодец, что живой.
     Андрей пошел следом за комбатом с чувством, будто  он идет домой  после
долгой поездки,  и капитан Лукьянюк,  батальонный врач  Шестаков  и  старший
лейтенант Кадушин, который поторопился  объявить  его погибшим, казались ему
сейчас самыми родными людьми...
     Капитан Лукьянюк  приказал построиться батальону, пересчитал  людей. Из
окружения вышло чуть больше половины.
     -  Кто-нибудь знает,  что  случилось  со старшим сержантом  Шмониным? -
спросил Лукьянюк.
     - Он еще под  Чаусами  пропал,  товарищ капитан,  -  ответил  кто-то из
строя.
     - Жаль, - ответил Лукьянюк.
     Старший  сержант  Павел  Шмонин  был одним  из  лучших  специалистов  в
батальоне связи.4
     Командир и комиссар 624-го стрелкового полка Максим  Никифорович Михеев
к Варшавскому шоссе вывести сумел лишь остатки двух батальонов. Но зато люди
в них были познавшие не только смерть товарищей и унижение отступления, но и
радость  победы над врагом, и свое превосходство  над ним. Остались наиболее
крепкие  физически  и  духом  бойцы,  и   едва  ли  эти  батальоны,  с  роту
численностью каждый,  были  намного  слабее тех, что вступали в свой  первый
бой, если учесть накопившиеся в людях опыт и злость.
     Михеев, на несколько часов отстав от  передовых  частей дивизии, слышал
перемещавшийся  вдоль шоссе шум  боя, и, не имея на  марше связи  со  штабом
дивизии, выслал к  шоссе разведку.  Люди вернулись через  полчаса: "Сплошной
гул танков!".
     -  Товарищ  командир, -  обратился  к Михееву лейтенант Иван Дзешкович,
командир  минометной роты, - разрешите  я со своими ребятами схожу. Не может
быть, чтобы совсем невозможно пройти.
     - Ступай, Иван. На рожон  не  лезь.  Разведаешь  и  - назад,  - ответил
Михеев и задумался: "Что будем делать,  если брешь не найдем... Завтра немцы
вообще все шоссе закроют. За ночь надо обязательно пройти..."
     Дзешкович вернулся через три часа.
     - Подошел к шоссе поближе, -  рассказал он Михееву, - и что вижу: стоит
танк на домкратах, гусеницы крутятся -  лязг страшный! И бьет из пушки, куда
ни попадя. Ведь просто издеваются над нами!
     - Сколько ты прошел вдоль шоссе, - спросил Михеев.
     - Метров триста-четыреста. На той  стороне за обочиной видел два танка.
Голоса слышал. Даже на губной гармошке играют, гады... Наших в  кустах много
лежит, убитых, а техники разной - не проехать...
     - Будем прорываться здесь, напрямик, - сказал, словно отрезал, Михеев.
     -  Может  быть,  еще  поискать место,  должны  же у  них быть  дыры,  -
неуверенно  произнес  майор Волков,  начальник штаба полка. - Справа  густая
стрельба. Там, наверное, проще следом перейти.
     -  Справа  кого-то  бьют, и мы еще  придем свои  головы  подставим... -
возразил Михеев.
     - Туда  прошли три бронетранспортера и  десяток  мотоциклистов,  слышно
было, - вмешался в их разговор лейтенант Дзешкович.
     Михеев  поставил вперед  взвод  лейтенанта Аветика  Нагопетьяна,  лично
объяснил ему,  что предстоит делать.  Проверил  оружие у бойцов и  вздохнул,
угрюмо глядя себе под ноги.
     -  Разрешите  действовать,  товарищ  комиссар?  -  спросил  Нагопетьян,
блеснув своими черными, как вишня, глазами.
     Михеев слабо махнул рукой, отворачиваясь от строя.  Жалко  было  парня.
Шел почти на верную смерть, но и послать больше  было некого. Лучше его - не
было. Хуже  - без толку  посылать.  - "Если  он  застрянет, придется  искать
другое место",  -  невесело  подумал  Михеев, глядя  в  спины  уходивших  за
Нагопетьяном пятнадцати бойцов.
     Минут  через двадцать  на  шоссе дружно  затрещали  выстрелы,  хлопнуло
несколько  гранат,  выстрелили  из  танка,  а  потом  слева  и справа  часто
застучали автоматные очереди.
     "Уж, не окружают ли их?" - испугался Михеев.
     Взвод   лейтенанта  Нагопетьяна,  выйдя   к   шоссе   и  развернувшись,
оглядевшись,  сколько  было возможно, по  команде  своего  командира  дружно
выскочил на шоссе,  стреляя  из винтовок и бросая гранаты в стоявшие  на той
стороне  грузовики.  Гитлеровцы,  не  ожидавшие  столь  дерзкого  нападения,
метнулись   кто  в  лес,  кто  на  обочины,  беспорядочно  отстреливаясь  из
автоматов.  Нагопетьян поймал  на  лету одну  за другой две  гранаты,  ловко
метнул их обратно, после чего стрельба впереди сразу же стихла.
     По шоссе хлестал из пулемета танк, еще один, метрах в двухстах, выезжал
с обочины на шоссе. Бойцы взвода залегли  перед самым шоссе, перестреливаясь
с небольшой группой автоматчиков.
     - Дай-ка бутылку... Да  давай и вторую, - окликнул Нагопетьян лежавшего
впереди Курпаса, огромного литовца, бойца его взвода.
     Лейтенант  Нагопетьян  прополз между двумя стрелками  и  вышел как  раз
напротив правого танка.
     "Встал, думает - и не докинуть? Ну-ка - держи!" - и Нагопетьян бросил в
танк, целясь на двигатель, бутылку с горючей смесью.
     По танку быстро растекся огонь, и его пулемет замолчал.
     Теперь,  уже  перебежками,  Нагопетьян приблизился  ко  второму  танку.
Кто-то еще раньше  бросил в  него  бутылку,  но  не попал, и  на шоссе горел
дымный костер, а танк медленно отползал назад.
     "Куда ж ты, погоди",  - сказал  сам себе Аветик, бросая бутылку в танк.
Звякнуло  разбитое  стекло, и огонь ручейками поплыл с брони на землю.  Танк
быстро  окутался дымом, из башни  с горевшей  спиной  показался танкист,  но
потом медленно сполз вниз.
     Стрельба велась  со  всех  сторон, но  с  паузами, и Нагопетьян  достал
ракетницу. А спустя несколько минут через шоссе хлынул поток  серых фигурок,
повозок, все это растекалась по лесу и беспорядочно стреляло по сторонам.
     - Ну, лейтенант, если бы не ты... - хлопал Михеев Нагопетьяна по спине.
- Награда за мной.
     - Курпас!  - окликнул Нагопетьян своего бойца. -  Давай  сюда  чемодан.
Посчитал?
     - Это что? - на ходу спросил Михеев.
     -  Деньги.  Наши.  В автобусе нашли.  И  автобус наш, там даже  портрет
товарища  Сталина.  А на ступеньках дохлый немецкий офицер. Это  они в нашем
автобусе ездили! И еще... Курпас, где портфель?
     - У меня.
     - Ну,  пока оставь. "Регимент" по-немецки полк? Значит, взяли документы
штаба 34-го немецкого полка.
     - Ваня, - догнал  Нагопетьян  медленно бредущего  Дзешковича, -  выбрал
себе минометы?
     - Какой-то закинули на повозку, но что толку, без мин.
     - А почему невеселый?
     - Шинель я обронил на шоссе.
     - Ну, это не беда, мог бы сам с ней остаться. А вернись? - и Нагопетьян
весело запел свою любимую: "Эх, Андрюша, нам бы знать печали...".
     "Совсем мальчишка..." - с завистью подумал Михеев и вспомнил себя таким
же, в гражданскую.
     В лесу перед Сожем Михеев встретил парторга  полка политрука  Тарасова,
политрука Александрова и с ними двадцать пять бойцов, которые тоже пробились
с  боем.  По  дороге  они  сожгли  танк,  бронемашину,  шесть  грузовиков  -
"бюссингов",  уточнил  Александров,  уничтожили два  мотоцикла и  с  десяток
гитлеровцев.
     "Ничего,  поживем  и  повоюем", -  оглядываясь по сторонам и видя,  что
людей вокруг еще немало, подумал Михеев.

     Варшавское шоссе в  районе Пропойска в конце июля 41-го многим из  тех,
кто  тогда оказался севернее его,  представлялось  чем-то  таким, через  что
переступив -  будешь  жить  и дальше. Шоссе не  разделяло  всех  на  живых и
мертвых,  никто  не загадывал,  что  если он  перейдет его, то не погибнет и
потом.  Многие видели,  что смерть  чаще  всего случайна, бывало  и так, что
человек погибал  и сразу за Сожем, сидя за котелком каши, от случайной пули,
только  полчаса назад  вместе со  всеми радуясь, что перешел, живой.  Но все
верили, что там, за Сожем, все, вся война пойдет теперь по-другому,  там уже
настоящий, плотный фронт.
     Были  и  такие, для  кого Сож  и  шоссе перед  ним  стали  своеобразным
Рубиконом.  Даже  решиться  перейти его оказалось  для многих  непросто, тем
более,  что были  и более легкие пути  - уйти в  лес,  в сторону,  переждать
сутки, трое,  надеясь,  что из-за Сожа наши ударят  навстречу или что  немцы
уйдут на  восток. Но подавляющее большинство не допускали и мысли не идти на
прорыв.

     Трое суток на 430-м километре Варшавского шоссе ни на минуту не стихала
стрельба, умирали  русские  и немцы, противопоставляя воле -  волю,  силе  -
силу.
     Вся  10-я  моторизованная  дивизия гитлеровцев и  десятки танков из 4-й
танковой трое суток отбивались от яростных атак советского 20-го стрелкового
корпуса генерала Сергея Еремина. Кровавые схватки одновременно вспыхивали на
многих участках Варшавского шоссе - мотоциклисты, танки, одиночные грузовики
с автоматчиками  и  целые колонны и батальоны метались  вдоль  шоссе, словно
пожарные команды перед лесным пожаром.

     За  Сожем,  оглядевшись  и  покрутившись  среди  других  командиров  из
вышедших из  окружения частей, посоветовавшись со своим комиссаром Ивановым,
майор  Малых  обратился  к  полковнику  Гришину  с   предложением:  за  ночь
попытаться вывезти  через шоссе и оставшуюся  материальную часть полка,  что
была оставлена, когда полк пошел на прорыв.
     -  Обязательно!  Неужели  бросать  такую  технику!  Да  с  нас   головы
поснимают! Немедленно собрать всех шоферов и всех, кто умеет водить машины и
- за  шоссе! - распорядился  полковник Гришин.  - Надо  постараться вытащить
все, что возможно, все, что сгоряча бросили, пока немцы здесь не укрепились.
     Майор Малых вызвал командира штабной батареи лейтенанта Свиридова:
     - Через полчаса построить всех шоферов,  трактористов и по два человека
расчета от каждого орудия, и позови мне срочно лейтенанта Смяткина.
     Получил задачу и он:
     - Возьмешь с  собой двоих,  больше  не надо, и немедленно иди  к шоссе,
разведай проход  на ту сторону, а потом пошлешь нам человека  навстречу. Нас
жди за шоссе.
     Младший лейтенант Смяткин, сержанты Аленин и Костриков понимали, что от
них сейчас зависит,  будет ли полк боевой единицей или так и останется почти
без техники, поэтому на это задание настроились предельно серьезно.
     До опушки леса, за которым проходило шоссе, они доползли удачно, никого
не встретив.  Но  вскоре заметили немецкий  танк. Прислушались.  Было  тихо,
поэтому решили сползать  к танку. Он был брошен экипажем, никаких признаков,
что  кто-то  здесь  недавно  сидел,  не  обнаружили.  Только  за  танком  на
плащ-палатке лежала куча стреляных гильз.
     Пересекли  просеку,  метров  через двести  заметили легковую  машину  с
красным крестом. Вся  она была изрешечена пулями, в  кабине  - убитый шофер.
Чуть подальше стоял грузовик с прицепленной небольшой цистерной.
     - Костриков, проверь,  что в ней, - приказал  Смяткин, прислушиваясь  и
осторожно оглядываясь по сторонам.
     - На вкус  - спирт.  Полная  цистерна, -  доложил через несколько минут
Костриков.
     -  Запомним  это  место,  - оглянулся  еще раз  Смяткин,  - может быть,
удастся   вывезти.   Ладно,   ребята,   теперь   -  перебежками   за   мной.
Подстраховывайте друг друга.
     Минут  через  пятнадцать  они  увидели  шоссе.   Подползли  к  обочине,
огляделись.
     Окоп  на той стороне заметили все трое одновременно. На бруствере стоял
немецкий  ручной пулемет, торчала каска,  ее обладатель крутил  головой,  но
лица не было видно. Несколько минут Смяткин, стараясь не дышать,  осматривал
окоп и  кусты  по  сторонам.  Костриков  и Аленин, которых он по