л к тому берегу. Десятки людей
также кто на чем  переплывали  Десну, когда переправа была разбита.  "Ничего
нет глупее сейчас  утонуть... Надо было с батальоном переходить, досидел  до
последней минуты...", - ругал себя Лукьянюк.
     Недалеко  от  берега он спрыгнул в воду, оказалось по грудь,  но пошел,
чувствуя, как  все тело пронизывает  холод.  Ночью выпал  снег, первый снег,
подморозило,  и шинель на  берегу быстро замерзла. Пробежав метров триста от
берега, пытаясь  согреться,  Лукьянюк  услышал шум. Это  оказался  полковник
Яманов. Его плащ-палатка, покрывшаяся ледяной коркой, шелестела об кусты.
     - Давай  выжимай одежду  и погрейся в  кабине, - показал  ему Яманов на
машину. - Можешь немного поспать.
     Здесь же были Гришин с Канцедалом. Несколько десятков  человек сидели у
костров, просушивая одежду.
     -  Немедленно  подготовь записки  Князеву,  Шапошникову  и Тарасову,  -
подошел  Гришин  к  Яманову.  -  Шапошникову  взять  Святое  и  обеспечивать
переправу с юго-востока. Князеву выйти к Салтановке и обеспечивать переправу
от атак противника с северо-востока. А Тарасову - ударить на Алешенку и идти
к Навле. Это будет отвлекающий удар. Пусть свяжет  там как можно больше  сил
немцев.
     Яманов посветил на карту фонариком.
     - Да, главные силы армии пройдут между Святым и Салтановкой, -  добавил
Гришин.
     - Это на участке  всего пять километров шириной? - удивился Яманов. - А
мы раскидаем дивизию по разным сторонам, потом и не собраться будет.
     - Это приказ Крейзера, - жестко ответил Гришин. -  Наша задача теперь -
прикрыть переправу, чтобы прошли все армейские обозы.
     - А потом, значит, в арьергарде пойдем?
     - Пока не  знаю. Там видно будет. Перед нами опять танковая  дивизия. А
может быть, и больше, - тяжело вздохнул Гришин.

     Полк  капитана  Шапошникова  два дня,  9 и 10  октября,  отбивал  атаки
противника на армейские переправы, с боем взял Святое и занял здесь оборону.
Немцы все это время атаковали его участок, словно нехотя, хотя и имели здесь
тридцать танков.  "Боятся потерь, - понял Шапошников. - В  общем-то, главное
для них сейчас  уже не здесь.  Видимо, рассчитывают, что обозы свои мы и так
бросим...".
     К вечеру 11 октября у  Шапошникова под  рукой осталась всего одна рота.
Еще утром комбат-3 старший лейтенант  Андросенко, сменивший раненого Чижова,
доложил,  что  полковник Гришин  лично  приказал  ему  остаться в  Святом  и
прикрывать обозы армии  с  тыла.  Потом  комбат-1  старший  лейтенант Калько
сообщил,  что Гришин  забрал у него  одну роты  для  охраны штаба дивизии, а
потом  и  сам куда-то  пропал с двумя оставшимися  с ним  ротами. Под  вечер
Гришин сам нашел Шапошникова.
     - Калько я у тебя забрал, - не поздоровавшись, сказал он Шапошникову, -
Андросенко  оставил в Святом. Давай  выходи  с Осадчим восточнее Алешенки  и
будешь наступать на Навлю.
     Гришин был очень возбужден, и хотя Шапошникову было обидно и неприятно,
что командир дивизии  отдавал приказы через голову командира  полка,  все же
решил промолчать. И так все было на нервах который день.
     Когда Шапошников с батальоном Осадчего вышел на рубеж развертывания для
атаки на Навлю, к нему снова прискакал на коне полковник Гришин. Он был даже
без охраны.
     -  Противник  вон  на той опушке, возможно  -  до батальона.  Атаковать
будешь полем.
     Шапошникову еще не  приходилось выслушивать приказы  и  выполнять их  в
такой спешке, на ходу, хотя, вроде  бы, чего только с ним ни бывало с начала
войны.
     -  Лесом же удобнее, - возразил он Гришину, - а так, в  поле, перебьют,
как зайцев.
     -  Лесом пойдет  другая дивизия.  У  тебя отвлекающий удар, - тоном, не
терпящим возражений, отрезал Гришин.
     - Да у  меня на  фланге семьдесят автомашин пехоты противника, раздавят
нас, если пойдем полем!
     - Выполнять  приказ! - оборвал  Гришин Шапошникова и  стал садиться  на
коня.
     -  Осадчий!  - позвал Шапошников  комбата-2. -  Готовься  к атаке через
поле. Батальон разверни пошире. И не торопись, понял?
     - Да  чего он хочет-то? Не понимаю! - рассердился Осадчий,  слушавший в
стороне весь разговор с командиром дивизии.
     - Бесполезно с ним сейчас спорить. Не знаю, что у него сейчас за планы.
     Как  только батальон развернулся на  опушке  для  атаки через  поле, на
фланге показалась группа немецких танков.
     - Осадчий! Немедленно уводи  батальон  в лес! -  закричал Шапошников. -
"Хватит и этой демонстрации".
     Подъехал на уставшем коне командир взвода разведки лейтенант Шажок.
     -  Никакого соседа  справа у  нас нет,  товарищ капитан,  - доложил  он
Шапошникову.
     "Ну вот,  а обещал дивизию... - с  досадой подумал Шапошников. -  Зачем
было обманывать? Сказал  бы прямо, что атака батальона - демонстрация, чтобы
отвлечь немцев от главных сил дивизии".
     -  Товарищ  капитан,  -  к  Шапошникову  подошел  лейтенант  Тюкаев,  -
представитель штаба армии вас спрашивает.
     Шапошников узнал полковника Ивашечкина.
     - Какую выполняете задачу, капитан?
     - Готовлю атаку в направлении Навли, - ответил Шапошников.
     - Какие силы у вас под рукой?
     - Батальон.
     -  Приказ  отменяю.  Следуйте  с  батальоном  прямо  по  просеке,  там,
километрах в трех, найдете штаб армии. Будете его охранять.
     - Слушаюсь, товарищ полковник,  -  с облегчением воскликнул Шапошников.
Этот  приказ означал, что, по крайней мере, в  ближайшие часы  ни он, ни его
люди не погибнут напрасно. - "Теперь надо Гришина искать...".
     -  Бакиновский!  Берите  взвод  Шажка  и поезжайте  найдите  полковника
Гришина. Доложите, что Ивашечкин снял нас отсюда на охрану штаба армии.
     Найдя  штаб  армии в густом ельнике,  припорошенном  снегом, Шапошников
представился первому попавшемуся полковнику.
     - Займите батальоном круговую оборону  по  всему периметру расположения
штаба, - приказал полковник.
     "Ну вот, еще не лучше:  потом батальон и не собрать будет", - огорчился
Шапошников.
     В лесу, где расположился штаб 3-й  армии, бродили группы людей,  что-то
зарывали, жгли какие-то бумаги,  тут же  ели, сидя на снегу. Многие спали на
нарубленном лапнике, прижавшись, друг к другу.
     Вечером  полковник  Гришин сам нашел Шапошникова. С ним  было несколько
конных.
     - Ты как здесь оказался? Почему меня не искали?
     - Полковник Ивашечкин приказал охранять штаб армии.
     -  Срочно собирай  батальон и выводи его вот сюда, смотри на карту... -
Гришин  открыл планшет,  - Борщево - Литовня.  Здесь будем  прорываться. Ищи
меня в домике лесника  вот  здесь.  Жду завтра к  восемнадцати часам. Пойдем
ночью. - Гришин нахмурился  и  тяжело вздохнул: - Есть сведения,  что против
нас  действуют  части  еще  двух дивизий, кроме восемнадцатой  танковой. Да,
обстановочка... Надо бы изо всех сил держать сейчас Гудериана за хвост, а то
он и до Москвы дойдет...
     Гришин, когда узнал,  что они в окружении, подумал, что гитлеровцы свои
главные силы бросили вперед, по большаку на Тулу, но это оказалось не так, и
против  них были оставлены  крупные  силы, так что надеяться  в этот раз  на
легкий  выход  из окружения  было нечего.  Была  лишь надежда,  что выйти на
восток лесами будет все же проще.
     - Что делать с обозом? - спросил его Шапошников.
     -  Все еще  таскаешь?  Давно  пора  бросить.  Возьми  все,  что  можно,
продовольствие, прежде всего, а остальное - закопать или сжечь.

     624-й стрелковый полк майора Тарасова, 11 октября брошенный под деревню
Алешенка  для нанесения отвлекающего удара, мысленно был списан  Гришиным  с
баланса сил дивизии, поэтому он удивился и обрадовался, когда комиссар полка
Михеев нашел его днем 14 октября в лесу под Литовней.
     - Как ты нас нашел?  Задачу выполнил? Что с  полком? - быстро спрашивал
его Гришин.
     - Бой вели  весь день одиннадцатого. Уничтожено до трехсот гитлеровцев,
тридцать пять автомашин,  четыре орудия, две бронемашины,  танк,  - хмуро  и
устало  докладывал  Михеев, -  Держались  бы и еще, но к противнику из Навли
подошло сильное подкрепление: двадцать танков и до двух батальонов пехоты.
     - Потери большие? - спросил его Гришин.
     - Почти ничего не осталось. Раненых двадцать повозок...
     - Да, плохо.  Сейчас мы пойдем на прорыв, будешь  идти вторым эшелоном.
Где у  тебя командир полка, не потеряли? - спросил Гришин, - Не  прозевайте,
когда прорвемся, а то останетесь здесь.
     Михеев пошел  к своим людям. Колонна его  полка,  сбившаяся повозками в
кучу,  на первый взгляд представляла внушительную силу, но боеспособность ее
равнялась нулю. Люди  были измотаны до предела, раненые на повозках стонали,
беспрерывно  просили  пить,  медики еле  держались  на ногах  от  усталости,
атмосфера  и настроение были гнетущими. Все  понимали, что близятся события,
которые решат судьбу каждого, кто оказался в этом лесу.
     Старший лейтенант Шкурин,  или, как  его звал Михеев - Саша, потому что
он годился ему в сыновья, в 624-м полку находился всего три недели, но успел
зарекомендовать себя  настоящим бойцом и  коммунистом.  Под Алешенкой  он по
своей инициативе принял командование ротой, когда командир был ранен, дрался
умело и отчаянно: почти все автомашины из тех тридцати пяти  были уничтожены
его ротой, сам Шкурин гранатой подбил бронетранспортер, да и немцев уложил с
десяток. За этот день он ни разу не вспомнил, что он не  командир стрелковой
роты, а уполномоченный особого отдела полка.
     - Сколько у тебя сейчас в роте людей? - спросил его Михеев.
     - Двадцать два человека, политрук Кравцов и я.
     - Саша, тебе придется идти  на прорыв последним:  надо обеспечить вывоз
раненых. Сам сопровождай повозки и смотри за всем. Я в тебя верю...
     - Конечно, товарищ комиссар, я понимаю.
     - Себя береги, на рожон не лезь... - голос у Михеева дрогнул.

     - Надо бы построить людей и поговорить,  товарищ полковник, - подошел к
Гришину полковой комиссар Кутузов, начальник политотдела дивизии.
     - Да-да, обязательно. Заодно и задачу доведем.
     Минут  через десять  к  Гришину,  сидевшему  на пеньке  с картой, снова
подошел Кутузов.
     - Люди построены, товарищ полковник.
     - Скажите  сначала  вы...  - Гришин тяжело поднялся с пенька и посчитал
глазами выстроившихся на поляне людей. - "Человек двести всего...".
     - Я из полка Тарасова не строил людей, пусть отдыхают.
     - Правильно. Начинайте.
     -  Товарищи! - громко и уверенно сказал Кутузов. - Сейчас  мы пойдем на
прорыв. Все вы представляете, что нас ждет. Не хочу от  вас ничего скрывать,
будет  очень тяжело. Многим из  нас  придется погибнуть, но идти  надо. Если
будем действовать дружно и смело, то задачу выполним и останемся живы.
     Гришин смотрел на осунувшиеся, усталые лица своих бойцов и думал: "Если
к утру останется нас хотя бы половина...".
     -  Лукьянюк!  Сколько  здесь  ваших  людей? -  спросил Гришин командира
батальона связи.
     - Человек пятьдесят, товарищ полковник. Те, кто в маскхалатах, все мои.
     Остатки  батальона  связи выделялись в  строю не  только внешним  видом
(остальные были кто в чем - в фуфайках, в шинелях), но и какой-то внутренней
слитностью. Чувствовалось, что эта группа - коллектив, боевая единица.
     - Кто не уверен в себе, пусть выйдет из строя, -  продолжал Кутузов.  -
Пойдете со вторым эшелоном.
     Строй не  шелохнулся, казалось  -  наоборот,  все после  этих слов  еще
больше слились воедино.
     - Товарищи! Запомните, что в этот бой все идем коммунистами! - закончил
Кутузов.
     -  Командиры   подразделений  -  ко  мне,  остальные  -  разойтись,   -
скомандовал полковник Гришин.
     Никогда еще ему не приходилось продумывать  план боя в такой обстановке
и такими силами. Названий подразделений и частей вроде бы и много, но сейчас
нельзя  было  оперировать привычными мерками. Наиболее боеспособной единицей
оказались сейчас не стрелковые полки, а батальон связи.
     -  Точное  местоположение  противника  установить   не   удалось,  Иван
Тихонович,  - присел с Гришиным  полковник Яманов.  -  Три группы послал  на
разведку и ни одна не вернулась. Лес мешает,  заблудились или на  противника
нарвались. Предположительно, что  немцы не только в Литовне, но и южнее  ее,
за просекой.
     - А севернее?
     - Там до батальона с пулеметами.
     -  Пошли  туда  Шапошникова, прикроет нас  во время прорыва.  Я  сейчас
задачу поставлю и сходим с тобой  к Литовне, посмотрим. Федор  Михайлович, -
позвал Гришин Лукьянюка, - от меня ни на шаг. Батальон пусть ведет Ткачев.
     Пройдя метров пятьсот в направлении Литовни, Гришин  и Яманов встретили
группу своих бойцов.
     - Пономарев? Вы как здесь? - узнал Гришин поднявшегося с земли  бывшего
командира дивизиона легкоартиллерийского полка Смолина.
     - В дозоре,  товарищ  полковник. По приказу майора Малыха. Наблюдаем за
противником.
     Вместе  с  группой  Пономарева  Гришин и Яманов  редколесьем  вышли  на
опушку. За лугом с редким кустарником стоял густой ельник.
     Гришин лег  на снег, всматриваясь в чуть припорошенный  снежком ельник.
Было удивительно тихо, какая-то посвистывавшая птичка лишь подчеркивала  эту
тишину.
     Минут  пять Гришин тщательно изучал  в бинокль  опушку  леса  за лугом.
Никаких следов присутствия немцев  не  ощущалось,  даже  снег  перед опушкой
лежал нетронутым.
     - Пономарев, а вы сами ходили к опушке?
     - Не ходил, товарищ полковник, но полчаса назад оттуда стреляли.
     "Тоже мне, разведчик... А если тут и нет никого?"
     - Пошлите двоих к опушке, - приказал Гришин.
     - Я сам схожу, товарищ полковник, - ответил Пономарев.
     Когда Гришин готов был сказать, что вот, никого за лугом в лесу немцев,
как на самой опушке на Пономарева набросились двое немцев, сбили его с ног и
потащили в глубь леса.
     "Как глупо все получилось, - ругал себя Гришин. - Конечно,  он пошел на
смерть, чтобы доказать мне, что не трус...".
     - Возвращаться надо, - с укором посмотрел на Гришина полковник Яманов.
     -  Прорываться будем  здесь,  да и  все равно  больше негде и  выбирать
некогда, - вставая  с земли, сказал  полковник Гришин,  - Начало движения  -
двадцать часов.

     К  назначенному  времени  отряд  полковника   Гришина  вышел  на  рубеж
развертывания и по  сигналу красной ракеты, в полной темноте, без  выстрелов
ринулся через луг в лес. Противник почти сразу  же открыл плотный пулеметный
огонь,  но  масса людей  с решимостью  идущих на  смерть  бежала на  вспышки
выстрелов, не обращая внимания ни на что.
     Лейтенант  Андрей Червов, радиотехник батальона  связи,  перед прорывом
назначенный  командиром  отделения  в роту старшего  лейтенанта  Михайленко,
сразу  же  после  вспышки ракеты  поднявшийся  вместе  со  всеми,  бежал  на
выстрелы,  не  чуя ног, хотя всего лишь час назад  мог с трудом подняться  с
земли.
     Краем глаза Червов  видел, как единственное их  орудие, сделавшее всего
два-три  выстрела,  было накрыто серией мин, как вздыбились кони  от близких
разрывов, как слева и справа спотыкались, падали, кричали, стреляли и бежали
его товарищи. Он даже сразу не понял,  что луг, метров двести в глубину, уже
проскочили,  начался  ельник,  и  только  когда  он  споткнулся  об  убитого
немецкого  танкиста и увидел рядом остов танка, броню которого  лизал огонь,
понял, что они среди немцев.
     Рядом  густо  застучал пулемет,  ярко вспыхнули кучи  хвороста.  Андрей
упал, но,  услышав  чью-то команду  "Вперед!",  снова  поднялся и побежал  в
темноту, боясь,  что столкнется лоб в лоб с немцем. По всему лесу шел частый
треск автоматных очередей и винтовочных выстрелов, слышались немецкие лающие
команды и русская матерщина. Мимо Червова, чуть не  сбив его, проехали, давя
мелкий ельник, два броневика.
     Уже совсем обессилевшего, его примерно  через полчаса догнали несколько
наших повозок,  но  никто  не посадил, потом обогнали два наших танка. Перед
рассветом,  в глухой темноте,  Червов услышал,  наконец, голоса своих. Он из
последних  сил подошел  к сидевшей на  снегу  группе и  тоже сел, прислонясь
головой к сосне. В висках стучало, спина была мокрой от пота, во рту жгло от
сухости, а Андрей,  глотая снег, думал одно: "И в этот  раз все-таки остался
жив...".

     Командир  771-го  полка капитан  Шапошников,  оставленный с  батальоном
капитана Осадчего прикрывать прорыв отряда Гришина, весь день 14 октября вел
огневой  бой  с крупной  немецкой  частью.  Никакого  приказа  от полковника
Гришина не поступало, и Шапошников решил  действовать  по своему усмотрению.
Решение  двигаться  вслед  за  отрядом  Гришина  представлялось  ему  крайне
рискованным: в  месте прорыва шел ожесточенный бой. Причем результат  боя  в
пользу своих представлялся Шапошникову сомнительным.
     - Давай  думать,  - сказал  он Наумову, - или пойдем на прорыв вслед за
командиром дивизии, или другим маршрутом.
     - А сам как думаешь, Александр Васильевич?
     - Если пойдем  за Гришиным, то прорвемся или нет -  как получится.  Они
сейчас как магнит притянули к себе немцев, и те не отпустят их долго, пока в
леса не  войдут  или  не  уничтожат.  Если  даже  и  встретим  Гришина,  что
маловероятно,  то  он  нами   опять   прикрываться  будет  или  опять   дыру
какую-нибудь заткнет, а  это  опять ближе к гибели, если нас еще при прорыве
не перебьют.
     - Да, это точно... - задумчиво произнес Наумов.
     - Поэтому предлагаю: в бой не ввязываться, район прорыва обойти южнее и
двигаться дальше на восток параллельно колонне Гришина.
     - Сделать ход конем? - с надеждой спросил Наумов.
     - Да, примерно так.  Нам, главное, сам понимаешь,  людей сохранить.  До
победы еще воевать и  воевать. Ну, допустим, вступим  мы  сейчас в бой - что
это  даст? Лишние жертвы.  А через неделю-месяц с  кем воевать останемся?  А
Гришина, если повезет, в Ельце встретим, там пункт сбора всей третьей армии.
     - Не подведем ли  мы его этим своим маневром, Александр Васильевич? Кто
знает,  они  там, может  быть, кровью истекают и нашей  помощи  ждут,  а  мы
стороной пройдем.
     - Ты думаешь, он нас еще ждет? Вряд ли... Сходи к Осадчему и Терещенко,
пусть  выводят своих людей сюда. Семен Иванович,  - позвал Шапошников своего
зама по тылу капитана Татаринова, - продукты, все что можно, раздать бойцам,
остальное уничтожить или закопать, спрятать, как хочешь. Лошадей распустить,
машины сжечь, и, пожалуйста, все это надо сделать побыстрее.
     -  С таким трудом  все это  доставал  и все  бросить? - тяжело вздохнул
Татаринов. - Может быть, попробуем все же вывезти?
     - Нет, Семен Иванович,  с обозом нам не выйти вообще. Ну, сам  подумай:
почти триста километров!  Сержант Ляшко! - позвал Шапошников старшего писаря
штаба полка, - возьмите в машине все документы и положите их в противогазные
сумки. Отвечаете за них головой.
     - Есть товарищ капитан, - ответил Ляшко.
     Тогда он не  мог и представить, что такое простое задание - вынести две
противогазных сумки с бумагами, не будет им выполнено...
     Батарея лейтенанта Терещенко,  приданная на  время  боя  под  Алешенкой
полку  Тарасова,  все же догнала своих в лесу под Литовней.  Комиссар  полка
Наумов, встретив Терещенко, приказал ему распустить лошадей, орудия привести
в негодность и догонять своих.
     - Последний снаряд остался, - сказал Терещенко. - Может быть, выпустить
его?
     - Не надо привлекать внимания, - остановил его Наумов.
     К ним подошел сержант Ленский, в руках его была панорама от орудия.
     - А расчет где, Ленский? Что с орудием?
     - Пока получал задачу от майора Тарасова, вернулся - орудие разбито, из
расчета никого, ни живых, ни убитых, только Боярский, ездовый. А  это -  как
доказательство, - протянул Ленский панораму Терещенко.
     - Все ясно. Иди, догоняй наших, они метрах в трехстах отсюда, - показал
Терещенко направление. - А мы следом. Орудия уничтожим и догони