ида раненный в  голову капитан,  сидевший  на  одной из
повозок в середине колонны,  сказал, что полка Шапошникова здесь точно  нет.
Какой-то  настырный старший лейтенант заставил Вольхина и  его бойцов отдать
им лошадей  - их перепрягли в  повозки вместо  совсем изнуренных -  немецкие
оказались свежее.
     - Ничего,  и  то  хорошо, что  своих  догнали,  - успокоился Вольхин, -
Пешком, так пешком. - Он не сомневался, что теперь-то они обязательно выйдут
из окружения, главное, что они в своей дивизии.
     После  ночного  боя  при  прорыве  колонна  управления  дивизии,  полка
Тарасова, батальона связи и остатков  артполка Малыха несколько дней шла, не
встречая и признаков присутствия противника.
     Отряд  майора Малыха  и  полк Тарасова шли  в  голове колонны, когда из
стогов, стоявших вдоль широкой ложбины метрах в ста  от дороги, выползли два
танка.
     - Мы вас встречаем! - услышал лейтенант Вольхин голоса с танков.
     "Что за  чертовщина:  в  нашей форме, а танки  -  немецкие!" -  Вольхин
оглянулся направо. Оттуда к колонне подходили еще  два  танка, чуть дальше и
вдали - еще несколько машин.
     -  Сдавайтесь!  -  услышал  он  голос  с танка.  -  У  вас  безвыходное
положение! - кричал с немецким акцентом одетый в советскую шинель человек.
     Колонна  остановилась,  но  как  только  танки  открыли   огонь,  сразу
сломалась -  те, кто был  сзади, повернули назад, передние  рванули  вперед,
надеясь, все же проскочить.
     -  Разворачивай  орудие!  -  вне  себя  закричал  Вольхин  оторопевшему
расчету, оказавшемуся поблизости в колонне.
     В  считанные  секунды  орудие  было снято  с передков, и  с первого  же
выстрела почти  в  упор  один танк  словно споткнулся и  окутался дымом.  Но
второй  на  полной  скорости врезался  в  колонну  и начал давить повозки  с
ранеными. Вольхин, чувствуя, как по лбу в глаза бежит  кровь, присел, словно
так  можно было спрятаться,  и, быстро  вертя  головой,  стал  оглядываться.
Несколько человек, кто были  на конях, скакали назад, остальных, побросавших
оружие, немецкие автоматчики уже сгоняли в кучу.
     Все произошло настолько внезапно и  быстро,  что люди словно оцепенели.
Никто даже  не отстреливался.  Ужасные  крики раненых,  которых танки давили
вместе с повозками, перекрывались густым треском автоматных очередей.
     Вольхин,  спрятавшийся, было,  под повозку,  уже слышал  крики  немцев,
отдававших команды  на  ломаном  русском  и  прикладами сгонявших в  колонну
красноармейцев без винтовок, щупал в кармане  партбилет: "Эх, не  отдал бы я
свою кобылу...".
     -  Ребята!  - закричал он. - Кто не хочет сдаваться, за мной!  -  и изо
всех сил бросился бежать.
     Метров через  пятьдесят, оглянувшись - надо было сориентироваться - над
головой свистели пули, он  увидел за собой человек  пятнадцать, а когда упал
на опушке леса, совершено обессиленный, то увидел,  что  бегут  за ним всего
лишь семеро.

     Старший  лейтенант Александр  Шкурин,  тот  самый,  кто реквизировал  у
Вольхина лошадей для раненых, понял, что организовать сейчас сопротивление в
колонне  невозможно,  поэтому  пришпорил  коня  и  галопом  помчался к лесу.
Навстречу  ему и еще нескольким конным мчался, стреляя  из пулемета,  легкий
танк.  Когда  конь соскочил  в овраг и встал там,  Шкурин  достал  планшет с
секретными документами  особого  отдела  полка, пистолет,  намереваясь сжечь
бумаги и тут же застрелиться.
     Из  танка  больше не стреляли,  и  Шкурин  решился выглянуть из оврага.
Конь,  кажется, немного  перевел  дух,  и Шкурин  решил рискнуть и  все-таки
добраться на нем до леса. Он снова вскочил в седло  и  пришпорил коня.  Танк
открыл огонь, но  конь  скакал. Капюшон плащ-палатки сполз Шкурину на горло,
он ничего не видел перед собой, каждую секунду ожидая пули. Конь споткнулся.
- "Конец!" - пронеслось в голове у Шкурина, он упал, ударившись всем телом о
землю.  Когда Шкурин  выпутался  из  плащ-палатки,  то  увидел,  что  лошадь
медленно идет к нему. Танк не стрелял, он вообще куда-то исчез.
     Через несколько часов, блуждая по лесу, Александр Шкурин  увидел группу
людей в грязных фуфайках. "Михеев!" - узнал он одного из них.
     - Товарищ комиссар! - закричал от радости лейтенант Шкурин.
     - Саша, - повернулся Михеев,  - живой! А мы думали, что тебя убили. - И
оба они, не в силах сдержаться, словно смывая  с себя напряжение, заплакали,
обнявшись, как отец с сыном.
     В  густом  лесу,  на снегу  или на сучьях,  сидели  и лежали, молча,  в
оцепенении, несколько десятков человек - остатки 624-го стрелкового полка.
     -  Как же  разведка  прошла  мимо этих стогов и  ничего  не заметили! -
ругался Михеев. - Была же у нас разведка!
     - Да, самая настоящая ловушка. Такое  ощущение, что  нас кто-то завел в
эту проклятую ложбину, - сказал майор Тарасов.
     - Кто-нибудь  видел  начальника  штаба,  товарищи? -  подошел к  группе
бойцов, лежавших на земле, прижавшихся друг к другу, комиссар полка Михеев.
     -  Я видел  майора  Ненашева,  товарищ  комиссар, -  привстал кто-то из
группы. - Погиб он.
     - Василенко, кажется? Ты сам видел?
     - Когда танк  орудие наше  раздавил, из расчета  все  были убиты,  меня
немного  контузило,  а  немцы  прошли мимо, -  начал  свой  рассказ политрук
батареи  Василенко.  -  Колонну  наших  построили,  несколько  человек сразу
расстреляли,  а  нас,  пятеро,  выползли,   спрятались  мы  между  разбитыми
повозками.  Майор Ненашев, лейтенант  Максимов, я и  еще двое бойцов.  Пошли
искать своих - навстречу люди в маскхалатах, явно немцы, а майор Ненашев мне
говорит: "Видишь "максим" - наши, наверное". Я пошел к ним, а по мне очередь
из  автомата. Бросил гранату и побежал. Тут товарища майора и убило. Даже не
смогли его подобрать...

     Батальон  связи и управление дивизии, двигавшиеся в  арьергарде колонны
полковника  Гришина,  в начале  боя  в районе  Чаянки  сумели оторваться  от
противника.
     - Придется бросить лишний автотранспорт и повозки, дальше нам с ними не
пройти, - сказал  полковник Гришин своему  начштаба  Яманову, который только
что обошел оставшиеся после боя группы.
     -  Примерно  двести  человек  нас  осталось,  Иван Тихонович, - грустно
сказал Яманов, - и батальон  связи  сейчас -  главная сила.  Дивизии,  можно
сказать, у нас больше нет.
     - Погоди умирать  раньше времени, - резко оборвал его Гришин. - Пока мы
с тобой и Канцедалом живы, есть  и дивизия. Не  может быть, чтобы у Тарасова
все погибли.  Кто на лошадях был - почти все  спаслись, да и так - кто-то же
должен уцелеть. И Шапошников где-то следом идет, а это мужик хитрый, погоди,
еще раньше  нас отсюда выберется, я  его, балахнинца, знаю. И Князев тоже не
лыком шит, если жив, то полк выведет. Но как же у нас разведка прошляпила?
     - Немцы  тоже не дураки, -  сказал Яманов,  Значит, так  и  вели нас от
Литовни к этой Чаянке в засаду.
     - Майор Туркин, - позвал Гришин инженера дивизии, - пойдете  в головном
дозоре.  Подберите  себе группу покрепче и  через два  часа вперед. Смотрите
маршрут, - Гришин достал карту.

     Пройдя после боя у Чаянки километров тридцать, отряд полковника Гришина
вышел из зоны густых лесов и подошел к дороге Курск - Москва.
     - Товарищ  полковник,  - подбежал к  Гришину связной,  - вам записка от
майора Туркина.
     "В районе Гремячее -  Трояновский наблюдаю  большую автоколонну немцев.
Несколько десятков автомашин  с  грузами перед  деревней.  Охрана небольшая.
Туркин".
     - Алексей  Александрович, - Гришин протянул Яманову записку, - подумай,
что мы можем сделать.
     - Да, соблазнительно...
     - Я считаю, что нужно ударить и уничтожить эту колонну.
     - Ударить... Иван Тихонович, люди еле бредут.
     - Ничего,  порох  еще есть. Балакин! - Гришин  позвал бывшего помощника
начальника штаба полка  Смолина. -  Возьмите человек пятьдесят  и  к  майору
Туркину,  связной проведет. Прощупайте силы  немцев  в Гремячем,  установите
наличие  огневых  точек, количество автомашин  в колонне, ее расположение. И
быстро назад, ждем вас здесь.
     Полковник Гришин  уже чувствовал, что бой будет, и обязательно удачным,
поэтому  настроение  у  него  сразу поднялось,  и всего его  охватила  жажда
деятельности.
     - Поехали к  связистам, - сказал он Канцедалу, садясь в телегу и берясь
за вожжи.
     Канцедал улыбнулся:
     - Ну и вид у тебя, Иван Тихонович. Сними пилотку и не командир дивизии,
а председатель колхоза в этой фуфайке.
     Гришин слез с телеги, подтянул супонь, поправил чересседельник.
     - Где так научился со сбруей управляться? - шутливо спросил Канцедал.
     -  Я  же  до  девятнадцати  лет  батрачил. И сейчас  лошадь  запрягу  с
закрытыми глазами.

     Лейтенант  Вольхин,  еще  раз чудом  избежавший  смерти  в ложбине  под
Чаянкой, пристал к связистам. Он выпил на каком-то хуторе три ковша холодной
воды и,  не в  силах встать,  привалился спиной к сосне.  До его затухающего
сознания не доходили слова  команд, и он не слышал, как колонна ушла. Только
вечером он  с  трудом  встал, выдернул  из  изгороди кол  и пошел, с  трудом
переставляя затекшие ноги. Своих он догнал  к ночи, с трудом вырыл траншейку
и  поспал, сидя  на  корточках  -  от  холода  все  тело  само  складывалось
калачиком.
     Утром  Вольхин  проснулся  от  запаха каши.  В  колонне  каким-то чудом
оказалась кухня, он съел немного каши, это и поставило его на ноги.
     В подъехавшем на телеге человеке в фуфайке он узнал  командира дивизии.
Полковник Гришин ловко спрыгнул, жестом остановил политрука Попова,  который
хотел было подать команду "Смирно!".
     - Постройте людей, политрук.
     Гришин  прошел  вдоль строя,  вглядываясь  в  лица. Небритые,  тронутые
голодом, с уставшими равнодушными глазами.
     - Товарищи! Сейчас мы пойдем в бой. Не  обещаю, что после него выйдем к
своим. До линии фронта еще далеко, но и здесь надо дать понять фашистам, что
мы  хозяева на своей  земле,  - оглядывая  строй, говорил Гришин. - За лесом
растянулась колонна их  автомашин, застряли в  грязи. Разгромим ее - поможем
своим  на  фронте. Действовать дерзко, стремительно. Надо найти в себе силы.
После боя обещаю отдых и хороший обед. Утром всех покормили?
     - Нормально... Закусили... - послышались голоса из строя.
     -  Тогда готовиться к бою. Выступаем  через пятнадцать минут. Политрук,
соберите командиров.
     Подошли  лейтенанты  Михайленко,   Баранов,  Манов,  Червов,   Вольхин,
политруки Старостин, Бобков и Попов.
     - Все  старые знакомые,  - улыбнулся полковник Гришин. - Сколько у  вас
сейчас бойцов в батальоне?
     - Человек шестьдесят, - ответил политрук Попов.
     - Пусть будет сводная рота, - сказал Гришин, -  поведете ее вы, товарищ
Михайленко, вместе  со  Старостиным.  Пройдете  лесом  с километр  и заранее
развертывайтесь в  цепь. Настройте  людей, что немцев там мало, одни шофера.
Машины захватывать и уничтожать все, кроме продовольствия. Там перед дорогой
будет группа майора Туркина. Они вас встретят и выведут на рубеж атаки.
     На  коне к  группе командиров подскакал  старший  политрук  Филипченко,
комиссар штаба дивизии:
     -  Товарищ полковник, Балакин провел разведку боем,  даже чуть не взяли
Гремячее.  Огневых  точек у  них  немного,  выявили  всего  пять  пулеметов.
Пленного взяли, сказал, что это тылы восемнадцатой танковой дивизии.
     -  Старые  знакомые,  отлично, -  сказал Гришин. - Сейчас  мы  с ними и
посчитаемся.  Скачите  обратно,  передайте,  чтобы  по  выстрелу  из  орудия
начинали атаку на Гремячее.
     Майор  Туркин  с  группой  в  двадцать  человек  вышел  к  Гремячему  с
противоположной стороны, слышал перестрелку, которую вел отряд Балакина,  но
по ней установить  точное количество немцев в деревне было невозможно, и  он
решил послать разведку, пока не подошли главные силы.
     -  Сержант,  возьмите с  собой  кого-нибудь  и ко мне, -  позвал Туркин
крепкого  с  виду  связиста,  -  Пойдете к  деревне,  выясните,  сколько там
примерно немцев.
     Сержант   Гаврилов  и  красноармеец  Егоров,  сняв  карабины  с   плеч,
перебежками двинулись к деревне, до  которой было  не более трехсот  метров.
Туркин видел,  как разведчики  перешли речонку, залегли у плетня,  но вскоре
вернулись.
     - До огорода дошли, а дальше ничего не видно, деревья мешают, - доложил
Гаврилов, переводя дыхание.
     -  Что,  крови боишься? - ядовито процедил Туркин. -  Иди на те тополя,
пока не услышишь выстрела нашей пушки.
     "Сказал бы  сразу, что надо вызвать огонь на себя, чтобы можно было  их
засечь,  - подумал Гаврилов, - а  то как молодого  обманывает, на  самолюбии
играет - "Крови боишься...".
     Гаврилов   перебежками  добрался  до  большого   голого  куста,  залег,
осмотрелся. В деревне  было  тихо.  Он пополз  к  тополям,  но метров  через
двадцать был  обстрелян  автоматчиками. Минут  через  десять  неожиданно,  а
потому особенно громко и раскатисто, выстрелила пушка.
     Рота лейтенанта  Михайленко - сам он со Старостиным шел в центре, слева
Червов, Вольхин и Манов, Баранов справа - прошла лес  и залегла в кустарнике
метрах в  двухстах от дороги.  Хорошо была видна стоявшая  на дороге колонна
грузовиков. К Михайленко подошел старший лейтенант-артиллерист:
     - Дайте  сигнал, как будете готовы,  я открою  огонь. Но  у  меня всего
четыре снаряда, учтите.
     -  Целься по  танкетке, что  на  пригорке стоит.  Коробков!  - тихонько
окликнул Михайленко. - И вы трое, вам задача: уничтожить танк. Сколько у вас
гранат?
     - У меня есть противотанковая, - сказал сержант Коробков, похлопав себя
по поясу, на котором висела большая граната.
     Старший  лейтенант  Михайленко еще  раз посмотрел  на дорогу,  на  цепь
залегших бойцов,  растянувшихся по опушке  метров  на триста, потом  встал и
махнул фуражкой, давая тем самым сигнал к атаке.
     Рота поднялась и быстрым шагом с винтовками наперевес пошла к дороге.
     Танкетка   была  подбита  первым  же   снарядом  -  вздрогнула  и  ярко
загорелась, как деревянная. Почти одновременно разорвалось несколько гранат:
сержант Коробков с группой  подорвал танк.  А меньше чем через полминуты  по
всей дороге стоял сплошной треск от выстрелов.
     Немцы, шофера, сидевшие в машинах по двое-трое, с началом боя почти  не
отстреливались и побежали врассыпную прочь от своих машин.
     Бойцы взвода  лейтенанта Баранова,  атаковавшие колонну непосредственно
на  дороге, быстро вышли на  деревню,  разгоняя ошалевших  от  неожиданности
немцев по чердакам и сараям.
     Сержант  Гаврилов, залегший под кустом, когда ходил в разведку, видя со
стороны начало  боя,  почувствовал себя вначале как-то  не  у  дел, но когда
из-под  плетня начал стрелять  немецкий пулеметчик,  понял, что если он  его
сейчас  не  снимет, то  немец запросто сможет положить  всю роту.  Тщательно
прицелившись в  зеленую каску пулеметчика, Гаврилов выстрелил. Еще раз, еще,
и немец безвольно опустил голову на пулемет.
     Весь бой шел не более пятнадцати минут. Немцы, шофера  и охрана, частью
были перебиты, частью  попрятались. В  колонне  то  и  дело еще  раздавались
выстрелы. Несколько машин горели.
     Старший  лейтенант  Михайленко  быстро  шел  по  обочине,  пересчитывая
машины,  то  и   дело   заглядывая  за  борта.  Машины  были  в  основном  с
боеприпасами.
     - Подождите, товарищ старший лейтенант, - задержал его какой-то боец. -
Там машина со снарядами горит, сейчас рванет.
     Через несколько минут впереди раздался долгий, протяжный взрыв. Ударило
волной воздуха, и сразу стало тихо. Прекратились и выстрелы.
     - Какой дурак это сделал! - ругался Михайленко. - Также можно  и  своих
задеть! - "Ровно семьдесят", - удивился он, закончив счет стоявших на дороге
автомашин.
     Группа лейтенанта  Червова, с которой  был и Вольхин, на  своем участке
немцев разогнала  быстро. Бойцы уже шарили  по машинам, а Червов,  подойдя к
легковушке, по кузов застрявшей в грязи, увидел на сиденье портфель.
     - Эй, рус! - услышал Червов и оглянулся.
     Из бурьяна метров в двадцати встали несколько немцев с поднятым руками.
     Червов сначала опешил, но потом приказал пленным построиться в шеренгу.
Пересчитал их, оказалось  ровно  двадцать человек, приказал сдать документы.
Немцы поняли, начали дружно расстегивать карманы своих френчей.
     Лейтенант Червов собрал у всех документы.
     - Ну, как тут у вас? - подошел к Червову Михайленко.
     - Все машины оказались со снарядами. - ответил Червов, - пятерых убили,
да  вот  двадцать  сами  сдались.  Что  с ними  делать? И  портфель  вот,  с
документами.
     - Пленных пока охраняйте. Портфель давай, полковнику Гришину отнесем.
     - А у нас там  целая машина со шнапсом стоит, в другой - куры жареные в
пакетах, - рассказал подошедший политрук Старостин. - Две машины шоколаду, а
в одной "Тройной" одеколон - где-то, значит, грабанули наш магазин.
     - Дай-ка  хлебнуть, - попросил  Михайленко фляжку у бойца.  - А у меня,
представляешь, фляжку  пулей  сбило. Так, ладно, охраняйте колонну, а  мы  к
Баранову сходим.
     Солдаты лейтенанта Семена Баранова, когда к ним  подошли  Михайленко  и
Старостин, сбившись в кучу, громко хохотали.
     - Что у вас тут смешного? - спросил Михайленко, войдя в круг.
     Какой-то  тощий  боец напялил  на  себя  немецкий  мундир  и  изображал
генерала.
     - А ведь мундир-то, похоже, и правда генеральский, - сказал Старостин.
     - Так это с него и сняли померить, - показал кто-то на немца, стоявшего
в сторонке и дрожавшего от холода или от страха.
     -  Это не его  мундир. Генерал пожилой, в избе лежит, ранили  его в обе
ноги, - добавил кто-то.
     - Так уж и генерал, - усомнился Михайленко. - Полковник хотя бы.
     - Смотрите, погоны какие: плетеные, серебряные.
     Бойцы опять чему-то громко засмеялись.
     Михайленко вывел Баранова из круга.
     - Ну, Семен, молодцы твои ребята.  Как действовали  - я не ожидал. Ведь
вчера все еще еле ноги таскали.
     - У  меня и убитых-то всего один человек, - сказал Баранов, - а раненых
вообще  нет.  Коробков  молодец, не ожидал от него: первый бросился в атаку,
когда к деревне подошли. За  ним и  все поднялись. Пятерых, кажется, уложил.
Григорьев двоих застрелил,  троих  в плен взял, а Папанов  - семерых привел,
как на веревочке, да троих, говорит, убил. Они, было, в контратаку сунулись,
так  Яковлев  их  один  остановил,  их  человек двадцать  было  -  гранатами
забросал.  Арисов отлично действовал,  четверых уложил. И  все  из отделения
Корчагина. Молодцы ребята, я просто  не ожидал такой инициативы. Выше всяких
похвал!
     - А Корчагин где? - спросил Старостин Баранова.
     - Молодец, командует уверенно. Самое дружное отделение. Представь себе:
с  начала войны все держатся, как заговоренные. А сам  Корчагин  в  каком-то
сарае десять немцев уложил. Они сидят лопочут - ала-ла, а он туда гранату, и
- тишина.
     - Товарищи командиры, -  к Михайленко  подошел старик в драном овчинном
полушубке, - не вижу, кто у вас здесь старший...
     - Что тебе, отец? - спросил его Старостин.
     - У соседнего хутора тоже полно немецких машин.
     - Далеко отсюда?
     - Версты две, не боле. Трояновским хутор прозывается.
     -  Проводишь,  отец? - спросил  Михайленко. - Баранов,  возьми с  собой
человек пять и сходи разведай.  Николай, - повернулся  он к Старостину, -  я
сейчас  записку набросаю, отвезешь ее полковнику Гришину. Передай, что могут
идти сюда.

     Старик, как и договорились, что если немцев нет, дал сигнал Баранову, и
разведка смело вошла  на хутор. Баранов отослал двоих к  Михайленко, а сам с
сержантами  Олейником,   Коробковым   и   Литвиновым  принялись  считать   и
осматривать  автомашины. Стояло  их, застрявших  в непролазной  грязи, около
двадцати,  все  с обмундированием и  продуктами. Только они  начали набивать
свои  вещмешки шоколадом,  как  на хутор  въехал  не