стало ясно, что взбесился не пес, а
старый рыбак, который с дикими воплями носился по берегу за своей жертвой.
     Не осмеливаясь подойти ближе, я закричала:
     - Эй, что тебе надо от бедного животного?
     Старик  оставил  в покое собаку, оперся о весло и, тяжело дыша, ответил
плаксивым голосом:
     - Как  что?..  Окаянный  пес  перевернул котелок со смолой. Пропали мои
тридцать курушей! Но ты не бойся, я не подпущу его к тебе...
     Стало  ясно,  почему  старик  вышел  из себя. Пес опрокинул жестянку со
смолой,  которая  висела  над костром, полыхавшим тут же на песке. Проступок
ужасный,  однако  не  настолько,  чтобы  послужить  причиной  гибели бедного
животного от лодочного весла.
     Собака  забилась  в  расщелину  между скал, видно, казавшуюся ей местом
безопасным,  и  жалобно повизгивала, хотя надежнее было бы вырваться из этой
западни,  не  ожидая, когда враг вновь атакует ее. Конечно, уж лучше бы она,
спасая  свою  жизнь,  убежала  по  берегу моря или вскарабкалась на обрыв по
тропинке, облюбованной мною.
     Будь  у  меня время, я бы обязательно что-нибудь придумала для спасения
бедного  животного.  Но  у  каждого  -  своя беда: меня тоже ловили, как эту
собачонку.  Я  вспомнила,  что Мюжгян и кузен вот-вот должны появиться из-за
мыса.
     Пройдя  быстрым  шагом  еще  немного по берегу, я начала карабкаться на
обрыв.  Но,  честно  говоря,  мне  совсем  не  хотелось  убегать от Мюжгян и
кузена. Я часто останавливалась и поглядывала назад, вернее, вниз.
     Очевидно,  происшествие у костра заинтересовало и моих преследователей;
они  остановились  возле  перевернутого  котелка  и,  отчаянно жестикулируя,
говорили  что-то  старику.  Потом  я  увидела,  как  Кямран вынул из кармана
кошелек  и  дал  рыбаку деньги. И тут случилось нечто странное. Обрадованный
рыбак  швырнул  весло  на  песок,  обернулся  к  обрыву и замахал мне рукой,
подзывая подойти к ним.
     Как  чудесно:  собака  была  спасена!  Не обращая внимания на оклики, я
направилась  к  дому.  Поступок  Мюжгян  не  выходил  у меня из головы. Меня
бросало  в  жар, когда я вспоминала ее предательство. Яростно сжимая кулаки,
так  что  ноги  впивались  в  ладони,  я  твердила про себя: "Опозорилась!..
Опозорилась!.. Но ничего, Мюжгян, я отомщу тебе!"
     Я  мчалась  с такой скоростью, что, наверно, могла бы за час добежать и
до Стамбула. У ворот дома меня встретил дядя Азиз.
     - Что  за  вид,  девушка?  Ты  краснее  свеклы...  Кто-нибудь гнался за
тобой?
     Я нервно засмеялась:
     - С  чего  это  вы  взяли,  дядя  Азиз?  -  И  кинулась  в  сад, откуда
доносились детские голоса.
     В  саду за домом на толстой ветке огромного граба висели качели. Иногда
я  собирала  соседских  ребятишек  и  превращала сад в ярмарочную площадь. А
сегодня  мои маленькие друзья пришли сюда без моего приглашения и сгрудились
вокруг качелей.
     Ах,  как  кстати!..  Прекрасный  случай...  А  я собиралась, вернувшись
домой,  убежать  к  себе  и  запереться.  Ясно  было,  что  Мюжгян  и  кузен
непременно  кинутся  в  мою  комнату,  попытаются  открыть  дверь,  поднимут
переполох.  Теперь  же я могу спрятаться в толпе ребят или же затеять с ними
игру, которая помешает приблизиться ко мне.
     Началась  свалка,  каждому  хотелось  первым  залезть  на  качели.  Мне
пришлось вмешаться, я растолкала детвору и приказала:
     - Станьте в ряд с двух сторон. Я сама буду вас качать по очереди.
     Я  залезла  на качели, поставила впереди себя какого-то малыша и начала
раскачиваться.
     Вскоре  появились  мои преследователи. Мюжгян тяжело дышала и все время
хваталась рукой за сердце. Видимо, Кямран порядком заставил ее побегать.
     Они встали за толпой ребятишек.
     Я  подумала  про  себя:  "Так  тебе  и  надо,  изменница!"  -  и  стала
раскачиваться еще быстрее.
     Малыши, ждавшие в сторонке своей очереди, запротестовали:
     - Хватит уже... И нас!.. И нас!..
     Я  не  обращала  внимания,  раскачивалась все сильнее и сильнее. Густая
крона граба трепетала у меня над головой.
     Мои  маленькие  приятели,  страшно разгневанные, в нетерпении рвались к
качелям.  Их  уже  не  сдерживала черта, проведенная мною на земле. Мюжгян и
кузен  оттаскивали  детишек в сторону, боясь, что качели расшибут им головы.
На  беду,  спасовал  малыш, который качался вместе со мной. Он заорал во всю
глотку, и я испугалась, что карапуз отпустит веревки, упадет и разобьется.
     Волей-неволей  пришлось  остановить  качели.  Я  напустилась на малыша,
отчитала   его,   говоря,  что  трусишке,  который  боится  такой  маленькой
скорости,  делать на качелях нечего, что таким лучше качаться дома в люльках
своих  младших  братьев  и  сестер.  Я говорила еще что-то. Этот поток брани
предназначался  лишь  для  того, чтобы не дать Кямрану заговорить со мной. К
счастью,   другие  ребятишки  тоже  вопили  что  было  мочи:  в  общем,  сад
превратился в преисподнюю:
     - И меня, Феридэ-абла!.. И меня!.. Меня тоже!..
     - Нет, не возьму никого! Вы все боитесь...
     - Не боимся, Феридэ-абла!.. Не боимся!.. Не боимся!..
     Тут из окна раздался голос тетки:
     - Феридэ, дорогая, да покатай ты их всех...
     Я повернулась к дому и пустилась в длинный спор:
     - Тетя,  сейчас  вы  так  говорите,  а если кто-нибудь упадет и сломает
голову, я же буду виновата...
     - Дочь  моя,  не  обязательно,  чтобы  дети ломали себе головы. Качайся
потихоньку...
     - Тетя,  прошу  вас,  не  говорите того, чего не понимаете. Разве вы не
знаете  Чалыкушу?  Разве  можно  на  меня  надеяться? Я всегда начинаю тихо,
осторожно,  а  когда  качели  раскачаются,  шайтан  подбивает меня: "Ну, ну,
сильнее!..  Еще  сильнее!.."  Я  отвечаю ему: "Не надо, оставь... Возле меня
дети!"   Но   шайтан  не  унимается:  "Ну  еще,  еще  чуточку...  Ничего  не
случится..."  Ветки  деревьев  и листья тоже подхватывают: "Быстрее, Феридэ,
быстрее!.."  Подумайте,  как  может  противостоять  бедная  Чалыкушу  такому
подстрекательству?
     И  тут мое красноречие иссякло. Я не смотрела назад, но чувствовала: за
моей спиной стоит Кямран, и, стоит мне только замолчать, он заговорит.
     Что же делать? Как убежать, чтобы не столкнуться с ним?
     Вдруг  смотрю,  за  мой  подол  цепляются  чьи-то  ручонки. Это - самый
маленький  из  моих  гостей, семи-восьмилетний карапуз. Я подхватила его под
мышки, подняла вверх и сказала:
     - Не  обижайся,  ничего  не  выйдет.  Мы ведь можем разбить в кровь эти
пухленькие щечки...
     За  спиной  мальчугана  появляется  чья-то тень... Кямран. Как только я
опущу малыша на землю, мы столкнемся с ним лицом к лицу.
     Итак,  спасения  нет.  Убежать,  испугавшись, мне не позволит гордость.
Поэтому,  опустив  малыша  на  землю,  я  повернулась  и устремила взгляд на
кузена.
     - Ступай,  мальчуган,  иди  к  братцу Кямрану. Он нежный и изящный, как
девушка,  и  качать  тебя  будет  осторожно,  как  нянька.  Только смотри не
шевелись  на  качелях,  а  то его слабенькие ручки не удержат тебя, и вы оба
грохнетесь на землю.
     Я  пристально  смотрела  в  глаза  Кямрану,  ожидая, что он не выдержит
поединка  и  отвернется.  Но  все  было  напрасно.  Он  отвечал мне таким же
пристальным  взглядом,  точно  хотел  сказать:  "Напрасно  стараешься, я все
знаю!.."
     И  тут  я  поняла,  что партия проиграна. Я потупила голову и принялась
вытирать платком свои грязные руки.
     - Развлекаетесь,   шалунья,   не   так   ли?..  Ну  что  ж,  сейчас  мы
посмотрим... Покатаемся вместе!..
     Ловким движением он швырнул куртку Мюжгян.
     - Эй,  Кямран!  -  раздался голос тетки из окна. - Не будь ребенком! Ты
не справишься с этим чудовищем. Она сломает тебе шею!
     Ребятишки  почувствовали,  что сейчас будет нечто забавное, и отступили
назад. Мы остались вдвоем у качелей.
     - Ну, чего ждешь, Феридэ? - улыбнулся кузен. - Может, боишься?
     - Этого  еще не хватало! - ответила я, не осмеливаясь, однако, смотреть
ему в лицо, и вскочила на качели.
     Веревки заскрипели, качели плавно двинулись.
     Я  старалась  быть осторожной и, раскачиваясь, только чуть-чуть сгибала
колени,  сохраняя  силы  в  этом состязании, которое как я предвидела, будет
нелегким.
     Скорость  нарастала.  Дерево сотрясалось, листва трепетала. Мы молчали,
стиснув зубы, словно одно только слово уже могло отнять у нас силы.
     Опьянение  от  быстрого  движения  постепенно охватывало меня, сознание
затуманивалось.
     На  миг  голова  Кямрана  скрылась  в  густой листве граба. Его длинные
волосы рассыпались и закрыли лицо.
     - Ну как, вы не начали раскаиваться? - спросила я насмешливо.
     - Увидим, кто еще раскается! - так же насмешливо отозвался Кямран.
     Взгляд   его   зеленых  глаз,  сверкавший  из-под  растрепанных  волос,
порождал  в  моем  сердце  чувство  ненависти,  даже  жестокости.  Я сделала
сильный  толчок,  и  качели  помчались еще быстрей. Теперь при каждом взлете
наши  лохматые  головы  исчезали в листве. Как во сне до меня донесся теткин
крик:
     - Хватит!.. Хватит!
     Кямран повторил:
     - Хватит, Феридэ?
     - Это надо спросить у вас, - ответила я.
     - Для  меня  нет!  После  чудесного  известия, услышанного от Мюжгян, я
никогда не устану.
     Колени  мои  вдруг  ослабли, и я испугалась, что веревки выскользнут из
рук.
     - Мог  ли  я  надеяться, Феридэ... - продолжал Кямран. - Ведь я приехал
сюда из-за тебя.
     Я  уже  не  отталкивалась,  но  качели  по-прежнему  взлетали с бешеной
скоростью. Обняв веревки, я сомкнула кисти рук и взмолилась:
     - Довольно!.. Слезем... Я упаду...
     Кямран не поверил, что мне стало плохо.
     - Нет,  Феридэ, - сказал он, - или мы вместе упадем и разобьемся, или я
услышу из твоих уст согласие выйти за меня.
     Губы  Кямрана  касались  моих  волос,  моих  глаз.  У  меня подкосились
колени.  Рук я не разжала, но они соскользнули вниз по веревкам. Не подхвати
меня  Кямран в этот момент, я бы обязательно упала. Но у него не хватило сил
удержать  меня.  Веревки  качелей  перекрутились.  Мы  потеряли равновесие и
полетели на землю.
     Открыв  глаза, я увидела себя в объятиях тетки. Она прикладывала мокрый
платок к моим вискам и спрашивала:
     - У тебя что-нибудь болит, девочка моя?
     Я подняла голову.
     - Нет, тетя...
     - Почему же ты плачешь?
     - Разве я плачу?
     - У тебя на глазах слезы.
     Я прижалась лицом к тетиной груди и сказала:
     - Наверно, я заплакала еще перед тем, как упасть.


x x x

     Через  три  дня мы все вместе (а нам присоединились тетя Айше и Мюжгян)
возвращались  в  Стамбул.  Тетушка  Бесимэ,  узнав  об  этом из письма сына,
примчалась на Галатскую пристань вместе с Неджмие встречать нас.
     В  первое  время после нашего обручения я всех избегала, и прежде всего
Кямрана.  А он все стремился остаться со мной наедине, погулять, поговорить.
Думаю,  что, как и всякий жених, он имел на это право. Но что делать, коль я
была  самой  неопытной и самой дикой невестой, какие только бывают на свете.
Стоило  мне  увидеть,  что  Кямран  направляется в мою сторону, как я, точно
вспугнутая серна, стремглав бросалась наутек.
     Через  Мюжгян  был  послан ультиматум: Кямрану запрещалось при встречах
обращаться   со  мной  как  с  невестой.  В  противном  случае  я  поклялась
расторгнуть наше соглашение.
     Иногда  Мюжгян,  как  и  в  Текирдаге, приставала ко мне с расспросами,
когда я уже была в постели:
     - Зачем  ты  совершаешь  эти  безумства,  Феридэ?  Я  ведь знаю, ты его
любишь  до  смерти.  Это  же  ваше  самое  чудесное  время. Кто знает, какие
прекрасные слова для тебя живут в его сердце?
     Порой  Мюжгян  не ограничивалась только этим, а гладила своими хрупкими
руками мои волосы и передавала слова Кямрана.
     Съежившись в постели, я протестовала:
     - Не хочу... Я боюсь... Мне стыдно...
     Странно,  не  правда  ли?  Я  ныла,  не в силах отвязаться от Мюжгян, а
когда она уж слишком приставала, начинала плакать.
     Но  когда  Мюжгян отправлялась спать, оставив меня в покое, я повторяла
про себя слова Кямрана и засыпала под их мелодию.
     Тетка  заказала  в  Стамбуле  для  меня  дорогое  обручальное  кольцо с
красивым  драгоценным  камнем,  которое  никак  не  шло  к  моим  израненным
пальцам.
     Когда  заказ  был готов и привезен домой, тетка, желая сделать приятный
сюрприз,  подозвала  меня  к  окну.  Кольцо  ослепительно засверкало в лучах
солнца,   которое   вот-вот  должно  было  скрыться  за  деревьями  сада.  Я
зажмурилась  на  миг, сделала шаг назад, спрятала руки за спину и, чувствуя,
что краснею, спряталась в тени портьеры.


     Тетка  не  поняла  меня  и,  кажется, удивилась, почему я от радости не
кинулась ей на шею.
     - Может, тебе не нравится, Феридэ? - спросила она.
     - Очень красивое... Мерси, тетя, - сказала я холодно.
     Кажется,  мое  поведение  пришлось  тетке не по душе. Однако вскоре она
снова улыбнулась и сказала:
     - Дай-ка  руку,  попробуем.  Я  заказала его по твоему старому колечку.
Надеюсь, мало не будет.
     Я  стиснула  за спиной пальцы, словно боялась, что тетка насильно будет
тянуть меня за руку.
     - Только не сейчас, тетя... Ни в коем случае...
     - Не будь ребенком, Феридэ.
     Я упрямо потупила голову и принялась рассматривать кончики ботинок.
     - Через  несколько  дней  мы  устроим для наших родных небольшой прием,
обручим вас...
     Сердце мое бешено заколотилось.
     - Нет,  не  хочу,  -  сказала  я.  -  Если  вы  считаете, что это нужно
обязательно, устройте прием после моего отъезда в пансион...
     Меня  следовало, конечно, отчитать. Тетка хотела, чтобы последнее слово
все-таки осталось за ней. Она улыбнулась, поджала губы и сказала с иронией:
     - То  есть  как  это?..  Может,  нам на церемонии обручения вместо тебя
поставить  заместителя?  При  бракосочетании - пожалуйста, но при обручении,
дочь моя, такого обычая пока еще нет.
     Мне нечего было ответить, и я продолжала смотреть в пол.
     Чтобы  как-то  смягчить горечь назиданий, которые мне предстояло сейчас
выслушать, тетка обняла меня и погладила по лицу.
     - Феридэ,  -  сказала  она, - мне кажется, уже настало время прекратить
ребячество.  Теперь я не только твоя тетка, но и мать. Думаю, нет надобности
говорить,  что  я  этому  очень  рада.  Не так ли? Лучшей невесты Кямрану не
сыщешь.  Что  хорошего,  если  б  это  была  какая-нибудь  чужая девушка? Ни
характера  не  знаешь, ни семьи ее... Только... Слишком уж ты легкомысленна.
В  детстве,  может быть, это не так страшно. Но с каждым днем ты становишься
все  более  взрослой.  Конечно, со временем станешь серьезнее, поумнеешь. До
окончания  пансиона,  то  есть  до вашей женитьбы, остается еще четыре года.
Срок  довольно большой. Однако ты уже невеста. Не знаю, понимаешь ли ты, что
я  хочу  сказать.  Ты  должна быть серьезной и рассудительной. Пора положить
конец  всем  твоим  шалостям,  легкомыслию,  упрямству.  Тебе ведь известно,
какой Кямран деликатный и тонкий.
     Сейчас  я  не  знаю,  было  ли  в  этой  нотации, которая слово в слово
запечатлелась  в  моей  памяти,  что-либо стыдное и оскорбительное, но тогда
мне  вдруг показалось, что тетка считает меня не вполне подходящей парой для
своего драгоценного сына...
     Точно  желая проверить, насколько на меня подействовали ее наставления,
она спросила:
     - Ну,  теперь  мы  договорились,  Феридэ? Не так ли? Мы устроим ужин по
случаю обручения только для родственников и нескольких близких друзей.
     Я  представила  себя  рядом  с Кямраном за столом, украшенным цветами и
канделябрами,  в  наряде, которого до сих пор не носила, с новой прической и
чужим лицом; взоры всех устремлены на меня...
     Я вдруг задрожала.
     - Нет, тетя, это невозможно! - И бросилась вон из комнаты.
     Мюжгян  в  те  дни  была для меня больше чем старшая сестра, она, можно
сказать,  заменяла  мне  мать.  Когда ночью мы оставались с ней одни в нашей
комнате,  я тушила лампу, обнимала руками ее удивительно худенькое тело (как
она  извелась  за  это  время!), зажимала ей рот рукой, чтобы она молчала, и
умоляла:
     - Попроси,  пусть меня никто не называет невестой. Обрученные девушки -
это  те,  над  которыми  я всегда насмехалась, которых жалела больше всего в
жизни.  И  вот теперь я одна из них. Мне стыдно, я готова провалиться сквозь
землю.  Я  боюсь.  Я  ведь  девочка.  Впереди четыре года. К этому времени я
подрасту,  привыкну.  Но  сейчас  пусть  ко  мне  никто  не  относится как к
невесте.
     Получив наконец возможность говорить, Мюжгян отвечала:
     - Хорошо,  но  с  одним  условием,  вернее,  с  двумя. Во-первых, ты не
станешь  со  мной  сражаться,  душить  меня. Во-вторых, ты еще раз повторишь
мне, только мне, что ты его очень любишь.
     Я прятала свое лицо на груди у Мюжгян и кивала головой: да, да, да...
     Мюжгян  сдержала  свое  обещание. Домашние и знакомые не говорили мне в
лицо  о  моем обручении. А если вдруг случалось, что кто-нибудь начинал надо
мной  подшучивать,  то  тут же получал за болтовню по заслугам и умолкал. Но
один  человек  все-таки  получил  от  меня  пощечину;  к  счастью,  это  был
родственник,  мой  кузен  собственной  персоной.  Мне  кажется, оплеуха была
заслуженная.  Не  дай  аллах,  если бы об этом узнала тетка Бесимэ... Что бы
она со мной сделала!
     И все-таки надо сказать, жилось мне в особняке совсем не спокойно.
     Так  как  положение  мое  возвысилось, в один прекрасный день мне вдруг
отвели  более  красивую  комнату,  заменили  занавеси, кровать, гардероб. И,
конечно, я не смела спросить о причине подобного внимания.
     Однажды  нам  предстояло  поехать  в экипаже на свадьбу в Мердивенкейю.
Народу набралось довольно много, и я заявила:
     - Сяду с кучером.
     В ответ раздался хохот. Я покраснела и покорно полезла в экипаж.
     Иногда,  как  и  прежде,  я  ходила  на кухню, чтобы стащить там горсть
сушеных  абрикосов или какие-нибудь фрукты. Противный повар подтрунивал надо
мной:
     - Что  тебе  надо,  ханым? Скажи прямо. Тебе уже не подобает заниматься
воровством.
     Хотя  мне  никто ничего не говорил, но я уже не смела зазывать к себе в
гости  ребят  с  улицы.  А  чтобы  в  кои-то веки раз залезть на дерево, мне
приходилось прятаться ото всех, дожидаясь темноты.
     Но самым несносным был, конечно, Кямран.
     Последние  дни  моего  пребывания  в  особняке прошли, можно сказать, в
том,  что  мы  играли в прятки. Кузен искал случая поймать меня наедине, а я
всю свою хитрость употребляла на то, чтобы помешать ему это сделать.
     Я  часто  отказывалась от прогулок в экипаже, которые он мне предлагал.
Если  же  он  бывал  слишком настойчив, я тащила с собой, помимо Мюжгян, еще
кого-нибудь и по дороге без конца болтала именно с ними.
     Я  не  была  уверена  в  Мюжгян: она могла начать какой-нибудь ненужный
разговор или даже сбежать, оставив нас наедине.
     Однажды Кямран сказал мне:
     - Тебе известно, Феридэ, что ты делаешь меня несчастным?
     Я не выдержала и спросила:
     - Это теперь-то?
     Вопрос   был   задан   с   таким  комическим  изумлением,  что  мы  оба
рассмеялись.
     - Я  бы хотел хоть раз от тебя услышать то, что ты говорила Мюжгян. Мне
кажется, это мое право.
     Я  закатила  глаза,  притворившись,  будто  не  могу  вспомнить,  о чем
говорила с Мюжгян, подумала и сказала:
     - Так.  Но  ведь  Мюжгян девушка... И, если не ошибаюсь, ваша послушная
раба. Нельзя каждому говорить все, о чем мы с ней болтаем.
     - Разве я каждый?..
     - Не  поймите  неверно... Хотя вы мужчина женского типа, но все-таки вы
мужчина! А то, что говорится подруге, мужчине не расскажешь.
     - Разве я не твой жених?
     - Очевидно,  мы расторгнем обручение. Вы ведь знаете, я терпеть не могу
этого слова!
     - Вот  видишь, я был прав, назвав себя несчастным. Я даж