"
     Однако  мне  надо  было  думать  не  только  о Мишель, но еще и о наших
отношениях  с  Кямраном;  и  вот  тут-то  я, кажется, терпела поражение. Мои
слова и жесты страшно рассмешили кузена.
     - Что с тобой, Феридэ? - удивлялся он. - Откуда в тебе такая нежность?
     Не   важно,   откуда  появились  эти  чувства.  Сейчас  не  время  было
философствовать.
     - Что  поделаешь?  Это так. Люблю - и все! - сказала я с прежним жаром.
-  Обещай  мне:  как только приедешь домой, ты этому бедному младенцу, этому
малышу передай на память... Сувенир... Ну, сам понимаешь, сувенир d'amour*.
     ______________
     * То есть на память о любви.

     Ах,  как  мне  хотелось  в присутствии Мишель дать Кямрану какую-нибудь
безделушку  для  внучонка кормилицы! Но, как назло, в кармане у меня не было
ничего,   кроме   бумажного   катышка,  которым  я  собиралась  запустить  в
престарелую   сестру,   всегда  дремавшую  на  вечерних  занятиях.  И  тогда
безвыходное  положение  вдохновило  меня  на  нечто  большее.  Словно  желая
заключить Кямрана в свои объятия, я схватила его за руки.
     - Ты  должен  обнять за меня этого малыша и много, много раз поцеловать
его. Понимаешь? Обещаешь мне это?
     Мы  были  почти  в  объятиях друг друга. Я чувствовала его дыхание. Мой
бедный  неосведомленный  кузен  не  мог понять этой бури чувств и пребывал в
страшной  растерянности.  Роль была сыграна великолепно. Можно было опускать
занавес.  Я  отпустила  руки  Кямрана  и, задыхаясь, выскочила из комнаты. Я
ждала,  что  Мишель  догонит меня в коридоре, бросится на шею. Однако ничего
не  случилось.  Я  не услышала за собой шагов и остановилась, потом тихонько
подошла  к  комнате,  где  хранились  наши карты, и прислушалась. Изнутри не
доносилось  ни  звука.  Я не вытерпела и толкнула дверь. Кого же я увидела?!
Это  был  старый  брат  Ксавье,  который  иногда приходил к нам давать уроки
музыки.  Он  стоял  на скамейке, согнув в коленях старческие ноги, и искал в
верхнем ящике шкафа нотные тетради.
     Ах,   будь   он   неладен!   Принять  старикашку  за  Мишель!..  Только
опозорилась перед Кямраном!
     Я  чувствовала,  что  лицо  мое  пылает  огнем,  как  во время приступа
лихорадки.  Вместо  того  чтобы  вернуться в класс, я вышла в сад, подошла к
источнику и сунула голову под струю воды.
     Мало  того,  что  я  вся  пылала, тело мое охватывала какая-то странная
дрожь.  Вода  стекала по волосам, по лицу, проникая за рубашку, а я стояла и
думала:
     "Если  уже  игра  в  любовь заставляет человека так гореть и трепетать,
так какова же сама любовь?!"


x x x

     В  этот  год  Кямран  часто  приходил  ко мне в пансион, так часто, что
всякий  раз,  когда в классе открывалась дверь, сердце мое начинало учащенно
биться,  словно  это  опять  пришли  за мной из прихожей. Можно сказать, что
шоколада,  печенья  и  пирожных,  которые мне преподносил Кямран, хватало на
весь класс.
     Моя  подружка  по  классу  Мари  Пырлантаджиян,  знаменитая  не  только
прилежанием,  но  и  своим  обжорством, разгрызая большими белыми зубами мои
конфеты, говорила с нескрываемой завистью и восхищением:
     - Как,  наверно,  любит  тебя  твой  поклонник,  если он приносит такие
вкусные вещи!
     Вместе  с  тем  вся история начала мне уже надоедать. Меня часто мучили
угрызения  совести:  подарки  Кямрана - это была плата болтливой девчонке за
молчание,  а  я  выдавала  их  подружкам  за  знаки  внимания.  Как это было
нечестно!  Да и почему Кямран так зачастил в пансион? Всякий раз у него была
какая-нибудь  причина:  "Шел  проведать больного товарища, который живет тут
неподалеку..." Или: "Хотел послушать музыку в саду Таксим..."
     Как-то  во  время  очередного  визита он сказал, хотя я его ни о чем не
спрашивала:
     - Был у Нишанташи у старого приятеля отца. Отец его очень любил.
     Не удержавшись, я кинулась в атаку:
     - Как его звать? Чем он занимается? По какому адресу живет?
     Мой  кузен  растерялся.  Нападение было так неожиданно, что он не успел
даже  выдумать  имя  и  адрес.  Покраснев,  смущенно улыбаясь, он хотел было
обмануть меня словами:
     - Зачем тебе это знать? Для чего тебе? Какое странное любопытство!
     Я вела себя так, будто вопрос был очень важный.
     - Хорошо же. Я спрошу об этом у тети на той неделе.
     Кямран сделался совсем пунцовым.
     - Прошу  тебя,  - взмолился он, - не говори об этом маме. Она не хочет,
чтобы мы встречались.
     Коварный  скорпион,  вечно  ты будешь меня обманывать!.. Я знаю, что ты
собой  представляешь!  Рассердившись, я вскочила с кресла и сунула в карманы
передника руки, которые он пытался схватить.
     - Если  вы  считаете,  что  меня интересуют друзья вашего отца или ваши
собственные  друзья,  вы ошибаетесь. - Я выпалила это совершенно неожиданно,
ни с того ни с сего, и вышла.
     После  этого  случая  всякий  раз, когда Кямран появлялся в пансионе, я
под  разными  предлогами  не  выходила к нему. Коробки, которые он продолжал
приносить,  я  открывала в саду или классе и тут же отдавала на разграбление
подругам, даже не притронувшись к ним.
     Все   было   ясно.  Несомненно,  счастливая  вдовушка  жила  где-нибудь
недалеко  от  пансиона.  Они  договорились  еще в ту ночь... Мой кузен часто
хаживал к ней в гости, а на обратном пути заглядывал в пансион.
     Какое  мне  дело  до  их  нравственности?!  Но меня бесило, что я стала
игрушкой  в их руках. Всякий раз, когда я думала об этом, меня бросало в жар
и я кусала губы, чтобы не заплакать от злости.
     Было,  конечно, очень просто узнать, где живет Нериман, спросив об этом
дома.  Но  я  не  представляла  себе,  как  можно  произнести вслух имя этой
женщины.
     Однажды в воскресенье я гостила дома. Кто-то обратился к Неджмие:
     - Ты  знаешь,  два  дня  тому  назад  я  получила  письмо от Нериман...
Кажется, она очень счастлива...
     В  этот момент я собиралась выйти из комнаты, чтобы искупать в бассейне
маленького  пуделя.  Услышав  это известие, я остановилась у порога, присела
на  корточки  и  осторожно  выпустила  собачонку  на  пол.  Расспрашивать  о
счастливой  вдовушке я, конечно, не стала бы, но никто не мог запретить моим
ушам слушать.
     - Нериман  очень  довольна мужем. Ах, если бы бедняжка хоть на этот раз
оказалась счастливой! - продолжала гостья.
     А Неджмие, как глухое эхо под куполом бани, повторила:
     - Да, да, пусть хоть в этот раз будет счастлива, бедняжка!
     На этом разговор прекратился. Неожиданно все выяснилось само собой.
     Я спросила шутливо:
     - Ханым-эфенди вторично вышли замуж?
     - Какая ханым-эфенди?
     - Та, от которой вы получили письмо. Нериман-ханым.
     Неджмие ответила мне за гостью:
     - Как,  разве  ты  не  знала? Давно... Нериман вышла замуж за инженера.
Вот уже полгода они с мужем в Измире.
     Тут я сама пропела, как молитву:
     - Ах,  пусть  бедняжка  хоть  на этот раз будет счастлива! - подхватила
собачонку на руки и выскочила из дома.
     Но к бассейну я уже не пошла, а помчалась по саду, не разбирая дороги.


x x x

     В  то  же  лето  я  совершила  небольшое  путешествие  в Текирдаг*. Как
известно,  аллах  очень  щедро  наградил  меня тетками. Так вот, одна из них
жила  в Текирдаге. Ее супруг Азиз-бей много лет служил там мутасаррифом**. У
них  была  дочь  Мюжгян. Среди многочисленных двоюродных братьев и сестер я,
кажется, любила ее больше всех.
     ______________
     *  Текирдаг  -  город  в европейской части Турции, на берегу Мраморного
моря.
     ** Мутасарриф - начальник округа.

     Мюжгян  была  очень  некрасива,  но  для  меня  это  не  имело никакого
значения.  Я  была  младше  всего на три года, но с детства привыкла считать
Мюжгян  совсем  взрослой.  И  теперь,  хоть  разница в летах проявлялась все
меньше,  мое  отношение  к  ней  не  изменилось, и я по-прежнему величала ее
абла*.
     ______________
     * Абла - старшая сестра.

     Мюжгян-абла  была моей полной противоположностью. Насколько я считалась
сумасбродной  и озорной, настолько она слыла серьезной и вдумчивой. Вдобавок
ко  всему  она  была  крайне деспотична. Можно сказать, что только она могла
заставить  меня  сделать  все,  что  ей  захочется. Даже если наставления ее
обижали  меня или я упрямилась, не считаясь с ее желаниями, в конечном счете
мне  всегда  приходилось  уступать.  Почему?  Не  знаю. Наверно, потому, что
познавший несчастье любви всегда превращается в пленника.
     Обычно  раз  в два-три года Мюжгян вместе с матерью приезжала в Стамбул
и гостила у нас или у других теток по нескольку недель.
     Но  в  то лето мне прислали из Текирдага почти официальное приглашение.
Тетка  Айше писала сестре: "На вас я не рассчитываю, но Феридэ мы ждем в эти
каникулы  непременно,  хотя бы на два месяца. Я ведь тоже ей как-никак тетя.
Если  Феридэ  не  приедет,  и  дядя  Азиз,  и  я,  и  Мюжгян  - мы все очень
обидимся".
     Текирдаг  казался  тетке  Бесимэ  и  Неджмие краем света. Они щурились,
словно смотрели на далекие звезды, и твердили:
     - Виданное ли это дело? Возможно ли?
     - Если  вы разрешите, я буду иметь честь доказать вам, что невозможного
не бывает, - отвечала я, склоняясь перед ними с шутливой почтительностью.
     Многие  из  моих подруг на летние каникулы уезжали куда-нибудь вместе с
родителями  и  потом  страшно хвастались перед другими девочками. Выходит, и
мне представлялся подобный случай.
     А  хорошо бы к прошлогодней сказке о возлюбленном в этом году прибавить
еще  рассказ  о  путешествии!  Как  хотелось  мне,  взяв  в  руки  портфель,
самостоятельно,   подобно  американским  девицам,  о  которых  мы  читали  в
романах,  подняться  одной  на  борт  парохода.  Но какими воплями встретили
тетки  мое  желание!  Они ни за что не соглашались отправить меня в Текирдаг
без  провожатого.  Мало  того, они испортили мне настроение всякими обидными
наставлениями:   "В   темноте   не  свешивайся  с  палубы...  Ни  с  кем  не
разговаривай...  Не  бегай,  как сумасшедшая, по пароходным трапам..." Можно
подумать,  что  у старенького, величиной с калошу, пароходишка, курсирующего
до Текирдага, были стометровые трапы, как у трансатлантического гиганта.
     С  Мюжгян  мы  не  виделись два года. За это время она сильно выросла и
превратилась   в   настоящую   даму.   Мне   было  даже  страшновато  с  ней
разговаривать. И все-таки мы очень быстро подружились опять.
     У  тетки  Айше  и  Мюжгян  было много знакомых. Поэтому каждый день нас
приглашали  куда-нибудь  в  гости,  то  в  город,  то на дачу. Мне все время
твердили,  что я уже совсем взрослая и нехорошо, если меня станут стыдить за
легкомысленное  поведение.  Вот  и приходилось теперь внимательно следить за
своими   поступками.   Говорить   комплименты  незнакомым  дамам,  стараться
серьезно  и  деликатно  отвечать  на  их  вопросы,  - как это было похоже на
детскую  игру  "в  гости"!  Но,  честно сказать, я даже испытывала некоторую
гордость от общения со взрослыми.


     Все  эти  приемы  меня,  конечно,  развлекали, но больше всего я любила
часы, когда мы с Мюжгян оставались одни.
     Дом дяди Азиза стоял на обрыве, недалеко от моря.
     В  первое  время  Мюжгян-абла приходила в ужас, видя, как я спускаюсь с
обрыва,  который  в  некоторых  местах был похож на отвесную стену, пыталась
запретить  мне  это,  но  потом привыкла. Мы часами валялись с ней на песке,
швыряли  с берега плоские камешки и глядели, как они скользят и подпрыгивают
по водной глади, или же уходили далеко-далеко по берегу моря.
     Море  в  это  время года красивое, тихое, но скучное. Случалось, на нем
часами  нельзя  было  увидеть  парус  или  хотя  бы  тоненькую струйку дыма.
Особенно  к  вечеру  водяной  простор  как бы еще больше раздавался, казался
совсем пустынным и навевал тоску.
     Однажды,  сговорившись заранее, мы с Мюжгян направились к мысу, который
виднелся  вдали.  У  нас  был  план: добраться до залива по ту сторону скал,
образующих  мыс.  Но,  как  назло,  начался прилив, и берег залило водой. Не
оставалось   ничего   другого,   как  разуться  и  пойти  по  воде.  Я  даже
обрадовалась  этой необходимости. Но как быть с такой взрослой барышней, как
Мюжгян?
     Я  знала,  что  ее  ни за что не заставишь снять чулки и туфли, поэтому
предложила:
     - Хочешь, Мюжгян-абла, я перенесу тебя на спине?
     - Сумасшедшая  девчонка, разве ты сможешь поднять взрослого человека! -
запротестовала Мюжгян.
     Бедная  Мюжгян  считала,  что  если она старше меня и выше ростом, то у
меня не хватит силенок поднять ее.
     Тогда я незаметно подкралась к ней.
     - Посмотрим,   попытаемся.   Выйдет   замечательно!  -  воскликнула  я,
подхватила ее на руки и двинулась в воду.
     Мюжгян   сначала  подумала,  что  я  только  пробую  силы.  Она  весело
протестовала, пытаясь освободиться:
     - Ты с ума сошла! Отпусти! Все равно не донесешь!
     Но,  увидев,  что  я  уже  шлепаю  босыми ногами по воде, Мюжгян совсем
обезумела.
     - Ты  легче  пушинки,  абла,  -  успокаивала  я.  -  Будешь дергаться -
свалишься  в  воду, плохо нам придется. Веди себя спокойно, страшного ничего
не случится.
     Бедная   девушка   смертельно   побледнела,  вцепилась  в  мои  волосы,
зажмурила  глаза,  стиснула  зубы,  точно  боялась,  что произнесенные слова
нарушат равновесие и мы упадем.
     Вода  доходила  мне всего лишь до колен, а несчастная Мюжгян жмурилась,
боялась пошевельнуться, словно мы шагали над пропастью.
     Что же мы увидели, обогнув мыс?
     У  лодки,  вытащенной на берег, сидели за едой три рыбака и смотрели на
нас.
     Мюжгян неожиданно испугалась, до боли стиснула мне руки и зашептала:
     - Что ты натворила, Феридэ? Что теперь делать?
     - Да ведь это рыбаки, не людоеды, - засмеялась я в ответ.
     Все  же  наше положение было действительно щекотливым. Особенно у меня.
С  голыми до колен ногами, с чулками в руках, я никак не была подготовлена к
встрече с людьми.
     Мюжгян  уже  готова  была  кинуться бежать, словно тонконогий паучок от
швабры.  Мне  стало стыдно за нее, но я не подала виду и принялась болтать с
рыбаками.
     Я  спросила,  почему вода в этот день затопила берег, поинтересовалась,
в  какие  часы  и  где  они ловят рыбу. Словом, это были пустяковые вопросы,
только для того, чтобы что-то сказать.
     Двое  из рыбаков были молодыми парнями лет по двадцати - двадцати пяти,
третий - бородатый старик.
     Парни  казались  смущенными.  Старик отвечал за всех. Однако ясно было,
что он, как и я, испытывает неловкость.
     Он спросил, кто я. Замявшись немного, я ответила:
     - Меня  звать  Марика.  Я  приехала  из  Стамбула  погостить  у  своего
дяди-купца... - и пошла прочь.
     Мюжгян вцепилась мне в руку и потащила назад.
     - Да накажет тебя аллах, - причитала она, - зачем ты обманула?
     - А  что такое я сказала? Тетушки в Стамбуле строго наказывали мне: "Не
болтай  лишнего...  Не мели чепухи... В тех краях все люди сплетники..." Вот
я  и  ответила,  чтобы  рыбаки не сказали: "Ну и мусульманская девица! Не то
что лицо, даже ноги открыты".
     Словом, эта трусиха Мюжгян сделала из мухи слона...


x x x

     Вечером,  когда  мы с Мюжгян гуляли под руку, я заметила, что невдалеке
от  нас кружит верхом молоденький кавалерийский офицер. Можно было подумать,
что  он  здесь, как на плацу, дрессирует лошадь. Неужели для конных прогулок
мало   места   в  степи?  Однако  он  продолжал  ездить  взад  и  вперед,  а
поравнявшись  с  нами,  бросал  на  нас  такие  выразительные  взгляды, что,
казалось, вот-вот остановит лошадь и заговорит.
     Когда  наконец  он  чуть  ли  не в десятый раз проехал у нас под носом,
гарцуя  на  своем  скакуне  так  лихо,  что  нам  пришлось даже отступить за
деревья, я легонько кашлянула и, улыбнувшись, сказала:
     - Все ясно, Мюжгян-абла!
     Мюжгян глянула на меня удивленно.
     - Что ты этим хочешь сказать, Феридэ?
     - Хочу  сказать,  что  мы  уже не дети, как прежде, абла. Здорово же вы
флиртуете с господином офицером.
     Мюжгян засмеялась:
     - Я? Сумасшедшая девчонка...
     - А  что может случиться, если вы снизойдете до того, чтобы поболтать с
ним немного по-приятельски?
     - Ты думаешь, офицер гарцует из-за меня?
     - Надо быть глупой, чтобы не видеть этого.
     Мюжгян  опять  улыбнулась,  на  этот  раз  в глазах ее мелькнуло что-то
похожее на страдание.
     - Дитя  мое,  -  вздохнула  она,  -  я  ведь  не  из  тех,  за которыми
увиваются... Это он из-за тебя крутится вокруг нас.
     - Что ты говоришь, абла! - воскликнула я, широко раскрыв глаза.
     - Да,  да,  из-за  тебя.  Я видела его и до твоего приезда. Но тогда он
проезжал  мимо,  не  отличая  меня  вот  от  этих  придорожных  деревьев. Он
проезжал и больше не возвращался.
     В  тот же вечер после ужина мы вышли с Мюжгян из дома и молча двинулись
к морю.
     - У  тебя  какое-то горе, Феридэ? - нарушила наконец молчание Мюжгян. -
Ты молчишь.
     - У  меня не выходит из головы чепуха, которую ты мне сказала днем. Мне
грустно, - помедлив, ответила я.
     - Почему? В чем дело? - удивилась Мюжгян.
     - Ты сказала: "Я не из тех, за которыми увиваются!"
     Мюжгян тихо засмеялась:
     - Хорошо, но тебе-то что?
     Глаза  мои  наполнились  слезами,  я  схватила  кузину за руки и глухим
голосом спросила:
     - Разве ты некрасивая, абла?
     Мюжгян опять улыбнулась, щелкнула меня легонько по щеке и сказала:
     - Я,  конечно, не урод, но и не красавица, давай считать - обыкновенная
и  не  будем  больше  спорить об этом. Что касается тебя... Знаешь, ты стала
просто изумительной!
     Я  притянула  Мюжгян  за  плечи к себе, коснулась носом ее носа, словно
собиралась поцеловать, и шепнула:
     - Давай и про меня скажем, что я обыкновенная... И на этом покончим.
     Мы  подошли  к  обрыву. Я принялась подбирать с земли камни и швырять в
море.  Мюжгян  последовала  моему  примеру, у бедняжки ничего не получалось,
слишком слабы были руки.
     Брошенный  мною  камень  на  миг исчезал в воздухе, затем падал в воду,
разбрызгивая  во  все  стороны  сотни  сверкающих звезд. А камни Мюжгян едва
долетали  до обрыва и стукались о гальку, издавая какой-то смешной звук, или
же  зарывались  в  прибрежный  песок. Нас это ужасно забавляло. Казалось бы,
залитое  лунным  светом  море  должно  было  вдохновлять  нас,  двух молодых
девушек,  отнюдь  не на шалости. Но что поделаешь, все было наоборот. Вскоре
Мюжгян устала и села на большой камень. Я опустилась на землю у ее ног.
     Мюжгян  расспрашивала меня о школьных подругах. Я поведала ей несколько
историй,  связанных  с  Мишель.  Потом как-то само собой начала рассказывать
историю моей выдуманной любви.
     Зачем  меня  дернуло  это  сделать?  Была  ли  это  просто  потребность
поболтать?..  Не  знаю. Я несколько раз пыталась остановиться, чувствуя, что
говорю  вздор,  но  не  могла.  В  общем,  я  рассказала,  как обманула всех
подружек  сказкой про белого бычка. В пансионе мне приходилось прикидываться
страдающей  -  уж  такую я себе придумала роль, - но и теперь мне тоже вдруг
становилось  грустно,  хотя  для  этого не было никаких оснований. Голос мой
как-то  затухал,  на  глаза навертывались слезы... Я старалась не смотреть в
лицо  Мюжгян,  теребила  подол  ее платья или же клала голову ей на колени и
все время смотрела вдаль, на море...
     Сначала  я  хотела  скрыть  от  Мюжгян  героя  этой  сказки,  но  потом
проговорилась.
     Мюжгян слушала молча, только поглаживала рукой мои волосы.


     - Конечно,   выдать  моим  подружкам  ложь  за  правду,  а  вымысел  за
действительность очень стыдно... - закончила я свой рассказ.
     И как вы думаете, что мне на это ответила Мюжгян?
     - Моя  бедная  Феридэ,  -  сказала  она,  -  ты  и  в самом деле любишь
Кямрана.
     Я  с  криком  накинулась  на