, дорогая.
   Выйдя на улицу, она зашептала с тем таинственным видом, с каким обык-
новенно сообщают что-нибудь по секрету:
   - До сих пор я не решалась тебя об этом просить. Но ты не можешь себе
представить, до чего я люблю эти холостяцкие походы в такие  места,  где
женщинам показываться неудобно. Во время карнавала я оденусь школьником.
Я очень забавная в этом костюме.
   Когда они вошли в танцевальный зал, она,  испуганная,  но  довольная,
прижалась к нему, не отводя восхищенного взора от сутенеров и  публичных
женщин. Время от времени она, словно ища  защиты  на  случай  опасности,
указывала Дюруа на величественную  и  неподвижную  фигуру  полицейского:
"Какая у него внушительная осанка!" Через четверть часа ей все это надо-
ело, и Дюруа проводил ее домой.
   После этого они предприняли еще ряд походов в те злачные  места,  где
веселится простонародье. И Дюруа убедился,  что  жизнь  бродячей  богемы
представляет для его любовницы особую привлекательность.
   Клотильда приходила на свидание в полотняном платье, в чепчике  воде-
вильной субретки. Ее костюм отличался изящной, изысканной простотой, и в
то же время она не отказывалась от браслетов, колец, бриллиантовых серег
и на его настойчивые просьбы снять их приводила один и тот же довод:
   - Пустяки! Все подумают, что это рейнские камешки.
   Находя этот маскарад исключительно удачным (хотя на  самом  деле  она
пряталась не лучше, чем страус), Клотильда посещала притоны,  о  которых
шла самая дурная слава.
   Она просила Дюруа переодеться рабочим, но он не пожелал расстаться со
своим костюмом, костюмом завсегдатая дорогих ресторанов, - он даже отка-
зался сменить цилиндр на мягкую фетровую шляпу.
   - Скажут, что я горничная из хорошего  дома,  за  которой  приударяет
светский молодой человек, - не в силах сломить его упорство, утешала она
себя.
   Эта комедия доставляла ей истинное наслаждение.
   Они заходили в дешевые кабачки и садились в глубине прокуренной кону-
ры на колченогие стулья, за ветхий деревянный стол.  В  комнате  плавало
облако едкого дыма, пропитанное запахом жареной рыбы,  не  выветрившимся
после обеда. Мужчины в блузах галдели, попивая из стаканчиков. Гарсон, с
удивлением разглядывая странную пару, ставил перед ними две рюмки с виш-
невой наливкой.
   Испуганная, трепещущая и счастливая,  она  пила  маленькими  глотками
красный сок, глядя вокруг себя  горящим  и  беспокойным  взором.  Каждая
проглоченная вишня вызывала у нее такое чувство, как будто она совершила
преступление, каждая капля обжигающего и  пряного  напитка,  вливаясь  в
гортань, вызывала у нее острое, упоительное ощущение чего-то  постыдного
и недозволенного.
   Потом она говорила вполголоса:
   - Пойдем отсюда.
   И они уходили. Опустив голову, она шла, как уходят со сцены  актрисы,
мелкими быстрыми шажками, пробираясь между пьяными,  облокотившимися  на
столы, и они провожали ее враждебными и настороженными взглядами. Перес-
тупив порог, она облегченно вздыхала, точно ей удалось избежать  грозной
опасности.
   Иной раз, вся дрожа, она обращалась к своему спутнику:
   - Что бы ты сделал, если б меня оскорбили где-нибудь в таком месте?
   И он отвечал ей с заносчивым видом:
   - Ого, я сумел бы тебя защитить!
   В восторге от его ответа, она сжимала ему руку,  быть  может,  втайне
желая, чтобы ее оскорбили и защитили, желая, чтобы ее возлюбленный  под-
рался из-за нее хотя бы даже с такими мужчинами.
   Однако эти прогулки, повторявшиеся два-три раза в  неделю,  наскучили
Дюруа; к тому же теперь ему стоило огромных усилий добывать  каждый  раз
пол-луидора на извозчика и напитки.
   Жилось ему трудно, неизмеримо труднее, чем в ту пору, когда он служил
в управлении железной дороги, ибо, сделавшись журналистом, первые месяцы
он тратил много, без счета, в надежде вот-вот заработать крупную  сумму,
и в конце концов исчерпал все ресурсы и отрезал себе все пути к  добыва-
нию денег.
   Самое простое средство - занять в кассет - давно уже было ему  недос-
тупно, так как жалованье он забрал вперед за четыре месяца да  еще  взял
шестьсот франков в счет построчного гонорара. Форестье он  задолжал  сто
франков, Жаку Ривалю, у которого кошелек был открыт для всех, триста,  а
кроме того, он весь был опутан мелкими  позорными  долгами  от  пяти  до
двадцати франков.
   Сен-Потен, к которому он обратился за советом, где бы перехватить еще
сто франков, при всей своей изобретательности ничего не мог придумать. И
в душе у Дюруа поднимался бунт против этой нищеты, от которой он страдал
теперь сильнее, чем прежде, так как потребностей у  него  стало  больше.
Глухая злоба, злоба на весь мир, росла в нем. Он раздражался  поминутно,
из-за всякого пустяка, по самому ничтожному поводу.
   Нередко он задавал себе вопрос: почему в среднем у него уходит  около
тысячи франков в месяц, а ведь он не позволяет себе  никакой  роскоши  и
ничего не тратит на прихоти? Однако простой подсчет показывал следующее:
завтрак в фешенебельном ресторане стоит восемь франков, обед  -  двенад-
цать, - вот уже луидор; к этому надо прибавить франков десять  карманных
денег, обладающих способностью утекать, как вода между пальцев, -  итого
тридцать франков. Тридцать франков в день - это девятьсот франков в  ме-
сяц. А сюда еще не входят одежда, обувь, белье, стирка и прочее.
   И вот четырнадцатого декабря он остался без единого су в  кармане,  а
занять ему, сколько он ни ломал себе голову, было негде.
   Как это часто случалось с ним в былые времена, он вынужден был  отка-
заться от завтрака и, взбешенный и озабоченный, провел весь день  в  ре-
дакции.
   Около четырех часов он получил от своей любовницы "голубой листочек":
"Хочешь пообедать вместе? Потом куда-нибудь закатимся".
   Он сейчас же ответил: "Обедать невозможно". Затем, решив,  что  глупо
отказываться от приятных мгновений, которые он  может  с  ней  провести,
прибавил: "В девять часов буду ждать тебя в нашей квартире".
   Чтобы избежать расхода на телеграмму, он отправил записку с одним  из
рассыльных и стал думать о том, где достать денег на обед.
   Пробило семь, а он еще ничего не надумал. От голода у  него  засосало
под ложечкой. Внезапно им овладела решимость отчаяния. Дождавшись, когда
все его сослуживцы ушли, он позвонил. Явился швейцар  патрона,  оставав-
шийся сторожить помещение.
   Дюруа нервно рылся в карманах.
   - Послушайте, Фукар, - развязно заговорил он, - я забыл дома кошелек,
а мне пора ехать обедать в Люксембургский сад. Дайте мне взаймы  пятьде-
сят су на извозчика.
   Швейцар, вынув из жилетного кармана три франка, спросил:
   - Больше не требуется, господин Дюруа?
   - Нет, нет, достаточно. Большое спасибо.
   Схватив серебряные монеты, Дюруа бегом спустился по лестнице.  Пообе-
дал он в той самой харчевне, где ему не раз случалось  утолять  голод  в
черные дни.
   В девять часов он уже грел ноги у камина в маленькой гостиной и  под-
жидал любовницу.
   Она вошла, веселая, оживленная, раскрасневшаяся от мороза.
   - Не хочешь ли сперва пройтись, - предложила она, - с  тем,  чтобы  к
одиннадцати вернуться домой? Погода дивная.
   - Зачем? Ведь и здесь хорошо, - проворчал он.
   - Если б ты видел, какая луна! - не  снимая  шляпы,  продолжала  Кло-
тильда. - Гулять в такой вечер одно наслаждение.
   - Очень может быть, но я совсем не расположен гулять.
   Он злобно сверкнул глазами. Клотильда была удивлена и обижена.
   - Что с тобой? - спросила она. - Что значит  этот  тон?  Мне  хочется
пройтись, - не понимаю, чего ты злишься.
   Дюруа вскочил.
   - Я не злюсь! - запальчиво кликнул он. - Просто мне это надоело.  Вот
и все!
   Госпожа де Марель принадлежала к числу тех, кого упрямство  раздража-
ет, а грубость выводит из себя.
   - Я не привыкла, чтоб со мной говорили таким тоном, - бросив на  него
презрительный взгляд, с холодным бешенством сказала она. - Я пойду одна.
Прощай!
   Смекнув, что дело принимает серьезный оборот, Дюруа бросился к ней  и
стал целовать ей руки.
   - Прости, дорогая, прости, - бормотал он, - сегодня я такой  нервный,
такой раздражительный. Ты знаешь, у меня столько всяких огорчений,  неп-
риятностей по службе...
   - Это меня не касается, - несколько смягчившись, но не  успокоившись,
возразила она. - Я вовсе не желаю, чтобы вы срывали на мне злобу.
   Он обнял ее и подвел к дивану.
   - Послушай, крошка, я не хотел тебя обидеть. Я сказал не подумав.
   Насильно усадив ее, он опустился перед ней на колени.
   - Ты простила меня? Скажи, что простила.
   - Хорошо, но больше чтоб этого не было, - холодно ответила она и под-
нялась с дивана. - А теперь пойдем гулять.
   Не вставая с колен, он обнимал ее ноги и бормотал:
   - Останемся, прошу тебя. Умоляю. Уступи мне на этот раз. Мне так  хо-
чется провести этот вечер с тобой вдвоем, здесь, у камина.  Скажи  "да",
умоляю тебя, скажи "да".
   - Нет, - твердо, отчетливо проговорила она. - Я хочу гулять, я не на-
мерена потворствовать твоим капризам.
   - Я тебя умоляю, - настаивал он, - у меня есть причина, очень серьез-
ная причина...
   - Нет, - повторила она. - Не хочешь, - дело твое, я пойду одна.  Про-
щай.
   Высвободившись резким движением, она направилась к выходу. Он поднял-
ся и обхватил ее руками.
   - Послушай, Кло, моя маленькая Кло, послушай, уступи мне...
   Она отрицательно качала головой, молча уклонялась от его  поцелуев  и
пыталась вырваться из его объятий.
   - Кло, моя маленькая Кло, у меня есть причина.
   Она остановилась и посмотрела ему в лицо.
   - Ты лжешь... Какая причина?
   Он покраснел, - он не знал, что сказать.
   - Я вижу, что ты лжешь... Мерзавец!  -  с  возмущением  бросила  Кло-
тильда.
   Она рванулась и со слезами на глазах выскользнула у него из рук.
   Измученный, готовый сознаться во всем, лишь бы избежать  разрыва,  он
снова удержал ее за плечи и с отчаянием в голосе произнес:
   - У меня нет ни единого су... Вот!
   Она обернулась и посмотрела ему в глаза, стараясь прочитать в них ис-
тину.
   - Что такое?
   Он покраснел до корней волос.
   - У меня нет ни единого су. Понимаешь? Ни франка, ни  полфранка,  мне
нечем было бы заплатить за рюмку ликера, если б мы  зашли,  в  кафе.  Ты
заставляешь меня сознаваться в таких позорных вещах. Не могу же я  пойти
с тобой, сесть за столик, спросить чего-нибудь, а потом как ни в чем  не
бывало объявить тебе, что у меня нет денег...
   Она продолжала смотреть на него в упор:
   - Так, значит... это правда?
   Дюруа в одну секунду вывернул карманы брюк, жилета, пиджака.
   - Ну что... теперь ты довольна? - процедил он сквозь зубы.
   Она раскрыла объятия и в приливе нежности бросилась к нему на шею:
   - О, мой бедный мальчик!.. Мой бедный мальчик... Если б я знала!  Как
же это с тобой случилось?
   Она усадила его, села к нему на колени и, обвив ему шею руками, поми-
нутно целуя в усы, в губы, в глаза, заставила рассказать  о  своем  нес-
частье.
   Он сочинил трогательную историю. Ему надо было выручить из беды отца.
Он отдал ему все свои сбережения и задолжал кругом.
   - Придется голодать, по крайней мере, полгода, ибо  все  мои  ресурсы
истощились, - заявил он. - Ну ничего, в жизни  всякое  бывает.  В  конце
концов, из-за денег не стоит расстраиваться.
   - Хочешь, я дам тебе взаймы? - шепнула она ему на ухо.
   - Ты очень добра, моя крошка, - с достоинством ответил он,  -  но  не
будем больше об этом говорить, прошу тебя. Это меня оскорбляет.
   Она умолкла.
   - Ты не можешь себе представить, как я тебя люблю! - мгновение  спус-
тя, сжимая его в объятиях, прошептала она.
   Это был один из лучших вечеров их любви.
   Собираясь уходить, она сказала с улыбкой:
   - Для человека в твоем положении нет ничего приятнее, как  обнаружить
у себя в кармане деньги,  какуюнибудь  монету,  которая  провалилась  за
подкладку. Правда?
   - Я думаю! - искренне вырвалось у него.
   Она решила пойти домой пешком под тем предлогом, что на улице  изуми-
тельно хорошо. И всю дорогу любовалась луной.
   Стояла холодная ясная ночь, - такие ночи бывают в начале зимы. Люди и
лошади неслись, подгоняемые легким морозцем. Каблуки звонко  стучали  по
тротуару.
   - Хочешь, встретимся послезавтра? - спросила она при прощании.
   - Ну да, конечно.
   - В тот же час?
   - В тот же час.
   - До свиданья, мой дорогой.
   И они нежно поцеловались.
   Он быстрым шагом пошел домой, думая о том, как  выйти  из  положения,
что предпринять завтра. Но, отворяя дверь в свою комнату и  отыскивая  в
жилетном кармане  спички,  он,  к  крайнему  своему  изумлению,  нащупал
пальцами монету.
   Он зажег огонь, схватил монету и  начал  рассматривать  ее.  Это  был
двадцатифранковый золотой!
   Ему казалось, что он сошел с ума.
   Он вертел монету и так и сяк, стараясь понять, каким чудом она очути-
лась у него. Не могла же она упасть к нему с неба!
   Наконец он догадался, и его охватило бешенство. Как раз  сегодня  его
любовница толковала о том, что монета иной раз проваливается за подклад-
ку и что в трудную минуту ее обычно находят. Значит, она подала ему  ми-
лостыню Какой позор!
   Он выругался.
   - Хорошо! Я ей послезавтра устрою прием! Она у  меня  проведет  весе-
ленькие четверть часа!
   Обозленный и оскорбленный, он лег спать.
   Проснулся он поздно Голод мучил его. Он попытался  снова  заснуть,  с
тем чтобы встать не раньше двух. Потом сказал себе:
   - Это не выход, я должен во что бы то ни стало раздобыть денег.
   В надежде, что на улице ему скорей что-нибудь придет в голову,  Дюруа
вышел из дому.
   Он так ничего и не надумал, а когда проходил мимо  ресторанов,  то  у
него  текли  слюнки.  В  полдень  он  наконец  решился:  "Ладно,  возьму
сколько-нибудь из этих двадцати франков. Завтра я их отдам Клотильде".
   Дюруа истратил в пивной два с половиной франка. Придя в редакцию,  он
вернул три франка швейцару.
   - Возьмите, Фукар, - это те деньги, которые я у вас брал вчера на из-
возчика.
   Работал он до семи. Затем отправился обедать и истратил еще три фран-
ка Вечером две кружки пива увеличили дневной расход  до  девяти  франков
тридцати сантимов.
   За одни сутки немыслимо было восстановить кредит или найти  какие-ни-
будь новые средства к существованию, а потому на другой день  ему  приш-
лось истратить еще шесть с половиной франков из тех двадцати, которые он
собирался вечером отдать, так что, когда он пришел на свидание, в карма-
не у него было четыре франка двадцать сантимов.
   Он был зол, как сто чертей, и дал себе слово объясниться со своей лю-
бовницей начистоту Он намеревался сказать ей следующее:  "Ты  знаешь,  я
нашел те двадцать франков, которые ты сунула мне в карман Я не могу  от-
дать их тебе сегодня, потому что положение мое не  изменилось  и  потому
что мне некогда было заниматься денежными делами Но в  следующий  раз  я
непременно верну тебе долг".
   Войдя, она бросила на него нежный, робкий, заискивающий взгляд Как-то
он ее примет? Чтобы отдалить объяснение, она долго целовала его.
   А он в это время думал: "Я еще успею поговорить с ней об  этом.  Надо
только найти повод".
   Повода он так и не нашел и ничего не сказал ей: он все не решался на-
чать этот щекотливый разговор.
   Она уже не заговаривала о прогулке и была с ним обворожительна.
   Расстались они около полуночи, назначив свидание только  в  среду  на
следующей неделе, так как ей предстояло несколько званых обедов подряд.
   На другой день Жорж Дюруа позавтракал в ресторане  и,  расплачиваясь,
полез в карман за оставшимися четырьмя монетами, но вместо четырех вынул
пять, из которых одна была золотая.
   В первую секунду он подумал, что накануне ему дали ее по ошибке вмес-
те со сдачей, но затем понял все, и у него заколотилось сердце, - до то-
го унизительна была эта назойливая милостыня.
   Как он жалел теперь, что ничего не сказал ей! Поговори  он  с  ней  в
резком тоне, этого бы не случилось.
   В течение четырех дней он делал попытки, столь же частые, сколь и бе-
зуспешные, раздобыть пять луидоров и в конце концов проел второй  луидор
Клотильды.
   При первой же встрече он пригрозил ей: "Послушай, брось ты эти  фоку-
сы, а то я рассержусь не на шутку", - но она  ухитрилась  сунуть  ему  в
карман брюк еще двадцать франков.
   Обнаружив их, Дюруа пробормотал: "Дьявольщина" - но у него не было ни
сантима, и он переложил их в жилетный карман, чтобы иметь под рукой.
   "Я верну ей все сразу, - успокаивал он свою совесть. - Разумеется,  я
беру их у нее взаймы".
   Кассир внял наконец его отчаянным мольбам и согласился  выдавать  ему
по пять франков в день. Этого хватало только на еду, но о возврате  дол-
га, выросшего до шестидесяти франков, нечего было и думать.
   Между тем Клотильде вновь припала охота к ночным  скитаниям  по  всем
парижским трущобам, и теперь он уже не сердился, когда после этих риско-
ванных похождений Находил золотой то в кармане, то в ботинке, а то  даже
в футляре от часов.
   Раз он в настоящее время не в состоянии исполнять ее прихоти, то  что
же тут такого, если она, вместо того чтобы отказаться от них, платит са-
ма?
   Впрочем, он вел счет ее деньгам, намереваясь когданибудь  вернуть  их
сполна.
   Однажды вечером она ему сказала:
   - Представь, я ни разу не была в Фоли-Бержер. Пойдем?
   Дюруа замялся: его пугала встреча с Рашелью. Но он  тут  же  подумал:
"Ничего! В конце концов, она мне не жена. Увидит меня, поймет, в чем де-
ло, и не заговорит. Тем более что мы будем в ложе".
   Была еще одна причина, заставившая его согласиться: ему представлялся
удобный случай предложить г-же де Марель ложу в театр, ничего за нее  не
платя. Это явилось бы своего рода ответной любезностью.
   Дюруа оставил Клотильду в карете, а сам отправился за контрамаркой  -
ему не хотелось, чтобы она знала, что он ничего не заплатил за  вход,  -
потом вернулся к ней, и они прошли мимо поклонившихся им контролеров.
   В проходе было полно С большим трудом пробирались они в толпе  мужчин
и кокоток Наконец их заперли в клетке между бушующей галеркой и безмолв-
ным партером.
   Госпожа де Марель не смотрела на сцену, - ее  занимали  исключительно
девицы, которые прогуливались позади ложи. И она беспрестанно оборачива-
лась и разглядывала их, испытывая желание прикоснуться к ним, ощупать их
корсажи, их щеки, их волосы, чтобы понять, из чего сделаны эти  странные
существа.
   Неожиданно она обратилась к Дюруа:
   - Вон та полная брюнетка все время смотрит на нас. Я  даже  подумала,
что она хочет заговорить Ты обратил внимание?
   - Нет, это тебе так кажется, - возразил он.
   Но он давно уже заметил ее. Это была Рашель, - она все ходила мимо их
ложи, и глаза у нее горели зловещим огнем, а с языка  готовы  были  сор-
ваться бранные слова.
   Дюруа только что столкнулся с ней, когда протискивался сквозь  толпу;
она тихо сказала ему: "Здравствуй", - а ее хитро прищуренный глаз  гово-
рил: "Понимаю". Но, боясь любовницы, он не ответил на это заигрывание  и
с высоко поднятой головой и надменно сжатыми губами холодно прошел мимо.
Подстрекаемая смутною ревностью, девица пошла за ним, задела его  плечом
и сказала уже громче:
   - Здравствуй, Жорж.
   Он опять промолчал. Тогда она, решив во что бы то ни стало  заставить
его узнать себя и поклониться, в ожидании благоприятного момента  начала
расхаживать позади ложи.
   Заметив, что г-жа де Марель смотрит на нее, она  подошла  к  Дюруа  и
дотронулась до его плеча.
   - Здравствуй. Как поживаешь?
   Он даже не обернулся.
   - Ты что, успел оглохнуть с четверга?
   Он ничего ей не ответил, - своим презрительным видом  он  ясно  давал
понять, что считает ниже своего достоинства вступать с этой тварью в ка-
кие бы то ни было разговоры.
   Рашель злобно захохотала.
   - Да ты еще и онемел вдобавок? - не унималась она. - Уж не эта ли да-
мочка откусила тебе язык?
   Он сделал нетерпеливый жест.
   - Как вы смеете со мной заговаривать? - в  бешенстве  крикнул