дываясь простачком, никогда не снимая личины доброду-
шия и веселости, он для своих  весьма  разнообразных  целей  пользовался
только такими людьми, которых он уже проверил, прощупал, распознал,  ко-
торых считал оборотистыми, напористыми и изворотливыми. И, понаблюдав за
Дюруа, он пришел к заключению, что на посту  заведующего  хроникой  этот
малый будет незаменим.
   До сих пор хроникой ведал секретарь редакции Буаренар, старый  журна-
лист, дотошный, исполнительный и робкий,  как  чиновник.  В  продолжение
тридцати лет он перебывал секретарем в одиннадцати разных газетах и  при
этом ни в чем не изменил своего образа мыслей и образа действий. Он  пе-
реходил из одной редакции в другую, как переходят из одного ресторана  в
другой, почти не замечая, что кухня не везде одинакова. Вопросы политики
и религии были ему чужды. Он не за страх, а за  совесть  служил  газете,
какова бы она ни была, отдавая ей свои знания и свой  драгоценный  опыт.
Он работал, как слепой, который ничего не видит, как глухой, который ни-
чего не слышит, как немой, который никогда ни о чем не говорит. Вместе с
тем, отличаясь большой профессиональной чистоплотностью, он ни за что не
совершил бы такого поступка, который с точки зрения журналистской  этики
нельзя было бы признать честным, лояльным и благородным.
   Патрон хотя и ценил его, а все же частенько подумывал о том, кому  бы
передать хронику, которую он называл сердцевиной газеты Ведь именно  от-
дел хроники распространяет новости, распускает слухи, влияет на  публику
и на биржу. Надо уметь, как бы невзначай, между двумя заметками о светс-
ких увеселениях, сообщить какую-нибудь важную вещь, вернее - только  на-
мекнуть на нее. Надо уметь договаривать между  строк,  опровергать  так,
чтобы слух становился от этого еще более правдоподобным, утверждать так,
чтобы все усомнились в истинности происшествия. Надо вести отдел хроники
таким образом, чтобы каждый ежедневно находил там хотя бы одну  интерес-
ную для него строчку, и тогда хронику будут читать все. Надо помнить обо
всем и обо всех, о всех слоях общества, о всех профессиях, о Париже и  о
провинции, об армии и о художниках, о духовенстве,  об  университете,  о
должностных лицах и о куртизанках.
   Руководитель этого отдела, командир батальона репортеров, должен быть
всегда начеку, должен быть вечно настороже; он должен быть недоверчивым,
предусмотрительным, сметливым, гибким, проворным, должен быть во всеору-
жии коварнейших приемов и обладать безошибочным чутьем, чтобы в  мгнове-
ние ока отличать достоверные сведения от недостоверных, чтобы знать  на-
верняка, что можно сказать и чего нельзя, чтобы заранее представлять се-
бе, какое впечатление произведет на читателей то или иное известие. Кро-
ме того, он должен все преподносить в такой форме, которая усиливала  бы
эффект.
   Буаренару, несмотря на его многолетнюю службу в редакциях, недостава-
ло мастерства и блеска. А главное, ему недоставало врожденной  смекалки,
необходимой для того, чтобы постоянно угадывать тайные мысли патрона.
   Дюруа мог великолепно поставить дело, он как нельзя более подходил  к
составу редакции этой газеты, которая, по выражению Норбера  де  Варена,
"плавала в глубоких водах коммерции и в мелких водах политики".
   Вдохновителями и  подлинными  редакторами  "Французской  жизни"  были
шесть депутатов, участвовавших в  авантюрах,  которые  предпринимал  или
поддерживал издатель. В палате их называли "шайкой Вальтера" и завидова-
ли тем солидным кушам, которые они срывали вместе с ним и через его пос-
редство.
   Отделом политики заведовал Форестье, но он был пешкой  в  руках  этих
дельцов, исполнителем их воли. Передовые статьи он писал у себя дома, "в
спокойной обстановке", как он выражался, но по их указаниям.
   А для того чтобы придать газете столичный размах, редакция  привлекла
к участию двух писателей, пользовавшихся известностью каждый в своей об-
ласти: Жака Риваля, автора фельетонов на злобу дня, и Норбера де Варена,
поэта и автора художественных очерков или, вернее, рассказов, написанных
в новой манере.
   Затем из многочисленного племени продажных писак, мастеров на все ру-
ки, были набраны по дешевке художественные,  музыкальные  и  театральные
критики, а также судебный и беговой репортеры. Две дамы из общества, под
псевдонимами "Розовое домино" и "Белая лапка", сообщали светские  новос-
ти, писали о модах, о нравах высшего общества, об этикете, хорошем  тоне
и перемывали косточки аристократкам.
   И "Французская жизнь" "плавала в глубоких и мелких водах",  управляе-
мая всеми этими разношерстными кормчими.
   Дюруа, еще не успев пережить ту радость, которую ему доставило  новое
назначение, получил листок картона. На нем было написано:  "Г-н  и  г-жа
Вальтер просят господина Жоржа Дюруа пожаловать к ним на обед в  четверг
двадцатого января".
   Этот знак благоволения, последовавший так быстро за первым,  до  того
обрадовал его, что он поцеловал пригласительную карточку, точно это была
любовная записка. Затем отправился к кассиру,  чтобы  разрешить  сложный
финансовый вопрос.
   Заведующий отделом хроники обыкновенно имеет свой бюджет, из которого
он и оплачивает всю ту доброкачественную и не  вполне  доброкачественную
информацию, которую ему, точно огородники, поставляющие первые овощи зе-
ленщику, приносят репортеры.
   Для начала Дюруа ассигновал тысячу двести  франков  в  месяц,  причем
львиную долю этой суммы он намеревался удерживать в свою пользу.
   Кассир, уступая его настойчивым просьбам, выдал ему авансом четыреста
франков. Дюруа сперва было  твердо  решил  отослать  двести  восемьдесят
франков г-же де Марель, а затем, рассчитав, что  ста  двадцати  франков,
которые останутся у него на руках, не хватит на то, чтобы поставить дело
на широкую ногу, отложил уплату долга на более отдаленные времена.
   В течение двух дней он устраивался на новом месте: в огромной  комна-
те, где помещалась вся редакция, у него был теперь отдельный стол и ящи-
ки для корреспонденции. Он занимал один угол комнаты, а другой -  Буаре-
нар, склонявший над листом бумаги свои черные как смоль кудри,  которые,
несмотря на его почтенный возраст, еще и не начинали седеть.
   Длинный стол посреди комнаты принадлежал "летучим" сотрудникам. Обыч-
но он служил скамьей: на нем усаживались,  свесив  ноги  или  поджав  их
по-турецки. Иной раз человек пять-шесть сидели на этом столе в позе  ки-
тайских болванчиков и с сосредоточенным видом играли в бильбоке.
   Дюруа в конце концов тоже пристрастился к этой игре; под руководством
Сен-Потена, следуя его указаниям, он делал большие успехи.
   Форестье день ото дня становилось все хуже и хуже, и он предоставил в
его распоряжение свое новое превосходное, но довольно  тяжелое  бильбоке
черного дерева, и теперь уже Дюруа, мощной рукой дергая за  шнурок  уве-
систый шар, считал вполголоса:
   - Раз, два, три, четыре, пять, шесть...
   В тот день, когда ему предстояло идти на  обед  к  г-же  Вальтер,  он
впервые выбил двадцать очков подряд "Счастливый день, -  подумал  он,  -
мне везет во всем". А в глазах редакции "Французской жизни"  уменье  иг-
рать в бильбоке действительно придавало сотруднику некоторый вес.
   Он рано ушел из редакции, чтобы  успеть  переодеться.  По  Лондонской
улице перед ним шла небольшого роста женщина, напоминавшая фигурой  г-жу
де Марель. Его бросило в жар, сердце учащенно забилось.  Он  перешел  на
другую сторону, чтобы посмотреть на нее в профиль Она остановилась, - ей
тоже надо было перейти улицу. Нет, он ошибся. Вздох облегчения  вырвался
у Дюруа.
   Он часто задавал себе вопрос: как ему вести себя при встрече  с  ней?
Поклониться или же сделать вид, что он ее не заметил?
   "Сделаю вид, что не заметил", - решил он.
   Было холодно, лужи затянуло льдом. Сухие и серые в свете газовых  фо-
нарей, тянулись тротуары.
   Придя домой, он подумал: "Пора переменить квартиру. Здесь мне уже не-
удобно оставаться". Он находился в приподнятом настроении, готов был бе-
гать по крышам и, расхаживая между окном и кроватью, повторял вслух:
   - Что это, удача? Удача! Надо написать отцу.
   Изредка он писал ему, и письма от сына доставляли большую радость со-
держателям нормандского кабачка, что стоял при дороге, на высоком холме,
откуда видны Руан и широкая долина Сены.
   Изредка и он получал голубой конверт, надписанный крупным,  нетвердым
почерком, и в начале отцовского послания неизменно находил такие строки:
   "Дорогой сын, настоящим довожу до твоего сведения, что мы, я  и  твоя
мать, здоровы Живем по-старому. Впрочем, должен тебе сообщить"
   Дюруа близко принимал к сердцу деревенские новости, все,  что  случа-
лось у соседей, сведения о посевах и урожаях.
   Завязывая перед маленьким зеркальцем белый галстук, Дюруа снова поду-
мал. "Завтра же напишу отцу Вот ахнул бы старик, если б  узнал,  куда  я
иду сегодня вечером" Там, черт побери, меня угостят таким обедом,  какой
ему и во сне не снился" И он живо представил себе  закопченную  кухню  в
родительском доме, по соседству с пустующей  комнатой  для  посетителей,
кастрюли вдоль стен и загорающиеся на них желтоватые отблески, кошку,  в
позе химеры примостившуюся у огня, деревянный стол, лоснившийся от  вре-
мени и пролитых напитков, дымящуюся суповую миску и зажженную свечу меж-
ду двумя тарелками. И еще увидел он отца и  мать,  этих  двух  настоящих
крестьян, неторопливо, маленькими глотками хлебающих суп. Он знал каждую
морщинку на их старых лицах, их жесты, движения Он знал даже, о чем  они
говорят каждый вечер за ужином, сидя друг против друга.
   "Надо будет все-таки съездить к ним", - подумал Дюруа Окончив туалет,
он погасил лампу и спустился по лестнице.
   Дорогой, на внешних бульварах, его  осаждали  проститутки.  "Оставьте
меня в покое!" - отдергивая руку, говорил он с таким яростным  презрени-
ем, как будто они унижали, как будто они оскорбляли его За кого принима-
ют его эти шлюхи? Что они, не видят, с кем имеют дело? На нем был  фрак,
он шел обедать к богатым, почтенным, влиятельным людям - все это вызыва-
ло в нем такое чувство, точно он сам стал  важной  особой,  стал  совсем
другим человеком, человеком из общества, из хорошего общества.
   Уверенной походкой вошел он в переднюю, освещенную высокими бронзовы-
ми канделябрами, и привычным движением протянул пальто и тросточку  двум
подбежавшим к нему лакеям.
   Все залы были ярко освещены. Г-жа Вальтер принимала гостей во втором,
самом обширном. Его она встретила очаровательной улыбкой Он поздоровался
с двумя мужчинами, которые пришли раньше, - с г-ном Фирменом и г-ном Ла-
рош-Матье, депутатами и анонимными редакторами "Французской  жизни"  Ла-
рош-Матье пользовался огромным влиянием в палате, и это создало ему осо-
бый авторитет в редакции. Ни у кого не возникало сомнений, что со време-
нем он станет министром.
   Вошел Форестье с женой; его обворожительная супруга  была  в  розовом
платье С обоими депутатами она держала себя запросто, -  для  Дюруа  это
было новостью Минут пять, если не больше, беседовала она вполголоса воз-
ле камина с Ларош-Матье. У Шарля был измученный вид. Он очень похудел за
последний месяц, кашлял не переставая и все  повторял:  "Зимой  придется
ехать на юг".
   Жак Риваль и Норбер де Варен явились вместе. Немного погодя  дверь  в
глубине комнаты отворилась, и вошел Вальтер с двумя  девушками  -  хоро-
шенькой и дурнушкой, одной из них было лет шестнадцать, другой -  восем-
надцать.
   Дюруа знал, что у патрона есть дети, и все-таки  он  был  изумлен  До
этого он думал о дочках издателя так, как думаем мы о  далеких  странах,
куда нам заказан путь. Кроме того, он представлял их себе совсем малень-
кими, а перед ним были взрослые девушки Эта неожиданность слегка  взвол-
новала его.
   После того как он был представлен сестрам, они  поочередно  протянули
ему руку, потом сели за маленький столик, по всей вероятности предназна-
чавшийся для них, и начали перебирать мотки шелка в корзиночке.
   Должен был прийти еще кто-то Все молчали, испытывая то особое чувство
стесненности, какое всегда испытывают перед званым обедом люди,  собрав-
шиеся вместе после по-разному проведенного дня и имеющие между собою ма-
ло общего.
   Дюруа от нечего делать водил глазами по стене; заметив  это,  Вальтер
издали, с явным намерением  похвастать  своими  приобретениями,  крикнул
ему:
   - Вы смотрите мои картины? - Он сделал ударение на слове  "мои"  -  Я
вам их сейчас покажу.
   Он взял лампу, чтобы дать гостю возможность рассмотреть  их  во  всех
подробностях.
   - Здесь пейзажи, - сказал он.
   В центре висело большое полотно Гильме - берег моря в  Нормандии  под
грозовым небом. Внизу-лес Арпиньи и принадлежащая кисти Гийоме алжирская
равнина с верблюдом на горизонте - огромным длинноногим верблюдом, похо-
жим на некий странный монумент.
   Перейдя к другой стене, Вальтер торжественно,  словно  церемониймейс-
тер, возвестил:
   - Великие мастера.
   Тут были четыре полотна: "Приемный день в больнице" Жервекса, "Жница"
Бастьен-Лепажа, "Вдова" Бугро и "Казнь" Жан-Поля Лоранса. Последняя кар-
тина изображала вандейского священника, которого расстреливал у  церков-
ной стены отряд "синих".
   Когда Вальтер подошел к следующей стене, по его серьезному лицу  про-
бежала улыбка:
   - А вот легкий жанр.
   Здесь прежде всего бросалась в глаза небольшая картина Жана Беро  под
названием "Вверху и внизу". Хорошенькая парижанка взбирается по  лесенке
движущейся конки. Голова ее уже на уровне империала, и сидящие  на  ска-
мейках мужчины вперяют восхищенные, жадные взоры в это юное личико, поя-
вившееся среди них, в то время как лица мужчин, стоящих внизу,  на  пло-
щадке, и разглядывающих ее ноги, выражают досаду и вожделение.
   - Ну что? Забавно? Забавно? - в держа лампу в руке, с игривым смешком
повторял Вальтер.
   Затем он осветил "Спасение утопающей" Ламбера.
   На обеденном столе, с которого уже убрали посуду, сидит котенок и не-
доумевающим, растерянным взглядом следит за мухой, попавшей в  стакан  с
водой. Он уже поднял лапу, чтобы поймать ее одним быстрым движением.  Но
он еще не решился. Он колеблется. Что-то будет дальше?
   Затем Вальтер показал "Урок" Детайя: солдат в казарме учит пуделя иг-
рать на барабане.
   - Остроумно! - я заметил патрон.
   Дюруа одобрительно посмеивался, выражал свой восторг:
   - Чудесно, чудесно, чуде...
   И вдруг осекся, услыхав голос только что вошедшей г-жи де Марель.
   Патрон продолжал показывать картины и объяснять их содержание.
   Он навел лампу на акварель Мориса Лелуара "Препятствие". Посреди ули-
цы затеяли драку два здоровенных парня, два геркулеса, и из-за  них  вы-
нужден остановиться портшез. В оконце портшеза прелестное женское  личи-
ко; оно не выражает ни нетерпения, ни страха... оно, если хотите,  любу-
ется единоборством этих двух зверей.
   - В других комнатах у меня тоже есть картины, -  сообщил  Вальтер,  -
только менее известных художников, не получивших еще  всеобщего  призна-
ния. А здесь мой "Квадратный зал". В данный момент  я  покупаю  молодых,
совсем молодых, и пока что держу их в резерве, в задних комнатах, - жду,
когда они прославятся. Теперь самое время покупать  картины,  -  понизив
голос до шепота, прибавил он. - Художники умирают с  голоду.  Они  сидят
без гроша... без единого гроша...
   Но Дюруа уже ничего не видел, он слушал и не понимал. Г-жа де  Марель
была здесь, сзади него. Что ему делать? Поклонись он ей, она, чего  доб-
рого, повернется к нему спиной или ответит дерзостью. А если он к ней не
подойдет, то что подумают другие?
   "Во всяком случае, надо оттянуть момент встречи", - решил  Дюруа.  Он
был так взволнован, что у него мелькнула  мысль,  не  сказаться  ли  ему
больным и не уйти ли домой.
   Осмотр картин был закончен. Вальтер поставил лампу на  стол  и  пошел
встречать новую гостью, а Дюруа снова  принялся  рассматривать  картины,
точно он не мог на них налюбоваться.
   Он терял голову. Что ему делать? Он слышал голоса, до  него  долетали
обрывки разговора.
   - Послушайте, господин Дюруа, - обратилась к нему г-жа Форестье.
   Он поспешил к ней. Ей надо было познакомить его с одной  своей  прия-
тельницей, которая устраивала бал и желала, чтобы о нем появилась замет-
ка в хронике "Французской жизни".
   - Непременно, сударыня, непременно... - бормотал он.
   Госпожа де Марель находилась теперь совсем близко  от  него.  Ему  не
хватало смелости повернуться и отойти.
   Вдруг ему показалось, что он сошел с ума.
   - Здравствуйте, Милый друг, - отчетливо произнесла г-жа де  Марель  -
Вы меня не узнаете?
   Он живо обернулся Она стояла перед ним, приветливо и радостно  улыба-
ясь И - протянула ему руку.
   Дюруа взял ее руку с трепетом: он все еще опасался, какой-нибудь  ка-
верзы или ловушки.
   - Что с вами случилось? Вас совсем не видно,  -  простодушно  сказала
она.
   - Я был так занят, сударыня, так занят, -  тщетно  стараясь  овладеть
собой, залепетал он. - Господин Вальтер возложил на меня  новые  обязан-
ности, и у меня теперь масса дел.
   Госпожа де Марель продолжала смотреть ему в лицо,  но  ничего,  кроме
расположения, он не мог прочитать в ее глазах.
   - Я знаю, - сказала она. - Однако это не дает вам права забывать дру-
зей.
   Их разлучила только что появившаяся толстая декольтированная  дама  с
красными руками, с красными щеками, претенциозно одетая  и  причесанная;
по тому, как грузно она ступала, можно было судить о толщине  и  увесис-
тости ее ляжек.
   Видя, что все с нею очень почтительны, Дюруа спросил г-жу Форестье:
   - Кто эта особа?
   - Виконтесса де Персмюр, та самая, которая подписывается "Белая  лап-
ка"
   Дюруа был потрясен, он чуть не расхохотался.
   - Белая лапка! Белая лапка! А я-то воображал, что это молодая  женщи-
на, вроде вас. Так это и есть Белая лапка? Хороша, хороша,  нечего  ска-
зать!
   В дверях показался слуга.
   - Кушать подано, - объявил он.
   Обед прошел банально и весело: это был один из тех обедов,  во  время
которых говорят обо всем и ни о чем. Дюруа сидел между  старшей  дочерью
Вальтера, дурнушкой Розой, и г-жой де Марель. Соседство  последней  нес-
колько смущало его, хотя она держала себя в высшей степени непринужденно
и болтала с  присущим  ей  остроумием  Первое  время  Дюруа  волновался,
чувствовал себя неловко, неуверенно, точно музыкант,  который  сбился  с
тона Но постепенно он преодолевал робость, и в тех вопросительных взгля-
дах, которыми они обменивались  беспрестанно,  сквозила  прежняя,  почти
чувственная интимность.
   Вдруг что-то словно коснулось его ступни. Осторожно вытянув ногу,  он
дотронулся до ноги г-жи де Марель, и та не отдернула ее.  В  эту  минуту
оба они были заняты разговором со своими соседями.
   У Дюруа сильно забилось сердце, и он еще немного выставил колено. Ему
ответили легким толчком. И тут он понял, что их роман возобновится.
   Что они сказали друг другу потом? Ничего особенного, но  губы  у  них
дрожали всякий раз, когда встречались их взгляды.
   Дюруа, однако, не забывал и дочери патрона и время от времени загова-
ривал с ней. Она отвечала ему так же, как и ее мать,  -  не  задумываясь
над своими словами.
   Справа от Вальтера с видом королевы восседала виконтесса де  Персмюр.
Дюруа без улыбки не мог на нее смотреть.
   - А другую вы знаете - ту, что подписывается "Ромовое домино"? - тихо
спросил он г-жу де Марель.
   - Баронессу де Ливар? Великолепно знаю.
   - Она вроде этой?
   - Нет. Но такая же забавная. Представьте себе шестидесятилетнюю  ста-
руху, сухую как жердь, - накладные букли, вставные зубы, вкусы и туалеты
времен Реставрации.
   - Где они нашли этих ископаемых?
   - Богатые выскочки всегда подбирают обломки аристократии.
   - А может быть, есть другая причина?
   - Никакой другой причины нет.
   Тут патрон, оба депутата, Жак Риваль и Норбер де  Варен  заспорили  о
политике, и спор эт