лись в глаза остатки  обеда:  бу-
тылки из-под шампанского, початая миска с паштетом, остов курицы и недо-
еденные куски хлеба. На буфете на двух тарелках высились  груды  раковин
от устриц.
   В спальне царил разгром. На спинке стула висело женское платье, ручку
кресла оседлали брюки. Четыре ботинка, два больших и два маленьких,  ва-
лялись на боку возле кровати.
   Кто бы ни проспал ночь в этой типичной спальне меблированного дома  с
ее заурядной обстановкой, кто бы ни провел всего  один  день  или  целых
полгода в этом общедоступном жилище, где стоял  омерзительный  приторный
смрад гостиницы, смрад, исходивший от стульев, стен, тюфяков, занавесок,
- все оставляли здесь свой особый запах, и этот запах человеческого  те-
ла, смешавшись с запахом прежних постояльцев, в конце концов превратился
в какое-то странное, сладковатое и нестерпимое  зловоние,  пропитывающее
любое из подобных учреждений.
   Камин загромождали тарелка с пирожными, бутылка шартреза и две  недо-
питые рюмки. Фигурку бронзовых часов прикрывал цилиндр.
   Комиссар живо обернулся и в упор посмотрел на Мадлену.
   - Вы и есть госпожа Клер-Мадлена Дю Руа, законная супруга присутству-
ющего здесь публициста, господина Проспера-Жоржа Дю Руа?
   - Да, сударь, - отчетливо, хотя и сдавленным голосом произнесла  Мад-
лена.
   - Что вы здесь делаете?
   Она не ответила.
   - Что вы здесь делаете? - а повторил полицейский чин. - Вы не у  себя
дома, а в меблированных комнатах, и при этом почти раздеты. Зачем вы сю-
да пришли?
   Он ждал ответа. Но Мадлена хранила упорное молчание.
   - Раз вы не сознаетесь, то мне придется выяснить это самому, - сказал
комиссар.
   На кровати сквозь одеяло проступали очертания человеческого тела.
   Комиссар подошел.
   "" Милостивый государь! - окликнул он.
   Лежавший в постели человек не пошевелился. Повидимому, он лежал лицом
к стене, спрятав голову под подушку.
   Полицейский чин, дотронувшись до того, что должно было  быть  плечом,
заявил:
   - Милостивый государь, прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к  на-
силию.
   Но закутанное тело лежало неподвижно, как мертвое.
   Тогда Дю Руа подскочил к кровати, сдернул одеяло, сбросил  подушки  и
увидел мертвенно-бледное лицо Ларош-Матье. Он нагнулся к нему и,  содро-
гаясь от желания схватить его за горло и задушить, проскрежетал:
   - Имейте, по крайней мере, смелость сознаться в собственной низости.
   - Кто вы? - спросил блюститель порядка.
   Оторопелый любовник молчал.
   - Я, полицейский комиссар, требую, чтобы вы назвали себя.
   - Да отвечайте же, трус, иначе я сам скажу, кто вы такой!  -  трясясь
от бешенства, крикнул Дю Руа.
   - Господин комиссар, - пробормотал лежавший в постели человек,  -  не
позволяйте этому субъекту оскорблять меня. С кем я имею дело: с вами или
с ним? Кому я должен отвечать: вам или ему?
   У него, видимо, пересохло в горле.
   - Мне, сударь, только мне, - сказал полицейский чин. - Я вас  спраши-
ваю: кто вы такой?
   Любовник молчал. Натянув одеяло до подбородка, он растерянно  огляды-
вался по сторонам. Его маленькие закрученные усики  казались  совершенно
черными на помертвелом лице.
   - Так вы не желаете отвечать? - продолжал комиссар, - Тогда я  вынуж-
ден буду арестовать вас. Во всяком случае,  вставайте.  Я  вас  допрошу,
когда вы оденетесь.
   Тело задвигалось в постели, губы прошептали:
   - Но я не могу встать при вас.
   - Почему? - спросил блюститель порядка.
   - Потому что... потому что... я совсем голый, - в запинаясь,  ответил
тот.
   Дю Руа усмехнулся и, подняв с полу сорочку, швырнул ее на кровать.
   - Ничего!.. Поднимайтесь!.. - крикнул он. - Если вы могли раздеваться
при моей жене, то уж одеться при мне - это вы отлично можете.
   С этими словами он повернулся к нему спиной и отошел к камину.
   Мадлена оправилась от смущения: она понимала, что все погибло, и  го-
това была на любую, самую резкую выходку. Лицо ее приняло вызывающее вы-
ражение, глаза сверкали дерзким огнем. Скомкав клочок бумаги, она, точно
для приема гостей, зажгла все десять свечей  в  аляповатых  канделябрах,
стоявших по краям камина. Затем прислонилась к его  мраморной  доске  и,
протянув босую ногу к догоравшему пламени, отчего сзади у нее  приподня-
лась юбка, которая едва держалась на ней, достала из  розовой  коробочки
папиросу и закурила.
   Комиссар, в ожидании, пока ее соучастник встанет с постели, снова по-
дошел к ней.
   - Часто вы этим занимаетесь, милостивый государь? - с заносчивым  ви-
дом спросила она.
   - Стараюсь как можно реже, сударыня, - вполне серьезно ответил он.
   Она презрительно усмехнулась:
   - Очень рада за вас, занятое не из почтенных.
   Она делала вид, что не замечает своего мужа.
   Лежавший в постели господин тем временем одевался Он  натянул  брюки,
надел ботинки и, напяливая жилет, подошел к ним.
   Полицейский чин обратился к нему:
   - Теперь, милостивый государь, вы скажете мне, кто вы такой?
   Тот не ответил.
   - В таком случае я вынужден арестовать вас, - сказал комиссар.
   - Не трогайте меня! - неожиданно завопил  господин.  -  Моя  личность
неприкосновенна.
   Дю Руа подлетел к нему с таким видом, точно хотел сбить его с ног.
   - Вас застали с поличным... с поличным... - прошипел он. - Я могу вас
арестовать при желании... да, могу. - И срывающимся от волнения  голосом
выкрикнул: - Это Ларош-Матье, министр иностранных дел!
   Полицейский комиссар попятился от неожиданности.
   - В самом деле, милостивый государь, скажете вы мне наконец,  кто  вы
такой? - растерянно пробормотал он.
   Тот собрался с духом и во всеуслышание заявил:
   - На сей раз этот подлец  не  солгал.  Я  действительно  министр  Ла-
рош-Матье.
   И, показав пальцем на грудь Жоржа, где, точно отблеск, горело красное
пятнышко, добавил:
   - И я еще дал этому мерзавцу орден, который он носит на фраке!
   Дю Руа смертельно побледнел. Он сделал одно быстрое движение - и выр-
ванная из петлицы лента, язычком пламени изогнувшись в воздухе, полетела
в камин.
   - Вот чего стоят ордена, которые дают такие прохвосты, как вы.
   Они стояли друг против друга, стиснув зубы, сжав кулаки, задыхаясь от
бешенства: один - худощавый, с встопорщенными усами, другой - толстый, с
усиками, закрученными в колечки.
   Комиссар сейчас же стал между ними.
   - Вы забываетесь, господа, ведите себя прилично!
   Они молча отвернулись. Мадлена, не двигаясь с места, все еще  покури-
вала и улыбалась.
   - Господин министр, - начал полицейский чин, - я застал вас наедине с
присутствующей здесь госпожой Дю Руа: вы лежали  в  постели,  она  почти
раздета". Ваше платье разбросано в беспорядке по комнате. Все это  дока-
зывает факт прелюбодеяния. Вы не можете спорить против очевидности.  Что
вы на это скажете?
   - Мне  нечего  сказать,  исполняйте  свой  долг?  -  пробормотал  Ла-
рош-Матье.
   Комиссар обратился к Мадлене:
   - Признаете ли вы, милостивая государыня, что этот господин - ваш лю-
бовник?
   - Я не отрицаю, он мой любовник! - вызывающе ответила она.
   - Этого достаточно.
   Блюститель порядка записал еще некоторые данные о состоянии  квартиры
и о расположении комнат. Министр между тем кончил  одеваться,  перекинул
пальто на руку, взял шляпу и, когда комиссар отложил перо, спросил:
   - Я вам еще нужен? Что я должен делать? Мне можно уйти?..
   Дю Руа повернулся к нему и, нагло улыбаясь, сказал:
   - А, собственно говоря, зачем? Мы кончили. Можете снова лечь  в  пос-
тель, милостивый  государь.  Мы  оставляем  вас  одних.  -  Дотронувшись
пальцем до рукава полицейского комиссара, он прибавил: - Идемте,  госпо-
дин комиссар, нам здесь нечего больше делать.
   Блюститель порядка, слегка удивленный, последовал за ним. Но у порога
комнаты Жорж остановился, чтобы пропустить его вперед. Комиссар из  веж-
ливости отказался.
   - Проходите же, сударь, - настаивал Жорж.
   - После вас, - сказал комиссар.
   Тогда журналист поклонился, почтительно-насмешливым тоном проговорил:
   - Теперь ваша очередь, господин полицейский комиссар. Здесь я почти у
себя дома.
   И осторожно, с нарочито скромным видом затворил за собой дверь.
   Чае спустя Жорж Дю Руа входил в редакцию "Французской жизни".
   Вальтер был уже там, - "Французская жизнь", получившая  за  последнее
время широкое распространение и немало способствовавшая успеху все  раз-
раставшихся операций его банка, по-прежнему выходила под его  неослабным
наблюдением и руководством.
   Издатель поднял на него глаза?
   - А, это вы! Что это у вас такой странный вид? Почему вы не пришли  к
нам обедать? Вы сейчас откуда?
   Дю Руа, заранее уверенный в том,  какое  впечатление  произведут  его
слова, отчеканил:
   - Я только что свалил министра иностранных дел.
   Вальтер подумал, что он шутит.
   - Свалили министра... То есть как?
   - Я изменю состав кабинета. Вот  и  все!  Давно  пора  выставить  эту
мразь.
   Старик обомлел, - он решил, что его сотрудник пьян.
   - Послушайте, вы спятили, - пробормотал он.
   - Ничуть. Я только что застал мою жену с господином Ларош-Матье.  По-
лицейский комиссар установил факт прелюбодеяния. Министру крышка.
   Вальтер в полном недоумении поднял очки совсем на лоб.
   - Полно, вы шутите? - спросил он.
   - Нисколько. Я даже напишу об этом заметку для хроники.
   - Но чего же вы хотите?
   - Я хочу свалить этого мошенника, этого негодяя, опасного для общест-
ва! Берегись тот, кто становится мне поперек дороги! Я никому ничего  не
прощаю! - положив шляпу на кресло, прибавил Жорж.
   Издатель никак не мог понять, в чем дело.
   - Ну, а... ваша жена? - спросил он.
   - Завтра же я начинаю дело о разводе. Я ее  отошлю  к  покойному  Фо-
рестье.
   - Вы хотите разводиться?
   - А как же? Я был смешон. Но мне приходилось строить из себя дурачка,
чтобы захватить их врасплох. Теперь все в порядке. Хозяин положения я.
   Вальтер все еще не мог опомниться; он растерянно смотрел на Дю Руа  и
думал: "Черт возьми! С этим молодчиком надо быть в ладах".
   - Теперь я свободен... - продолжал Жорж. - У меня есть кое-какое сос-
тояние. В октябре, перед новыми выборами, я выставлю свою кандидатуру  у
себя на родине, - там меня хорошо знают. С такой женой, которая всем мо-
золила глаза, мне нельзя было занять положение,  нельзя  было  заставить
уважать себя. Она меня одурачила, завлекла и поймала в свои сети. Но как
только я разгадал ее фокусы, я уже стал в оба следить за этой мерзавкой.
   Он расхохотался.
   - Бедняга Форестье так и остался рогоносцем... беспечным,  спокойным,
доверчивым рогоносцем. Ну, а я сумел избавиться от этого нароста,  кото-
рый достался мне от него в наследство. Руки у меня развязаны.  Теперь  я
далеко пойду.
   Он сел верхом на стул и, как бы мечтая вслух, повторил:
   - Далеко пойду...
   Старик Вальтер, по-прежнему не опуская очков, смотрел на него во  все
глаза и говорил себе: "Да, этот негодяй далеко пойдет".
   Жорж встал.
   - Я сейчас напишу заметку. Это надо сделать осторожно.  Но  имейте  в
виду: для министра это будет страшный удар. Он пойдет ко дну. Никто  его
не вытащит. "Французской жизни" теперь уже нет смысла его выгораживать.
   Старик некоторое время колебался, но в конце концов махнул рукой.
   - Валяйте, - сказал он, - так ему и надо.
 
 
   IX
 
   Прошло три месяца. Дю Руа за это время выхлопотал  развод,  его  жена
снова стала носить фамилию Форестье. Пятнадцатого июля Вальтеры  рассчи-
тывали уехать в Трувиль, и на прощанье решено было провести день за  го-
родом.
   Поездка была назначена на четверг. В девять часов утра большое шести-
местное ландо, запряженное четверкой лошадей, тронулось в путь.
   Завтракать собирались в Сен-Жермене, в павильоне  Генриха  IV.  Милый
друг, не переваривавший присутствия и даже самой физиономии  маркиза  де
Казоля, изъявил желание быть на этом пикнике единственным кавалером.  Но
в последнюю минуту решили рано утром заехать за графом де  Латур-Ивелеи-
ом. Его предупредили об этом накануне.
   Лошади крупной рысью бежали по авеню Елисейских полей; затем проехали
Булонский лес.
   Был чудесный, не слишком жаркий летний день. Ласточки чертили на  си-
неве небес большие круги, и след от их полета, казалось, долго еще  таял
в воздухе.
   Дамы сидели сзади; мать в середине, дочери по бокам; мужчины -  лицом
к ним: в середине Вальтер, а по бокам гости.
   Проехали через Сену, обогнули Мон-Валерьен, миновали Буживаль, а там,
до самого Пека, дорога шла вдоль реки.
   Граф де Латур-Ивелен, уже немолодой, с большими редкими бакенбардами,
которые все время трепал ветерок (что дало повод Дю Руа заметить: "Ветер
весьма эффектно играет его бородой"), бросал нежные взгляды на Розу. Они
были помолвлены месяц назад.
   Жорж то и дело посматривал на Сюзанну; оба  они  были  очень  бледны.
Глаза их встречались, и они украдкой обменивались  заговорщицким  взгля-
дом, выражавшим какую-то им одним понятную мысль, затем быстро  отводили
глаза в сторону. Г-жа Вальтер была счастлива и спокойна.
   Завтрак затянулся. Перед тем как вернуться в Париж, Дю Руа  предложил
пройтись по террасе.
   Сначала остановились полюбоваться видом. Все стали в ряд  у  стены  и
принялись восхищаться открывшейся перед ними далью. Сена огромной  змеей
нежилась в зелени у подножья длинной горы и несла свои воды к  Мезон-Ла-
фиту. С правой стороны, на вершине холма, возвышался акведук Марли;  его
силуэт, вырисовывавшийся в небе, напоминал исполинскую гусеницу на  гро-
мадных лапах, сам же Марли скрывался внизу, в густой чаще леса.
   На необъятной равнине, расстилавшейся прямо против них, кое-где  вид-
нелись деревни. Среди чахлой зелени маленькой рощи резкими светлыми пят-
нами выделялись пруды Везине. Налево, где-то совсем далеко,  тянулась  к
небу остроконечная колокольня Сартрувиля.
   - Нигде в мире нет такой панорамы, - заметил Вальтер. - Даже в  Швей-
царии не встретишь ничего подобного.
   Компания медленно двинулась дальше, - всем хотелось  пройтись  и  еще
немного полюбоваться окрестными видами.
   Жорж и Сюзанна шли сзади. Как только они отстали на несколько  шагов,
он сказал ей тихим, приглушенным ГОЛОСОМ!
   - Я обожаю вас, Сюзанна. Я вас люблю до безумия.
   - И я вас, Милый друг, - прошептала она.
   - Если вы не будете моей женой, я уеду из Парижа, уеду из Франции.
   - Попробуйте поговорить с папой. Может быть, он согласится.
   У него вырвался чуть заметный нетерпеливый жест.
   - Нет, я вам уже который раз повторяю: это бесполезно.  Двери  вашего
дома будут для меня закрыты, меня выставят из редакции,  и  мы  даже  не
сможем видеться. Вот к каким чудным  результатам,  несомненно,  приведет
мое официальное предложение. Вас хотят отдать за маркиза де Казоля.  Ро-
дители надеются, что в конце концов вы согласитесь, и ждут.
   - Что же мне делать? - спросила она.
   Он медлил с ответом и искоса поглядывал на нее.
   - Ради меня вы способны на отчаянный шаг?
   - Да, - твердо заявила она.
   - На сверхотчаянный шаг?
   - Да.
   - Самый отчаянный, какой только может быть?
   - Да.
   - Хватит ли у вас смелости пойти наперекор отцу и матери?
   - Да.
   - В самом деле?
   - В самом деле.
   - Ну так есть один-единственный способ. Надо, чтобы все  исходило  от
вас, а не от меня. Вы баловень семьи, вам позволяется говорить все,  что
угодно, и еще одно ваше озорство никого не удивит.  Так  вот,  слушайте.
Сегодня же вечером, вернувшись домой, прежде всего поговорите с матерью,
но только когда она будет совсем одна. Скажите ей, что хотите быть  моей
женой. Это ее очень взволнует, она выйдет из себя.
   - О, мама будет рада! "я" перебила его Сюзанна.
   - Нет, - решительно возразил он, - вы ее не знаете. Ваш отец  не  так
рассердится, не так разъярится, как она. Она вам откажет,  вот  увидите.
Но вы стойте на своем, не отступайте, говорите, что согласны выйти толь-
ко за меня и больше ни за кого. Хорошо?
   - Хорошо.
   - От матери пойдите к отцу и с весьма серьезным и  независимым  видом
скажите ему то же самое.
   - Да, да. Ну, а дальше?
   - Дальше начинается самое важное.  Если  вы  решили,  твердо  решили,
очень-очень твердо решили стать моей женой,  моя  дорогая,  дорогая  ма-
ленькая Сюзанна... то я... то я увезу вас!
   От радости она чуть не захлопала в ладоши.
   - Какое счастье! Вы меня увезете! Когда же это будет?
   Вся старинная поэзия ночных похищений, почтовых карет, харчевен, изу-
мительных приключений, вычитанных в книгах, неожиданно  мелькнула  перед
ней волшебным сном, - который вот-вот должен был обернуться явью.
   - Когда же это будет? - повторила она.
   - Да... сегодня же вечером... ночью, - тихо ответил он.
   - А куда мы поедем? - вся дрожа, спросила она.
   - Это моя тайна. Обдумайте этот шаг. Поймите, что после  бегства  вам
уже ни за кого, кроме меня, нельзя будет выйти замуж!  Это  единственный
способ, но он... очень опасен... для вас.
   - Я решилась... - заявила она. "" Где я с вами встречусь?
   - Вы можете выйти из дому одна?
   - Да, я умею отворять калитку.
   - Так вот, около полуночи, когда швейцар ляжет спать, идите  на  пло-
щадь Согласия. Я буду ждать вас в карете против морского министерства.
   - Я приду.
   - Непременно?
   - Непременно.
   Он сжал ее руку.
   - О, как я люблю вас! Какая вы хорошая, смелая! Так вы не хотите  вы-
ходить замуж за маркиза де Казоля?
   - О нет!
   - Ваш отец очень сердился, когда вы отказались?
   - Еще как! Он грозился отправить меня в монастырь.
   - Вы сами видите, что надо действовать решительно.
   - Я так и буду.
   Поглощенная мыслью о похищении, она обвела глазами широкий  горизонт.
Она уедет далеко-далеко... с ним! Он ее увезет!..  Она  гордилась  этим.
Она не думала о своей репутации, о позоре, которым это могло ей грозить.
Да и представляла ли она себе,  на  что  она  идет?  Догадывалась  ли  о
чем-нибудь?
   Госпожа Вальтер обернулась.
   - Иди сюда, детка! - крикнула она. - Что ты там делаешь с Милым  дру-
гом?
   Они присоединились ко всей остальной компании. Разговор шел о морском
курорте, куда вскоре должны были отправиться Вальтеры.
   Чтобы не возвращаться тою же дорогой, решили ехать через Шату.
   Жорж хранил молчание. Он призадумался. Итак, если у этой девочки хва-
тит смелости, то он наконец добьется своего! В течение трех  месяцев  он
опутывал ее сетью своего неотразимого обаяния. Он обольщал,  он  пленял,
он покорял ее. Он увлек ее так, как умел это делать только  он.  Он  без
труда овладел душой этой легкомысленной куколки.
   Прежде всего он добился того, что она отказала маркизу де Казолю. Те-
перь он уговорил ее бежать с ним. Уговорил, потому  что  другого  выхода
нет.
   Госпожа Вальтер ни за что не согласится отдать за него свою  дочь,  -
это он понимал прекрасно. Она все еще любит его и будет любить  вечно  -
той же неистребимой любовью. Ее сдерживала расчетливая холодность Жоржа,
но он чувствовал, что ее гложет безнадежная и неукротимая  страсть.  Ему
ни за что не удастся переломить ее. Она никогда не  допустит,  чтобы  он
женился на Сюзанне.
   Но как только девочка очутится у него, вдали от родителей, он вступит
в переговоры с отцом, как равный с равным.
   Погруженный в размышления, Дю Руа не вслушивался в то, что ему  гово-
рили, и отвечал односложно. Встряхнулся он, когда уже въехали в город.
   Сюзанна тоже была задумчива. Четверка лошадей  звенела  бубенцами,  и
под этот звон, отдававшийся у нее в голове, ей чудились озаренные  неиз-
менной луной большие дороги, которым нет конца, темные  леса,  харчевни,
куда заезжают на перепутье, кучера, поспешно меняющие лошадей, - поспеш-
но, ибо все уже догадываются, что за ними погоня.
   Когда ландо въехало во двор особняка, Вальтеры стали уговаривать Жор-
жа пообедать с ними. Но он отказался и пошел домой.
   Дома он слегка закусил, а затем, точно собираясь в далекое  путешест-
вие, начал приводить в  порядок  свои  бумаги.  Компрометирующие  письма