льню, налил в таз холодной воды и окунул голову. Потом вымыл руки  и,
насухо вытирая пальцы, пошел посмотреть, что с ней.
   Клотильда не двигалась. Она все еще лежала на полу и тихо  всхлипыва-
ла.
   - Долго ты еще будешь реветь? - спросил он.
   Она не ответила.
   Он стоял посреди комнаты и слегка растерянно и сконфуженно смотрел на
распростертое перед ним тело.
   Наконец, поборов смущение, схватил с камина шляпу.
   - Прощай. Когда будешь уходить, отдай ключ  швейцару.  Я  не  намерен
ждать, пока ты соблаговолишь подняться.
   Он затворил за собой дверь и по дороге зашел к швейцару.
   - Дама еще осталась, - сказал он. - Она скоро уйдет. Передайте хозяи-
ну, что с первого октября я отказываюсь от квартиры. Сегодня у нас шест-
надцатое августа - значит, я предупредил вовремя, - прибавил он и сейчас
же ушел. Ему предстояло забежать в магазины и еще кое-что купить в пода-
рок невесте.
   Свадьба должна была состояться двадцатого октября, по окончании  пар-
ламентских каникул. Венчаться собирались в  церкви  Мадлен.  Болтали  об
этой свадьбе много, но толком никто ничего не знал. Ходили разные слухи.
Шепотом говорилось и о похищении, но достоверно ничего не было известно.
   Госпожа Вальтер не разговаривала со своим будущим зятем; слуги  расс-
казывали, что, как только был решен этот брак, она в ту же  ночь  услала
Сюзанну в монастырь, а сама отравилась со злости.
   Ее нашли в бессознательном состоянии. Теперь уж ей, конечно, не опра-
виться. Она превратилась в старуху; волосы у нее совсем побелели. И  она
вся ушла в религию, причащается каждое воскресенье.
   В начале сентября "Французская жизнь" объявила, что г-н Вальтер оста-
ется только издателем, обязанности же главного редактора переходят к ба-
рону Дю Руа де Кантель.
   Одновременно была нанята целая армия известных фельетонистов,  репор-
теров, публицистов, художественных и театральных  критиков.  За  большие
деньги их удалось переманить из других газет - влиятельных, солидных га-
зет, издававшихся с давних пор.
   Старые журналисты, почтенные и важные  журналисты,  уже  не  пожимали
плечами при упоминании о "Французской жизни". Она одержала скорую и пол-
ную победу, и от того пренебрежения, с каким серьезные литераторы  отно-
сились к ней вначале, не осталось и следа.
   Жорж Дю Руа и семейство Вальтер с некоторых пор  возбуждали  всеобщее
любопытство, - вот почему свадьба главного редактора "Французской жизни"
составляла, что называется, гвоздь парижского сезона. Все те, о ком  пи-
шут в хронике, решили непременно присутствовать при венчании.
   Произошло это событие в ясный осенний день.
   В восемь часов утра на Королевской  улице  служители  церкви  Мадлен,
привлекая внимание прохожих, уже расстилала на ступеньках высокой папер-
ти широкий красный ковер, - таким образом они как бы оповещали парижан о
том, что здесь должно состояться великое торжество.
   Служащие по дороге в конторы, скромные работницы, приказчики из мага-
зинов - все останавливались, глазели и  думали  о  том,  какие  огромные
деньги тратят богачи на освящение своего брачного сожительства.
   Около десяти начали тесниться любопытные. Постояв несколько  минут  в
надежде, что скоро начнется, они расходились.
   В одиннадцать подоспела полиция и, заметив, что народ ежеминутно  со-
бирается в кучки, почти тотчас же принялась разгонять толпу.
   Вскоре появились первые приглашенные - те, кто спешил занять  хорошие
места, чтобы все видеть. Они расселись вдоль стен главного придела.
   Постепенно прибывали другие: шуршавшие шелками, шелестевшие  платьями
дамы и надменные мужчины, почти все лысые, с  безукоризненными  манерами
светских людей, более важные, чем когда-либо.
   Церковь медленно наполнялась.  Солнце,  потоками  вливаясь  в  широко
раскрытые двери, освещало первые ряды. Уставленный свечами престол  отб-
расывал желтоватый свет, тусклый и жалкий по сравнению с  сияющим  зевом
портала, и оттого казалось, что на амвоне царит полумрак.
   Приглашенные оглядывались, знаками подзывали друг  друга,  собирались
группами. Литераторы, настроенные менее благоговейно, чем светские люди,
беседовали вполголоса. Мужчины рассматривали дам.
   Норбер де Варен, искавший кого-нибудь из своих  приятелей,  увидел  в
средних рядах Жака Риваля и подошел к нему.
   - Итак, - сказал он, - будущее принадлежит пройдохам!
   Риваль не был завистлив.
   - Тем лучше для него, - возразил он. - Его карьера сделана.
   И они стали называть имена присутствующих.
   - Вы не знаете, что сталось с его женой? - спросил Риваль.
   Поэт усмехнулся:
   - И да и нет. Мне передавали, что она живет весьма уединенно, в райо-
не Монмартра. Но... тут есть одно "но"... С некоторых пор в газете  "Пе-
ро" мне стали попадаться политические статьи, до ужаса похожие на статьи
Форестье и Дю Руа. Подписывает их некто Жан Ледоль; этот  молодой  чело-
век, красивый, умный, одной породы с нашим другом Жоржем, недавно позна-
комился с его бывшей женой. Отсюда я делаю вывод, что она всегда  любила
начинающих и будет любить их вечно. К тому же она богата. Водрек  и  Ла-
рош-Матье не случайно были ее частыми гостями.
   - Она недурна, эта маленькая Мадлена, - заметил Риваль.  -  Плутовка,
бестия! Должно быть, она обворожительна  при  ближайшем  знакомстве.  Но
объясните мне, как это вышло, что Дю Руа после официального развода вен-
чается в церкви?
   - Он венчается в церкви потому, что церковь считает его неженатым,  -
ответил Норбер де Варен.
   - Как так?
   - Будучи равнодушным к религии, а может быть, из экономии, наш  Милый
друг решил, что для брака с Мадленой Форестье  достаточно  одной  мэрии.
Словом, он обошелся без пастырского благословения, так что в глазах  на-
шей матери-церкви его первый брак -  это  просто-напросто  сожительство.
Таким образом, сегодня он предстанет перед ней холостым, и  она  готовит
для него все те пышные церемонии,  которые  недешево  обойдутся  старику
Вальтеру.
   Гул все прибывавшей толпы нарастал под сводами храма. Иные разговари-
вали почти громко. Перед публикой, довольные тем, что все на них показы-
вают друг другу, что все на них смотрят,  уже  рисовались  знаменитости:
тщательно следя за своими раз навсегда  выработанными  манерами,  считая
себя необходимым украшением этого сборища,  своего  рода  художественным
изделием, они и здесь блистали так же, как на всех других празднествах.
   - Дорогой мой, вы часто бываете у патрона, - продолжал Риваль, - ска-
жите, правда ли, что госпожа Вальтер не разговаривает с Дю Руа?
   - Правда. Она не хотела выдавать за него свою дочь. Но Дю Руа  держал
отца в руках якобы благодаря тому, что проведал о каких-то трупах - тру-
пах, похороненных в Марокко. Короче, он запугал старика чудовищными  ра-
зоблачениями. Вальтер вспомнил о судьбе Ларош-Матье и  немедленно  усту-
пил. Но мать, упрямая, как все женщины, поклялась, что никогда словом не
перемолвится со своим зятем. Когда они вместе, на них нельзя  без  смеха
смотреть. Она похожа на статую, статую Мщения, а он чувствует себя очень
неловко, но виду не подает, - кто-кто, а уж он-то умеет владеть собой!
   С ними здоровались литераторы. Долетали обрывки политических разгово-
ров. А во входную дверь, точно отдаленный, глухой шум прибоя,  вместе  с
солнцем врывалось гудение толпы, сгрудившейся возле церкви, и,  поднима-
ясь к сводам, покрывало сдержанный говор избранной публики,  собравшейся
в храме.
   Но вот привратник три раза стукнул в деревянный  пол  алебардой.  Все
обернулись, задвигали стульями, зашелестели платьями. А в  дверях,  оза-
ренная солнцем, показалась молодая девушка под руку с отцом.
   Она по-прежнему напоминала куклу - чудную белокурую куклу  с  флердо-
ранжем в волосах.
   На несколько секунд она задержалась у входа, затем шагнула вперед,  и
в тот же миг послышался рев органа, своим мощным  металлическим  голосом
возвещавшего появление брачащейся.
   Прелестная, милая игрушечная невеста была слегка взволнованна и  шла,
опустив голову, но при этом ничуть не робела. Дамы, глядя на нее, улыба-
лись, шушукались. "Она обаятельна, обворожительна, - шептались  мужчины.
Вальтер шествовал бледный, преувеличенно важный и внушительно  поблески-
вал очками.
   Свиту этой кукольной королевы составляли четыре ее подруги, все в ро-
зовом, все до одной красотки. Четыре шафера, искусно подобранные, вполне
соответствовавшие своему назначению, двигались так, словно ими руководил
балетмейстер.
   Госпожа Вальтер следовала за ними под руку с отцом другого своего зя-
тя, семидесятидвухлетним маркизом де Латур-Ивеленом. Она не  шла  -  она
еле тащилась; казалось, еще одно движение - и она упадет  замертво.  При
взгляде на нее можно было подумать, что ноги у нее прилипают  к  плитам,
отказываются служить, а сердце бьется в груди, точно пойманный  зверь  о
прутья клетки.
   Она исхудала. Седина подчеркивала бледность, покрывавшую ее изможден-
ное лицо.
   Она смотрела прямо перед собой, чтобы никого не видеть и, быть может,
чтобы не отвлекаться от мыслей, терзавших ее.
   Затем появился Жорж Дад Руа с какой-то пожилой, никому  не  известной
дамой.
   Он высоко держал голову и, чуть сдвинув брови, смотрел тоже прямо пе-
ред собой сосредоточенным и строгим взглядом. Кончики  его  усов  грозно
торчали вверх. Все нашли, что он очень красив.  Его  горделивая  осанка,
тонкая талия и стройные ноги обращали на себя всеобщее  внимание.  Фрак,
на котором красным пятнышком выделялась ленточка ордена Почетного легио-
на, сидел на нем отлично.
   Затем все увидели Розу с сенатором Рисоленом. Она вышла замуж полтора
месяца назад. Граф де ЛатурИвелен вел под руку виконтессу де Персмюр.
   Шествие замыкала пестрая вереница приятелей и знакомых Дю Руа,  кото-
рых он представил своей новой родне,  -  людей,  пользовавшихся  извест-
ностью в смешанном парижском обществе, людей, которые мгновенно  превра-
щаются в близких друзей, а в случае нужды  и  в  четвероюродных  братьев
разбогатевших выскочек, - вереница дворян, опустившихся, разорившихся, с
подмоченной репутацией или, еще того хуже,  женатых.  Тут  были  г-н  де
Бельвинь, маркиз де Банжолен, граф и графиня де Равен ель, герцог де Ра-
морано, князь Кравалов, шевалье Вальреали и приглашенные Вальтера: князь
де Герш, герцог и герцогиня де Феррачини и прекрасная  маркиза  де  Дюн.
Родственники г-жи Вальтер, участвовавшие в этой процессии,  хранили  чо-
порно-провинциальный вид.
   А орган все пел; блестящие горла труб, возвещающие небу о земных  ра-
достях и страданиях, разносили по всему огромному храму рокочущие строй-
ные созвучия.
   Тяжелую двустворчатую дверь закрыли, и в церкви  сразу  стало  темно,
словно кто-то выгнал отсюда солнце.
   На амвоне перед ярко освещенным алтарем рядом с женой стоял на  коле-
нях Жорж. Вновь назначенный епископ Танжерский, в митре и с посохом, вы-
шел из ризницы, дабы сочетать их во имя господне.
   Задав им обычные вопросы, обменяв кольца, произнеся, слова, связываю-
щие как цепи, он обратился к новобрачным с проповедью христианской мора-
ли. Долго и высокопарно говорил он о супружеской верности. Это был высо-
кий, плотный мужчина, один из тех красивых прелатов, которым брюшко при-
дает величественный вид.
   Чьи-то рыдания заставили некоторых обернуться. Это, закрыв лицо рука-
ми, плакала г-жа Вальтер.
   Она вынуждена была уступить. Что же ей оставалось делать? Но  с  того
самого дня, когда она, отказавшись поцеловать вернувшуюся дочь,  выгнала
ее из комнаты, с того самого дня, когда она в ответ на учтивый поклон Дю
Руа сказала: "Вы самый низкий человек, какого я только знаю, не обращай-
тесь ко мне никогда, я не буду вам отвечать", - с этого  дня  вся  жизнь
стала для нее сплошной нестерпимой  пыткой.  Она  возненавидела  Сюзанну
острой ненавистью: это было сложное чувство, в котором  безумная  любовь
уживалась с мучительной ревностью, необычайной ревностью матери и любов-
ницы, затаенной, жестокой и жгучей, как зияющая рана.
   И вот теперь их венчает епископ, венчает ее дочь и ее любовника, вен-
чает в церкви, в присутствии двух тысяч человек, у нее на глазах! И  она
ничего не может сказать! Не может помешать этому! Не может крикнуть: "Он
мой, этот человек, он мой любовник! Вы благословляете преступный союз!"
   Некоторые дамы растроганно шептали:
   - Как тяжело переживает бедная мать!
   - Вы принадлежите к избранным мира сего, к числу  самых  уважаемых  и
богатых людей, - разглагольствовал епископ. - Ваши способности, милости-
вый государь, возвышают вас над толпой, вы пишете, поучаете,  наставляе-
те, ведете за собой народ, и на вас лежит почетная обязанность, вы долж-
ны подать благой пример.
   Сердце Дю Руа преисполнялось гордости. Все это один из  князей  римс-
ко-католической церкви говорил ему! А у себя  за  спиной  он  чувствовал
толпу, именитую толпу, пришедшую сюда  ради  него.  У  него  было  такое
чувство, будто некая сила толкает, приподнимает его. Он становится одним
из властелинов мира - он, он, сын безвестных жителей Кантле!
   И вдруг он ясно представил себе, как его отец и мать в  своем  убогом
кабачке на вершине холма, под  широкой  руанской  долиной"  прислуживают
своим односельчанам. Получив наследство Водрека, он послал им пять тысяч
франков. Теперь он пошлет им пятьдесят, и они купят себе  именьице.  Они
будут счастливы и довольны.
   Епископ закончил свое напутственное слово. Священник в золотой  епит-
рахили прошел в алтарь. И орган снова принялся восславлять новобрачных.
   Порой у него вырывался протяжный, громоподобный вопль,  вздымавшийся,
как морской вал, такой могучий и такой полнозвучный, что казалось, будто
он сейчас поднимет и сбросит кровлю и разольется в небесной лазури. Этот
дрожащий гул наполнял собой храм, повергая в трепет тела и  души.  Потом
он вдруг затихал, и тогда, словно  ласковое  дуновение  ветра,  касались
слуха легкокрылые нежные звуки. Бездумные, грациозные, они  то  рассыпа-
лись мелкой дробью, то взлетали и порхали, как птицы. И столь же внезап-
но эта кокетливая музыка, подобно песчинке, которая  превратилась  бы  в
целый мир, ширилась вновь и разрасталась в грозную силу, грозную в своем
мощном звучании.
   Затем над склоненными головами пронеслись  человеческие  голоса.  Это
пели солисты Оперы-Вори и Ландек. Росный ладан струил свое тонкое благо-
ухание, а в алтаре между тем совершалось таинство: богочеловек  по  зову
своего служителя сходил на землю, дабы освятить торжество  барона  Жоржа
Дю Руа.
   Милый друг, стоя на коленях подле Сюзанны, склонил голову. В эту  ми-
нуту он чувствовал себя почти верующим, почти набожным человеком, он был
полон признательности к божественной силе,  которая  покровительствовала
ему и осыпала его богатыми милостями. Не сознавая отчетливо, к  кому  он
обращается, он мысленно славил ее за свое благоденствие.
   Когда служба кончилась, он встал, подал жене  руку  и  проследовал  в
ризницу. И тут нескончаемой вереницей потянулись  к  нему  поздравители.
Жорж был вне себя от радости, - он воображал себя королем, которого при-
ветствует народ. Он кланялся, пожимал руки, бормотал  незначащие  слова.
"Я очень тронут, я очень тронут", - отвечал он на приветствия.
   Вдруг он увидел г-жу де Марель, и едва он вспомнил  об  их  поцелуях,
шалостях, ласках, вспомнил звук ее голоса, вкус ее губ, -  в  его  крови
тотчас же вспыхнуло страстное желание вновь обладать ею.  Она  была  все
так же изящна, красива, и все такие же бойкие, живые были у нее глаза.
   "Какая она все-таки очаровательная любовница!" - подумал Жорж.
   Слегка оробевшая, настороженная, она подошла к нему и протянула руку.
Он задержал ее в своей. В то же мгновение  он  ощутил  несмелый  зов  ее
пальцев, нежное пожатие, прощающее и вновь завлекающее. И он пожимал эту
маленькую ручку, как бы говоря: "Я люблю тебя по-прежнему, я твой!"
   Они смотрели друг на друга смеющимися, блестящими, влюбленными глаза-
ми.
   - До скорого свидания, сударь, - проговорила она нежным голоском.
   - До скорого свидания, сударыня, - весело ответил он.
   И она отошла.
   К нему все еще проталкивались поздравители. Толпа текла перед ним ре-
кой. Наконец она поредела. Последние поздравители удалились.  Жорж  взял
Сюзанну под руку и вышел из ризницы.
   Церковь была полна народу, - все вернулись на свои места, чтобы  пос-
мотреть, как пройдут новобрачные. Дю Руа шел медленно, уверенным  шагом,
высоко закинув голову и устремив взгляд в  лучезарный  пролет  церковных
дверей. По его телу пробегал холодок - холодок безграничного счастья. Он
никого не замечал. Он думал только о себе.
   Подойдя к выходу, он увидел сгрудившуюся толпу, темную шумящую толпу,
пришедшую сюда ради него, ради Жоржа Дю Руа. Весь Париж смотрел на  него
и завидовал.
   Затем, подняв глаза, он различил вдали, за площадью Согласия,  палату
депутатов. И ему казалось, что он одним прыжком способен перескочить  от
дверей церкви Мадлен к дверям Бурбонского дворца.
   Он медленно спускался по ступенькам высокой паперти,  вокруг  которой
шпалерами выстроились зрители. Но он их не видел. Мысленно он оглядывал-
ся назад, и перед его глазами, ослепленными ярким солнцем, носился образ
г-жи де Марель, поправлявшей перед зеркалом свои кудряшки, которые, пока
она лежала в постели, всегда развивались у нее на висках.