ль, лежа на диване, преувеличен-
но тяжело дышал.
   - Мне надо было уехать месяц назад, - твердил он.
   Хотя обо всем уже было переговорено с Вальтером, тем не менее он  дал
Дюруа ряд деловых указаний.
   Уходя, Жорж крепко пожал руку своему приятелю.
   - Ну, старик, до скорого свидания!
   Госпожа Форестье пошла проводить его.
   - Вы не забыли наш уговор? - с живостью обратился он к ней, - Ведь мы
друзья и союзники, не так ли? А потому, если я вам зачем-нибудь понадоб-
люсь, - не стесняйтесь. Телеграмма, письмо - и я к вашим услугам.
   - Спасибо, я не забуду, - прошептала она.
   Взгляд ее говорил то "же самое, но только еще нежнее  и  проникновен-
нее.
   На лестнице Дюруа встретил медленно поднимавшегося де Водрека,  кото-
рого он уже как-то видел у г-жи Форестье. Граф  имел  печальный  вид,  -
быть может, ему было грустно оттого, что она уезжает?
   Желая выказать перед ним свой светский лоск, журналист поспешил  пок-
лониться.
   Де Водрек ответил учтивым, но несколько высокомерным поклоном.
   В четверг вечером Форестье уехали
 
 
   VII
 
   После отъезда Шарля Дюруа стал играть более видную  роль  в  редакции
"Французской жизни". Он напечатал за своей подписью несколько передовиц,
продолжая в то же время подписывать хронику, так  как  патрон  требовал,
чтобы каждый сотрудник отвечал за свой материал. Вступал он и в  полеми-
ку, причем всякий раз блестяще выходил из положения. Между тем  постоян-
ное общение с государственными деятелями вырабатывало в нем  ловкость  и
проницательность - качества, необходимые  для  сотрудника  политического
отдела.
   На горизонте Дюруа было только одно облачко. На него постоянно  напа-
дала одна злопыхательствовавшая газетка, выходившая под  названием  "Пе-
ро", - точнее, в его лице она нападала на  заведующего  отделом  хроники
"Французской жизни", "отделом сногсшибательной хроники  г-на  Вальтера",
как выражался анонимный сотрудник этой газетки. Дюруа ежедневно  находил
в ней прозрачные намеки, колкости и всякого рода инейнуации.
   - Терпеливый вы человек, - сказал ему как-то Жак Риваль.
   - Ничего не поделаешь, - пробормотал Дюруа. - Пока прямого  нападения
нет.
   Но вот однажды не успел Дюруа войти в редакционный зал, как  Вуаренар
протянул ему номер "Пера".
   - Смотрите, опять неприятная для вас заметка.
   - В связи с чем?
   - Ерунда, в связи с тем, что какую-то  Обер  задержал  агент  полиции
нравов.
   Жорж взял газету и прочел заметку под названием "Дюруа забавляется":
   "Знаменитый репортер "Французской жизни" объявляет,  что  г-жа  Обер,
которая, как мы об этом сообщали, была арестована агентом гнусной  поли-
ции нравов, существует лишь в нашем  воображении.  Между  тем  названная
особа проживает на Монмартре, улица Экюрей, 18 Впрочем, мы прекрасно от-
даем себе отчет, какого рода интерес или, вернее, какого  рода  интересы
побуждают агентов банка Вальтера защищать агентов префекта полиции,  ко-
торый смотрит сквозь пальцы на их коммерцию. Что же касается самого  ре-
портера, то уж лучше бы он сообщил  нам  какую-нибудь  сенсационную  но-
вость, - ведь он специалист по части известий о смерти,  которые  завтра
же будут опровергнуты, сражений, которые никогда не происходили, и  тор-
жественных речей, произнесенных монархами, которые и  не  думали  ничего
говорить, - словом, мастер всей той информации, что составляет  побочные
доходы Вальтера, - или пусть бы он рассказал невинные сплетни о  вечерах
у женщин, пользующихся сомнительным успехом, или, наконец, расхвалил ка-
чество продуктов, приносящих немалую  прибыль  кое-кому  из  наших  соб-
ратьев".
   Дюруа, не столько взбешенный, сколько озадаченный,  понял  одно:  под
всем этим крылось нечто весьма для него неприятное.
   - Кто вам дал эти сведения? - спросил Буаренар.
   Дюруа тщетно перебирал в памяти своих сотрудников. Наконец вспомнил:
   - я Ах да, это Сен-Потен!
   Перечитав заметку, он покраснел от злости: его обвиняли в  продажнос-
ти.
   - Как! - воскликнул он. - Они утверждают, что мне платят за...
   - Ну, разумеется. Они вам сделали гадость. А патрон в  таких  случаях
поблажки не дает. Хроникеры так часто...
   В это время вошел Сен-Потен. Дюруа устремился к нему.
   - Вы читали заметку в "Пере"?
   - Да, я сейчас прямо от госпожи Обер. Она  действительно  существует,
но не была арестована. Этот слух ни на чем не основан.
   Дюруа бросился к патрону, тот встретил его холодно, глядел недоверчи-
во.
   - Поезжайте к этой особе, - выслушав его объяснения, сказал  Вальтер,
- а потом составьте опровержение таким образом, чтобы о  вас  больше  не
писали подобных вещей. Я имею в виду то, чем кончается заметка. Это бро-
сает тень и на газету, и на меня, и на вас. Журналист, как жена  Цезаря,
должен быть вне подозрений.
   Дюруа, в качестве проводника взяв с собой Сен-Потена, сел в фиакр.
   - Монмартр, улица Экюрей, восемнадцать! - крикнул он кучеру.
   Им пришлось подняться на седьмой этаж огромного дома. Дверь  отворила
старуха в шерстяной кофте.
   - Опять ко мне? - при виде Сен-Потена заворчала она.
   - Я привел к вам инспектора полиции, - ответил Сен-Потен, - вы должны
ему рассказать все, что с вами случилось.
   Старуха впустила их.
   - После вас приходили еще двое из какой-то газеты, не знаю только, из
какой, - сообщила она и обратилась к Дюруа: -  Так  вы,  сударь,  хотите
знать, как это было?
   - Да. Правда ли, что вас арестовал агент полиции нравов?
   Она всплеснула руками:
   - Ничего подобного, сударь вы мой, ничего подобного. Дело было так. У
моего мясника мясо хорошее, да только он обвешивает. Я это часто за  ним
замечала, но ему - ни слова, а тут прошу у него два фунта отбивных,  по-
тому ко мне должны прийти дочка с зятем, - гляжу: он вешает одни обрезки
да кости, - правда, отбивных без костей не бывает, да он-то  мне  кладет
одни кости. Правда и то, что из этого можно сделать рагу, но  ведь  я-то
прошу отбивных, - зачем же мне какие-то обрезки? Ну, я отказалась, тогда
он меня назвал старой крысой, а я его - старым мошенником. Слово за сло-
во, сцепились мы с ним, а возле лавки уже собрался народ, человек сто, и
ну гоготать, и ну гоготать! В конце концов подошел полицейский  и  повел
нас к комиссару. Побыли мы у комиссара - и разошлись врагами.  С  тех  -
пор я беру мясо в другом месте, даже лавку его всякий раз обхожу,  -  от
греха подальше.
   На этом она кончила свой рассказ.
   - Все? - спросил Дюруа.
   - Вот все, что было, сударь вы мой.
   Старуха предложила Дюруа рюмку черносмородинной наливки, он  отказал-
ся; тогда она пристала к нему, чтобы он упомянул в протоколе, что мясник
обвешивает.
   Вернувшись в редакцию, Дюруа написал опровержение:
   "Анонимный писака из "Пера", выдернув у себя перышко, с  явной  целью
опорочить меня, утверждает, что одна почтенного  возраста  женщина  была
арестована агентом полиции нравов, я же это отрицаю. Я видел  г-жу  Обер
своими глазами, - ей по меньшей мере шестьдесят лет, и она во всех  под-
робностях рассказала мне о своей ссоре с мясником:  ссора  эта  возникла
из-за того, что он обвесил ее, когда она покупала у него отбивные котле-
ты, и дело кончилось объяснением у комиссара полиции.
   Таковы факты.
   Что касается других инсинуаций сотрудника "Пера", то  я  считаю  ниже
своего достоинства на них отвечать. Тем более что  изобретатель  таковых
скрывается под маской.
   Жорж Дюруа".
   Вальтер и вошедший в это время к нему в кабинет Жак Риваль нашли, что
этого достаточно; решено было поместить опровержение в ближайшем же  но-
мере, прямо под отделом хроники.
   Дюруа рано вернулся домой, несколько встревоженный  и  взволнованный.
Что ему ответит аноним? Кто он такой? Почему так резко на него нападает?
Зная крутой нрав журналистов, легко можно предположить, что из этой  че-
пухи выйдет целая история. Спал Дюруа плохо.
   Когда на другой день он перечитал свою заметку в газете, тон ее пока-
зался ему более оскорбительным, чем в рукописи. Пожалуй, отдельные выра-
жения надо было смягчить.
   Весь день он нервничал и опять почти не спал ночь. Встал он на  расс-
вете, чтобы поскорее купить номер "Пера" с ответом на его опровержение.
   Погода снова изменилась: было очень холодно. Вдоль тротуаров тянулись
ледяные ленты прихваченных морозом ручьев.
   Газеты еще не поступали в киоски. И тут Дюруа невольно вспомнил день,
когда была напечатана его первая  статья  -  "Воспоминания  африканского
стрелка". Руки и ноги у него закоченели, он уже чувствовал сильную боль,
особенно в кончиках пальцев. Чтобы согреться, он забегал вокруг  киоска,
в окошке которого виден был лишь нос, красные щеки  и  шерстяной  платок
продавщицы, сидевшей на корточках подле жаровни.
   Наконец газетчик просунул в форточку долгожданную кипу,  и  вслед  за
тем женщина протянула Жоржу развернутый номер "Пера".
   Поискав глазами, Дюруа сперва не нашел своего имени. Он  уже  перевел
дух, как вдруг увидел выделенную двумя чертами заметку:
   "Почтенный Дюруа, сотрудник "Французской жизни",  написал  опроверже-
ние, но, опровергая, он снова лжет. Впрочем, он признает, что г-жа  Обер
действительно существует и что агент полиции водил ее в участок. Ему ос-
тавалось лишь после слов "агент полиции" вставить еще одно слово:  "нра-
вов", и тогда все было бы сказано.
   Но совесть у некоторых журналистов стоит на одном уровне с их дарова-
нием.
   Я подписываюсь:
   Луи Лангремон".
   У Дюруа сильно забилось сердце. Не отдавая себе ясного отчета в своих
поступках, он пошел домой переодеться. Да, его оскорбили, оскорбили так,
что всякое промедление становится невозможным. Из-за чего все это вышло?
Ни из-за чего. Из-за того, что какая-то старуха поругалась с мясником.
   Он быстро оделся и, хотя еще не было восьми, отправился к Вальтеру.
   Вальтер уже встал и читал "Перо".
   - Итак, - увидев Дюруа, торжественно начал он, - вы, конечно, не  на-
мерены отступать?
   Дюруа ничего ему не ответил.
   - Немедленно отправляйтесь к Жаку Ривалю, - продолжал издатель, -  он
вам все устроит.
   Пробормотав нечто неопределенное, Дюруа  отправился  к  фельетонисту.
Тот еще спал. Звонок заставил его вскочить с постели.
   - Дьявольщина! Придется к нему поехать, -  прочитав  заметку,  сказал
он. - Кого бы вы хотели вторым секундантом?
   - Право, не знаю.
   - Что, если Буаренара? Как вы думаете?
   - Буаренара так Буаренара.
   - Фехтуете вы хорошо?
   - Совсем не умею.
   - А, черт! Ну, а из пистолета?
   - Немного стреляю.
   - Прекрасно. Пока я займусь вашими делами, вы поупражняйтесь.  Подож-
дите минутку.
   Он прошел к себе в туалетную и вскоре вернулся умытый, выбритый, оде-
тый безукоризненно.
   - Пойдемте, - сказал он.
   Риваль жил в нижнем этаже маленького особняка. Он провел Дюруа в  ог-
ромный подвал с наглухо забитыми окнами на улицу-подвал, превращенный  в
тир и в фехтовальный зал.
   Здесь он зажег цепь газовых рожков, обрывавшуюся в глубине  смежного,
менее обширного, подвального помещения, где стоял железный манекен,  ок-
рашенный в красный и синий цвета, положил на стол четыре пистолета новой
системы, заряжающиеся с казенной части, а затем, точно они были  уже  на
месте дуэли, начал отрывисто подавать команду:
   - Готово? Стреляйте! Раз, два, три!
   В ранней юности Дюруа часто стрелял на огороде птиц  из  старого  от-
цовского седельного пистолета, и теперь это ему пригодилось: покорно, не
рассуждая, поднимал он руку, целился, спускал курок и часто попадал  ма-
некену прямо в живот, выслушивая при этом одобрительные  замечания  Жака
Риваля:
   - Хорошо. Очень хорошо. Очень хорошо. Вы делаете успехи.
   Уходя, он сказал:
   - Стреляйте так до полудня. Вот вам патроны, не жалейте их.  Я  зайду
за вами, чтобы вместе позавтракать, и все расскажу.
   С этими словами он вышел.
   Сделав еще несколько выстрелов, Дюруа сел и задумался.
   - Какая, однако, все это чушь! Кому это нужно? Неужели  мерзавец  пе-
рестает быть мерзавцем только оттого, что дрался на дуэли? И с какой ра-
дости честный человек, которого оскорбила какая-то мразь,  должен  подс-
тавлять свою грудь под пули?
   Мысли его приняли мрачное направление, и он невольно вспомнил то, что
говорил Норбер де Варен о бессилии разума, убожестве наших, идей,  тщете
наших усилий и о нелепости человеческой морали.
   - Черт возьми, как он был прав! - вслух проговорил Дюруа.
   Ему захотелось пить. Где-то капала вода; он обернулся и, увидев  душ,
подошел и напился прямо из трубки. Затем снова погрузился в раздумье.  В
подвале было мрачно, мрачно, как в склепе. Глухой стук  экипажей,  доно-
сившийся с улицы, напоминал отдаленные  раскаты  грома.  Который  теперь
час? Время тянулось здесь, как в тюрьме, где его  указывают  и  отмеряют
лишь приходы тюремшика, который приносит пищу. Он ждал долгодолго.
   Но вот послышались шаги, голоса, и вместе с Буаренаром вошел Жак  Ри-
валь.
   - Все улажено! - издали крикнул он.
   Дюруа подумал, что дело может кончиться извинительным письмом. Сердце
у него запрыгало.
   - А-а!.. Благодарю, пробормотал он.
   - Этот Лангремон не робкого десятка, - продолжал  фельетонист,  -  он
принял все наши условия. Двадцать пять шагов, стрелять по команде,  под-
няв пистолет. Так рука гораздо тверже,  чем  при  наводке  сверху  вниз.
Смотрите, Буаренар, вы увидите, что я прав.
   И, взяв пистолет, он начал стрелять,  показывая,  что,  наводя  снизу
вверх, легче сохранить линию прицела.
   - А теперь пойдемте завтракать, уже первый час, сказал он немного по-
годя.
   Они позавтракали в ближайшем ресторане. Дюруа за все время не  проро-
нил ни слова; он ел только для того, чтобы не подумали, что  он  трусит.
Придя вместе с Буаренаром в редакцию, он машинально, рассеянно  принялся
за работу. Все нашли, что он держится великолепно.
   Среди дня Жак Риваль зашел пожать руку Дюруа, и они уговорились,  что
секунданты заедут за ним в ландо к семи утра, а затем все вместе  отпра-
вятся в лес Везине, где и должна была состояться встреча.
   Все это случилось внезапно, помимо него, никто даже не полюбопытство-
вал, что он обо всем этом думает, никто не дал себе труда спросить, сог-
ласен он или нет; события развивались с такой быстротой, что он  до  сих
пор не мог опомниться, прийти в себя, разобраться в происшедшем.
   Пообедав с Буаренаром, который, как преданный друг, весь день не  от-
ходил от него ни на шаг, Дюруа около девяти вечера вернулся домой.
   Оставшись один, он несколько минут большими быстрыми шагами ходил  из
угла в угол. Он был до того взволнован, что ни о чем не мог думать.  Од-
на-единственная мысль гвоздем сидела у него в голове: "Завтра дуэль",  -
но, кроме безотчетной, все растущей тревоги, она ничего  не  вызывала  в
нем. И, однако, был же он солдатом, стрелял же он когда-то в  арабов,  -
впрочем, большой опасности это для него не представляло: ведь это  почти
то же, что охота на кабанов.
   В общем, он поступил как должно. Он показал себя с лучшей стороны.  О
нем заговорят, его будут хвалить, поздравлять. Но тут, как это бывает  с
людьми в минуту сильной душевной встряски, Дюруа громко воскликнул:
   - Какая же он скотина!
   Потом сел и задумался. На столе валялась визитная карточка  противни-
ка, которую Риваль дал ему для того, чтобы он знал адрес. Он снова пере-
чел ее - уже в двадцатый раз: "Луи Лангремон, улица Монмартр, 176".  Вот
и все.
   Он всматривался в этот ряд букв, и они  казались  ему  таинственными,
полными зловещего смысла. "Луи Лангремон" - что это за человек?  Сколько
ему лет? Какого он роста? Какое у него лицо? Разве  это  не  безобразие,
что какой-то посторонний человек, незнакомец, вдруг, ни с того ни с  се-
го, здорово живешь, нарушает мирное течение вашей жизни из-за того,  что
какая-то старуха поругалась со своим мясником?
   - Экая скотина! - снова проговорил он вслух.
   Он сидел неподвижно, смотрел, не отрываясь, на  визитную  карточку  и
размышлял. В нем росла злоба на этот клочок бумаги, дикая злоба, к кото-
рой примешивалось странное чувство неловкости. Какая глупая история!  Он
схватил ножницы для ногтей и, с таким видом, точно наносил кому-то  удар
кинжалом, проткнул напечатанное на картоне имя.
   Итак, он должен драться, и притом на пистолетах" Почему он не  выбрал
шпагу? Отделался бы царапиной на руке, а тут еще неизвестно, чем кончит-
ся.
   - А ну, не вешать голову! - сказал он себе.
   Звук собственного голоса заставил его вздрогнуть, и он  огляделся  по
сторонам. Какой он, однако, стал нервный! Он выпил стакан воды  и  начал
раздеваться.
   Затем лег, погасил свет и закрыл глаза.
   Под одеялом ему стало очень жарко, хотя в комнате было  весьма  прох-
ладно, и ему так и не удалось задремать. Он все время ворочался, полежав
минут пять на спине, ложился на левый бок, потом на правый.
   К тому же его мучила жажда. Он встал, выпил воды, и тут  им  овладело
беспокойство: "Что это, неужели я трушу?"
   Отчего сердце у него начинает бешено колотиться при малейшем  привыч-
ном шорохе в комнате? Чуть только скрипнет пружина стенных  часов  перед
боем, как по телу у него пробегает дрожь, ему становится нечем дышать, и
несколько секунд он ловит ртом воздух.
   Он принялся подробно, как  психолог,  анализировать  свое  состояние:
"Боюсь я или нет?"
   Конечно, нет, не боится, ведь он решил идти до  конца"  у  него  есть
твердое намерение драться, не проявить малодушия. Но он так  волновался,
что невольно задал  себе  вопрос:  "Можно  ли  испытывать  страх  помимо
собственной воли?" И тут сомнения, тревога, ужас разом нахлынули на  не-
го. Что будет, если иная сила, более мощная, чем его личная воля, власт-
ная, неодолимая сила возьмет над ним верх? Да, что тогда будет?
   Конечно, он выйдет к барьеру, раз он этого хочет. Ну, а  если  начнет
дрожать? Если потеряет сознание? Ведь от его поведения на дуэли  зависит
все: достигнутое благополучие, репутация, будущность.
   У него возникло необъяснимое желание встать и посмотреть  на  себя  в
зеркало. Он зажег свечу. Увидев свое отражение в шлифованном стекле,  он
едва узнал себя" - он точно видел себя впервые. Глаза казались  огромны-
ми; он был бледен, да, бледен, очень бледен.
   Внезапно пулей впилась в него мысль: "Быть может, завтра в это  время
меня уже не будет в живых". И опять у него отчаянно забилось сердце.
   Он подошел к кровати, и вдруг ему ясно представилось, что он лежит на
спине, под тем самым одеялом, которое он только  что  откинул,  вставая.
Лицо у двойника было истонченное, как у мертвеца, и еще бросалась в гла-
за белизна навеки застывших рук.
   Ему стало страшно собственной кровати; чтобы не видеть ее, он раство-
рил окно и высунулся наружу.
   Тотчас же он весь заледенел, задохнулся и отскочил от окна.
   Он решил затопить камин. Медленно, не оборачиваясь, принялся он  рас-
тапливать. Когда он прикасался к чему-нибудь, руки у него начинали  дро-
жать нервной дрожью. Соображал он плохо, в голове кружились разорванные,
ускользающие, мрачные мысли, рассудок мутился, как у пьяного.
   Он все время спрашивал себя:
   - Что мне делать? Что со мной будет?
   Он снова зашагал по комнате, машинально повторяя одно и то же:
   - Я должен взять себя в руки, во что бы то ни стало  я  должен  взять
себя в руки.
   Некоторое время спустя он вдруг подумал: "На всякий случай надо напи-
сать родителям".
   Он сел и, положив перед собой лист  почтовой  бумаги,  начал  писать:
"Дорогие папа и мама..."
   Но это обращение показалось ему недостаточно торжественным для  столь
трагических обстоятельств. Разорвав лист, он начал снова: "Дорогие  отец
и мать, завтра чуть свет у  меня  дуэль,  и  так  как  может  случиться,
что..."
   У него не хватило смелости дописать до конца, и он вскочил со стула.
   Мысль о дуэли угнетала его. Завтра он подойдет к барьеру.  Это  неиз-
бежно. Но что же в нем происходит? Он хочет драться,  он  непоколебим  в
этом своем твердом намерении и реш