ается даже перед нами. Можно подумать, что он при-
нимает нас за своих читателей.
   Они пошли по бульвару.
   - Выпьем чего-нибудь? - предложил репортер.
   - С удовольствием. Такая жара!
   Они зашли в кафе и спросили прохладительного. И тут Сен-Потен  разго-
ворился. Толкуя о редакционных делах и обо всем на свете,  он  выказывал
поразительную осведомленность:
   - Патрон? Типичный еврей! А еврея, знаете, не переделаешь. Уж  и  на-
род!
   Сен-Потен привел несколько ярких примеров  скупости  Вальтера,  столь
характерной для сынов Израиля, грошовой экономии,  мелкого  торгашества,
унизительного выклянчивания скидок, описал все его ростовщические ухват-
ки.
   - И при всем том славный малый, который ни во что не верит и всех во-
дит за нос. Его газета, официозная, католическая, либеральная, республи-
канская, орлеанистская, этот слоеный пирог, эта мелочная лавчонка  нужна
ему только как вспомогательное средство для биржевых операций и  всякого
рода иных предприятий. По этой части он не промах: зарабатывает миллионы
на акционерных обществах, у которых ни гроша за душой...
   Сен-Потен болтал без умолку, величая Дюруа "дорогим другом".
   - Между прочим, у этого  сквалыги  подчас  срываются  с  языка  чисто
бальзаковские словечки. На днях был такой случай:  я,  старая  песочница
Норбер и новоявленный Дон Кихот - Риваль сидим, понимаете ли, у  него  в
кабинете, и вдруг входит наш управляющий Монтлен с известным всему Пари-
жу сафьяновым портфелем под мышкой. Вальтер воззрился на него и  спраши-
вает: "Что нового? ", Монтлен простодушно отвечает: "Я только что  упла-
тил долг за бумагу" - шестнадцать тысяч франков".  Патрон  подскочил  на
месте от ужаса. "Что вы сказали?" - "Я уплатил господину Прива". - "Вы с
ума сошли!" - "Почему?" - "Почему... почему... почему..."  Вальтер  снял
очки, протер стекла, улыбнулся той плутоватой улыбкой, которая раздвига-
ет его толстые щеки, когда он собирается сказать что-нибудь ядовитое или
остроумное, и насмешливым, не допускающим возражений тоном сказал:  "По-
чему? Потому что на этом деле мы могли получить скидку в четыре, а то  и
в пять тысяч франков". Монтлен удивился: "Да как же,  господин  Вальтер,
ведь счета были в порядке, я их проверял, а вы принимали..." Тут патрон,
на этот раз уже серьезно, заметил: "Нельзя быть таким простаком.  Запом-
ните, господин Монтлен, что сперва надо накапливать долги, а потом  зак-
лючать полюбовные сделки". - Вскинув голову, Сен-Потен с  видом  знатока
добавил: - Ну что? Разве это не Бальзак?
   Дюруа хотя и не читал Бальзака, тем не менее уверенно подтвердил:
   - Да, черт возьми!
   Госпожу Вальтер репортер назвал жирной индюшкой, Норбера де Варена  -
старым неудачником, Риваля - бледной копией Фервака. Затем снова загово-
рил о Форестье.
   - Этому просто повезло с женитьбой - только и всего.
   - А что, в сущности, представляет собой его жена?
   - О, это бестия, тонкая штучка! - потирая руки, ответил  Сен-Поте,  -
Любовница мышиного жеребчика Водрека, графа де Водрека, - это он дал  ей
приданое и выдал замуж...
   Дюруа вдруг ощутил озноб, какую-то нервную дрожь, ему хотелось  выру-
гать этого болтуна, закатить ему пощечину. Но он лишь остановил его воп-
росом:
   - Сен-Потен-это ваша настоящая фамилия?
   - Нет, меня зовут Тома, - с наивным видом ответил тот. -  Сен-Потеном
[1] меня окрестили в редакции.
   - Сейчас, наверно, уже много времени, - заплатив за  напитки,  сказал
Дюруа, - а ведь нам еще предстоит посетить двух важных особ.
   Сен-Потен расхохотался.
   - Сразу видно, что вы человек неискушенный! Значит, вы полагаете, что
я в самом деле пойду спрашивать у индуса и китайца, что  они  думают  об
Англии? Да я лучше их знаю, что они должны думать, чтобы угодить читате-
лям "Французской жизни". Я проинтервьюировал на своем веку пятьсот таких
китайцев, персов, индусов, чилийцев, японцев. По-моему, все они  говорят
одно и то же. Следовательно, я должен взять свою статью о  последнем  из
наших гостей и переписать ее слово в слово. Придется только изменить за-
головок, имя, титул, возраст, состав свиты. Вот  тут  надо  держать  ухо
востро, не то "Фигаро" и "Голуа" живо уличат во вранье. Но  у  швейцаров
"Бристоля" и "Континенталя" я в пять минут получу об этом  самые  точные
сведения. Мы пройдем туда пешком и дорогой выкурим по сигаре. А с редак-
ции стребуем пять франков разъездных. Вот, дорогой  мой,  как  поступают
люди практичные.
 
   1. Сен-Потен-буквально: "святой сплетник" (франц.).
 
   - При таких условиях быть репортером как будто бы выгодно? -  спросил
Дюруа.
   - Да, но выгоднее всего хроника, это - замаскированная реклама,  -  с
загадочным видом ответил СенПотен.
   Они встали и пошли бульваром по направлению к церкви Мадлен.
   - Знаете что, - вдруг сказал Сен-Потен, - если у вас  есть  какие-ни-
будь дела, то я вас не держу.
   Пожав ему руку, Дюруа удалился.
   Статья, которую он должен был написать вечером, не давала ему  покою,
и он тут же, дорогой, принялся обдумывать ее.  Он  попытался  припомнить
несколько анекдотов, привести в порядок свои наблюдения, мысли,  сделать
некоторые выводы - и так незаметно дошел до конца Елисейских полей,  где
ему лишь изредка попадались навстречу гуляющие, ибо в жаркие  дни  Париж
становится безлюдным.
   Пообедав в винном погребке на площади Этуаль, возле Триумфальной  ар-
ки, он медленным шагом двинулся по кольцу внешних бульваров и, придя до-
мой, сел за работу.
   Но едва он увидел перед собой большой лист белой бумаги, как все, что
он успел накопить, улетучилось, самый мозг его словно испарился. Он  ло-
вил обрывки воспоминаний, силился их удержать, но стоило ему  ухватиться
за них, и они ускользали или же мелькали перед ним с  головокружительной
быстротой, и он не знал, как их подать, что с ними делать,  с  чего  на-
чать.
   Просидев битый час и заполнив пять страниц вариантами  первой  фразы,
он сказал себе: "Я еще не наловчился. Придется взять еще один  урок".  И
при одной мысли о совместной работе с г-жой Форестье, о  продолжительной
задушевной, интимной, столь приятной беседе с нею наедине  его  охватила
дрожь нетерпения. Боясь, что если он вновь примется за статью,  то  дело
неожиданно может пойти на лад, Дюруа поспешил лечь.
   Утром он долго лежал в постели, предвкушая сладость предстоящего сви-
дания с г-жой Форестье и намеренно отдаляя его.
   Был уже одиннадцатый час, когда он, подойдя к знакомой  двери,  нажал
кнопку звонка.
   - Господин Форестье занят, - объявил слуга.
   Дюруа упустил из виду, что супруг может оказаться дома. Тем не  менее
он продолжал настаивать:
   - Скажите, что я к нему по срочному делу.
   Через пять минут он вошел в тот самый кабинет,  где  провел  накануне
такое чудесное утро.
   Журналист, в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке, что-то
писал, сидя в кресле, в котором вчера сидел Дюруа, а  г-жа  Форестье,  в
том же белом пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и, с папиросой  в
зубах, диктовала.
   Дюруа остановился на пороге.
   - Прошу прощения, я помешал вам?
   Форестье злобно уставился на него.
   - Что еще? - проворчал он. - Говори скорей, нам некогда.
   - Нет, ничего, извини, - сконфуженно мямлил Дюруа.
   Форестье рассвирепел.
   - Да ну же, черт побери! Что ты тянешь? Ведь ты, надо полагать,  вло-
мился ко мне не для того, чтобы иметь удовольствие сказать нам: "С  доб-
рым утром"?
   - Да нет... - преодолевая смущение, заговорил Дюруа. - Видишь ли, де-
ло в том, что у меня опять ничего не вышло со статьей... а ты... вы  оба
были так добры прошлый раз... что я надеялся... я осмелился прийти...
   - Ты просто издеваешься над людьми! - перебил  его  Форестье.  -  Ты,
очевидно, вообразил, что я буду за тебя работать, а ты будешь каждый ме-
сяц получать денежки. Ловко придумано, что и говорить!
   Госпожа Форестье продолжала молча курить и все  улыбалась  загадочной
улыбкой, похожей на маску любезности, за которой таится ирония.
   - Простите... я думал... я полагал... - вспыхнув, пролепетал Дюруа  и
вдруг отчетливо произнес: - Приношу вам тысячу  извинений,  сударыня,  и
еще раз горячо благодарю за прелестный фельетон, который вы за меня  на-
писали вчера. - Он поклонился, сказал Шарлю: - В три часа я буду  в  ре-
дакции.
   И вышел.
   Быстрым шагом идя домой, он ворчал себе под нос: "Ладно, сами  сейчас
напишем, вот увидите..."
   Вдохновляемый злобой, Дюруа вошел к себе в комнату и тут  же  сел  за
работу.
   Он развивал сюжет, намеченный г-жой Фсфестье, нагромождая детали, за-
имствованные из бульварных романов, невероятные  происшествия,  вычурные
описания, мешая дубовый язык школьника с унтер-офицерским  жаргоном.  За
час он успел написать статью и, довольный собою, понес этот ералаш в ре-
дакцию.
   Сен-Потен, первый, кого он там встретил, с видом  заговорщика  крепко
пожал ему руку.
   - Читали мою беседу с индусом и китайцем? - спросил он. -  Не  правда
ли, забавно? Париж от нее в восторге. А ведь я их и в глаза не видел.
   Дюруа еще ничего не читал; он тотчас же взял газету и стал просматри-
вать длинную статью под заглавием "Индия и Китай",  а  Сен-Потен  в  это
время показывал ему и подчеркивал наиболее интересные места.
   С деловым, озабоченным видом, отдуваясь, вошел Форестье.
   - Вы уже здесь? Весьма кстати. Вы мне оба нужны.
   И он дал им указания насчет того, какие именно сведения политического
характера они должны раздобыть к вечеру.
   Дюруа протянул ему свою рукопись.
   - Вот продолжение статьи об Алжире.
   - Очень хорошо, давай, давай, я покажу патрону.
   На этом разговор кончился.
   Сен-Потен увел своего нового коллегу и, когда они были уже в  коридо-
ре, спросил:
   - Вы заходили в кассу?
   - Нет. Зачем?
   - Зачем? Получить деньги. Жалованье, знаете ли, всегда нужно забирать
за месяц вперед. Мало ли что может случиться.
   - Что ж... Я ничего не имею против.
   - Я вас познакомлю с кассиром. Он не станет чинить препятствия.  Пла-
тят здесь хорошо.
   Дюруа получил свои двести франков  и,  сверх  того,  двадцать  восемь
франков за вчерашнюю статью; вместе с остатком  жалованья,  которое  ему
выдали в канцелярии, это составляло триста сорок франков.
   Никогда еще не держал он в руках такой суммы,  и  ему  казалось,  что
этого богатства должно хватить бог знает на сколько.
   Сен-Потен, в расчете на то, что другие уже  успели  раздобыть  нужные
ему сведения и что при его словоохотливости и  уменье  выспрашивать  ему
ничего не будет стоить выпытать их, предложил Дюруа походить  с  ним  по
редакциям конкурирующих между собою газет.
   Вечером Дюруа освободился и  решил  махнуть  в  Фоли-Бержер.  Задумав
пройти наудачу, он отрекомендовался контролю:
   - Я Жорж Дюруа, сотрудник "Французской жизни". На днях я был здесь  с
господином Форестье, и он обещал достать мне пропуск. Боюсь  только,  не
забыл ли он.
   Просмотрели список. Его фамилии там не оказалось. Тем не менее  конт-
ролер был так любезен, что пропустил его.
   - Ничего, проходите, сударь, - сказал он, - только обратитесь лично к
директору - он вам, конечно, не откажет.
   Войдя, Жорж Дюруа почти тотчас же увидел Рашель, - ту женщину, с  ко-
торой он отсюда ушел в прошлый раз.
   Она подошла к нему.
   - Здравствуй, котик. Как поживаешь?
   - Очень хорошо, а ты?
   - Тоже недурно. Знаешь, за это время я два раза видела тебя во сне.
   Дюруа был польщен.
   - Ах, ах! К чему бы это? - спросил он, улыбаясь.
   - А к тому, что ты мне нравишься, дурашка, и что мы можем это  повто-
рить, когда тебе будет угодно.
   - Если хочешь - сегодня.
   - Очень даже хочу.
   - Ладно, но только вот что...
   Дюруа замялся, - его несколько смущало то, что он  собирался  сказать
ей.
   - Дело в том, что я нынче без денег: был в клубе и проигрался в пух.
   Учуяв ложь инстинктом опытной проститутки,  привыкшей  к  торгашеским
уловкам мужчин, она посмотрела ему прямо в глаза.
   - Лгунишка! - сказала она. Нехорошо так со мной поступать.
   Дюруа сконфуженно улыбнулся:
   - У меня осталось всего-навсего десять франков, хочешь - возьми их.
   С бескорыстием куртизанки, исполняющей свою прихоть, она прошептала:
   - Все равно, миленький, я хочу только тебя.
   Не отводя восхищенного взора от его усов, Рашель с нежностью влюблен-
ной оперлась на его руку.
   - Выпьем сперва гренадину, - предложила она. - А затем пройдемся  ра-
зок. Мне бы хотелось пойти с тобой в театр, просто так, - чтобы все  ви-
дели, какой у меня кавалер. Мы скоро пойдем ко мне, хорошо?
   Он вышел от нее поздно. Было совсем светло, и он тотчас же  вспомнил,
что надо купить "Французскую жизнь". Дрожащими руками развернул он газе-
ту - его статьи там не было. Он долго стоял на тротуаре и, все еще наде-
ясь найти ее, жадно пробегал глазами печатные столбцы.
   Какая-то тяжесть внезапно легла ему на сердце. Он устал от  бессонной
ночи, и теперь эта неприятность,  примешавшаяся  к  утомлению,  угнетала
его, как несчастье.
   Придя домой, он, не раздеваясь, лег в постель и заснул.
   Несколько часов спустя он явился в редакцию и прошел в кабинет  изда-
теля.
   - Меня крайне удивляет, господин Вальтер, что  в  сегодняшнем  номере
нет моей второй статьи об Алжире.
   Издатель поднял голову и сухо сказал:
   - Я просил вашего друга Форестье просмотреть ее. Он  нашел,  что  она
неудовлетворительна. Придется вам переделать.
   Дюруа был взбешен, он молча вышел из кабинета и бросился к Форестье.
   - Почему ты не поместил сегодня моей статьи?
   Журналист, откинувшись на спинку кресла и положив ноги на стол, прямо
на свою рукопись, курил папиросу. С кислым выражением лица он  раздельно
и невозмутимо произнес глухим, словно доносившимся из  подземелья  голо-
сом:
   - Патрон признал ее неудачной и поручил мне вернуть ее тебе для пере-
делки. Вот она, возьми.
   И он показал пальцем на листы, лежавшие под пресспапье.
   Дюруа не нашелся, что на это ответить, - до того он был  удручен.  Он
сунул свое изделие в карман, а Форестье между тем продолжал:
   - Отсюда ты пойдешь прямо в префектуру...
   Он назвал еще несколько присутственных мест, куда надлежало зайти,  и
указал, какого рода сведения ему нужны сегодня Дюруа, так  и  не  найдя,
чем уколоть Форестье, удалился.
   На другой день он опять принес статью. Ему ее снова вернули.  Переде-
лав ее в третий раз и снова получив обратно, он понял, что поторопился и
что только рука Форестье способна вести его по этой дороге.
   Он уже не заговаривал о "Воспоминаниях африканского стрелка", он  дал
себе слово быть покладистым и осторожным, поскольку это необходимо, и, в
чаянии будущих благ, добросовестно исполнять свои  репортерские  обязан-
ности.
   Он проник за кулисы театра и политики, в кулуары палаты депутатов и в
передние государственных деятелей, он изучил важные физиономии  чиновни-
ков особых поручений и хмурьте, заспанные лица швейцаров.
   Он завязал отношения с министрами, привратниками, генералами, сыщика-
ми, князьями, сутенерами, куртизанками, посланниками, епископами,  свод-
никами, знатными проходимцами, людьми из общества, извозчиками, официан-
тами, шулерами, он сделался их лицеприятным и в глубине души равнодушным
другом, и, беспрестанно, в любой день и час, сталкиваясь то с тем, то  с
другим, толкуя с ними исключительно о том, что интересовало его как  ре-
портера, он мерил их всех одной меркой, на всех смотрел одинаково,  всем
давал одну и ту же цену. Сам себя он сравнивал с  человеком,  перепробо-
вавшим одно за другим всевозможные вина и уже не отличающим шатомарго от
аржантейля.
   В короткий срок из него вышел замечательный репортер, который мог ру-
чаться за точность своей информации, изворотливый, сообразительный, рас-
торопный, настоящий клад для газеты, как отзывался о нем разбиравшийся в
сотрудниках, старик Вальтер.
   Тем не менее он получал всего лишь десять сантимов за строчку и двес-
ти франков жалованья, а так как в кафе, в ресторанах все  очень  дорого,
то он вечно сидел без денег и приходил в отчаяние от своей бедности.
   "В чем тут секрет?" - думал он, видя, что у некоторых его коллег кар-
маны набиты золотом, и тщетно старался  понять,  какие  неизвестные  ему
средства применяют они, чтобы обеспечить себе  безбедное  существование.
Зависть снедала его, и ему все мерещились какие-то необыкновенные подоз-
рительные приемы, оказанные кому-то услуги,  особого  рода  контрабанда,
общепринятая и дозволенная. Нет, он должен во что бы то ни стало  разга-
дать эту тайну, вступить в этот молчаливый заговор,  раздвинуть  локтями
товарищей, не приглашающих его на дележ добычи.
   И часто по вечерам, следя из окна за проходящими поездами, он обдумы-
вал план действий.
 
 
   V
 
   Прошло два месяца. Приближался сентябрь, а начало  головокружительной
карьеры, о которой мечтал Дюруа, казалось ему еще очень далеким. Он  все
еще прозябал в безвестности, и самолюбие его от этого страдало, но он не
видел путей, которые привели бы его на вершину житейского  благополучия.
Он чувствовал себя заточенным, наглухо замурованным в своей жалкой  про-
фессии репортера. Его ценили, но смотрели  на  него  свысока.  Даже  Фо-
рестье, которому он постоянно оказывал услуги, не приглашал  его  больше
обедать и обращался с ним, как с подчиненным,  хотя  продолжал  говорить
ему по-приятельски "ты".
   Правда, Дюруа не упускал случая тиснуть статейку. Отточив на  хронике
свое перо и приобретя такт, недостававший ему  прежде,  когда  он  писал
вторую статью об Алжире, он уже не боялся за судьбу  своих  злободневных
заметок. Но отсюда до очерков, где можно дать полную волю  своей  фанта-
зии, или до политических статей, написанных  знатоком,  расстояние  было
громадное: одно дело править лошадьми на прогулке в Булонском лесу,  бу-
дучи простым кучером, и совсем другое дело - править ими, будучи  хозяи-
ном. Особенно унижало его в собственных глазах  то  обстоятельство,  что
двери высшего общества были для него закрыты, что никто не держал себя с
ним на равной ноге, что у него не было друзей среди женщин, хотя некото-
рые известные актрисы в корыстных целях время от времени  принимали  его
запросто.
   Зная по опыту, что все они, и светские львицы, и третьестепенные акт-
рисы, испытывают к нему особое влечение, что  он  обладает  способностью
мгновенно завоевывать их симпатию,  Дюруа  с  нетерпением  стреноженного
скакуна рвался навстречу той, от которой могло зависеть его будущее.
   Ему часто приходила в голову мысль посетить г-жу Форестье, но  оскор-
бительный прием, который ему оказали прошлый раз, удерживал его от этого
шага, а кроме того, он ждал, чтобы его пригласил  муж.  И  вот  наконец,
вспомнив о г-же де Марель, вспомнив о том, что она звала его к себе,  он
как-то днем, когда ему нечего было делать, отправился к ней.
   "До трех часов я всегда дома", - сказала она ему тогда.
   Дюруа позвонил к ней в половине третьего.
   Она жила на улице Верней, на пятом этаже.
   На звонок вышла молоденькая растрепанная горничная и, поправляя  чеп-
чик, сказала:
   - Госпожа де Марель дома, только я не знаю, встала ли она.
   С этими словами горничная распахнула незапертую дверь в гостиную.
   Дюруа вошел. Комната была довольно большая, скудно обставленная,  не-
ряшливо прибранная. Вдоль стен тянулись старые выцветшие кресла, - долж-
но быть, их расставляла по своему усмотрению  служанка,  так  как  здесь
совсем не чувствовалось искусной и заботливой женской руки, любящей  до-
машний уют. На неодинаковой длины шнурах криво висели четыре жалкие кар-
тины, изображавшие лодку, плывшую по реке, корабль в море, мельницу сре-
ди поля и дровосека в лесу. Было видно, что они давно уже  висят  так  и
что по ним равнодушно скользит взор беспечной хозяйки.
   Дюруа сел в ожидании. Ждать ему пришлось долго. Но вот дверь  отвори-
лась, и вбежала г-жа де Марель в розовом шелковом кимоно с вышитыми  зо-
лотом пейзажами, голубыми цветами и