тянулись они один за другим.
   Перед любопытным взором Мадлены и Жоржа мелькали женщины в светлом  и
мужчины в темном, сидевшие в экипажах и обнимавшие друг друга. Бесконеч-
ный поток любовников двигался к Булонскому лесу под звездным,  огнедыша-
щим небом. Кроме глухого стука колес, катившихся по земле, ничего не бы-
ло слышно кругом. А они все ехали и ехали, по двое в каждом фиакре, при-
жавшись друг к другу, откинувшись на подушки, безмолвные,  трепещущие  в
чаянии будущих наслаждений, погруженные в сладострастные мечты.  Знойный
полумрак был точно полон поцелуев. Воздух казался еще тяжелее, еще удуш-
ливее от разлитой в нем любовной неги, от насыщавшей его животной страс-
ти. Все эти парочки, одержимые одним и тем же стремлением, пылавшие  од-
ним и тем же огнем, распространяли вокруг себя лихорадочное  возбуждение
От всех этих колесниц любви, над которыми словно реяли  ласки,  исходило
возбуждающее, неуловимое дуновение чувственности.
   Жоржу и Мадлене тоже как будто передалась эта истома.  Слегка  разом-
левшие от духоты, охваченные волнением, они молча взялись за руки.
   Доехав до поворота, который начинается  за  городскими  укреплениями,
они поцеловались.
   "Мы опять ведем себя, точно школьники, как тогда, по дороге  в  Руан,
слегка смутившись, прошептала Мадлена.
   При въезде в рощу мощный поток экипажей разделился. На Озерной аллее,
по которой ехали теперь молодые супруги, фиакры  несколько  поредели,  и
густой мрак, гнездившийся среди деревьев, воздух, освежаемый  листвою  и
влагою ручейков, журчавших под ветвями, прохлада, которою веяло  широкое
ночное, разукрашенное звездами небо, - все это придавало поцелуям  ехав-
ших парочек особую пронзительную и таинственную прелесть.
   - Моя маленькая Мад! - привлекая ее к себе, прошептал Жорж.
   - Помнишь тот лес, около твоей деревни, - как  там  было  страшно!  -
сказала она. - Мне казалось, что он полон диких зверей, что ему нет кон-
ца. А здесь чудесно. Ветер точно ласкает тебя, и ты знаешь наверное, что
по ту сторону леса находится Севр.
   - Ну, в моем лесу водятся только олени, лисицы, косули  и  кабаны,  -
возразил он, - да разве кое-где попадется домик лесника.
   Это слово, эта сорвавшаяся у него с языка фамилия покойного, поразила
его так, словно кто-то выкрикнул ее из чащи леса,  и  он  сразу  осекся:
опять у него защемило сердце, все та же странная и неотвязная,  зудящая,
гложущая, непреоборимая ревность, с некоторых пор  отравлявшая  ему  су-
ществование, охватила его.
   - Ты когда-нибудь ездила сюда вечером с Шарлем? -  немного  помолчав,
спросил он.
   - Ездила, и даже часто, - ответила она.
   И ему вдруг мучительно, до боли в душе, захотелось  вернуться  домой.
Образ Форестье вновь проник в его сознание, он завладел им,  он  угнетал
его Дю Руа мог думать теперь только о нем, говорить только о нем.
   - Послушай, Мад... - начал он злобно.
   - Что, дорогой?
   - Ты наставляла бедняге Шарлю рога?
   - Опять ты за свое, это же глупо, наконец! - с презрительной ноткой в
голосе сказала она.
   Но он не сдавался.
   - Да ну же, крошка, будь откровенна, признайся! Ты наставляла ему ро-
га, да? Признайся, что наставляла!
   Она ничего ему не ответила, - как всякую женщину, ее коробило это вы-
ражение.
   - Черт возьми, если у кого и была подходящая голова, так это у  него,
- не унимался Дю Руа - а Да, да, да! Мне было бы очень  приятно  узнать,
что Форестье носил рога Как они, наверно, шли к его глупой роже, а?
   Почувствовав, что она улыбается, быть может, какимнибудь  своим  мыс-
лям, он продолжал настаивать:
   - Ну скажи! Что тебе стоит! Напротив, будет очень  забавно,  если  ты
скажешь мне, не кому-нибудь, а именно мне, что ты изменяла ему.
   Он и в самом деле горел желанием узнать, что Шарль,  постылый  Шарль,
ненавистный, презренный мертвец, носил это смешное и позорное  украшение
И вместе с тем другое, более смутное чувство возбуждало его любопытство.

   1. Форестье (Forestier) - лесник (франц).
 
   - Мад, моя маленькая Мад, прошу тебя, скажи! - повторял он - Ведь  он
это заслужил. Если б ты не украсила его рогами, это была бы с твоей сто-
роны огромная ошибка. Да ну же, Мад, сознайся!
   Мадлену, видимо, забавляло его упорство, - на это указывал ее  корот-
кий и нервный смешок.
   Он почти коснулся губами ее уха.
   - Да ну же... ну... сознавайся!
   Мадлена резким движением отодвинулась от него.
   - Как ты глуп! - в сердцах проговорила она. - Разве на такие  вопросы
отвечают?
   Необычный тон, каким она произнесла эти слова, заставил Дю Руа  похо-
лодеть; он окаменел, оцепенел, ему не хватало воздуха, как это бывает  в
минуту душевного потрясения.
   Теперь экипаж ехал вдоль озера, в котором небо словно перебирало зер-
на своих звезд. По воде неторопливо и плавно скользили два лебедя,  чуть
заметные, почти неразличимые в темноте.
   Жорж крикнул извозчику: "Назад!" и фиакр  повернул  навстречу  другим
медленно двигавшимся экипажам, огромные фонари которых сверкали во мраке
леса, точно глаза.
   "Каким странным голосом она это проговорила! Что это,  признание?"  -
спрашивал себя Дю Руа. И эта почти полная уверенность в том, что она из-
меняла своему первому мужу" доводила его сейчас до исступления. Ему  хо-
телось избить ее, сдавить ей горло, рвать ей волосы.
   О, скажи она ему: "Нет, дорогой, если б я изменила Шарлю, то только с
тобой", - он заласкал бы ее, он стал бы ее боготворить!
   Дю Руа сидел неподвижно, скрестив руки и глядя в небо: он был слишком
взволнован для того, чтобы вновь предаться размышлениям.  Он  чувствовал
лишь, как в нем шевелится злоба и пухнет гнев - тот самый гнев, что зре-
ет в каждом самце, озадаченном прихотями женского вкуса. Впервые  ощущал
он безотчетную тревогу мужа, в сердце  которого  закралось  сомнение.  В
сущности, он ревновал за мертвеца, ревновал за Форестье, ревновал необы-
чайной и мучительной ревностью, к которой внезапно примешалась ненависть
к Мадлене. Раз она изменяла Шарлю, то как мог доверять ей он, Дю Руа?
   Однако мало-помалу ему удалось привести свои мысли в порядок, и,  си-
лясь подавить душевную боль, он подумал: "Все женщины - потаскушки, надо
пользоваться их услугами, но нельзя тратить на них душевные силы".
   Горькое чувство подсказывало ему обидные, оскорбительные слова. Но он
все же не давал им срываться с языка. "Мир принадлежит сильным, - повто-
рял он про себя. - Надо быть сильным. Надо быть выше этого".
   Экипаж двигался быстрее. Городские укрепления остались позади. Дю Руа
видел перед собой бледное зарево, похожее на отсвет  гигантского  горна.
До него доносился невнятный, беспрерывный, немолчный  гул,  вобравший  в
себя бесчисленное множество  разнообразных  звуков,  глухой,  далекий  и
вместе с тем близкий рокот, чуть слышное и могучее биение жизни, тяжелое
дыхание Парижа - дыхание титана, изнемогавшего от усталости в эту летнюю
ночь.
   "Надо быть дураком, чтобы портить себе из-за этого кровь, - размышлял
Жорж. - Каждый - за себя. Победа достается смелым. Эгоизм - это все.  Но
эгоизм, алчущий богатства и славы, выше эгоизма, алчущего любви и  женс-
ких ласк".
   Показалась Триумфальная арка на своих чудовищных лапах, -  как  будто
при въезде в город стоял нескладный великан, который вот сейчас зашагает
по широко раскинувшейся перед ним улице.
   Жоржу и Мадлене снова пришлось принять участие в параде экипажей, ко-
торые везли домой, в желанную постель, все те же безмолвные,  сплетенные
в объятии пары. Казалось, будто возле  них  движется  все  человечество,
пьяное от радости, счастья и наслаждения.
   Мадлена отчасти догадывалась, что происходит в душе у ее мужа.
   - О чем ты думаешь, дружок? - с обычной для нее  нежностью  в  голосе
спросила она. - За полчаса ты не сказал ни слова.
   - Я смотрю, как обнимается это дурачье, - ответил он, усмехаясь, -  и
говорю себе, что в жизни, право, есть кое-что поинтереснее.
   - Да... но иной раз это бывает приятно, - тихо проговорила она.
   - Приятно... приятно... за неимением лучшего!
   Мысль Жоржа шла дальше, с какой-то бешеной злобой срывая с  жизни  ее
блестящие покровы. "Глупее глупого стесняться, отказывать себе в чем  бы
то ни было, глупо, что последнее время я так изводил  себя,  волновался,
страдал". Образ Форестье встал перед его глазами, не вызвав в нем, одна-
ко, ни малейшего раздражения. У него  было  такое  чувство,  словно  они
только что помирились, снова стали друзьями. Ему даже хотелось крикнуть:
"Здорово, старик!"
   Мадлену тяготило это молчание.
   - Хорошо бы заехать по дороге к Тортони и съесть мороженого, -  пред-
ложила она.
   Он бросил на нее косой взгляд. В это мгновение  ее  тонко  очерченный
профиль и белокурые волосы ярко осветила гирлянда газовых рожков,  зазы-
вавшая в кафешантан.
   "Она красива, - подумал он. - Что ж, это хорошо. О нас с тобой, голу-
бушка, можно сказать: на ловца и зверь бежит.  Но  если  мои  сослуживцы
опять начнут дразнить меня тобой, то я их так отделаю"  что  небу  жарко
станет".
   Затем, проговорив: "С удовольствием, дорогая", он, чтобы рассеять  ее
подозрения, поцеловал ее.
   Мадлене показалось, что губы ее мужа холодны как лед.
   Но, стоя у дверей кафе и помогая ей выйти  из  экипажа,  он  улыбался
своей обычной улыбкой.
 
 
   III
 
   На другой день, явившись в редакцию, Дю Руа подошел к Буаренару.
   - Дорогой друг, - сказал он, - у меня к тебе просьба. Последнее время
кое-кому из наших остряков понравилось называть меня "Форестье". Мне это
начинает надоедать. Будь добр, предупреди их, что я дам пощечину  перво-
му, кто еще раз позволит себе эту шутку. Их дело решить,  стоит  ли  эта
забава удара шпаги. Я обращаюсь к тебе потому, что ты человек с  выдерж-
кой и сумеешь уладить дело мирным путем, а во-вторых, потому, что ты уже
был моим секундантом.
   Буаренар согласился исполнить поручение.
   Дю Руа отправился по разным делам и через час вернулся. Никто уже  не
называл его "Форестье".
   Когда он пришел домой, из гостиной до него донеслись женские голоса.
   - Кто это? - спросил он.
   - Госпожа Вальтер и госпожа де Марель, - ответил слуга.
   У Жоржа дрогнуло сердце, но он тут же сказал себе: "Э, будь  что  бу-
дет!" - и отворил дверь.
   Клотильда сидела у камина; луч света падал на нее из окна. Жоржу  по-
казалось, что при виде его она слегка  побледнела.  Поклонившись  сперва
г-же Вальтер и ее дочкам, которые, как два часовых, сидели справа и сле-
ва от нее, он повернулся к своей бывшей любовнице. Она протянула ему ру-
ку, он взял ее и пожал так, словно хотел сказать: "Я вас люблю  по-преж-
нему". Она ответила ему на это пожатие.
   - Как вы поживаете? - спросил он. - Ведь мы не  виделись  целую  веч-
ность.
   - Отлично. А вы, Милый друг? - как ни в чем не бывало спросила она, в
свою очередь, и обратилась к Мадлене: - Ты разрешишь мне по-прежнему на-
зывать его Милым другом?
   - Разумеется, дорогая, я разрешаю тебе все, что угодно.
   В тоне ее слышалась легкая ирония.
   Госпожа Вальтер заговорила о празднестве, которое Жак Риваль  устраи-
вал в своей холостяцкой квартире, - о большом  фехтовальном  состязании,
на котором должны были присутствовать и светские дамы.
   - Это очень интересно, - сказала она. - Но я в отчаянии. Нам не с кем
пойти, муж как раз в это время будет в отъезде.
   Дю Руа тотчас же предложил свои услуги. Она согласилась.
   - Мои дочери и я, мы будем вам очень признательны.
   Дю Руа поглядывал на младшую из сестер Вальтер и думал:  "Она  совсем
недурна, эта маленькая Сюзанна, совсем, совсем даже недурна". Крошечного
роста, но стройная, с узкими бедрами, осиной талией и чуть обозначавшей-
ся грудью, с миниатюрным личиком, на  котором  серо-голубые,  отливавшие
эмалью глаза были  словно  тщательно  вырисованы  прихотливой  и  тонкой
кистью художника, она напоминала хрупкую белокурую  куклу,  и  довершали
это сходство слишком белая, слишком гладкая,  точно  выутюженная,  кожа,
без единой складки, без единого пятнышка, без единой  кровинки,  и  пре-
лестное легкое облачко взбитых кудряшек, которым нарочно был придан поэ-
тический беспорядок, - точь-в-точь как у красивой дорогой  куклы,  какую
иной раз видишь в руках у девочки значительно меньше ее ростом.
   Старшая" Роза, некрасивая, худая, невзрачная,  принадлежала  к  числу
девушек, которых не замечают, с которыми не разговаривают, о которых не-
чего сказать.
   Госпожа Вальтер встала.
   - Итак, я рассчитываю на вас, - обратилась она к Жоржу. -  В  четверг
на будущей неделе, в два часа.
   - К вашим услугам, сударыня, - сказал он.
   Как только они вышли, г-жа де Марель тоже встала.
   - До свиданья. Милый друг.
   Теперь уже она долго и крепко пожимала  ему  руку.  И,  взволнованный
этим молчаливым признанием, он вдруг почувствовал, что его опять потяну-
ло к этой  взбалмошной  и  добродушной  бабенке,  которая,  быть  может,
по-настоящему любит его.
   "Завтра же пойду к ней", - решил он.
   Когда супруги остались одни,  Мадлена  засмеялась  веселым  искренним
смехом и, внимательно посмотрев на него, спросила:
   - Тебе известно, что госпожа Вальтер от тебя без ума?
   - Да будет тебе! - с недоверием в голосе проговорил он.
   - Да, да, уверяю тебя; из ее слов я заключила, что она от тебя в  ди-
ком восторге. Как это на нее непохоже! Она бы хотела, чтобы у ее дочерей
были такие мужья, как ты!.. К счастью, все это  для  нее  самой  уже  не
опасно.
   Он не понял, что она хотела этим сказать.
   - Что значит - не опасно?
   - О, госпожа Вальтер ни разу в жизни не подала повода для сплетен,  -
понимаешь? - ни разу, ни разу! - тоном женщины, отвечающей за свои  сло-
ва, воскликнула Мадлена. - Она ведет себя безукоризненно во всех отноше-
ниях. Мужа ее ты знаешь не хуже меня. Но она - это  другое  дело.  Между
прочим, она очень страдала от того, что вышла замуж за еврея,  но  оста-
лась ему верна. Это глубоко порядочная женщина.
   Дю Руа был удивлен:
   - Я думал, что она тоже еврейка.
   - Она? Ничего подобного. Она дама-патронесса  всех  благотворительных
учреждений квартала Мадлен. Она даже венчалась в церкви. Не знаю только,
крестился ли патрон для проформы, или же духовенство посмотрело  на  это
сквозь пальцы.
   - Так... стало быть... она в меня... влюблена? - пробормотал Жорж.
   - Окончательно и бесповоротно. Если б ты был свободен, я бы тебе  по-
советовала просить руки... Сюзанны, ведь правда, она лучше Розы?
   - Да и мамаша еще в соку! - сказал он" покручивая усы.
   Мадлена рассердилась:
   - Насчет мамаши, дорогой мой, могу сказать тебе одно: сделай  одолже-
ние. Мне это не страшно. Она вышла из  того  возраста,  когда  совершают
свой первый грех. Надо было раньше думать.
   "Неужели я и впрямь мог бы жениться на  Сюзанне!.."  -  говорил  себе
Жорж.
   Затем он пожал плечами:
   "А, вздор!.. Разве отец когда-нибудь согласится выдать ее за меня!"
   Еще не отдавая себе отчета в том, какой ему будет от этого  прок,  он
все же решил понаблюдать за г-жой Вальтер.
   Весь вечер его томили воспоминания, нежные и в то же  время  будившие
чувственность воспоминания о романе с Клотильдой. Ему приходили  на  па-
мять ее проказы, ее шаловливые ласки, их совместные похождения.  "Право,
она очень мила, - твердил он себе. - Да, завтра же пойду к ней".
   На другой день, после завтрака, он действительно отправился на  улицу
Верней. Все та же горничная отворила ему дверь и с той  развязностью,  с
какою прислуга держит себя в мещанских домах, спросила:
   - Как поживаете, сударь?
   - Превосходно, малютка, - ответил он и вошел в гостиную,  где  чья-то
неопытная рука разучивала на фортепьяно гаммы. Это была Лорина.  Он  ду-
мал, что она бросится к нему на шею. Но она с важным видом встала, цере-
монно, как взрослая, поздоровалась и с достоинством удалилась.
   Она держала себя как оскорбленная женщина, и это его поразило.  Вошла
мать. Дю Руа поцеловал ей руки.
   - Как часто я думал о вас - сказал он.
   - А я - о вас, - призналась Клотильда.
   Они сели. Оба улыбались, глядя друг другу в глаза, обоим хотелось по-
целоваться.
   - Моя дорогая, маленькая Кло, я люблю вас.
   - А я - тебя.
   - Значит... значит... ты на меня не очень сердилась?
   - И да и нет... Мне было больно, а потом я поняла,  что  ты  прав,  и
сказала себе: "Ничего! Не сегодня-завтра он ко мне вернется".
   - Я боялся к тебе идти, я не знал, как ты меня примешь. Я боялся,  но
мне страшно хотелось прийти. Кстати, скажи, пожалуйста, что  с  Лориной?
Она едва поздоровалась и с возмущенным видом ушла.
   - Не знаю. Но с тех пор, как ты женился, с ней нельзя говорить о  те-
бе. Право, мне кажется, что она ревнует.
   - Не может быть!
   - Уверяю тебя, дорогой. Она уже не называет тебя Милым другом, теперь
она зовет тебя "господин Форестье".
   Дю Руа покраснел.
   - Дай мне губы, - придвинувшись к Клотильде, сказал он.
   Она исполнила его желание.
   - Где бы нам встретиться? - спросил он.
   - Да... на Константинопольской.
   - Как!.. Разве квартира еще не сдана?
   - Нет... Я ее оставила за собой!
   - Оставила за собой?
   - Да, я надеялась, что ты ко мне вернешься.
   Ему стало тесно в груди от внезапно наполнившей его горделивой радос-
ти. Значит, эта женщина любит его, значит,  это  настоящее,  неизменное,
глубокое чувство.
   - Я тебя обожаю, - прошептал он и, помолчав, спросил: - Как  поживает
твой муж?
   - Отлично. Он пробыл здесь месяц и только третьего дня уехал.
   Дю Руа не мог удержаться от смеха:
   - Как это кстати!
   - Да, очень кстати! - простодушно заметила Клотильда. - Впрочем,  его
присутствие меня не стесняет. Ты же знаешь.
   - Да, это верно. В сущности, он прекрасный человек.
   - Ну, а ты? Как тебе нравится твоя новая жизнь? - спросила она.
   - Так себе. Моя жена - подруга, союзница.
   - И только?
   - И только... А сердце...
   - Понимаю. Но она мила.
   - Да, но она меня не волнует. Когда же мы увидимся? - еще ближе прид-
винувшись к Клотильде, прошептал он.
   - Ну хоть... завтра... если хочешь?
   - Хорошо. Завтра в два часа?
   - В два часа.
   Он встал и, уже собираясь уходить, смущенно заговорил:
   - Знаешь что, квартиру на Константинопольской  я  хочу  перевести  на
свое имя. Непременно. Недоставало еще, чтобы ты и теперь за меня  плати-
ла!
   В приливе нежности Клотильда поцеловала ему руки.
   - Делай как знаешь, - прошептала она. - С меня  довольно,  что  я  ее
сохранила и что мы можем там видеться.
   С чувством полного удовлетворения Дю Руа удалился.
   Проходя мимо витрины фотографа, он увидел портрет  полной  женщины  с
большими глазами, и эта женщина напомнила ему г-жу Вальтер.  "Ничего,  -
сказал он себе, - а с ней еще можно иметь дело. Как это я до сих пор  не
обратил на нее внимания! Интересно знать, с каким лицом встретит она ме-
ня в четверг?"
   Он шел, потирая руки от радости - радости, охватившей все его сущест-
во, радости при мысли о том, что ему всюду сопутствует  удача,  эгоисти-
ческой радости ловкого и преуспевающего  мужчины,  испытывая  сложное  и
приятное ощущение польщенного самолюбия и утоленной чувственности - ощу-
щение, вызываемое успехом у женщин.
   В четверг он спросил Мадлену:
   - Ты не пойдешь на турнир к Ривалю?
   - О нет. Меня туда совсем не тянет, я пойду в палату депутатов.
   Погода была великолепная, и Дю Руа заехал за г-жой Вальтер в открытом
экипаже.
   Увидев ее, он замер от удивления, - такой молодой и красивой  показа-
лась она ему. Сквозь белые кружева, которыми был отделан корсаж ее свет-
лого с небольшим вырезом платья, проглядывала пышная, высокая  грудь  Он
никогда не думал, что она может быть такой моложавой. Он нашел, что  она
и в самом деле весьма соблазнительна. Но во всем ее облике - облике тон-
ной, благовоспитанной дамы, добродетельной матери -  было  нечто  такое,
что не привлекало к ней нескромного взора мужчин. К тому же, обладая яс-
ным, здравым и трезвым умом, застрах